И, наконец, в Евангелиях отмечен третий эпизод с Андреем. Действие снова происходит в Иерусалиме, незадолго до Страстей. На праздник Пасхи, – рассказывает Иоанн, – в святой город пришли и некоторые эллины, вероятно, прозелиты или "боящиеся Бога", пришли, чтобы поклониться Богу Израилеву в праздник Пасхи. Андрей и Филипп, два апостола с греческими именами, выступают переводчиками и посредниками этой группы эллинов перед Иисусом. Ответ Господа на их вопрос кажется, как часто случается в Евангелии от Иоанна, загадочным, но именно таким образом выражается все его богатство смысла. Иисус говорит двум ученикам, и через них греческому миру: "Пришел час прославиться Сыну Человеческому. Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода" (Ин 12:23–24). И снова отмечает папа:
Что означают эти слова в данном контексте? Иисус хочет сказать: Да, встреча между Мной и эллинами произойдет, но не как простая и краткая беседа между Мной и некоторыми людьми, движимыми прежде всего любопытством. Благодаря Моей смерти, сравнимой с падением пшеничного зерна в землю, наступит час Моего прославления. Моя смерть на кресте принесет много плода: "умершее пшеничное зерно", – символ моего распятия, – станет в момент Воскресения хлебом жизни для мира; станет светом для народов и культур. Да, встреча с греческой душой, с греческим миром произойдет на той глубине, на которую намекает история с пшеничным зерном, привлекающим к себе силы земли и неба и становящимся хлебом. Другими словами, Иисус предвещает Церковь эллинов, Церковь язычников, Церковь мира как плод Своей Пасхи.
Церковь, расцвет новой общины
Первые христиане, начиная с самих апостолов, вполне осознавали то новое, исключительное, поразительное, что происходило с ними по сравнению с той жизнью, которую вели многие вокруг них, и это не было плодом их согласия, их ума или их воли, это был дар Духа Святого, дар свыше, охватившая их таинственная сила. Исполненное чувства объятие Андрея и Петра выражает именно это сознание – твердое убеждение, что реальность Христа живого захватывала их жизнь, искупая ее, вбирая в свою собственную и делая тайной единого строения. Таким образом, община образуется не в силу физического пребывания вместе и не на более возвышенных с нравственной точки зрения законах поведения, а прежде всего относительно способа понимания самих себя. Господствующая идея заключалась в том, что их жизнь была сподвигнута и преобразована неким верховным действием, которое указывалось, как устанавливало событие Пятидесятницы, именно как "дар Духа":
"При наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушно вместе. И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святого, и начали говорить на иных языках, как Дух им давал провещавать" (Деян 2:1–4).
Дар Духа Святого делает очевидным то, что мы вливаемся в новый порожденный Иисусом поток энергии, показывает, что мы становимся частью нового явления, силы, охватывающей людей, которых Иисус призвал в Свою Церковь – Ecclesia. Он наделяет их новым содержанием, в связи с непосредственной целью их призвания, созиданием общины, залога нового мира.
Наш современный менталитет, и прежде всего менталитет западного мира, истощаемый веками неорганичным акцентированием человеческого фактора, может ощущать противостояние содержания личности отдельного человека и содержания общинной реальности. Это очень остро отмечает Романо Гуардини:
Истинное христианское понятие общины и личности следует не из обособленных утверждений и особых духовных предположений, а из всей свободно принимаемой совокупности реальной жизни. Человеческое существо создано одновременно как личность и как способность к общению. Одно от другого неотделимо, скорее община живет и присутствует как предрасположение в личности, так же как и последняя обязательно вовлекается в коллектив, при этом относительная независимость двух изначальных форм жизни нисколько не умаляется… Следовательно, община церкви, по сути, связана с личностью; а христианская личность, по сути, ориентирована на общину. Вместе они образуют новую жизнь.
Есть одно слово, определявшее тот образ жизни, к которому пробуждалась воодушевленная Духом Святым община. В самом деле, не общинное явление как таковое отличает христианское событие, а скорее общинное явление, воспринимаемое и переживаемое определенным образом. То слово, которое означает этот определенный образ – на греческом – koinonia, на латинском communio, позже в русском языке появится соборность – определяет ту структуру отношений, которая представляет термин, определяющий в Новом Завете образ существования и действия, собственный образ жизни христианской общины, манеру строить отношения с Богом и людьми. Термин koinonia, как это случилось и со словом ekklesia, был заимствован из обычного словаря, из нормальной лексики народного греческого языка. Следовательно, это слово намекает не на особый духовный или психологический опыт, а скорее на нечто привычное в жизни людей.
Это возвращает нас к опыту двух братьев из Геннисарета, Андрея и Симона-Петра, и их друзей: Лука, повествуя о некоторых рыбаках из Галилеи, которые были совладельцами рыболовецких лодок, говорит: "Иаков и Иоанн, сыновья Заведеевы, бывшие товарищами Симону" (Лк 5:10) и использует слово koinonoi, на латинском communicantes: это похоже на то, что мы назвали бы партнерами. Он, значит, указывает на действительно взаимные отношения между людьми, которые по определенной причине имеют что-то общее, участвуют в общем деле. По всей видимости, Петр и Андрей делили и дом в Капернауме, где они жили со своими семьями, который благодаря посещениям Иисуса стал первым domus-ecclesia христианского мира. Этот термин сообщает нам два момента: первый, что быть koinonoi подразумевало общее имущество, второе, что из этого общего имущества вытекала солидарность между ними. В случае Евангелия от Луки, товарищи имели общие лодки для рыбной ловли, откуда вытекала солидарность в таком поведении, чтобы лодки приносили доход. Эти рыбаки из Галилеи были заинтересованы в совместном имуществе, мы сказали бы, в кооперации.
Почему та группа христиан, которая, согласно Деяниям Апостолов, имела обыкновение появляться вместе в притворе Соломоновом (Деян 3:11; 5:12), названа тем же самым словом, что и впоследствии появившаяся община? Что, в их понимании, у них было общего? Общим у них было некое единое основание жизни, определенное основание жизни, то есть Иисус Христос. Таким образом, koinonia прежде всего означает существующую реальность, Христа, которой обладают сообща признающие ее люди. Поэтому она прежде всего имеет онтологическую значимость, иными словами, подразумевает нечто, что интересует и вовлекает бытие человека, становящегося новым творением, существом, которым обладает явленная Тайна, и поэтому в единстве бытия с другими людьми, призванными к божественному избранию.
Исследователь Библии Ринальдо Фабрис отмечает: "во времена Иисуса существуют и те, кто в Талмуде называется talmidim: ученики, которые посещали учителя, ведя совместную жизнь, чтобы внимать ему и следовать его традиционному толкованию и применению Закона. Но ученики Иисуса собирались вокруг Него не только для изучения Закона, но и для того, чтобы разделить Его миссию, устанавливая особенные отношения с Его личностью. Кроме того, перспектива тех, кто следует за Ним, заключается не в том, чтобы сделать карьеру учителя, перейти из учеников в "мудрецы", hakamîm, или учители. Отношение учитель-ученик в случае Иисуса постоянно, а соотношение роли учитель-ученик необходимо лишь для того, чтобы подчеркнуть необратимую солидарность их судьбы: "Ученик не выше учителя, и слуга не выше господина своего…" (Мф 10:24; ср. Ин 13:16)". Папа Бенедикт XVI в своей книге "Иисус из Назарета" также подчеркивает, что
на всех этапах деятельности Иисуса, оставалась очевидной тесная связь между Иисусом и "нами" новой семьи, которую Он собирает Своей вестью и Своими деяниями. Было также ясно, что это "мы", согласно своей принципиальной постановке, понимается как универсальное: и основывается уже не на генеалогии, а на общении с Иисусом, который есть, Он Сам, живая Тора (Torah) Бога.
Согласно Оскару Куллману, апостол "являясь свидетелем, находится в прямых отношениях с Господом. Единственное достоинство апостола заключается в том, что он получил непосредственное откровение (apokalipsis). Однако это относится не только к богословскому пониманию истории спасения, но и к фактам как таковым, образующим эту историю, <…> Для Двенадцати речь идет о том, чтобы свидетельствовать о событиях, произошедших, когда воплотившийся Иисус "пребывал и общался с ними" (Деян 1:21)".
Апостольство как примиренное разнообразие
Таким образом, мы можем сделать некоторые выводы из этого размышления об апостольском призвании, которые просветили бы реальность современной церкви, все еще разделяемой многочисленными проявлениями непонимания. Единство, которое рождается в общине верующих, предшествует возникающим в ней разделениям: это удивительное и потрясающее явление, следствия которого заранее невозможно представить. Апостольство церкви, прежде всего, понимается исходя не из исторического преемства ее иерархии, оно непрестанно предлагается в спасительной встрече с Господом, которая происходит вновь и вновь каждый день в самых разных исторических условиях. Петр и Андрей становятся апостолами не путем официального назначения или принятия на себя должности, а благодаря готовности к встрече, которая перестраивает всё их существование, начиная с самой банальной и непосредственной повседневности. Созерцание иконы братского объятия должно вновь привести нас к евангельской свежести представленного на ней события.
Призвание – это не заслуга или завоевание, объясняемое личностью или поступками апостолов: это чистая тайна избрания, безусловного предпочтения со стороны Господа. Евангелие от Марка очень точно подчеркивает это: "Потом взошел на гору, и позвал к Себе, кого Сам хотел; и пришли к Нему. И поставил из них двенадцать, чтобы с Ним были, и чтобы посылать их на проповедь, и чтобы они имели власть исцелять от болезней и изгонять бесов" (Мк 3:13–14). "Кого Сам хотел" – это онтологическая основа, фактор, образующий христианское призвание как определенную задачу в мире. Во главе всего стоит избрание, выбор, сделанный Христом. Слово "избрание" устанавливает границу, порог, между небытием и бытием. Бытие расцветает из небытия как выбор, как избрание: не существует иного условия, которое можно было бы предложить, не существует иной мыслимой предпосылки. Такой выбор, такое избрание – это чистая свобода Тайны Бога в действии, абсолютная свобода выражающей себя Тайны.
Заново открыть призвание означает также заново открыть природу христианского общения, koinonia. Оно тоже показывает динамику свободы, это не нужда, а безвозмездное событие. Если встреча со Христом – это тайна избрания, то единство, порождаемое ею, является даром примирения, сложения человеческого разнообразия в совершенно новом измерении. Объятие двух братьев – Андрея и Симона – является свидетельством этой новизны: не кровное родство толкает их в объятия друг к другу, а сознание нового начала их существования, которое связывает их так, как ничто другое, пережитое ими ранее. Они никогда не обнимали так друг друга, это не было каким-то привычным и необходимым жестом, это встреча во Христе, примирение в новой семье.
История разделений между христианами показывает, насколько трудно примирить то, что кажется близким: много ли католиков и православных в состоянии подробно перечислить те различия, которые препятствуют полному общению церквей, именуемых "сестрами"? И все же подобное разделение в различных обстоятельствах возникает и сегодня, несмотря на четкое осознание его неуместности. Папа Павел VI в одном выступлении по случаю 400-летия римской Греческой коллегии отмечал:
Необходимо питать чувство единства Церкви в особом разнообразии различных церковных выражений. Это чувство означает иметь ясное сознание всего того, что существует в частях и правильного размещения частей в целом; означает понимать, что такое объединение и каковы законы, его регулирующие; иными словами, обязательство взаимной солидарности; иными словами непрестанная взаимопомощь, что значит, очевидно, искреннее уважение и должная защита законного разнообразия. Следовательно, необходимо видеть и понимать, каким образом существенное и конституциональное единство Церкви стройно складывается с упомянутыми церковными проявлениями, пытаясь проникнуть в суть тайны Церкви.
Необходимость единства утверждается всеми, но это не приводит к действительному преодолению разделений. Впрочем, это потребность, которая лежит в основе всего выражения жизни человека, относится к определению "я". Высшим идеалом любой человеческой революции была всеобщность: сделать из всего человечества единое целое. Высшим идеалом любой великой философии также было единство между всеми людьми: единство, где каждый оставался бы самим собой и в то же самое время одним целым с другими. Но ни одна философия никогда точно не могла представить это, и никакая революция никогда не смогла это реализовать: и в итоге отчаяние разрушает революционный идеал, поскольку он оказывается недостижимым. В церкви обнаруживается такая же динамика: экуменизм – это стремление к единству, это не революция или реформа, которую необходимо осуществить, это чудо, благодать События, которое начинается заново каждый день, как утро Пасхи, как та встреча, которая заставила апостолов заключить друг друга в объятия и посмотреть друг на друга по-новому.
Йоханнес Эльдеманн. Диалог между Востоком и Западом: опасность или возможность? От "псевдоморфоза" к "обмену дарами"
Размышляя о значимости апостола Андрея для христианской ойкумены, многие из нас, возможно, вспомнят икону, на которой изображены апостолы Петр и Андрей в братских объятьях. Эта икона была написана более 40 лет назад по просьбе патриарха Афинагора в память о его исторической встрече с папой Римским Павлом VI в Иерусалиме, которая ознаменовала начало новой эры в отношениях между Православной и Католической церквами. Жесты обоих апостолов символически выражают готовность к прощению, диалогу и примирению между церквями Востока и Запада. Однако есть все же в наших церквах люди, которые смотрят на подобный диалог и на любые экуменические контакты с недоверием. По их мнению, диалог – это не благо, дающее нам возможность взаимного обогащения, а напротив – зло, несущее опасность для индивидуальной веры. Если мы желаем продвигаться вперед по пути экуменизма, а другими словами – к единству церкви, то мы не можем игнорировать эти сомнения, нам придется с ними разобраться.
С течением времени взаимное влияние богословия на Востоке и Западе, которое, несомненно, существовало, иногда воспринималось как угроза, а иногда как шанс. Тот факт, что православные богословы нередко рассматривали западное влияние как опасность для их доктринальной целостности, в то время как западные теологи нередко говорили об обогащении своих взглядов восточной богословской мыслью, дает нам пищу для размышления. Ниже я попытаюсь рассмотреть наши сегодняшние суждения в исторической перспективе и вывести из нее заключения для будущего богословского диалога между Востоком и Западом.