25 апреля 1742 года в Санкт-Петербурге состоялась официальная церемония коронации императрицы Елизаветы Петровны. В этот день конечно же во всех городах и весях империи состоялись празднества. Ревель не стал исключением. Более того, поскольку в отсутствие губернатора его обязанности исполнял вернейший адепт и близкий друг новой Самодержицы Всероссийской, праздник был великолепен. Вот его описание, опубликованное в номере 42-м газеты "Санкт-Петербургские ведомости":
"Из Ревеля, от 17 мая. О здешнем торжестве в высокий день коронования Ея Императорскаго Величества надлежит еще упомянуть, что г. генерал-майор и обер-комендант Ганнибал о полудни трактовал господ из обер-офицеров от артиллерии, инженерного корпуса и городского гарнизона, также и ландгратов герцогства Эстляндскаго и прочих знатных персон, а по окончании стола начался бал, который до полуночи продолжался. Пред квартирою г. генерал-майора и обер-коменданта представлена была следующая иллюминация: 1) Ея Императорское Величество, на троне сидящая, с скипетром и державою в руках, при чем изображены были: по правую сторону - Вера и Любовь, а по левую - Надежда с Правосудием, надпись при том была сия: Сими побеждаю. 2) Ея Императорское Величество, на коленях молящаяся, а сверх ее с небес сияние, с надписью: Богом и родом Петра Великаго избранна, свыше Елизавет России данна. 3) Ея Императорское Величество, стоящая с копьем в правой руке, левою показывает на отрасль преславного дерева, на которой видимо имя Его королевскаго высочества герцога Голштинскаго, с надписью: Пастырь добрый полагает душу свою за овцы. 4) Российский двоеглавый орел, с надписью: Виват Императрица Елисавет Петровна Мать Отечеству".
Нельзя отказать Абраму Петровичу в фантазии - комендантский дом стоит на взморье, так что иллюминацию и шутейные огни было видно далеко. Но праздник прошел, и каково же было негодование и удивление Ганнибала, когда в номере 37-м "Ведомостей" прочел он, что праздник, оказывается, был организован… губернским советником Бреверном.
Поскольку газета издавалась под патронажем Академии наук, Абрам направляет протест Шумахеру. Тот немедленно публикует полученный от генерал-майора текст (как раз тот, что приведен выше) и сопровождает его таким письмом:
Превосходительный господин генерал майор и обер-комендант.
Государь мой.
По желанию Вашего Превосходительства присланная мне для внесения в С. -Петербургския Ведомости реляция о происходившем в Ревеле торжестве в день высокого коронования Ея Императорского Величества напечатана по всему ея содержанию под № 42; что до прежняго Ревельскаго артикула касается, о котором изволите в своем писме миновать, будто он внесен напрасно, то я могу Ваше Превосходительство уверить, что оной прислан к нам от достовернаго человека, чрез котораго мы от многих лет получали всегда верные реляции из Ревеля, между тем, ежели бы о том, что ныне внесено, в подлежащее время в Академию сообщено было, как мы того ожидали, то бы нынешнее желание еще тогда совершенно исполниться могло.
Пребываю с должным почтением
Майя 15 дня 1742 г.
Вашего Превосходителства покорны слуга
Трудно предположить, что "достоверный человек" не знал, как обстояло дело с организацией празднеств на самом деле. Действовал он вполне в русле интриг против настырного коменданта. Однако после напечатания протеста и ганнибаловой "реляции" противники Абрама попритихли… Надолго ли?
В начале лета 1742 года возобновляются активные военные действия. Главные балтийские крепости, Рига и Ревель, объявлены на военном положении; в них посланы подкрепления. Начальники гарнизонов получают целую серию указов из Сената и от самой императрицы о мерах по укреплению крепостей и увеличению их обороноспособности.
Обер-комендант Ревельской крепости действует решительно. Поскольку город объявлен на военном положении и "при ревелской крепости обстоит фортификационное исправление, которого в нынешнее благополучное летнее время исправить не кем", ибо по военному времени многие в дозорах и на валах неотлучно, объявлена мобилизация горожан на работы по ремонту и возведению укреплений. По бюргерскому городку снова прокатывается волна недовольства: горожане не хотят работать в крепости. 29 июля Абрам пишет Черкасову длинное и обстоятельное письмо, сопровождаемое восемью обвинительными пунктами. Эти пункты направлены против Левендаля: действия губернатора, описываемые в каждом из них, вполне могут быть рассмотрены как измена в военное время.
Среди прочего Ганнибал пишет: "Ныне известился я, что некоторые персоны, а ревелскому господину губернатору генералу и кавалеру Левендалю факторы разглашают про меня, к чему во обществе и здешние городские обыватели с ним находятся, якобы я оных обывателей принуждаю без указу о исправлении городовых при здешней крепости работ. А понеже им от меня никакого принуждения нет и невозможно мне, а исполняю по силе Ее Императорского Величества присланных в ревельскую гарнизонную канцелярию указов и по моей верной присяжной должности яко сын Отечеству. И какой сам указ я получу, к ним толко собщаю. И впредь до последней капли крови моея, что к интересу Ея Императорскаго Величества принадлежит и указы повелевают, исполнять поревнуюсь".
И действительно, Ганнибал получил шесть указов: от 22 января, 23 февраля, 18 и 29 июня, 6 и 22 июля 1742 года, которые повелевают "здешнюю ревелскую крепость и артилерию совсем исправить и в безопасную от неприятеля оборону привести…"И работы проводятся, несмотря на то, что горожане не хотят работать в крепости, а город отказывается давать деньги на эти работы.
Отсутствие барона Левендаля позволяет Петрову крестнику развернуться в полную силу. Он показывает себя ярым защитником интересов Российской империи и императрицы, верным и бдительным стражем российских рубежей.
Ганнибал прекрасно отдает себе отчет в том, что сопротивление знатных горожан - это не только нежелание расставаться с дармовой рабочей силой и деньгами. Причина глубже: в нежелании бюргерства признавать над собой российскую власть, особенно в той форме, в какой она доходила до них через генерал-майора и обер-коменданта. Здесь всегда преобладали прошведские настроения, так что местная знать вовсе не стремилась помогать укреплению российской крепости. Вот мнение Георга Лееца: "Обстановка, в которой Ганнибалу пришлось работать в те годы, была сложная… Высшие административные посты на местах занимали лица иностранного происхождения, в армии на командных должностях было много прибалтийских немцев. Все они заботились главным образом о своей служебной карьере и имущественных интересах. Прежний губернатор Эстляндии, граф Г. Дуглас, швед по национальности, был в 1740 году предан суду за изменническую переписку со Швецией. Его заменил датский барон фон Левендаль…"
В одном из писем Ивану Черкасову, датированном июнем 1742 года, то есть в самый разгар войны, Абрам рассказывает, что местная знать под разными предлогами отказывается давать деньги на работы в крепости: "по присланному из фортификационной конторы указу, в котором объявлен Правительствующего Сената Указ, чтоб ревелскому магистрату в Ревеле го-родовую работу исправлять из собираемых по привилегиям порторных доходов по прежнему… оной магистрат отговариваетца тем, что того им исправлять за городскою бедностию и немощию невозможно; к тому ж де в заготовлении инструментов и протчаго у них не имеется… а понеже как город Ревель взят под Высочайшую Его Императорского Величества блаженой и вечно достойный памяти Государя Императора Петра Великаго державу, чему 32 года, и как уповательно хотя Его Императорское Величество из своего отеческого милосердия здешний город от строения уволить соизволил и срок тогда был дан на некоторое время, но токмо для их тогдашнего разорения; а они после того завсегда о том… сроки переспрашивали и им такие неоднократные сроки даваны были… срок минует сего 1742 июня 23 дня… что видя и нынеж тако ж они проискивают… дабы их от того уволить - отправлены депутаты со всеподданнейшим прошением…"
И позже, 29 июля: "…а при швецком владении то они все не толико фортецию но и артилерию исправляли и содержали… теми собираемыми денгами себе ползу сыскивают и куда им надобно употребляют, а в прошениях своих объявляют, якобы они разорены от прежней войны, и ныне не в состоянии; а им в 32 года разорения не бывало, и теми собираемыми денгами по их привилегиям как город с Ея артилериею, так и крепостные работы содержать возможно".
Интриги, видимо, возобновились, так как в том же письме от 29 июля Ганнибал просит Черкасова, чтобы он постарался "ежели где случай допустит об оном представить кому следует…", но "до времени сие мое приношение о моем имени было б скрыть и шло мимо, ибо и до меня о выше писанном от некоторой здесь персоны было предложение, но токмо через их интриги и дети в немалое его несчастие они провели…"
Ничто не заставит Ганнибала отступить от выполнения возложенных на него обязанностей. Несмотря на нескончаемые конфликты с начальством и городской знатью, ему все же удалось привести в подобающий вид крепостные укрепления и, что было особенно важно, дозорные башни, которые давали возможность вести наблюдение за вражеским флотом. Он посылал регулярные донесения в Тайную экспедицию Сената. Так, например, 18 июня Сенат заслушал рапорт о "видимых в море швецких кораблях" с приложенной к нему копией допроса прибывшего того же числа в ревельскую гавань на любекском галиоте шкипера о том, "сколко в Любеке и в Гамбурге с весны навербовано солдат и рекрут в швецкую армию и что в ту армию хлеб достают из Курляндии, городов Либау, Виндау и из волнаго города Данцига и разных прусских городов". Ганнибал докладывал и об обнаруженных шведских резидентах и их пособниках.
Благодаря его донесениям Военная коллегия всегда была в курсе событий на Балтике. Именно через Ганнибала Адмиралтейская коллегия поддерживала связь с командующим эскадрой Балтийского флота вице-адмиралом Мишуковым.
В это время русские части одерживают решающую победу над шведами. Почти не встречая сопротивления, пехотные части во главе с фельдмаршалом Ласси, без поддержки с моря, занимают большую часть Финляндии. Занят Гельсингфорс, финская столица Або также отрезана русскими войсками. В такой ситуации шведскому правительству не оставалось ничего иного, как предложить начать мирные переговоры. Переговоры продлятся почти год и завершатся лишь 16 июля 1743 года подписанием в Або мирного договора.
Но мы забежали несколько вперед.
В октябре 1742 года в Ревель возвращается законный губернатор Эстляндии. Он выслушивает доклады о том, что же натворил заместитель за время его отсутствия. Порядки, заведенные Ганнибалом, не радуют его. И снова начинаются трения и конфликты между этими людьми, невзлюбившими друг друга с первых дней совместной деятельности.
И вот очередное письмо Ганнибала И. А. Черкасову:
Милостивый Государь мой и древний патрон Иван Антонович!
Вашему превосходителству Милостивому Государю моему в покорности через сие доношу: сего октября 1 дня господин генерал Эстляндии губернатор и кавалер граф Левендаль в Ревель сюда из Гельсинфорса водою прибыл и 2 числа ордером ко мне предложил, что по высочайшей от Ея Императорского Величества апробации определено ему быть в Эстляндии при губернском правлении и над стоящими в Эстляндии полками полевыми и гарнизонными команду иметь, и для того о состоянии моей команды о гарнизонных полках репортовать, и что до резолюции касатца будет, к нему представлять; и в силе того ордера 3 числа по полуночи в девятом часу пришел я к нему по команде, яко к главному командиру, репортовать о состоянии команды моей о ревелском гарнизоне, и со мною при том же случае тогда были штаб- и обер-офицеры; и как пришел я в дом его, то, не впуская меня в переднюю палату, отказали: якобы его, губернатора, нет дома; то я, не видя его, губернатора, возвратился; и того ж часу пришел ко мне в квартиру с ним, губернатором, прибывший из Финляндии капитан и для свидетелства присланы при том ревелскаго гарнизона полковник Луцевин, подполковник фон Руден, при которых и объявил мне оной капитан, что прислан он от губернатора и сказал приказом его, чтоб я к нему впред не ходил, понеже он, губернатор, со мною быть на одной команде не желает, а чего ради оной губернатор не хочет меня иметь в своей команде, того он мне не объявил.
…А ныне как уже по Ея Императорского Величества имянному указу пожалован генерал-майором и в Ревель обер-комендантом, то ему наипаче учинилось противно и более злобы на меня возымел, а я по принятии команды в Ревеле ему противности никакой не чинил, а исполнял по силе указов так, как верному Ея Императорского Величества рабу надлежит по рабской моей верной должности; точия разве в том злобу имеет, что по отбытии его из Ревеля я усмотря некоторые учрежденные им не малые излишние расходы от гарнизону солдатам как при губернии, так по уезде и в прочих местах, которые из них по представлению моему Госуд. военное колегии и по апробации Высокоправящего Сената по присланному из оной Военной колегии указу в небытность его убавлены, а в других его прихотных поступках напред сего к Вашему Превосходителству при моем покорнейшем писании минувшего июля 29 дня представлены пунктами, в чем ныне Вашему Превосходителству вынужден донести и покорнейше прошу, дабы и от таких его, губернатора, нападков и вымышленной напрасной злобы Вашего Превосходителства милостию был защищен, и какие на меня от него, губернатора, будут приношения напрасные - охранен!..
1742 октября 4 дня
Ревель.
И опять начинается водворение прежних порядков. И опять берется за перо обер-комендант: "…у губернских служителей и у постовых комиссаров солдатство многие употреблены были в партикулярные услуги, яко собственные холопы, а ныне то при мне все пресеклось, а то у них было так, что и дрова рубить все бедными солдатами, от которых трудов доволствовались и другие; а когда зима придет, то солдаты больные в госпиталях, в караульных и в полковых дворах не малую бедность претерпевали за неимением к топлению печей дров, почему и ныне приготовленныя для солдатства дрова оный губернатор по приезде в Ревель, уповая на прежнее, желает к себе взять, о чем и ордером предложил, тако ж и о прочем, что пространно в посланных при сем за открытою печатью в конверте при нижайшем моем доношении пунктах в высокий кабинет пространно явствует,.? И того ради он на меня по прибытии своем паче злитца, а особливо о том, что расходы многие солдатам убавлены…"И опять повторяет: "…злоба и гонение от него, Левендаля, происходит на меня ни от иного чего, толко что я, как верный Ея Императорскаго Величества раб, охраняю интерес и берегу солдат и исполняю во всем по правам и указам Ея Императорскаго Величества, в сем свидетелствую с ревелскаго гарнизона - трех полков штаб- и обер-офицерами, а в прихотях его, Левендаля, мне услужить ему не можно, ибо противно оное Ея Императорскаго Величества указам и правам…"
И опять начались интриги… Ганнибал просит своего старинного друга Ивана Антоновича о переводе из Ревеля: "Прошу, ежели мы оба с губернатором Левендалем при одной команде в Ревеле еще пределимся, чтоб меня от ево пожаловать охранить, а буде же по вашему знанию то безнадежно, прошу искать, чтоб меня с ним развесть, ибо по ево интригам мне с ним никако быть не возможно, и при случае доложить Ея Императорскому Величеству, чтоб меня перевесть в Нарву…"Однако командование, довольное службой преданного коменданта, отказывает ему в просьбе. Ганнибал останется на этой должности в течение еще десяти лет.
Что же касается Вальдемара Левендаля, то он в том же 1743 году перейдет на службу Франции, где и скончается в 1755 году в чине маршала французской армии.
Дело фон Тирена
В 1743 году в Эстлявдии произошло событие, невиданное не только в истории этой провинции, но и вообще в истории российского крепостничества XVIII века. Обер-ландсгерихт (верхний земский суд) рассматривал тяжбу двух землевладельцев, объектом и главными действующими лицами которой стали… крепостные крестьяне.
Официальные же участники этого дела - образованные, культурные люди: первый - профессор Иоахим фон Тирен, второй - Абрам Ганнибал, тоже когда-то профессор, главный военный начальник провинции. Первого отличает злоба и полная беззастенчивость, второго - гуманность, даже, быть может, демократичность.
Материалы этого дела были обнаружены Георгом Леецем в Таллинском государственном архиве.
Напомним, что еще в правление Анны Леопольдовны подполковнику ревельского гарнизона была пожалована мыза Ра-гола. При восшествии на престол Елизаветы Петровны права на это имение были подтверждены. Можно предположить, что по отношению к своим крестьянам Абрам Петрович был строгим, требовательным, но справедливым хозяином - иначе почему бы именно к нему пришли они искать помощи? Но не будем забегать вперед.
В марте 1743 года Ганнибал "сдал 2/3 деревни вместе с крестьянами и соответствующим количеством инвентаря в аренду профессору Иоахиму фон Тирену за годовую арендную плату в 60 рублей (оставшаяся часть деревни была сдана другому арендатору)".
Арендный договор представляет интерес не только с исторической, но и с морально-этической стороны. Примечательно, что он содержит пункт, запрещающий арендатору применение телесных наказаний (порки). В те времена, когда помещик полностью распоряжался жизнями своих крепостных, порка крестьян была делом привычным и даже обыденным. Более того, порку разрешал закон. Ганнибал же решил по мере своих сил восстать против такого положения дел. Может быть, оттого, что сам побывал (пусть недолго) в рабстве.
Абрам всеми силами души ненавидел насилие и бесстыдство. Пределов не было его возмущению, когда он увидел, что солдат вверенного ему гарнизона используют для личных нужд местные чины, что тех же солдат по милости тех же чинов оставили без дров зимой. Он всегда, как мог, боролся со злоупотреблениями всякого рода… Мог ли он спокойно взирать, когда хозяин бил раба? И если в соседних имениях он, естественно, не мог установить свои порядки, то в Раголе и Карьякуле все должно было происходить только так, как хотел он.
Ганнибал, наверное, на словах ясно объяснил фон Тирену свои воззрения на этот счет. Кроме того, в договор был внесен пункт под номером три, который гласит буквально следующее: