Из давно покинутых ими осажденных городов до них долетали горестные крики о помощи, и они не могли ни превратить их в миротворческие речи, ни выстроить в стройную систему песнопений, так популярных при дворе, ни заставить их зазвучать серенадой. Кто, думали ожидающие приема посланцы, может остаться глух к горестному призыву: "Город плачет, и текут реки слез". Как можно сидеть в праздности в столице, когда гордая империя, оплаченная кровью храбрых воинов великого Тутмоса, рушится на глазах? Чего стоит любая философия и все боги на небесах, если Египет теряет свои владения? Великолепные Ливанские горы, белые приморские города Аскалон и Ашдо, Тир, Сидон, Симирра и Библ, холмы Иерусалима, Кадеш и великий Оронт, прекрасный Иордан, Тунип, Алеппо, далекий Евфрат. По сравнению с этим чего стоит верность учению? Бог? Правда? Единственным богом был бог войны, который вел Египет к победам и помог ему завоевать Сирию; единственной правдой была правда сильного.
Всматриваясь в глубины прошедших тридцати двух столетий, можно ли сказать, кто был прав – фараон или его воины? На одной чаше весов лежала утонченная культура, построенная на культе всеобщей любви, смирении, молитвах, доброжелательности и мире. На другой – сила, власть, могущество, здоровье, отвага, храбрость и непримиримая борьба с врагами.
Конечно, нельзя не признать, что воззрения ЭхнАтона были более человечными и гуманными, но разве сердца наши не преисполнены сочувствия к тем, кто продолжал удерживать азиатские крепости? Мы можем одобрять в теории идеи юного правителя, но не в силах простить ему разрушение империи.
Однако в своих попытках добиться справедливости и найти "мальчика для битья" мы должны помнить, что над нами существует и другой судья, которому война отвратительна, а борьба народов отнюдь не кажется захватывающей драмой.
И тогда становится ясно, что ответ на вечные вопросы еще не найден.
Глава 7
Здоровье Эхнатона ухудшается
Возможно, чтобы произвести впечатление на посланцев, фараон организовал юбилейные празднества, о которых говорится в надписи на стеле, ныне хранящейся в Оксфорде. Праздник был посвящен тридцатой годовщине с момента объявления его наследником трона, самому Эхнатону тоже исполнилось тридцать лет, получается, что он был объявлен наследником в день своего рождения.
Кроме того, фараон понимал, в каком положении оказалась его страна, поэтому он постарался дипломатическими средствами умиротворить мятежных царей. Однако не похоже, чтобы царь полностью оценил масштабы той катастрофы, которой стала для Египта неизбежная теперь потеря Сирии.
Он не мог заставить себя поверить в то, что сирийские властители обманывают его, и уж никак не предполагал, что его дурачат такие люди, как Азиру. Только когда перестала поступать дань, он с большим опозданием понял, какая беда его постигла.
Подобные мысли, вероятно, привели фараона в полное отчаяние; можно представить, как он ежедневно падал ниц перед высоким алтарем Атона и мучился от бессонницы на своем царском ложе.
Похоже, что Эхнатон возлагал особые надежды на некоего Бикхуру, который представлял Египет в Палестине. Но вскоре царь получил известия о бегстве посланника и затем узнал, что Бикхура убит. Тогда же поступило сообщение, что Библ пал, и можно только надеяться, что благородный воин Рибадди не дожил до этого дня. Одно за другим поступали известия о капитуляции других важнейших египетских крепостей, и все еще приходили патетические просьбы о помощи из других городов, которые пока удавалось удерживать.
Эхнатону исполнилось тридцать, но казалось, все скорби мира лежат на его плечах. Его тело было немощным и дряблым, а лицо худым и озабоченным, возможно, в его глазах появилось то затравленное выражение, которое обычно свойственно тем, кто отягощен невзгодами.
Вероятно также, что он на самом деле страдал от разрушающей его болезни и не раз чувствовал себя на грани безумия. Его голова по ночам пытала от тягостных мыслей и пронзительного чувства вины за то, что он потерпел поражение.
Мольбы сирийцев о помощи смешивались в его мозгу с молитвами, обращенными к Атону. Сквозь пение хоров, восхваляющих сладость жизни, до него доносились голоса предков, призывавших его с Западных холмов оказать помощь верным союзникам. Разве он мог теперь находить утешение в созерцании деревьев и цветов? Разве он мог произносить "мир", когда глаза застилало багровое зарево?
Душевное состояние фараона и его поведение теперь не могли не вызывать беспокойства даже у тех вельмож, которые привыкли слепо следовать за своим повелителем. Неистовствуя в своем поклонении Атону, Эхнатон теперь повелел, чтобы и имена других богов претерпели ту же самую судьбу, что и имя Амона, и были стерты во всех надписях повсюду в стране.
Этот приказ так и не выполнили, но в храмах Карнака, Мединет-Абу и множестве других сохранились следы долота, с помощью которого стирались со стен имена Птаха, Хатхор и других божеств. Их сменили оскорбительные, обезличивающие надписи "боги".
Этих действий оказалось достаточно, чтобы провинции, где люди продолжали с любовью относиться к старым богам, взбунтовались. Стирание имени Амона, вообще говоря, было жестом, направленным против коллегии жрецов, и мало кого задевало, кроме жителей Фив.
Но преследование многочисленных жрецов всех других божеств всколыхнуло всю страну и нанесло удар по благополучию уже не одного, а сотен городов. Разве добродушный старый мастер Птах со своим молотом и долотом заслужил, чтобы его стерли в порошок? Нужно ли было сбрасывать с ее божественного престола красивейшую, грациозную Хатхор, Венеру Нила?
Разве следовало изгонять Хнума, гончара с головой козла, который жил в пещерах Катаракта, с Элефантина; таинственного шакала Упуата из сердец жителей Абидоса; или древнего крокодила Себека с кораблей и полей Омбоса?
В каждом городе был собственный бог, и каждому богу прислуживали свои жрецы; лишь в безумии фараон мог вступить в одиночку в борьбу с небесным легионом. Атон, которому он поклонялся, казался таким далеким, что большинство египтян вовсе не воспринимали его. Атон не сидел с ними у домашнего очага, присматривая за кипящим котлом, не играл на сладкозвучной флейте в камышах и не преподносил прекрасных подарков новорожденным.
Где находилось то священное дерево, в ветвях которого его можно увидеть, или тот омут, в котором он купался? И где была та скала, у подножия которой можно было оставить в качестве дара кувшин с молоком?
Народ любил своих старых богов, понятных и близких ему. Но пребывавший в одиночестве бог еще более далекий, чем Иегова евреев, даже не скользящий по небу на облаке или на крыльях ветра, едва ли мог завоевать их симпатии.
Восход и закат были видимыми проявлениями божества, но читателю достаточно спросить любого современного египетского крестьянина о том, какие ощущения рождают в его сердце эти небесные феерии, чтобы понять, что величие небес ничего не значило для простых подданных Эхнатона, тем более что им не разрешали поклоняться самому пламенному диску.
Когда христианство начало овладевать сознанием таких же крестьян и представило им ту же идею любящего и далекого Бога, только благодаря возведению святых и дьявола, ангелов и сил тьмы в ранг полубогов удалось донести до людей смысл нового вероучения. Эхнатон же добивался, чтобы его учение приняли в чистом виде. Если бы христиане следовали его примеру, то оказалось бы, что для утверждения Господа следовало стереть все упоминания, скажем, о святом Георгии и прочих святых.
Глава 8
Последние дни жизни Эхнатона и его смерть
Несчастья, которые Эхнатон навлек на себя своими действиями, тревожили его сторонников и доставляли тайную радость тем представителям знати, которые видели в его свержении спасение Египта. Теперь Хоремхеб, главнокомандующий бездействующих армий, мог начать приготовления, чтобы ввести войска в Сирию и восстановить подорванный авторитет Египта. Тутанхатон, женатый на третьей дочери правителя, мог мечтать о том дне, когда он сам станет фараоном и вернет двор в прославленные Фивы.
Даже Мерира, верховный жрец Атона, похоже, собирался уехать из города Атона, где померкла слава Египта. Основанием для данного вывода служит тот факт, что он не использовал приготовленную здесь для него гробницу.
В описываемые нами последние дни жизни Эхнатона он с горечью замечал подобные проявления неискренности со стороны его близких друзей. Несмотря на все старания, Эхнатону так и не удалось привить им любовь к правде.
Царица не родила сына, который мог бы сменить Эхнатона на троне, и не было никого, кто мог бы исполнить его последнюю волю. Не приходится сомневаться в том, что многие из приближенных фараона по-прежнему любили его, но немногие верили в то, что его религия, столь разрушительно повлиявшая на состояние Египта, переживет своего создателя.
Находясь в отчаянном положении, Эхнатон обратил внимание на некоего вельможу, хотя, скорее всего, и не царственного происхождения. Его звали Сменхкара, но некоторые читают его имя как Саакара. Ничего не известно о его прежней жизни, но Эхнатон, судя по всему, доверял ему больше, чем другим придворным. Именно ему правитель отдал последние распоряжения.
Маленькую принцессу Меритатон, которой недавно исполнилось двенадцать, оторвали от детских игр и выдали замуж за этого Сменкхару, который стал благодаря этому законным наследником трона, ибо Меритатон была старшей дочерью и единственной наследницей фараона.
Сохранился небольшой портрет царицы, находящийся сейчас в Берлинском музее. Его обнаружили в Файюме, и, скорее всего, изображена именно Меритатон, поскольку неизвестная девушка совершенно не похожа ни на Тиу, ни на Нефертити. По манере исполнения портрет относят к времени правления Эхнатона.
Сознавая, что его дни сочтены, Эхнатон назначил Сменкхару своим соправителем и таким образом смог познакомить подданных с их будущим царем. Позже, после смерти фараона, Сменкхара возьмет себе титул "возлюбленный Эхнатоном", тем самым указывая, что его притязания на трон основаны на последней воле Эхнатона, а не только на его брачном союзе с принцессой.
Но какой смысл решать вопросы престолонаследия, когда сам трон шатался? Эхнатон не мог предотвратить неизбежный крах, со всех сторон собирались силы, готовые сокрушить его. Интриги жрецов Амона принесли свои плоды. Над дворцом, как грозовое облако, витал гнев жрецов других богов Египта. Воины, готовые по первому приказу ворваться в Сирию, как в дни великого Тутмоса III, изнывали от безделья и с тревогой наблюдали за распадом империи.
Усталые посланцы из Азии, торопливо проходившие по улицам города, больше не несли во дворец просьбы правителей и военачальников, но объявляли о падении последних сирийских городов и пленении последних верных союзников Египта. Хетты вторглись в Сирию с севера, хапиру – с юга.
И повсюду в этом водовороте мелькала фигура коварного Азиру, чьи руки все еще были в крови Рибадди и многих других верных Египту царей. Наконец он сбросил маску, и той данью, которую обещал Египту, без сомнения, теперь умасливал победителей – хеттов, своих новых господ.
Поступление дани прекратилось, египетская казна опустела, поскольку в такой неразберихе невозможно было планомерно собирать налоги или разрабатывать золотые рудники. Много средств ушло на строительство города Атона, и теперь фараон не знал, как покрыть убытки. За несколько лет Египет превратился из мировой державы в мелкое государство, из самой богатой страны – в банкрота.
Можно представить, как выглядел Эхнатон в свои последние часы, – с отвисшей челюстью, с запавшими бегающими глазами. Он осознал, что все его начинания потерпели крах. Он принес в жертву своим принципам Сирию, но это жертвоприношение оказалось бессмысленным, поскольку его учение не укоренились даже в Египте. Теперь фараон понял, что культ Атона не переживет его, поскольку мир не готов принять учение о божественной любви.
Даже в тот момент гимны Атону звучали в его ушах; гимны богу, который оставил его, врывались во дворец вместе с запахом цветов, и птицы, которых он любил, пели так же весело в роскошных садах, как они пели, когда вдохновляли фараона на создание его великой поэмы.
Но вокруг Эхнатона уже сгущалась тьма смерти. Наверное, самым ужасным была горечь поражения и понимание того, что ему не суждено остаться в памяти потомков.
Факты свидетельствуют, что Эхнатон умер практически одновременно с падением своей империи. Врачи установили, что причиной смерти был припадок. Но воображение дорисовывает эту картину, словно через века до нас смог долететь отчаянный предсмертный крик. Мы видим, как тело этого "прекрасного ребенка Атона" падает навзничь на разукрашенный дворцовый пол и лежит среди нарисованных на нем красных маков и изысканных бабочек.
Часть восьмая
Крушение религии Эхнатона
С его смертью с арены истории исчезла самая замечательная личность, рожденная Древним Востоком… Вместе с ним покинул мир дух, неведомый прежде.
Брестед. История Египта
Глава 1
Похороны Эхнатона
Тело Эхнатона набальзамировали в том городе, который он основал, и, пока бренные останки этого великого идеалиста проходили долгий процесс мумификации, новый фараон Сменкхара попытался сохранить дух своего предшественника в новом царствовании. О его кратком правлении нам практически ничего не известно, но очевидно, ему так и не удалось продолжить дело Эхнатона, и период его царствования ознаменовался постепенным отказом от культа Атона.
Сменкхара отсчитывал года свого правления с того дня, когда он стал соправителем вместе с Эхнатоном; о первом годе почти не сохранилось записей, хотя имеются многочисленные упоминания о втором годе царствования. Главные события, вероятно, произошли где-то на третьем месяце его самостоятельного правления, когда тело Эхнатона торжественно пронесли по улицам города, откуда процессия отправилась по пустыне к отдаленным горам, где для фараона была сооружена гробница.
В соответствии с обычаем мумию обернули бесчисленными полосками льна, на шею царя поместили ожерелье из золота, на лицо и грудь – золотое украшение в виде коршуна с распростертыми крыльями, символ божественного покровительства, оказываемого фараонам. Во многих погребениях фараонов этой династии на мумию помещали изображение коршуна, точно такие же украшения можно увидеть в гробницах Сеннефера, Хоремхеба и других царей, похороненных в Фивах.
Поразительно, что на тело Эхнатона, который испытывал такое отвращение ко всем старым обычаям, был возложен этот талисман. Судя по всему, его преемник отступил от строгих норм культа Атона. Как свидетельствуют рельефы и изображения, Эхнатон сохранил всего лишь несколько древних божественных символов – урей, сфинкса, сокола.
Но едва ли в их число попал коршун. Известно, что Эхнатон запретил употреблять иероглиф коршуна в надписях, о чем свидетельствуют надписи на усыпальнице царицы Тиу. Очевидно, это было сделано потому, что с помощью этого иероглифа писалось имя богини Мут, супруги Амона.
Однако положенный на мумию золотой коршун ничего общего не имел с Мут, равно как и с соответствующим иероглифом. Изначально он являлся символом духа – покровителя Верхнего Египта, как урей был символом Нижнего Египта.
Отметим также, что, согласно обычаю, над головой фараонов изображали парящего коршуна. Эхнатона никогда не изображали с этим символом, но, возможно, потому, что его заменили диск и лучи, символы Атона.
Следовательно, мы не можем утверждать, что во времена правления Эхнатона символ коршуна был запрещен, поскольку и урей, и сокол по-прежнему использовались. Вероятнее всего, золотое украшение положили на мумию Эхнатона по приказу его преемника. Но у нас нет оснований считать, что сам Эхнатон возражал бы против подобного знака.
Поверх льняных пелен на тело положили полоски из золотой фольги. Вероятно, они располагались вокруг плеч, посередине торса и над коленями. Там они соединялись с другими лентами, шедшими вдоль тела сзади и спереди. На этих лентах были выгравированы имя и титулы Эхнатона, таким образом они позволяли идентифицировать мумию.
Тело было завернуто в листы чистого золота, достаточно тонкие, чтобы они могли гнуться, затем его поместили в великолепный саркофаг, сделанный в форме лежащей фигуры, украшенный драгоценными камнями и цветным стеклом; лицо фигуры было вырезано из дерева и покрыто толстым листом золотой фольги.
На передней стенке саркофага имеется короткая надпись. В ней говорится: "Прекрасный принц, избранный Ра, царь Верхнего и Нижнего Египта, живущий праведно, владыка двух земель, Эхнатон, прекрасный ребенок вечно живого Атона, чье имя переживет века".
Отметим одну любопытную деталь, связанную с этой надписью. Когда Эхнатон заказывал усыпальницу для своей матери, на двенадцатый год правления, он не использовал иероглиф, представляющий богиню Маат, когда писал слово "маат" ("правда").
Но этот иероглиф использован в надписи на его собственном саркофаге, что позволяет сделать вывод, что саркофаг был изготовлен за несколько лет до смерти фараона. Появление ранней формы титула Атона на ожерелье и на куске золотой фольги, найденной вместе с телом, указывает, что эти артефакты также создавались не в последние годы царствования.
На задней стенке написана короткая молитва; возможно, она была составлена самим фараоном, в ней он обращается к Атону.
Мумию фараона перенесли в гробницу и поместили там вместе с подобающими погребальными принадлежностями и теми подношениями, которые сочли необходимым здесь разместить. Рядом с саркофагом расставили четыре канопы – непременный атрибут египетских погребений.
Пробка каждой канопы представляла собой искусно вырезанное изображение головы Эхнатона: мы видим традиционную мужскую прическу того времени и царский урей на лбу. По стилю эти изображения датируются ранним периодом правления фараона, можно предположить, что канопы сделали за несколько лет до смерти царя, чтобы они были наготове в тот момент, когда фараону придет время умереть. Все фараоны обустраивали свои гробницы еще при жизни, и похоронные принадлежности, видимо, также изготовлялись заранее.
Глава 2
Двор возвращается в Фивы
В течение некоторого времени двор хранил верность памяти Атона. Право Сменкхары на трон признали, потому что он был "возлюбленным Атона" и мужем старшей из дочерей царя. Недавние раскопки, проведенные Египетским исследовательским обществом, показали, что в одном из небольших храмов, расположенном в городе, имя вдовы фараона Нефертити было стерто и заменено именем Меритатон, хотя имя Эхнатона никто не тронул.
Сказанное позволяет предположить, что после восшествия на трон Сменкхара в силу указанных выше причин постарался выдвинуть на первый план свою жену, дочь Эхнатона, оттеснив царицу Нефертити.
Мы не знаем, как прошли последние годы жизни Нефертити, но, поскольку нам ничего о ней не известно, можно предположить, что она умерла вскоре после своего супруга. Возможно, в ходе раскопок, проводимых Египетским исследовательским обществом, удастся что-нибудь обнаружить; вероятно, ее конец был очень печальным.
Спустя год после смерти Эхнатона умер или был смещен Сменкхара. Его сменил на троне другой вельможа, Тутанхатон, женатый на Анкхсенпаатон, второй дочери Эхнатона, которой в то время было всего двенадцать лет. Меритатон в возрасте тринадцати лет стала вдовствующей царицей, а ее сестра сменила ее на троне.