Легендарный рассказ об апостоле Андрее и основании им церкви в Византии, принятый в Константинополе как официальное свидетельство в VIII – начале IX веков, был одним из самых важных аргументов Византийской империи в ее спорах с латинянами о церковном первенстве. Появление в это время греческих текстов "Хождения апостола Андрея" было обусловлено стремлением Византии к каноническому обоснованию претензий Константинополя на вселенскую патриархию. Другие церковные центры, как известно, в этом не нуждались, поскольку их право было канонически доказано либо их древностью, либо связью с миссией других апостолов. Для Константинополя ситуация осложнялась еще и тем, что прилегающая к нему Вифиния считалась сферой деятельности апостола Петра, поэтому ссылка на св. Андрея и апостольский характер Царьградской церкви приобретала концептуальное значение как противопоставление идее первенства римского престола. Важная роль, которая придавалась в этом отношении личности апостола Андрея, не могла не найти отражения в столичном искусстве.
Между тем изучение греческих источников показывает, что в основе византийской историографии лежало более чем скептическое отношение к текстам "Деяний Андрея". Официальные историки Византии, не считая достоверным фактом миссию Андрея в Константинополе, сомневались в правах константинопольской кафедры на титул апостолической. Так, Георгий Амартол, писавший в середине IX в., как раз в годы ожесточенного противостояния Рима и Константинополя, лишает свою патриархию апостольского статуса: перечисляя представителей Седьмого Вселенского собора, он называет апостольскими престолы римский, александрийский, антиохийский и иерусалимский. Таким образом роль св. Андрея подчеркивалась не столько официальными хрониками Константинополя, сколько неофициальными источниками, прежде всего апокрифической литературой. Византийское искусство следует именно этой письменной традиции. Так, среди ранних репрезентативных памятников империи мы не найдем ни одного образа св. Андрея Первозванного, служащего символом Константинопольской церкви. Вместе с тем многие изображения, и прежде всего памятники столичного происхождения, определенно стремились подчеркнуть его особое положение и значимость.
Сложение иконографии апостола Андрея относится к очень раннему времени, о чем свидетельствуют фрески катакомб в Кармузе (Египет), датируемые IV–VI веками; диптих слоновой кости 450–460 гг. (Музей Виктории и Альберта, Лондон) и христианские ампулы. Особый импульс появлению новых изображений святого должно было придать перенесение его мощей из места мученической кончины в Патрах (Греция) – в Константинополь. В 357 г. по поручению императора Констанция II останки Андрея (за исключением честной главы) были перенесены военачальником (впоследствии мучеником) Артемием в столицу и помещены в основание храма свв. апостолов. Интерес к иконографии Первозванного Андрея должен был усилиться и после событий VI века, когда при императоре Юстиниане I обретенные при разборке ветхого храма мощи свв. апостолов Андрея, Луки и Тимофея были торжественно перенесены в новый храм свв. апостолов и погребены под престолом. "Преложение мощей апостолов" – как особый праздник – был занесен в греческий синаксарь под 20 июня. Редчайшим и древнейшим примером отражения этих событий является миниатюра на папирусном листе утраченной хроники IV или V века, где было описано и, соответственно, проиллюстрировано перенесение реликвий апостолов Луки и Андрея в Константинополь. Композиция представляет собой наиболее лаконичный вариант такой иконографии, которая позже станет традиционной для сцен перенесения мощей святых: две фигуры юношей, держащих реликвии, приближаются к городским стенам столицы.
По свидетельству Епифания Монаха, составившего между 815 и 843 годами одно из агиографических описаний жизни святого, в это время существовали древние и даже чудотворные образы апостола Андрея: один из них, написанный на мраморе, находился в часовне в Синопе, другой – над вратами дома Иоанна Схоластика близ Пердикса в Константинополе. Тот же автор оставил яркое описание внешности первого ученика Христа, который "был высок, носат, броваст, немного сгорблен".
Действительно облик Андрея, облаченного в традиционный апостольский хитон с клавом и гиматием, уже в самых ранних памятниках выделяется среди других апостолов ярко выраженными индивидуальными особенностями. Можно даже сказать, что именно Андрей, наряду с Петром и Павлом, получил самый яркий и запоминающийся образ, наиболее эмоционально выраженный характер. Подобно ветхозаветному пророку, он часто изображается крайне экспрессивным, патетически взволнованным, с растрепанными или развевающимися белыми волосами, что в целом вообще нехарактерно для иконописной традиции. Такой образ нередко встречается даже в официальных памятниках раннехристианского искусства в Равенне: купольной мозаике Баптистерия православных (сер. V в.), или в оратории Архиепископской капеллы (494–519). В апсиде кафоликона монастыря вмч. Екатерины на Синае (550–565) Андрей представлен на самом почетном месте, в паре с апостолом Павлом, и отличается задумчиво-сосредоточенным выражением лика. Иконография апостола с Евангелием в руках известна также по фрескам апсид капеллы в Бауите (Египет, VI в.) и церкви Санта Мария Антиква в Риме (705–707) и некоторым другим памятникам.
Выделение образа апостола Андрея в иконографических программах монументальных циклов становится особенно заметным в константинопольских памятниках начиная с IX века Петр и Андрей, как родные братья и одновременно наиболее близкие Христу ученики – один первоверховный, другой – первозванный, изображены рядом друг с другом на мозаике у входа в помещение над юго-западным вестибюлем Софии Константинопольской (ок. 870), предназначенное для пребывания там патриарха. Самое почетное место отведено этим апостолам в сцене "Сошествие Святого Духа" в иллюстрациях рукописи гомилий Григория Назианзина (ок. 880–883.). В отдельно стоящей фигуре Андрея часто подчеркиваются атрибуты его проповедничества или миссионерства: так в мозаиках нартекса Осиос Лукас в Фокиде (Греция), 30-х годов XII века апостол Андрей изображен со свитком в руке, а на мозаике апсиды церкви Санта Мария Ассунта в Торчелло (Италия), около 1130 г., – с крестом на длинном древке.
В мозаике с изображением Пятидесятницы в соборе Монреаля (ок. 1180) Петр и Андрей представлены вместе, на самом верху синтрона, наиболее значимой его части. Не исключено, что такое расположение апостолов и выделение личности Андрея было связано с константинопольским происхождением работавших здесь мозаичистов. Теми же причинами можно объяснить расположение фигуры св. Андрея во главе апостолов в сцене "Причащение вином" в трапезной монастыря Иоанна Богослова на Патмосе.
Заметное оживление в обращении к личности и образу апостола Андрея, а также в использовании легенды об основании им Византийской церкви наметилось после завоевания Царьграда крестоносцами в 1204 г., когда греческие богословы всеми силами пытались защитить права столицы на Вселенскую патриархию. В этом смысле весьма показательны слова Николая Месарита, скевофилакса императорской Фаросской церкви, где хранились самые главные реликвии столицы, сказанные им в это время: "Если Рим предъявляет права на свой примат из-за Петра, то Византия имеет его благодаря Андрею, первозванному и старшему брату".
Следует также отметить, что после разгрома Царьграда, греческую легенду об апостоле Андрее, основоположнике церкви в Византии, как одну из идеологических концепций Константинопольской патриархии, приняли и порожденные ею автокефальные церкви, связанные или зависимые от нее по своему происхождению. Этим можно объяснить появление в начале XIII века в Греции, Македонии, Сербии, Болгарии храмов, посвященных апостолу Андрею, украшенных циклами его деяний. В то же время в этих местах получают распространение сказания о чудесах, происходящих от икон с образом Андрея.
Акцент на его изображении в славянских странах понятен, поскольку уделом апостольской миссии Андрея была, как известно, Скифия, под которой в то время понимали все славянское содружество. Между тем иконографическое выделение его в искусстве этих стран происходит лишь начиная с середины XII, но особенно в XIII веке, когда Константинополь стремится ограничить самостоятельность балканских церквей. Показательны в этом смысле памятники Македонии и Сербии. В церкви Богородицы Перивлепты в Охриде (1294–1295) прямо перед апсидой изображены Петр, поддерживающий на плечах модель церкви, и Андрей с кресчатым жезлом, а в пандан им св. Климент Охридский и архиепископ Константин Кавасила.
В Македонии на протяжении второй половины XII и XIII веков мы находим четыре примера редкой сцены Целования апостолов, которая всякий раз нарушает традиционную схему композиции Причащения апостолов. В церкви св. Пантелеимона в Нерези, расписанной в 1164 г. по заказу императора Алексея Комнина, обращенные друг к другу Андрей и Лука совершают аспасмос, литургический поцелуй, имеющий место в богослужении перед принятием клиром причастия. Сходный пример находим в церкви св. Иоанна Богослова в Веррии первой половины XIII века. Согласно ранней традиции, этот сюжет известен как прерогатива апостолов Петра и Павла. Изменение ее в сербских и македонских памятниках в пользу Андрея заставляет рассматривать сцену установления в церкви ее главного таинства как непосредственно связанную с личностью миссионера славян.
В те же годы образ апостола Андрея заметно выделяется в живописи Сербии. Так, в Сопочанах он занимает первостепенное место среди апостолов в сценах "Отослание на проповедь", "Сошествие Св. Духа", "Уверение Формы" и "Причащения апостолов", то есть в композициях, иллюстрирующих акт основания Христовой Церкви на земле. Особая роль апостола Андрея во фресках Сопочан, созданных накануне Лионской унии (1272–1274), когда византийский император серьезно угрожал автокефалии Сербской церкви, была связана с идеей защиты ее самостоятельности.
Гораздо раньше, чем в других славянских странах, отмеченная черта появляется на Руси, принявшей христианство непосредственно из рук Константинополя. Закономерно, что древнерусская иконография уделяет пристальное внимание апостолу Андрею, а сам его образ занимает важнейшее место среди учеников Христа. И в первую очередь, это вновь касается сюжетов, связанных с актом основания на земле Церкви Христовой и апостольской проповеди Слова Божьего.
Фигура апостола Андрея заметно выделяется уже в самых ранних русских памятниках. В мозаиках центральной апсиды Софийского собора в Киеве (1046), главного кафедрального храма новокрещеной Руси, важнейшее место занимает сцена причащения апостолов, которая представляла собой не просто историческую иллюстрацию евангельского рассказа о Тайной вечере, а символическую композицию, акцентирующую таинство евхаристии и установление церкви на земле. Сцена размещена в центральной апсиде храма прямо над алтарем, где во время литургии находятся Святые Дары. К стоящему перед престолом Христу-священнику, изображенному дважды: с одной стороны держащему просфору, а с другой – потир с вином, размеренным шагом, величаво и торжественно подходят его ученики для причастия. Возглавляют шествие Петр и Павел (справа), за ними попарно изображены четыре евангелиста, прямо вослед которым ступает апостол Андрей. Пышная прическа из голубовато-седых взлохмаченных волос позволяет сразу вычленить его среди других учеников Христа. По сравнению с застылыми, иератически напряженными участниками таинства, его энергичная поступь, сосредоточенный и чуть экзальтированный образ передает душевное волнение апостола. Он чутко улавливает и постигает мистическую значимость происходящего действа. Большие распахнутые глаза, открытый доверчивый лик наделяют образ характером непосредственного свидетеля чуда, живого участника таинства. Широкое распространение в Византии и на Руси сцены "Причащение апостолов" было, по-видимому, усилено событиями схизмы 1054 г. В этой связи выступление двух верховных апостолов Петра и Павла впереди процессии и следующих за ними апостолов, авторов Священного Евангелия, носило программный характер. Выступающий прямо за евангелистами Андрей, тем самым рассматривается как миссионер, распространитель евангельского слова, и появление его в древнерусских памятниках на этом месте стоит рассматривать как особую местную традицию.