- Ну как, Петр Иванович, Анапу взяли? - допытывался хозяин.
- Старик спрашивает, взяли ли вы Анапу. У него там дом свой, хочет поехать туда.
- Анапа? А что такое Анапа? - спросил с изумлением круглолицый.
- Это город на Кавказе.
- Нет, Кавказ возьмем после Москвы.
- После Москвы? - изумился я. - Отто давно говорил, что Москва окружена.
- А кто вы такой? - вдруг спросил меня сероглазый.
- Я хозяин мастерской, а Отто - мой хороший друг, а вот его подарок, - сказал я гордо, показывая им словарик с дарственной надписью немца.
Оба они внимательно посмотрели на надпись, потом на меня.
- Стекла вставлять умеете?
- Могу, но стекла нет.
- Пойдемте с нами.
Я подумал: "Ну влопался со своими расспросами!" Но делать было нечего. Я зашел в мастерскую, взял стеклорез и наскоро рассказал "Николаю", куда иду. Он очень встревожился.
Когда я выходил с солдатами, меня нагнал хозяин:
- Петр Иванович, а как же с Анапой?
- Да подождите вы с вашей Анапой! - раздраженно ответил я. - Вы видите, я с ними иду, чего же пристаете?
Солдаты привели меня во двор на берегу пролива. На деревянной вышке торчала пушка. Около нее стояли два солдата.
"Тюрьма", мелькнула у меня мысль.
Мы вошли в дом, где находилось человек двадцати солдат. Круглолицый что-то тихо сказал, солдаты обступили меня и начали расспрашивать, кто я, чем занимаюсь, откуда знаю немецкий язык. Я рассказал им о себе то же, что рассказывал Отто, добавив, что теперь, с помощью обер-ефрейтора, я открыл свою мастерскую.
Вдруг раздалась тревога, солдаты выскочили во двор и, вбежав на вышку, начали стрелять из пушки, оказавшейся зенитным орудием. Тут только я понял, что это не летчики, а зенитчики.
Когда тревога кончилась, два уже знакомых мне солдата вернулись в дом. Один принес какую-то раму со стеклами и показал на окно, забитое фанерой:
- Вставляй!
Я занялся работой, ожидая, что будет дальше. Солдат достал с этажерки большую книгу в красном переплете. Я сразу узнал первый том "Истории гражданской войны в СССР".
- Ленин? - немец ткнул пальцем в портрет Ильича.
- Ленин.
- Хороший человек Ленин? - пристально глядя на меня, спросил немец.
"Вот и допрос начался! - подумал я. - Что же им ответить? Сказать "плохой" - язык не поворачивается".
Передо мной встал живой Ильич, каким я видел его в Цюрихе во время первой мировой войны. Мы говорили о моем возвращении в Россию на подпольную работу. "Отдохните немножко, тогда и поедете", сказал Владимир Ильич.
- Да, хороший человек Ленин, - ответил я решительно.
- Почему хороший? - допытывался немец.
- Ну как же! Раньше в России был царь, земля была у помещиков, рабочие работали по пятнадцати часов. Народ был темный, неграмотный. При Ленине земля перешла крестьянам, рабочие стали работать восемь часов, все дети учатся, культура стала подниматься. В Германии тоже высокая культура, - добавил я, чтобы смягчить разговор.
- Да! - самодовольно переглянулись солдаты.
- Сколько членов в партии большевиков? - спросил солдат.
- Не знаю. Я беспартийный. Читал в газете, будто шесть миллионов.
- Большевиков шесть миллионов, а населения сто девяносто миллионов. Почему же все солдаты дерутся за Сталина?
- Молодые русские очень любят драться, - ответил я серьезно. - Я сам, будучи мальчишкой, любил драться. Бывало из носу кровь бежит, а все дерешься.
Немцы переглянулись.
- А далеко до Урала? Холодно там?
- Очень холодно. Я там был. Сбежал от холодов. Но как же вы на Урал попадете? Надо сначала Москву взять.
Солдат сказал развязно:
- В Москве большевики потопили три миллиона жителей. Фюрер приказал нашей армии отойти от Москвы на тридцать километров и не входить в нее до тех пор, пока иностранные журналисты не приедут в Москву, чтобы убедиться в варварстве большевиков.
В комнату вошел ефрейтор, и солдаты оборвали разговор. Я закончил работу и ушел, обрадованный благополучным окончанием столь неожиданных приключений.
"Николай", видно, очень волновался.
В мастерской я все ему рассказал. Мы сделали выводы; "У немецких солдат нет уже прежней уверенности в победе. И с Москвой у них дело не вышло. Москва - наша".
Известие о том, что Москва наша, постарались немедленно распространить.
Мы посмеивались: гитлеровский дурачок Отто утопил в метро полтора миллиона, зенитчики - три. Интересно, сколько утопят другие?
Согласно решению комитета, я сообщил Лидии Николаевне пароль и поручил ей разыскать наборщицу Никишову.
Лидия Николаевна пошла в типографию. Она назвалась старой знакомой Никишовой. Один из рабочих сказал ей, что Никишова наниматься еще не приходила. Срок, в течение которого она должна была "отсиживаться", еще не кончился, и нам ничего другого не оставалось, как ждать.
Я считал, что уже пора привлечь к подпольной работе Василия. Пригласив его к себе на чай, я как бы между прочим сказал:
- Вы уже знаете, что Ростов на Дону взят Красной Армией?
- Слышал.
- Идут упорные слухи, что у нас вот-вот должен высадиться десант.
- Это и по поведению немцев заметно: сильно нервничают.
- Нам нужно чем-то оправдать перед Красной Армией свое пребывание на оккупированной территории.
- Я тоже об этом не раз задумывался, - вздохнул Василий, - но не знаю, что делать. Человек я беспартийный, знакомых таких не имею, кто мог бы помочь.
- Об этом я и хочу с Вами поговорить. На днях я встретил одного человека. Он мне откровенно признался, что связан с подпольной организацией. Ему дали задание организовать советски настроенных людей. Он хочет и меня привлечь к этой работе. Я решил посоветоваться с вами. Думаю, нужно пойти на это. Мы же русские люди и не можем примириться с оккупантами.
- Это вы, Петр Иванович, правильно сказали! - с жаром отозвался Василий. - Русскую душу у нас никто никогда не вырвет.
- Мой знакомый так и говорил. Плохо, что оружия у нас нет.
Василий подумал, видимо окончательно решившись, подозвал меня к окну:
- Видите?
За окном у нас была огромная воронка - еще от немецкой бомбы. Местность болотистая, воронка сразу наполнилась водой, она так и стояла вечной лужей.
- Там на дне винтовок двенадцать. Наши побросали. Я сам свою винтовку туда бросил. Можно достать, вычистить. У меня есть и люди. Только сигнал подай - пойдут куда угодно и оружие найдут.
- Очень хорошо! - обрадовался я. - Свяжитесь с этими людьми. Организуйте сначала небольшую группу, три - пять человек. Если людей будет больше, организуйте вторую группу. Назначьте руководителей, возьмите на учет все оружие. Смотрите, чтобы эти люди друг друга не знали. И вообще, все дело нужно держать в строжайшем секрете.
- Это я отлично понимаю. Один болтун всех может загубить.
- Безусловно. Давай, Василий, действуй! Связь держи со мной, а я буду докладывать подпольщику.
- Согласен!
Еще я ему сказал, что нужно установить наблюдение за немцами, узнать, где какие их части расположены, где какие огневые точки находятся. На том берегу все должны знать.
- Понятно, разведка необходима, - ответил Василий.
- Сделайте так, чтобы каждый патриот ею занимался.
- Все будет сделано.
- А какое ваше мнение о Ларчике? - спросил я его перед уходом. - Вы знаете его больше, чем я.
Василий помялся:
- Ларчик хороший парень, но невыдержанный, выпить любит. Последнее время он что-то все навеселе и песни распевает. Что у него за радость такая, не знаю. С ним о таких делах я бы не советовал вам говорить.
Я забеспокоился. Ведь Ларчику-то был известен тайник с моим портвейном в курятнике!
На другой день я зашел к Ларчику. Вместе с сынишкой он лежал на кровати и громко пел. Увидев меня, он сразу умолк.
- Слушай, друг мой: ты что-то часто стал песни петь.
- А что же делать? Жена белье ушла стирать, а я ребенка забавляю.
- А ты у меня бутылочки не тянешь для забавы?
- Ну что вы, разве я себе позволю!
- А ты все-таки скажи по-честному: если сосчитать, сколько не досчитаюсь бутылок?
Он смутился и, видимо испугавшись, что я действительно хочу проверить его, признался:
- Знаете, Петр Иванович, признаюсь вам по-честному: что хотите делайте, но не могу, ей-богу не могу проходить спокойно мимо курятника. Магнит, понимаете, прямо магнит, так и тянет!
- Мало ли куда может тянуть! - сказал я укоризненно. - Надо же выдержку иметь. Ты же человек честный, иначе бы я тебе не доверил такое дело. Кроме того, я же тебя не обижаю, сам даю.
- Не сердитесь, Петр Иванович, я прошу простить меня. Больше не буду, ей-богу не буду! Вот увидите.
И хотя Ларчик уверял меня очень горячо, я решил при первой же возможности избавить его от этого "магнита".
Тогда же мы начали приводить в исполнение план, который зародился у меня давно.
Пора было налаживать связь с другими районами Крыма. Самой лучшей формой для этого я считал комиссионный магазин.
"Семен" и "Маша" слыли бывшими состоятельными людьми, я судился за кражу. Словом, никто не сомневался в том, что деньжата у нас водятся. И когда "Семен" заговорил с братом хозяйки, спекулянтом, что неплохо бы через переводчика выпросить разрешение и открыть магазинчик, тот охотно согласился.
Парень он был опытный и мог по-настоящему поставить дело. Для скупки и перепродажи вещей необходимы были разъезды.
По нашему плану, я оставался в Керчи, а "Маша", как жена Костенко, хозяина магазина, могла поехать в Старый Крым, где раньше работала, и установить связи с подпольщиками, которых она там оставила. Во время этой же поездки "Маша" должна была нащупать связь с лесом, с партизанами Мокроусова. "Семен" должен был направиться в Симферополь. Ему поручалось найти там старика Ланцова, которого Владимир Семенович оставил под видом больничного сторожа в психиатрической больнице.
Спекулянт добился разрешения на открытие комиссионного магазина и со всей энергией взялся за дело.
Теперь оставалось подыскать домик для будущей типографии.
Столярная мастерская наша уже работала. Народу к нам заходило немало, о всех городских новостях мы узнавали довольно быстро и так же быстро распространяли все, что считали нужным. В мастерской же мы узнали о продающемся домике и тотчас же пошли с Лидией Николаевной его смотреть.
Домик стоял на краю города. Одна маленькая комната и прихожая с земляным полом. Из окон была видна железная дорога, проходившая метрах в ста пятидесяти. При доме имелся сарай, небольшой огород и несколько фруктовых деревьев. Под домом - погреб.
Хозяин произвел на меня отвратительное впечатление. Еще молодой, невысокий человек, аккуратно подстриженная бородка и елейная манера все время монашески-смиренно складывать руки на груди.
Он осведомился, кто я.
- Вы, значит, знакомы с германцами?
- Ну как же. Я хорошо говорю по-немецки и имею знакомство с немецкими офицерами. Один из них ухаживает за моей дочкой. Подарил ей карточку, а мне вот эту книжечку на память, - я показал ему словарик с надписью Отто.
- Прекрасно, с вами можно иметь дело! - сказал он менее елейным и более деловым тоном. - Дом стоит на русские деньги десять тысяч рублей, на немецкие - тысячу марок. Но мне бы хотелось получить немецкими. Я еду в Белоруссию, там у меня родители и приличное хозяйство.
- Зачем же вы от своего хорошего хозяйства уехали в Крым, в такую хибарку? - спросила Лидия Николаевна.
- Я бы не уехал, да товарищи большевики выгнали, - ответил он сдержанно, пощипывая усики. - Я был осужден на двадцать лет по пятьдесят восьмой, из тюрьмы удалось бежать. Пробрался в Крым. Тут все время и скрывался. Сначала у соседей, а потом уже собственными руками выстроил этот домик и жил, как в монастыре, со своими голубками.
- Какими голубками?
Он повел нас на чердак. Там ворковали и охорашивались десятка полтора голубей.
- Приятные птички, - прищурился он, - дух божий! Купите голубков. Где голубки, там и благодать божия. Один погиб. Он похоронен мною во дворе, в урне. Сохраните могилку.
Я решил обязательно купить дом с этой "божьей благодатью".
Когда мы спустились с чердака, хозяин разоткровенничался и сообщил мне, что сотрудничает в полиции.
- Вон что? Хорошая работа! Чего же вам уезжать отсюда?
- Знаете, - он пожал плечами, - там, в Белоруссии, спокойнее будет. Тут море, корабли большевистские показываются. Нервирует, знаете. Беспокойство создают, и мысли разные лезут. А у вас такие мысли не появляются?
- Нет, - отрезал я. - Чего же бояться? У немцев положение прочное.
- Я знаю, что прочное, но слухов больно много.
- Ну, а если бы что случилось, - заметила Лидия Николаевна, - Отто очень любит нашу дочь. Он обещал нам: в любой момент, хотим - на машине, хотим - на самолете, прямо в Германию, в его имение.
- У вас хорошие связи. Если вы поможете мне поскорее получить в комендатуре пропуск на выезд, я, пожалуй, уступлю тысячи две.
- Как же так? - удивился я. - Сотрудничаете в полиции и не можете получить пропуск!
- Видите ли, - не без гордости сказал он, - я уже проявил себя на работе. Сделал для них кое-что полезное. Меня не хотят отпускать.
Переводчик, у которого "Маша" брала уроки, получив солидную взятку, обещал устроить этому голубеводу пропуск вне очереди. Он ничем особенно не рисковал, потому что у голубевода действительно оказалась бумажка из полиции.
Но мне не хотелось так просто его отпустить.
- Все сделано, - важно сказал я ему. - Завтра в шесть часов вы пойдете вместе с переводчиком в комендатуру и там получите пропуск вне очереди. Но нам нужно доказательство, что вы благонадежный человек и нас не подведете.
- Я же сказал, что служу в полиции!
- В полицию тоже могут пробраться разные люди. Есть ли соседи, которые вас хорошо знают?
- Ну как же! Укрывали меня от большевиков. Один рядом живет, другой - вон, напротив.
- Пусть напишут, что знают вас с хорошей стороны, и подпишуться.
Он написал себе соответствующую характеристику и побежал собирать подписи.
Вскоре хозяин вернулся и радостно вручил мне рекомендацию, подписанную тремя соседями, которые прятали его при советской власти.
- Вижу сразу, что вы люди достойные. Очень хотелось бы мне с вами выпить бутылочку вина по случаю продажи дома.
- Почему же не выпить, с удовольствием, - сказал я.
- А вино у вас есть? - спросил он.
- У нас вина нет, но, может быть, жена найдет у кого-нибудь из знакомых, - я предупредительно подморгнул Лидии Николаевне.
- Не знаю как… - она пожала плечами, - конечно, можно поискать. Только имейте в виду: вино очень дорогое и продают только за марки.
- Марки у меня есть, - оживился хозяин, доставая бумажник. - Пожалуйста, сколько может стоить?
- По сто марок за бутылку.
- Вот возьмите на три бутылки.
- Раз вы такой щедрый, так и я со своей стороны ставлю две бутылки. Покупай, Лида, пять бутылок. Завтра часов на двенадцать пригласите сюда свидетелей, с которыми вы меня заодно и познакомите.
На другой день все устроилось так, как мы намечали. Агент через переводчика получил пропуск. К тремстам маркам, полученным от него на вино, мы достали еще тридцать марок. Большое затруднение возникло с советскими деньгами.
Я получил от Сироты деньги прямо из банка.
Это были сплошь десятирублевки и притом совершенно новые. У любого сразу бы возникло подозрение, откуда у меня такое огромное количество новеньких бумажек. И вот мы с Лидией Николаевной почти всю ночь мяли, пачкали и терли об пол эти десятки, чтобы придать им потрепанный вид.
С этими деньгами и пятью бутылками вина мы и явились к хозяину, который нас встретил, как хороших и уважаемых знакомых. Составили договор на имя Лидии Николаевны. Подписала она, он и три соседа-свидетеля. Хорошо выпили и разговорились. Приглашенные соседи оказались "бывшими людьми"; все они были озлоблены против советской власти и занимались разными темными делами.
Клава очень огорчилась, узнав, что мы переезжаем. Она кормилась за нашим столом, да и привыкла к нам.
Вечером, когда Лидия Николаевна и Клера понесли на новое место наше имущество, Клава сказала, что ей нужно поговорить со мной.
- Вот теперь уже дело прошлое, Петр Иванович, уезжаете. А какая-то у вас странная дочка: то она вас на "ты", а то на "вы" называет…
Клера, действительно, долго не могла привыкнуть называть меня на "ты", несмотря на все предупреждения.
- Я ведь недавно женился, - вывернулся я. - Клера не моя дочка.
- Я так и думала. - Клава глядела на меня с состраданием. - Вы хоть мне и не говорили о своих семейных делах, но я догадываюсь. Вы очень несчастный человек.
- Почему вы так думаете?
- Ну как же, я женщина наблюдательная. Вы очень несчастный человек.
- Что же вы все-таки заметили?
- Лидия Николаевна у вас ненадежная. Она вам изменяет.
- Что вы говорите! - вскрикнул я, сделав испуганное лицо.
- Я давно вам хотела сказать, да думала, вы сами догадываетесь.
- Нет, я пока за Лидией Николаевной ничего не замечал.
- Ну что вы, Петр Иванович! Как вы только уйдете, так к ней то Семен, то Николай. Закроются, и все тайком, тайком от меня.
Я насторожился. Мне не приходило в голову, что эта трусиха, которая, казалось, только разрывы бомб и слышала, многое замечает.
Надо было немедленно как-то реагировать. Закрыв лицо руками, я притворился очень огорченным.
- Я думала, вы знаете, - утешительно продолжала Клава. - Если вы не знали, так о чем же вы тогда так часто задумывались?
Высказанные ею подозрения сослужили мне службу. Под видом размолвки с Лидией Николаевной я часто оставался ночевать в доме Клавы и пользовался, таким образом, двумя квартирами.
Но, конечно, самая тщательная конспирация все-таки не гарантировала от всяких неприятностей.
Особенно опасны были случайные встречи с людьми, знавшими нас по прежней работе. Я принял некоторые меры предосторожности. Отпущенная мною густая борода и большие усы совершенно изменили мое лицо. Костюм, разумеется, тоже изменился. Было несколько случаев, когда знакомые симферопольцы, столкнувшись со мной на улице, совершенно равнодушно проходили мимо.
Товарищи же сохранили свой прежний вид, и это доставляло немало тревог. Особенно не везло "Николаю". Как-то у водопроводной колонки он столкнулся с одним знакомым из Симферополя. Тот узнал "Николая" и начал расспрашивать, как он живет, что делает. Особенно неприятно было то, что симферополец знал "Николая" по его настоящей фамилии - Скворцов, а теперь "Николай" жил по подложному паспорту на имя Воробьева. "Николаю" пришлось всячески изворачиваться, и после этой встречи ему опасно было не только ходить за водой, но и вообще показываться в этом районе.
Мы работали в мастерской. Во двор вошел плотный человек в меховом пальто, в высокой барашковой шапке и по-хозяйски оглядел двор. "Николай" вышел узнать, в чем дело. Я был изумлен, когда увидел, что человек панибратски хлопнул "Николая" по плечу.