- У меня приказ фюрера, который обязывает меня не отступать, решительно заявил он. Это было только предлогом. Если бы он отступил сейчас, то он бросил бы на произвол судьбы солдат Бехлера, оборонявших Франкфурт. Они оказались в окружении и последние двадцать четыре часа безуспешно пытались пробиться через русские боевые порядки. Буссе собирался отступить со своей армией только в том случае, если Бехлеру удастся соединиться с его силами.
Похоже, доктор Геббельс забыл свои вчерашние выпады против немецкого народа.
- Что ж, я отдаю должное берлинцам. Они прекрасные и храбрые люди, заметил он своему пресс-секретарю, наблюдая из окна своего дома, как самолеты союзников на бреющем полете летают над столицей. - Они даже не уходят в бомбоубежища.
Улицы были завалены обломками, мешавшими продвижению машин, и Геббельс отменил назначенное выступление. Вместо этого он стал записывать свою речь на пленку. Ему помешали закончить ее разрывы русских снарядов поблизости. Один снаряд разорвался так близко, что задрожали несколько все еще сохранившихся стекол в окнах. Геббельс спокойно остановил запись и через короткое время снова продолжил работу. Когда речь записали, он повернулся к звукорежиссеру и спросил, будет ли слышен шум во время трансляции его речи.
- Это было бы неплохим звуковым эффектом, как вы считаете?
Во время обеда Геббельс находился в приподнятом, почти игривом настроении и называл Черчилля "коротышкой", а об Идене сказал, что тот "напыщенный джентльмен". Когда же позвонил его старый друг доктор Винклер, Геббельс торжественным голосом поблагодарил его за все, что тот для него сделал в прошлом, и мрачно добавил, что больше они не увидятся.
С каждым часом Гитлер становился все более нервным и раздражительным. Он так и не смог выяснить, как развивается наступление Штейнера, и все более расстраивался, поскольку Кребс не мог сказать ничего определенного поэтому поводу. (Жалкий "бронетанковый корпус" Штейнера, состоявший всего лишь из десяти тысяч солдат, смог продвинуться только на двенадцать километров и безнадежно остановился).
В тот день на совещании у фюрера присутствовало несколько новых лиц. Вице-адмирал Эрих Фосс представлял Деница, который находился в северной Германии и создавал новое соединение. Генерал люфтваффе Экард Кристиан, женившийся на одной из секретарш Гитлера, представлял Келлера, штаб которого находился к северо-западу от Берлина. Борман, разумеется, также присутствовал. Кроме них были Кейтель, Йодль, Кребс с помощником, которого он унаследовал от Гудериана, майором Фрейтагом фон Лорингхофеном, не говоря о других помощниках и секретарях.
Йодль не дал возможности Кребсу выступить с оптимистическим заявлением и сказал Гитлеру правду: Берлин уже окружен на три четверти. Часть войск Жукова находится к востоку от города, другая двигается с севера в направлении Потсдама и, вероятнее всего, соединится с колонной Конева примерно через неделю.
Слова Йодля подстегнули Гитлера, и он потребовал, чтобы ему немедленно доложили о том, как обстоят дела с наступлением Штейнера. Кребсу ничего не оставалось делать, как признать, что корпус Штейнера все еще находится в стадии организации и докладывать, собственно, нечего.
У Гитлера задергалась голова, ему стало трудно дышать. Сдавленным, хриплым голосом он приказал всем покинуть помещение, за исключением генералов и Бормана. Остальные сгрудились кучкой, имея не меньшее желание как можно скорее уйти.
Как только закрылась дверь, Гитлер вскочил. Его правая рука подергивалась. Нервно расхаживая по комнате, он стал кричать, что его окружают предатели и лгуны. Все вокруг слишком низки и слишком подлы, чтобы осознать великие цели, поставленные им. Гитлер перешел на визг. Он стал жертвой коррупции и трусости, а теперь, в дополнение ко всему, его еще и бросили.
Генералы никогда еще не видели Гитлера вышедшим из себя до такой степени. Он грозил пальцем присутствующим и обвинял их во всех военных неудачах. Единственным, кто выразил протест, был Борман. Офицеры удивились, но слова Бормана прозвучали не столько в защиту высшего генералитета, сколько для того, чтобы успокоить Гитлера.
Фюрер еще что-то сказал о Штейнере и бессильно опустился в кресло. В отчаянии он произнес, что война проиграна, затем дрожащим голосом добавил, что третий рейх потерпел крах и теперь ему остается только умереть. Лицо Гитлера превратилось в белое полотно, а тело задергалось в конвульсиях, словно его хватил сильнейший удар.
Вдруг он затих. Его челюсть отвисла, он смотрел перед собой невидящим взором. Это встревожило присутствующих даже больше, чем проявление гнева фюрера. Проходили минуты - никто потом не мог вспомнить, сколько прошло времени. Наконец лицо Гитлера приобрело более-менее здоровый цвет, и он стал подавать признаки жизни. Борман, Кейтель и Бургдорф умоляли его не терять веры. Если она будет потеряна, то все будет кончено. Они стали настаивать на том, чтобы фюрер немедленно уехал в Берхтесгаден, но тот лишь отрицательно покачал головой и неживым, усталым голосом сообщил, что бункера не покинет. Если они хотят уйти, то могут это сделать, но он собирается закончить свою жизнь в столице Германии. Фюрер позвал Геббельса.
Все, кто находился в приемной, слышали практически все. Фегелейн схватил телефонную трубку и рассказал Гиммлеру обо всем, что произошло. Потрясенный рейхсфюрер позвонил Гитлеру и попросил его не терять надежды, пообещав немедленно прислать войска СС.
- Все в Берлине сошли с ума, - сказал он генерал-лейтенанту Готтлобу Бергеру, начальнику главного управления СС.
Для Бергера, который ни на секунду не сомневался в великих целях национал-социализма, существовало только одно решение.
- Вы должны немедленно ехать в Берлин, господин рейхсфюрер, - и, разумеется, взять с собой батальон сопровождения. Мы не имеем права держать здесь батальон, в то время как фюрер собирается остаться в рейхсканцелярии.
Когда Гиммлер не отреагировал, Бергер с презрением бросил:
- Что ж, тогда я поеду в Берлин, и ваш долг - также поехать со мной.
Гиммлер снова позвонил в бункер и стал повторно просить фюрера уехать - напрасно. Фегелейн поднял трубку и попросил своего шефа приехать и просить фюрера лично. Спор продолжался до тех пор, пока Гиммлер не согласился встретиться с Фегелейном в Науэне, городке, расположенном к западу от Берлина - в середине одного-единственного коридора, по которому еще можно было выехать из Берлина.
Гиммлер ожидал Фегелейна в условленном месте встречи вместе с доктором Гебхардтом, которого Гиммлер совсем недавно назначил новым президентом немецкого Красного Креста, после самоубийства профессора Гравица. Через два часа Гебхардт предложил поехать к Гитлеру сам.
Гиммлер с готовностью согласился. Для него было облегчением не ждать больше Фегелейна и уехать к себе в штаб. Он убедительно просил Гебхардта заверить Гитлера в том, что батальон сопровождения фюрера готов защищать рейхсканцелярию до конца. После короткого разговора Гиммлер отправился в северном направлении.
Геббельс все еще находился дома, когда до него дошла весть о припадке Гитлера. Ему сообщили, что фюрер хочет немедленно его видеть. Катастрофическая новость, вероятно, стала для него сильнейшим ударом. Геббельс уже собирался уезжать, когда ему сказали, что фюрер хочет также видеть Магду и детей. Было около пяти часов, когда фрау Геббельс спокойно сказала няньке, чтобы та одела детей для встречи с Гитлером. Дети обрадовались и гадали, даст ли им дядя Адольф шоколад и пирожных. Мать догадалась, что, возможно, они поедут на встречу со смертью. Она натянуто улыбнулась и сказала:
- Вы можете взять с собой по одной игрушке, но не больше.
Семья поехала в бункер на двух машинах. Геббельс хранил спокойствие, но Магда и дети к этому моменту плакали.
Семью разместили в четырех крохотных комнатах, недалеко от апартаментов Гитлера. После этого Геббельс и его жена пошли на встречу. Геббельс заявил, что по примеру фюрера останется в бункере и покончит жизнь самоубийством. Магда тоже была готова пойти на самоубийство, и от этого ее не смог бы отговорить даже Гитлер. Она также настаивала на том, чтобы и шесть детей ушли из жизни вместе с ними. Кейтель наконец освободил зал заседаний для того, чтобы поговорить с Гитлером наедине. Он хотел убедить его поехать в Берхтесгаден той же ночью, а оттуда начать переговоры о перемирии. Как и прежде, едва фельдмаршал произнес несколько слов, как Гитлер тут же перебил его.
- Я уже догадываюсь, что вы собираетесь сказать: "Нужно немедленно принять решение!". - Гитлер перешел на повышенный тон. - Я уже принял решение. Я никогда не уеду из Берлина - я буду защищать его до последнего дыхания!
Кейтель назвал все это "безумием" и чувствовал необходимость "потребовать" от фюрера немедленно лететь в Берхтесгаден, откуда он смог бы руководить рейхом и вооруженными силами. В Берлине это было невозможно, поскольку связь могла быть нарушена в любой момент.
- Ничто не может помешать вам немедленно вылететь в Берхтесгаден, едко заметил Гитлер. - Кстати, я приказываю вам сделать это. Лично я остаюсь в Берлине. Около часа назад я сообщил об этом по радио и не могу нарушить слова.
В тот момент, когда Кейтель сказал с тоской в голосе, что он уедет только с Гитлером, вошел Йодль.
Гитлер вызвал Бормана и приказал всем троим лететь в Берхтесгаден, где Кейтелю предстояло взять на себя командование, в то время как Геринг был назначен личным представителем фюрера.
- За семь лет я ни разу не нарушил вашего приказа, - сказал Кейтель. Но этот приказ я выполнять отказываюсь.
Он напомнил фюреру, что тот все еще верховный главнокомандующий вооруженных сил.
- Просто уму непостижимо, что после того, как вы столько лет направляли и вели нас, вы вдруг отсылаете своих соратников, ожидая, что они сами будут принимать решения!
- Как бы там ни было, все разваливается, и я не могу больше продолжать руководить как раньше, - ответил Гитлер. "Остальные вопросы, - добавил он, - будет решать Геринг".
- Ни один солдат не будет сражаться за рейхсмаршала, - заметил один из генералов.
- Что вы имеете в виду под словом "сражаться"? Предстоит небольшое, но ожесточенное сражение, а если дело дойдет до переговоров, то рейхсмаршал сделает это лучше меня. Я или выиграю битву за Берлин, или умру в нем.
Фюрер заметил, что не может рисковать, чтобы не попасть в руки врага, и застрелится в самый последний момент.
- Это мое последнее и окончательное решение.
Генералы клялись, что ситуация не так уж безнадежна. Шернер все еще обладает достаточными силами, а 12-я армия Венка может повернуть и пойти на защиту Берлина. Через несколько дней у Штейнера наберется достаточно солдат, чтобы начать наступление с севера.
Глаза Гитлера вдруг засветились надеждой. К нему вернулась решительность. Он начал задавать вопросы и вскоре стал детально описывать, каким образом можно было спасти Берлин.
Кейтель сказал, что немедленно лично отдаст приказ Венку. Гитлер стал вести себя как и прежде, настоятельно попросив Кейтеля остаться и вначале съесть тарелочку горохового супа. Было принято решение, что Кейтель и Йодль организуют новый штаб в нескольких километрах к западу, ближе к Потсдаму, для того чтобы можно было без проблем уйти к Деницу, если Берлин будет окружен. Кребсу предстояло остаться в бункере в качестве военного советника Гитлера.
Кейтель и Йодль вышли из руин рейхсканцелярии с корзинкой, в которой лежали бутерброды, коньяк и шоколад, лично заказанные для них фюрером. Стемнело.
- Венку я могу сказать только одну вещь: сражение за Берлин продолжается, и здесь решается судьба фюрера, - мрачно заметил Кейтель.
Было почти двенадцать ночи, когда Кейтель по чистой случайности нашел командный пункт Венка, расположенный в избушке лесника в девяноста километрах к юго-западу от рейхсканцелярии. Кейтель приказал ему развернуть войска и атаковать на северо-востоке армию Конева. Одновременно Буссе должен был атаковать на северо-западе, и вдвоем они смогли бы снять осаду с Берлина. Венк возразил, сказав, что это невозможно: Буссе окружен и у него почти не осталось боеприпасов.
Кейтелю ничего не оставалось делать, как умолять. Битва за Берлин уже началась, а от ее исхода зависела судьба Германии и Гитлера. 12-я и 9-я армии должны были взять на себя ответственность и пойти на помощь фюреру. Он добавил, что жизнь фюрера полностью зависит от Венка, и рассказал секрет, о котором не сказал даже Йодлю: он полон решимости похитить фюрера из бункера и, если понадобится, то и при помощи силы.
Венк утверждал, что план спасения Берлина базируется на несуществующих дивизиях, но Кейтель продолжал настаивать до тех пор, пока молодой генерал не пообещал, что сделает все возможное. Венк смотрел, как отъезжает машина Кейтеля, и думал о Берлине, в котором он вырос, о судьбе женщин и детей. Он с русскими воевал и знал, как они обращаются с плененными.
В течение нескольких дней майор Фрейтаг фон Лорингхофен советовал Кребсу предпринять что-то такое, что позволило бы не окончить свою жизнь в бункере, но его шеф, не желая либо не имея возможности действовать, полагался на волю обстоятельств. Он сказал молодому барону, что не особенно гордится тем, что фюрер назначил его своим последним военным советником.
- Я ничего не могу сделать. Мне приказано остаться, и вы должны остаться со мной.
Через несколько минут после полуночи 23 апреля Кребс наконец получил разрешение Гитлера, по крайней мере, ему это показалось. Буссе мог отступить. Кребс немедленно сообщил эту хорошую новость Хейнрици. Это было сделано для того, чтобы Буссе мог соединиться с Венком для совместного наступления на Берлин.
Однако Буссе отказался отступать. На этот раз он сообщил Хейнрици настоящую причину своего отказа.
- Я не могу отойти, пока Бехлер не выведет всех солдат из Франкфурта, - заявил он. - Я буду ждать, пока он не соединится с нами.
Хейнрици пришел в отчаяние, но прекрасно понимал мотивы, которыми руководствовался Буссе.
Через несколько часов после нервного припадка Гитлера генерал Кристиан стремительно ворвался в штаб Коллера в пригороде Берлина.
- У фюрера наступил полный упадок сил, - объявил он и рассказал о том, что произошло в бункере.
Первое, что пришло в голову Коллеру, это позвонить Герингу в Берхтесгаден - рейхсмаршал считался законным преемником Гитлера.
- Человек, о котором мы говорили, отказывается покинуть то место, где он находится, - сказал Коллер адъютанту Геринга, полковнику фон Браухичу. Но я должен уехать отсюда.
Браухич понял, что Коллер имеет в виду Гитлера, и передал, что рейхсмаршал хочет немедленно с ним встретиться.
Связь пропала. Коллер повернулся к Кристиану и спросил его, чем занимается генеральный штаб.
- Ставка покидает Берлин. Сегодня вечером она собирается у Крампница (танковое учебное подразделение между Берлином и Потсдамом). В ставке решили перебросить войска с Западного фронта на Восточный и продолжить войну.
Коллер позвонил в бункер.
- Что происходит? - спросил он полковника фон Белова, адъютанта Гитлера. - Кристиан рассказал мне разное. Я напуган. Это все правда?
- Да, правда.
Коллер спросил, следует ли ему оставаться на севере, и получил положительный ответ.
Однако Коллер хотел получить другой ответ.
- Это плохо, - произнес он в отчаянии. - Сейчас наступил такой решительный момент.
Он сказал, что ему нужно ехать на юг и лично доложить обо всем рейхсмаршалу. На это он также получил разрешение.
- Есть ли вероятность того, что он (Гитлер) снова изменит свое решение?
На этот раз фон Белов ответил отрицательно.
Коллер спешно отправился в новую ставку, где попросил Йодля подтвердить невероятный рассказ Кристиана.
- То, что сказал Кристиан, является правдой, - спокойно ответил Йодль.
Коллер спросил, собирается ли фюрер привести в исполнение свою угрозу покончить с собой.
- Фюрер настроен решительно.
- Когда бургомистр Лейпцига покончил с собой и своей семьей, то Гитлер сказал: "Это бессмысленный, трусливый уход от ответственности", - в голосе Коллера чувствовалось негодование. - А теперь он собирается сделать то же самое!
- Да, вы правы.
- Что вы собираетесь предпринять? У вас есть для меня приказ?
- Нет, - ответил Йодль.
Коллер сказал, что ему нужно уехать, чтобы лично появиться у Геринга. Он хотел лично передать ему слова Гитлера: "… если дойдет до переговоров, то рейхсмаршал сможет сделать это лучше меня". По словам Коллера, такую информацию нельзя изложить должным образом в радиограмме, поэтому лучше все рассказать при личной встрече с рейхсмаршалом.
- Вы правы, - лаконично ответил Йодль. - Другого пути у вас нет.
Незадолго до рассвета 23 апреля Коллер и его штаб вылетели в Мюнхен на пятнадцати Ю-52.
В Оберзальцбергё, курорте, с которого открывался вид на Берхтесгаден, Геринг уже многое узнал о случившемся из необычного источника. В то утро он сказал своему смотрителю - и больше никому - о секретном сообщении от Бормана, в котором тот информировал его, что у Гитлера произошел нервный срыв и Геринг должен быть готов взять на себя командование. Геринг находился между недоверием и надеждой. Как ему следовало поступить? Действовать немедленно или подождать?
Коллер добрался до комфортабельного, но без излишеств, дома Геринга в Оберзальцбергё только к полудню. Он возбужденно рассказал Герингу и Филиппу Боулеру, одному из партийных лидеров, об ударе, который случился с Гитлером. Герингу, разумеется, уже многое было известно, и, к удивлению Коллера, он почти никак не проявил своих эмоций. Геринг спросил, жив ли Гитлер. Назначил ли он Бормана в качестве своего преемника? Коллер сообщил, что фюрер был жив, когда он уезжал из Берлина, и что остается еще один, возможно, два пути отхода. Город сможет продержаться не больше недели.
- Как бы там ни было, - заключил Коллер, - вам сейчас необходимо действовать, господин рейхсмаршал!
Боулер согласился с Коллером, но Геринга продолжали мучить сомнения. Действительно ли Гитлер не назначил Бормана своим преемником? Борман, его старый враг, мог послать Гитлеру телеграмму с сообщением о том, что Геринг преждевременно узурпировал власть.
- Если я начну действовать, то он назовет меня предателем. Если я не буду действовать, то он обвинит меня в бездействии в самый решающий момент!
Геринг вызвал личного помощника Бормана, который случайно находился по соседству, и командующего подразделением СС в Оберзальцберге. Он также послал за министром Гансом Ламмерсом, главой рейхсканцелярии и юристом-экспертом, хранившим два официальных документа, написанных самим Гитлером в 1941 году, в котором называлось имя преемника фюрера. В этих документах Геринг назначался заместителем Гитлера в случае неспособности фюрера постоянно или временно исполнять свои обязанности. В случае смерти Гитлера Геринг назначался его преемником.
Геринг хотел знать, может ли военная обстановка в Берлине гарантировать переход власти в его руки, в конце концов, фюрер находится в окружении, - но Ламмерс не мог принять решения.
Геринг отдавал себе отчет, что по мере того, как его влияние на Гитлера уменьшалось, влияние Бормана на фюрера росло. Рейхсмаршал спросил, имеются ли дополнительные распоряжения Гитлера, сделанные после 1941 года, которые могли бы аннулировать ранее принятое решение.