Миф о Чарльзе Мэнсоне, шумиха вокруг него, сделавшая его интригующим персонажем, проблема жестокого обращения с детьми, которая не может не волновать сегодня, последствия употребления наркотиков - все перечисленное казалось важным стимулом для создания этой книги. На мой взгляд, миф, бытующий о Чарльзе Мэнсоне, вряд ли устоит на фоне его собственных слов. Его рассказ наглядно демонстрирует, к чему может привести длительное употребление наркотиков, а повествование о детстве еще раз доказывает, насколько дети нуждаются в любви и понимании. Если ребенок не получит их в семье, он будет искать это где-нибудь в другом месте. Соблазнившись мифом и приняв его за реальность, многие люди обращаются к Мэнсону за помощью.
Мэнсон не преувеличивает количества приходящих на его имя писем, посетителей и потенциальных последователей, жаждущих его внимания. Я встречался со многими из них. Он переслал мне писем общим весом почти в сто килограммов и почти столько же - другим знакомым на хранение и для просмотра. Его заявление о том, что "кое-кто предлагает взяться за ножи и пистолеты" или готов "порешить нескольких свиней" ради него, подтверждается множеством адресованных ему писем, с которыми я ознакомился.
Это пугающий факт, и большинство из нас недоумевает, почему так происходит. Мэнсон же говорил: "Посмотрите на себя! Дело вовсе не во мне и не в моих способностях. Так с ними обращались в детстве, когда родители пытались быть для них Богом. Вся пропаганда, которую раздувал кто-то, желавший ощутить собственную важность и разбогатеть, дала им того, кто привел их к крушению надежд". Мэнсон заявляет об этом яснее ясного.
За исключением введения и заключения, мое мнение о Мэнсоне в этой книге больше никак не представлено. Предоставив ему возможность рассказать свою историю, я отредактировал ее, дабы избежать повторов и отступлений, а также исправить частые неровности речи. Какие-то имена были изменены, даже те, что упоминались где-нибудь еще без ведома этих людей. Идеи и убеждения, представленные в книге, целиком и полностью принадлежат Чарльзу Мэнсону. Я лишь постарался записать его рассказ с максимальной последовательностью, чтобы адекватно передать смысл сказанного им. И хотя это его история, Чарльз Мэнсон не получает никаких гонораров или какого-либо вознаграждения за эту книгу. Единственная его награда - возможность быть услышанным. Хотя он слышал или читал большую часть рукописи, окончательное решение о том, что включать в книгу, а что нет, принимал исключительно я сам.
В заключение я приношу свои извинения семьям и друзьям Тейт, Ла Бьянка, Фолджер и других за то, что разбередил старые раны и заставил вспомнить ужасающие августовские дни 1969 года.
часть 1.
Рождение изгоя
Глава 1
19 апреля 1971 года в Лос-Анджелесе, Калифорния, Чарльз Майлз Мэнсон услышал, как верховный судья Чарльз Олдер выносит свое окончательное решение: "Я твердо убежден, что смертная казнь является не только подходящим наказанием, - сами обстоятельства практически заставляют сделать именно этот выбор. Не могу не согласиться с прокурором в том, что если не этот случай подходит для смертной казни, то каким же тогда он должен быть? Управлению исправительных учреждений поручено доставить вас под надзор начальника тюрьмы штата Калифорния в Сан-Квентине, чтобы он предал вас смерти в порядке, предписанном законом штата Калифорния".
В зале суда с Мэнсоном сидели еще трое обвиняемых по этому делу: Сьюзан Аткинс, Лесли Ван Гутен и Патрисия Кренвинкель. 29 марта 1971 года жюри присяжных признало их виновными в совершении убийства Шэрон Тейт-Полански, Эбигейл Фолджер, Войтека Фриковски, Джея Себринга, Стивена Пэрента, Лино Ла Бьянка и Розмари Ла Бьянка. Немногим позже Мэнсон был также приговорен к смертной казни за два других убийства вместе с еще четырьмя обвиняемыми - Робертом Босолеем, Чарльзом Уотсоном, Брюсом Дэвисом и Стивом Гроганом. Босолей был осужден за убийство Гэри Хинмэна, Дэвис и Гроган - за соучастие в убийстве Дональда (Шорти) Ши. Уотсон входил в группу, совершившую убийства Тейт - Ла Бьянка. - Н. Э.
Что такое следственные изоляторы, залы суда и тюрьмы, я узнал в двенадцать лет - с тех пор это стало моей жизнью.
Когда мне исполнилось шестнадцать, я перестал бояться чего бы то ни было, чем могло меня попотчевать тюремное начальство. Но вот заключенные оставались непредсказуемы, и это делало мою смерть в тюрьме вполне реальной перспективой, особенно после того, как обвинитель, пресса и телевидение и кое-кто из сотрудников Управления исправительных учреждений заронили такую мысль в сознание других заключенных своими заявлениями в духе: "Природа преступлений Мэнсона такова, что она делает его привлекательной персоной в глазах других осужденйых, желающих привлечь к себе внимание и прославиться".
Выслушивая смертный приговор из уст Олдера, я осознавал, что за этим решением стоит вся судебная система Калифорнии, и все же я знал, что штат Калифорния не казнит меня. Умру в тюрьме, наверное. Но быть казненным - увольте!
Я оказался прав: и года не прошло с тех пор, как я вошел в число смертников, как действовавший на тот момент в Калифорнии закон о смертной казни был отменен. Все осужденные, ожидавшие исполнения смертного приговора, автоматически получили пожизненный срок. Для большинства бывших смертников отмена смертной казни означала возрождение надежд. Я же не чувствовал особого восторга по этому поводу, думая лишь о том, с чем теперь мне придется бороться.
Паранойя крепко сидела во мне, ибо из-за особенностей преступлений, мощной огласки, которой сопровождался мой арест и растянувшиеся судебные слушания, имя Чарльза Мэнсона стало олицетворением ненависти и страха для тогдашнего поколения. Это крест, который я вынужден нести на себе с момента ареста в 1969 году. Время, проведенное в камере смертников - из-за усиленной охраны и изоляции от общей массы заключенных, - было самым спокойным за последние семнадцать лет моей жизни. Я мог наконец расслабиться. Но теперь я стал особой фигурой в системе исправительных учреждений Калифорнии и был вынужден отбывать срок наравне с остальными, увертываясь от дротиков, ножей и угроз покончить со мной, которые я получал от других заключенных, и в то же время следить за каждым тюремщиком, приближавшимся ко мне.
Последнее покушение на меня, достойное попасть в газеты, произошло в художественной мастерской Калифорнийского медицинского центра. Я сидел за столом и лепил из глины. Я только начал пробовать себя в скульптуре и с головой ушел в работу. Я так увлекся, что ослабил свое постоянное внимание и перестал отслеживать происходящее вокруг. Это был один из тех редких случаев, когда я расслабился в тюрьме. Я не услышал шагов и не чувствовал никого рядом до тех пор, пока меня не окатили какой-то холодной жидкостью, залившей мне лицо, голову и одежду. Ошарашенный, я вскочил на ноги и повернулся туда, откуда получил этот душ. Глаза уже невыносимо жгло (это был какой-то легковоспламеняющийся разбавитель для краски). Я с трудом разглядел, как длинноволосый бородатый ублюдок-кришнаит бросил горящую спичку мне в лицо. Я не успел отбить ее и, как после взрыва бомбы, в один миг превратился в факел. Мои волосы, лицо, одежда охватило пламя. Я бросился на противника, но он ускользнул от меня. Боль от ожогов и инстинкт самосохранения не позволили мне преследовать его.
Я метнулся на пол и через голову стянул горящую куртку, пытаясь потушить полыхавший разбавитель. Хотя в комнате находился охранник и несколько заключенных, я уже давно научился не ждать помощи или сочувствия от кого бы то ни было. Не то что бы я целенаправленно думал о том, что могли бы сделать окружающие в подобных обстоятельствах, - в тот момент мой мозг напряженно решал, как же сбить пламя. Я понимал, насколько уязвим, вздумай тот недоносок напасть на меня снова. Но первым делом надо было разобраться с огнем. К счастью, парень просто отошел и смотрел, как я отбиваюсь от лизавших меня языков пламени. Я полыхал секунд сорок пять или минуту. Этого оказалось достаточно, чтобы у меня сгорели все волосы на голове и лице. Я заработал ожоги третьей степени на голове, лице, шее, левом плече и по всей левой руке. Несколько дней я провалялся в больнице, дня два находился в критическом состоянии.
Это нападение не имело никакого отношения к тому, что я был "тем самым" Чарльзом Мэнсоном и сидел за "те самые" убийства. Всему виной был спор на религиозную тему, который состоялся накануне моего превращения в человека-факел.
Парень, швырнувший в меня спичку, такой же психованный и переставший ориентироваться в законах общества, каким большинство людей видит меня. И все же, как и я, он считает себя не каким-нибудь фриком с помутившимся рассудком, а человеком, которому выпала такая игра, в какую невозможно играть согласно правилам и ценностям нашего общества.
Меня зовут Чарльз Майлз Мэнсон. Когда я веду этот рассказ, мне пятьдесят один год. Если я вытянусь в полный рост и, чуть сжульничав, приподнимусь на носки, то мой рост будет равняться ста шестидесяти пяти сантиметрам. Думаю, было время, когда я весил порядка шестьдесяти трех килограммов, но раз или два - уже в тюрьме - я худел до пятидесяти двух. Я вовсе не похож на громадного увальня с большими кулаками. Но мой голос может звучать громко и раскатисто, как у настоящего великана. В 1970 году, накануне и во время судебного процесса, завершившегося для меня обвинительным приговором, моя фотография появлялась на обложках журналов, а имя мелькало в газетных заголовках чаще, чем реклама колы. В большинстве материалов и статей меня изображали так, словно я уже родился с клыками и рогами. Писали, будто моя мать была шлюхой, что с рождения у меня был сопливый нос, а если меня пеленали, то в пеленках оказывалось полно дерьма, причем оно нередко текло у меня прямо по ногам. Всех заставили поверить, что я попрошайничал на улицах, когда мне не было еще и пяти лет, и воровал еду, чтобы не подохнуть с голоду. В семь лет у меня уже были первые приспешники. Они занимались воровством, а добычу приносили мне. Мне не исполнилось и девяти, а я уже взялся за пистолет и грабил стариков и слабых. В возрасте двенадцати лет я изнасиловал дочку проповедника и задушил ее младшего брата, чтобы он не заложил меня. В тринадцать лет на меня уже накопилось такое полицейское досье, что я вполне мог войти в штат Никсона или возглавить мафию. За моими наркотиками мальчики из церковного хора выстраивались в ряд и воровали для меня церковные пожертвования. Среди моих подружек, которым я основательно затуманил мозги, были десяти- и двенадцатилетние соседские девочки. Чтобы доказать свою любовь, они приносили мне деньги, заработанные проституцией и съемками в порнофильмах.
Разве не таким вы представляли меня? Разве прославленный прокурор, судьи, мои якобы последователи и пресса нарисовали не такой портрет?
Изменится ли что-нибудь, если сказать, что я не выбирал свою мать? Или что, будучи внебрачным ребенком, я был вне закона с рождения? Что во время так называемого формирования личности я не контролировал свою жизнь? Эй, послушайте, к тому моменту, когда я научился думать и запоминать, меня оставляли с совсем незнакомыми людьми (их не знали даже знакомые мне взрослые), и они помыкали мной, как хотели. С самого рождения меня чаще всего отталкивали, а не любили и ласкали. Вы можете это понять? Вряд ли. И уже поздно, теперь мне все равно! Но меня спрашивают, откуда взялись моя философия, антисоциальное поведение и ожесточенность. Вовсе не пытаясь изменить общественное мнение, я расскажу кое-что о своей жизни с помощью парня, который пишет эту книгу. Вы уже наверняка читали что-нибудь на тему "Чарли то, Мэнсон се", и историю моей семьи вам уже описали, но любой человек в реальной жизни всегда отличается от того, каким его преподносят или считают.
Уже написаны книги, и пишутся новые; появились фильмы, и, без сомнения, их будет еще больше. СМИ заполучили марионетку, которой можно вертеть как угодно, чучело, на котором можно отрабатывать удары. Все, кому не лень, подхватывали мои слова и мысли, перевирали и публиковали их с совершенно другим смыслом. Искаженная информация, сенсации и фальшивые цитаты, приписанные мне, печатались в прессе ежедневно. Их было так много, что жизнь на Земле потеряла для меня всякий смысл. Не вижу его я и сейчас. Мое тело остается в плену у общества, порождающего людей, подобных мне, но мой разум проник в царство мысли, далекое от Земли. Я понял одну вещь: чтобы оставаться собой, не следует произносить ни слова, не издавать ни звука, не делать никаких движений - даже не моргать глазом, ибо, если сделать это в присутствии другого человека, о тебе тотчас сформируется какое-то мнение. Обязательно найдется какой-нибудь мнимый психолог, который проанализирует и опишет тебя таким, что ты станешь уже не тем, кто есть на самом деле.
Как я уже говорил, СМИ разошлись не на шутку. Ничтожества разбогатели и обрели влияние. Так называемая "семья Мэнсона" разгромлена, а ее участники переметнулись на другую сторону, свидетельствуют в пользу штата, - так лгут в судах. Они понаписали книжек и заработали денег на интервью, где приуменьшили свою роль, свалив все на Чарли. Юристы, как со стороны обвинения, так и со стороны защиты, сколотили себе состояние благодаря участию в суде над "семьей Мэнсона". У меня такое чувство, будто общество изнасиловало и раздавило меня. Меня отымели прокурор и друзья. Вытянули всю душу суды. Меня избивали тюремщики и выставляли напоказ в тюрьмах. Тем не менее моих слов никогда не печатали и не передавали так, как они были сказаны мной. Так что с этой точки зрения мне нечего выгадывать или терять, рассказывая все так, как, мне кажется, было на самом деле.
Тридцать семь из своих пятидесяти одного года жизни я провел в исправительных учреждениях для несовершеннолетних, семейных приютах и тюрьмах. Последние семнадцать лет я живу как зверь, посаженный в клетку в зоопарке. Наши клетки почти одинаковы, они сделаны из бетона и стали. Моя кормежка не отличается от кормежки животных: мне дают еду через решетку и по расписанию. Охранники расхаживают около моей клетки, убеждаясь, что она заперта, а я не сдох. Люди, приходящие в эту тюрьму, независимо от цели посещения, все как один спрашивают: "А где держат Чарльза Мэнсона? Можно пройти мимо его камеры?" И, как добрые служители зоопарка, тюремщики провожают их к моей камере. Поглазеть на Чарльза Мэнсона в тюремной клетке - это все равно, что увидеть редкостное дикое животное. Без этого посещение тюрьмы было бы неполным. Чтобы удовлетворить собственное любопытство, я смотрюсь в зеркало: вдруг у меня выросли рога или торчат клыки изо рта? Если зеркало не лжет, у меня нет ни того, ни другого. Я осматриваю тело, сравнивая его с телами тех, кто остановился и уставился на меня. Теми же самыми глазами, способными видеть, моргать и пристально смотреть, как глаза тех, кто стоит перед моей камерой, я вижу нормальное тело, две руки, две ноги, голову, на которой в обычных местах растут волосы, а также находятся глаза, нос, уши и рот - все, как у всех. Я ничем не отличаюсь от людей, остановившихся для того, чтобы метнуть в меня свой наполненный ненавистью взгляд. Или от вас, кому интересно тог что я должен сказать.
Если бы журналисты и иже с ними с самого начала придерживались фактов, установленных следователями, Чарльза Мэнсона уже никто бы не помнил. Но из-за того, что каждый журналист, автор каждой книги и каждый телевизионный ведущий преувеличивал, измышлял, раздувал ради сенсационного эффекта и приправлял материал собственной враждебностью, я и те, кто жил вместе со мной, стали значить больше, чем на самом деле. Быть может, это делалось намеренно.
В большинстве случаев меня и арестованных со мной людей описывали как психопатов со съехавшей от наркотиков крышей. В июньском номере журнала Rolling Stone за 1970 год была опубликована статья под заголовком "Специальный репортаж: Чарльз Мэнсон - невероятная история самого опасного человека на земле". Впрочем, были и публикации, где высказывалось предположение о том, что в основе преступлений лежал какой-то принцип. Так, в февральском номере Tuesday's Child за 1970 год говорилось, что, возможно, я больше похож на революционера-мученика, чем на безжалостного убийцу. Естественно, вместе кое с кем из разделивших со мной безумие я с жадностью ухватывался за любые материалы, где хотя бы отдаленно проглядывалось сочувствие.
Тогда я не прочел ни той, ни другой статьи, хотя был наслышан о них. Но с конца 1969 года я читал похожие заголовки и смотрел на собственные фотографии почти ежедневно. Везде меня называли "культовым вождем хиппи, программировавшим людей убивать для него, человеком, который несет ответственность за убийства Тейт - Ла Бьянка". Меня изображали каким-то мистическим сверхчеловеком, способным одним своим взглядом заставить другого человека выполнить любую мою прихоть. Из меня сделали очередного Крысолова, подбивавшего молодняк на преступления и жестокость.
Зная, что я за человек, как я рос и каким был, я считаю эти байки смехотворными. Я прихожу в ужас от читателей, которые глотают всю эту ложь, не моргнув глазом, и верят ей, как Библии. Но я не могу не отдать должное ребятам, создавшим мой образ, этим виртуозам пера, которые высосут из пальца какую угодно историю и сделают из мухи слона. Я не должен винить читателей, ведь я сам отчасти попался на эти выдумки. Но когда я допускаю мысль, что действительно могу обладать всеми приписанными мне способностями, и пытаюсь опробовать их на своих тюремщиках, он или она хлопают дверью у меня перед носом. Так происходит возврат к реальности, и я осознаю, что я всего лишь то, чем был всегда, - "недоделанное ничтожество".
Цель этой книги состоит не в том, чтобы продолжить дело "самого опасного человека на земле", если я таковым являюсь (или являлся), а в том, чтобы просто показать другую сторону личности, которую сравнивают с дьяволом. Но ведь и у дьявола, если он существует, была своя предыстория.
Не помню, слышал ли я когда-нибудь о матери Люцифера, так что понятия не имею, был он рожден или выдуман, чтобы пугать детей. Если у него все же была мать, то у нас есть два сходства. Если нет, нас связывает то, что наши имена используют для запугивания детишек. Во всяком случае, лично у меня мать была.