Кес прибыл в штаб в шесть тридцать утра, передал приказ Рашке и тут же убыл. Рашке немедленно вызвал охрану и приказал арестовать каждого, кто назовет вечерний немецкий пароль "Гнейзенау". Однако через короткий промежуток времени майор Нойман, начальник штаба Бунау, ворвался в кабинет Рашке - его пропустили по паролю "советский" - и спросил, где можно найти майора Жоколла.
Рашке ответил, что майор находился дома, поскольку у него были колики в животе. Все здание было захвачено немцами, но в поднявшейся суматохе две секретарши успели позвонить Жоколлу и другим руководителям сопротивления и сообщить о внезапной облаве.
Жоколлу казалось, что все пошло крахом. Схватили Бидермана, Бунау чувствовал себя в безопасности у себя в штабе, его собственный штаб был захвачен вместе с оружием и автомобилями, руководство его штаба было также арестовано. Военному этапу восстания наступил конец.
Однако надежды еще оставались. Когда гражданские участники восстания узнали о вышеуказанных событиях, то панике не поддались. Их явки и боевые группы были не раскрыты, и они убедили Жоколла, что смогут выполнить поставленные перед ними задачи. К гражданским присоединились дезертиры, неделями прятавшиеся в городе, и к концу дня восстание не только развивалось, но развивалось с успехом.
Немецкое командование еще не имело понятия о размахе заговора, но аресты вызвали общую неуверенность. Можно ли было доверять австрийским частям? Беспокойство намного усилилось, когда пришло тревожное сообщение о том, что русские части наступали на Вену с тыла!
На западной окраине города были спешно воздвигнуты оборонительные сооружения, но было уже поздно. Танки Красной Армии уже шли мимо известных виноградников Гринзинга и других ключевых объектов к западу и северо-западу от Вены. Пока русские не встречали сопротивления немцев, и танкисты беспечно высунули головы из башен. Участники сопротивления попытались провести их в центр города, но несмотря на то, что препятствий этому было мало, советские танкисты либо не понимали, чего от них хотят австрийцы, либо отнеслись с подозрением и остались на том месте, где и были.
По всему городу жители стали выходить из подвалов и вывешивать простыни и наволочки из окон и дверей. Они даже проявляли смелость и не пускали группы немецких солдат в свои квартиры, где те собирались сделать огневые точки. Женщины с детьми на руках кричали немецким солдатам, чтобы те убирались домой. Старики стыдили молодых немецких солдат: зачем сражаться с женщинами и детьми?
Австрийцы в военной форме, полные желания дезертировать, прятались в домах, где им давали гражданскую одежду. Тысячи насильственно вывезенных на подневольный труд людей из оккупированных нацистами стран вышли на улицы в поисках оружия. Поляки, украинцы, чехи, сербы, греки, французы и бельгийцы торговались с жителями за дробовики, винтовки, пистолеты, ножи, подчас имея только штаны в обмен. Ничто не могло остановить их в намерении рассчитаться со своими бывшими хозяевами.
Слухи о восстании дошли до передовой, и сами немцы начали дезертировать. Когда Дитрих узнал, что войска Толбухина прошли через линию обороны и почти окружили Вену, он понял, что столицу Австрии удержать нет возможности. Ему нравился старый город и ему не хотелось превратить его в поле боя, который в любом случае был бы бесполезным. Дитрих не подчинился приказу, согласно которому он должен был оборонять каждую пядь земли, и отвел войска на запад, за город, чтобы там организовать еще одну линию обороны.
К концу дня русские входили в Вену с запада практически свободно, в то время как повстанцы с украденными документами и с нарукавными повязками фольксштурмовцев свободно передвигались по улицам, стреляя по всем, кто был одет в немецкую военную форму. В тот же вечер начальник штаба Дитриха доложил в группу армий "Юг": "Стреляют в Вене, но не русские, а австрийцы".
Поток беженцев из города нарастал.
На следующий день, 7 апреля, штаб фронта сопротивления, куда входили и гражданские, и военные, переместился в Дворец Ауэрсперг, принадлежавший принцессе Агати Крой, которая также входила в сопротивление. Оттуда Жоколл и другие лидеры продолжали руководить восстанием, которое достигло таких пропорций, что генерал фон Бунау передал в штаб Гитлера: Гражданское население вывешивает красно-белые флаги и ведет по немецким войскам огонь, который поражает больше, чем огонь противника.
Ответ из Берлина был следующий: Восставших в вене подавлять самыми жестокими методами. Гитлер.
К вечеру передовые части русских вступали в Вену, которая местами полыхала. Оставшиеся пожарные метались из одного района в другой, пытаясь справиться с огнем.
8 апреля солдаты Толбухина, которые могли наступать быстрее, но их сдерживал недостаток боеприпасов, а также организационные трудности, вошли в "красные" районы города, где почти не было сопротивления. Социалисты в этих районах убедили большинство защитников сложить оружие и снять военную форму. В одном из районов города жители помогли почти 3000 немцев стать "гражданскими", спрятав их в подвалах и на чердаках.
Первые русские солдаты вошли в черту города около полудня. Зачастую русских не стоило бояться. Они были добродушно-веселыми и даже баловали детей.
Бои были беспорядочными, и передовой как таковой не было. Отставшие от своих немецкие солдаты занимали отдельные позиции по всему городу, но красно-белые флаги висели на сотнях домов. Повстанцы удерживали здание парламента и городскую ратушу. Другие группы атаковали главное управление полиции, чтобы освободить заключенных.
Генерал фон Бунау, однако, все еще занимал прочную оборону в Старом городе, который окружала широкая, засаженная деревьями улица под названием Рингштрассе, или просто "Кольцо", а на северо-востоке подступы прикрывал Дунайский канал. В середине дня оттуда на большой скорости выехала небольшая кавалькада машин и направилась в небольшой парк. Из одной машины гестаповцы и эсэсовцы вытащили Бидермана, Хута и Рашке. С их формы сорвали нашивки и связали им руки. Веревку набросили на дорожный знак и набросили петлю на шею Бидермана. Вначале повесили его, а затем Рашке. Затем веревку привязали к знаку "стоп" трамвая, и когда набрасывали петлю на шею Хуту, он выкрикнул: "За бога и Австрию!".
Один "предатель" все еще оставался в крепости. Это был лейтенант Шейхельбауэр, участник сопротивления, выдающий себя за ярого нациста. Еще до обеда ему удалось сделать замечательное открытие в оперативно-боевой части - он нашел новый план обороны Старого города, в котором детально описывалось количество и место расположения всех частей и подразделений, верных Бунау.
Шейхельбауэру удалось выкрасть план и передать его Жоколлу. Документы были настолько важными, что Жоколл решил передать его русским лично. Около 4 часов утра 9 апреля, когда войска Бунау медленно теснились к Дунаю, майор и десять охранников перешли к русским. Два часа спустя Жоколл стоял перед самим Толбухиным. Он рассказал ему о новых немецких позициях и показал туннели, через которые русские могли проникнуть в Старый город.
Возвращаться пришлось самым непредвиденным образом. Жоколл доехал на максимальной скорости с несколькими русскими офицерами до моста через Дунай, но пришлось лишь засвидетельствовать, причем слишком поздно, что мост разрушен. Машина упала в реку, в результате чего двое русских получили тяжелые травмы. Жоколл, однако, не пострадал. Пересев в другую машину, он безрассудно поехал через позиции немцев и благополучно добрался до Дворца Ауэрсперг.
На следующий день еще один коренной житель Вены, обеспокоенный судьбой города, вернулся домой. По личной просьбе Гитлера Отто Скорцени находился в инспекционной поездке на Восточном фронте. Он обедал вместе с Шернером, когда в комнату буквально вбежал помощник и сообщил, что русские вошли в Вену. Семья Скорцени все еще находилась в Вене, так же как и два спецподразделения, которыми он не хотел жертвовать ради простого боя. Скорцени попрощался с Шернером и через шесть часов быстрой езды доехал до окраины родного города. Его просто шокировал вид немецких солдат, в беспорядке отступающих из Вены. Еще больше его привело в ярость то, что раненые солдаты должны были передвигаться самостоятельно, в то время как здоровые ехали на грузовиках, груженных мебелью. Он попытался остановить повозку, запряженную лошадью, на которой сидели солдаты и одна девушка. Когда это у него не получилось, то он схватил сержанта за шиворот и дал ему пощечину. "Теперь разгрузи всю мебель и посади сюда раненых! - закричал Скорцени. Если девушка хочет уйти, то пусть идет пешком!" Он забрал у сержанта пистолет и отдал его раненому, стоявшему рядом. "Посадить только раненых", - приказал он.
Сгустились сумерки, когда Скорцени приехал в Вену. Он с облегчением обнаружил, что два его подразделения уже ушли, и решил разузнать о судьбе своей семьи. Дом матери оказался наполовину разрушенным, а сама она за несколько дней до этого успела уйти. Дом брата был также разрушен и пуст. Он проехал по пустынным улицам к своей фабрике, которую основал до войны, где для подрядчиков изготавливались подмостки. Шум боя становился все слышнее по мере приближения к Дворцу Шонбрун. Рядом разорвался снаряд. Проходя мимо двух полицейских, он остановился и узнал у них обстановку.
Полицейские взяли под козырек. - Полковник, - с улыбкой ответил один из них, - мы - линия обороны Вены.
На его фабрике света не было, и секретарша вскипятила воду для чая на горелке. Каждый из собравшихся рабочих хотел пожать Скорцени руку. Ему сказали, что русские танки уже вышли к центру. Жители города занимались грабежом даже в большей степени, чем русские. Это был конец старой Вены и Австрии.
Скорцени знал, что Гитлер захочет услышать его отчет по ситуации в самой Вене. Его не испугало то обстоятельство, что русские танки уже находятся в городе. По закоулкам, которые он хорошо знал, Скорцени указывал дорогу водителю через кромешную тьму, покрывшую город, в крепость, где располагался Бунау. Там он рассказал, что нигде не видел немецких солдат, но много русских. "Когда вернусь, то доложу фюреру, что Вена для нас потеряна".
У ближайшего отделения гестапо он продиктовал радиосообщение Гитлеру: На улицах Вены, ведущих на восток, я стал свидетелем хаоса. Предлагаю принять жесткие меры. Вена практически беззащитна и утром окажется в руках русских.
Войска Бунау были отброшены за черту города к реке Дунай на последние оборонительные рубежи. Саперы взорвали четыре моста, оставив для отступления только "Рейхсбрюке". Когда последний солдат Бунау перешел через мост, то немецкие саперы приблизились к большой конструкции, намереваясь уничтожить его, но охрана моста, входившая в ряды сопротивления, неожиданно для саперов направила на них пулеметы, и тем пришлось ретироваться.
Еще три дня сохранялись очаги сопротивления, но к 14 апреля бои за Вену были закончены. На улицах стояли сгоревшие танки, валялись туши мертвых лошадей. Тысячи немцев, жителей Вены и русских лежали рядом. Больных и раненых на колясках и тачках доставили в отделения скорой помощи. Жители забаррикадировались в домах, чтобы защититься от русских, насильственно вывезенных из своей страны, и от самих жителей Вены, занимавшихся грабежами и насилиями. Детям было сказано бежать на ближайший командный пункт русских, чтобы предупредить их о набегах бандитов. Если патруль прибывал вовремя, то грабителя или насильника иногда расстреливали на месте; иногда арестовывали, но чаще мародеров просто предупреждали и отпускали на все четыре стороны.
Хотя резервуары с водой оказались неповрежденными, трубопровод значительно пострадал от бомб и снарядов, и люди часами стояли у тонких струек воды, все еще текущих из разбитых труб. С продовольствием дело обстояло еще хуже. Те продовольственные склады, которые уцелели, были разграблены гражданскими. Ничего нельзя было купить; продовольственные карточки стали бесполезными, если что-то и можно было достать, то только в результате обмена.
На улицах правил закон силы. Вооруженные иностранные рабочие захватили оружие и взяли на себя функции полиции. Группы грабителей беспрерывно совершали налеты на склады, магазины и дома. Самопровозглашенные гражданские власти выселяли людей из квартир и переселяли туда свои семьи. В некоторых районах это было достаточно легко сделать, заявив, что пустая квартира принадлежала нацисту.
Уже предпринимались и политические шаги. Прилетел из Москвы Эрнст Фишер, известный венский коммунист. С приходом советских войск в городе появился и доктор Карл Реннер, бывший канцлер.
Майора Жоколла русские назначили гражданским комендантом Вены, и он разместился в городской ратуше. Через два дня советский полковник сказал ему: "Вас только что назначили начальником Венской полиции, следуйте за мной, мы взяли несколько военных преступников". Жоколл ответил, что слишком занят, но полковник вызвал охрану и Жоколла посадили в ожидающую перед ратушей машину. Только в автомобиле полковник представился, сообщив, что является офицером НКВД. Он обвинил майора в шпионаже в пользу западных держав, сказав, что в штаб Толбухина тот приходил с целью выкрасть планы. Его также обвинили в провале восстания и угрожали физической расправой. В тот день Жоколла посадили в сырой подвал НКВД. Он свернулся калачиком на ковре, которым был накрыт ящик для льда, и уснул.
Глава 20
"Такие грубые искажения"
Гитлер терпел поражение на всех фронтах, но тысячи военнопленных союзников все еще переправлялись в южную Баварию. Ранним утром 5 апреля группа военнопленных из Хаммельбурга, продрогнув и промокнув под непрекращающимся дождем, вошла в духовный центр национал-социализма, Нюрнберг.
Результаты бомбардировки союзников были ужасающими. Заводы также были сильно разрушены, но все еще работали. Трамваи, автобусы и грузовики стояли на улицах без движения. Жители ходили пешком или передвигались на велосипедах. Впрочем, людей на улицах было мало. Когда колонна, пройдя город, стала выходить на окраину, небо прояснилось. Поступила команда остановиться и сделать часовой привал для приема пищи. Группа, в которой находился священник отец Кавано, расположилась под сенью аккуратно подстриженного дерева и, греясь в лучах теплого солнышка, принялась за еду, которую им раздали из продовольственных коробок Красного Креста. Затем они растянулись на земле отдохнуть. Незадолго до полудня из города послышались сирены, и кто-то в испуге выкрикнул: "Надо уходить!". Завывание неожиданно сменилось короткими и наводящими ужас разрывами. Военнопленные встали и осмотрелись. В километре к югу через пустынную полоску песка можно было видеть железнодорожный переезд, а за ним склады с боеприпасами, заводские трубы и нефтехранилища.
Толпы немцев, большинство из которых были солдатами, карабкались через насыпь в направлении военнопленных.
Отец Кавано увидел высоко в небе два звена из двадцати восьми бомбардировщиков. Затем появилось еще два звена. Самолеты заходили на бомбометание: два с юга и два с запада, оставляя за собой белые шлейфы. Один из военнопленных в испуге выкрикнул: "О боже, они заходят прямо на нас!".
Священник вскочил на ноги и стал призывать раскаяться в содеянных грехах. В этот момент на заводах стали рваться бомбы. Отец Кавано натянул на себя одеяло и продолжал молиться. Под ним дрожала земля. Затем бомбежка прекратилась, и священник стал оглядываться. Над ним стояли облака дыма, а заводы горели. Лежало много трупов, похожих на маленьких кукол.
- Ложись! - раздался крик.
На бомбометание заходило второе звено, по которому неистово били зенитки. Снова посыпались бомбы, а через короткое время опять раздалась серия взрывов - прямое попадание в склад боеприпасов. Рев бушующего огня и грохот рассыпающихся стен перекрывали вой самолетов.
"Наверное, это конец!" - подумал священник, выглядывая из-под одеяла. От осыпающейся пыли стало темно, как ночью. Разбросанные по вздрагивающей земле люди, казалось, хотели врасти в нее. За четвертым налетом последовал пятый. Фонтаны земли и песка поднимались столбом, приближаясь все ближе и ближе. Кто-то звал врача.
Священник поднялся и пошел осматривать тела, рисуя крест на лбах убитых, пока не дошел до головы колонны, где отдышался и решил начать все с начала, не уверенный в том, что совершил обряд над всеми.
- Святой отец, помогите вытащить человека! - позвал на помощь офицер, не отрывая глаз от раненого американца, лежащего в воронке, которая заполнялась водой.
Пять других офицеров просто в шоке смотрели вниз. Священник стал трясти их за плечи, выводя из транса.
- Быстрее, помогайте! У меня полно другой работы!
Он подошел к военнопленному по имени Джонни Лош, лежавшему на животе. Рядом с ним находился его приятель Джим Кеф.
- Здравствуйте, святой отец, - сказал Лош, улыбаясь, превозмогая боль. - Рад, что вы целы и невредимы.
- Джонни ранило в бок, - объяснил Кеф.
Святой отец посмотрел на рану, перевязанную пропитанной кровью рубашкой, которая удерживала внутренности, и понял, что Лош умирает. Он отпустил ему грехи и попытался утешить его.
- Как вы думаете, святой отец, я поправлюсь? - спросил Лош.
- Конечно, все будет хорошо. Через несколько минут здесь будет врач.
Священник обнаружил еще одного раненого, Дугласа О'Делла, в воронке. Два солдата накладывали жгут, сделанный из грязной располосованной рубахи, на обрубке, оставшемся на месте оторванной ноги.
- Похоже, теперь мне не дойти, - сказал О'Делл с улыбкой и показал на ногу, лежавшую в нескольких метрах.
Подошел капитан Джон Мадден.
- Святой отец, одного из капелланов-протестантов убили, а остальные хотят видеть вас.
Священник пошел с Мадденом и увидел тело капеллана Коскампа. Отец Кавано наклонился, чтобы перекрестить лоб погибшего, но увидел, что на его покрытом сажей лбу уже был проведен крест.
Потери оказались большими. Убитых насчитали двадцать четыре человека, многих ранило. Конвоиры подняли тех, кто еще мог идти, около 400 человек, и колонна двинулась дальше на юг. Четверо оставшихся в живых капелланов, три врача и семь офицеров остались, чтобы ухаживать за ранеными. Они положили в ряд мертвых и в изнеможении сели.
Немецкий сержант из конвоиров попросил у Кавано сигарету. Святой отец протянул пачку, и у него перед глазами все поплыло. Когда он очнулся, то почувствовал, что кто-то подносит к его губам кружку с водой. Это был немец, который сидел рядом, на траве. Оба окинули взглядом результаты кровавой бойни, но не нашли слов для комментариев.