Ненависти к врагу в них не было. Чтобы кого-то ненавидеть, надо его знать в лицо, а они его не знали. Моряки просто проклинали своих врагов, уважали их, боялись и уничтожали, когда выпадал случай, иначе те уничтожили бы их самих. Люди вовсе не думали, что сражаются за короля и отечество; они понимали: война неизбежна, но им претило, когда необходимость эту прикрывали трескучей лжепатриотической фразой. Они лишь выполняли то, что им приказывают, иначе их бы поставили к стенке. Любовь к близким. В этом заключен известный смысл, но не более. Защищать свою семью - естественное чувство, но оно представляет собой уравнение, истинность которого прямо пропорциональна расстоянию. Довольно сложно вообразить себе, чтобы зенитчик, скрючившийся в обледенелом гнезде "Эрликона" где-нибудь неподалеку от острова Медвежий, воображал, что защищает утопающий в розах коттедж в Котсуолде.
…Что же до остального, то искусственно раздуваемая ненависть к другим нациям и расхожий миф о короле и отечестве не стоят и ломаного гроша. Когда человек стоит у последней черты, когда на исходе надежда и выдержка, лишь великие и простые чувства - любовь, печаль, сострадание, отчаяние - помогут ему найти силы, чтобы перешагнуть этот рубеж".
Но всего этого было бы недостаточно, чтобы человек бросился навстречу гибели. Даже в горячке боя. Без внутренней готовности пожертвовать собой были бы невозможны случаи самоубийственных атак и таранов.
Война воспитывает в людях смертников с раннего детства. Когда мальчишка берет в руки игрушечный автомат, когда на парад выходят подростки стзинтовками наперевес, когда в военно-спортивных лагерях проводятся занятия по рукопашному бою, когда дети открывают книги по истории или смотрят новости из "горячих точек" но телевидению.
Мы живем в окружении вооруженных конфликтов. Только когда прекратятся войны, тогда и перестанут подрастать солдаты, готовые убивать даже ценой своей жизни. И наоборот, когда люди научатся ценить свою жизнь и жизнь других людей, тогда войны станут весьма проблематичными.
Вот только пока человечество ищет выход из этого замкнутого круга, на мир обрушилась ежедневно растущая армия смертников-шахидов…
Глава пятая
Взгляд на карту, или Число и умение
Победа всегда на стороне больших батальонов.
Наполеон
Воюй не числом, а уменьем.
А. В. Суворов
Да, мы умеем воевать, Но не хотим, чтобы опять Солдаты падали в бою На землю грустную свою.
Евгений Евтушенко
Случилось так, что Господь наградил меня некоторыми способностями к рисованию. И во время моей службы в армии это не осталось незамеченным. После чего, с одной стороны, моя армейская жизнь несколько усложнилась, а с другой я приобрел такие знания, которые мог получить разве что в военном училище.
Конечно, умение нарисовать в дембельском альбоме полуобнаженную девицу в гусарском доломане и кивере и сидящую верхом на пушке ценилось в солдатском коллективе. Пришлось откликаться на многочисленные просьбы своих товарищей. Но, кроме того, нередко после отбоя, когда единственным желанием остается опустить голову на подушку, вытянуть сбитые ноги и расслабить плечи, покрытые кровоизлияниями от многочисленных ремней и лямок снаряжения, на тумбочке дневального вдруг просыпался динамик селекторной связи: "Казаринова в штаб!"
Это означало, что предстоит бессонная ночь в работе над оформлением карт перед предстоящими учениями. В такие моменты всех солдат, умеющих держать в руках карандаш и худо-бедно владеющих плакатным пером, бросали на помощь штабным канцеляристам. Таких набиралось обычно два-три человека, в число которых неизбежно попадал и я. Нас в шутку называли "окопниками", и вот почему. С трудом отмывшись от пороховой копоти и соляры, въевшихся в кожу рук, кое-как отчистив рукава и колени формы от земляных пятен, мы представляли собой довольно сильный контраст со штабными писарями - чистенькими, аккуратными, отутюженными и даже пахнущими парфюмом, но с покрасневшими от хронического недосыпания глазами.
А потом начинался кропотливый многосуточный труд под присмотром дежурного, вечно взволнованного офицера. Офицеры волновались потому, что все делалось, как всегда, аврально, в последний момент перед учениями, приездом начальства или генеральской инспекцией.
Карты были и маленькие, которые достаточно расстелить на столе как скатерть, были и огромные, во всю комнату, когда приходилось сдвигать по четыре - шесть столов, но и их хватало лишь на четверть карты. Мы ползали по ним: штриховали, ретушировали, раскрашивали, подписывали, наносили цветные значки и таблицы состава воинских частей. В результате получалась красота - хоть на стену вешай в качестве ковра!
Мне приходилось работать и в гигантских полированных кабинетах и в заиндевевших палатках при свете "летучек". Довелось присутствовать на многих командно-штабных учениях (КШУ): ротных, батальонных, дивизионных и - святая святых - штаба Военного Округа. Соответствующие органы, разумеется, обязали дать подписку о неразглашении, невыезде и так далее, но дело не в этом.
Со временем я научился неплохо читать карты и разбираться в хаотичном (как мне поначалу казалось) нагромождении цифр и условных обозначений. Мне и раньше-то, до службы в армии, нравилось разглядывать в учебниках истории и военной литературе незамысловатые схемы сражений и кампаний.
А после службы в армии это стало для меня и подавно захватывающим занятием. Мне казалось, что полководцу, даже не выходя из кабинета, достаточно продумать свой план, учесть каждую мелочь, и победа ему была обеспечена.
Но "кабинетная стратегия" потому и называется "кабинетной", что она не учитывает реалии передовой: поведение солдат, их настроение, опыт, поступки одиночек, ежеминутное изменение ситуации и действия противника.
Многочисленные планы, схемы, карты, опубликованные в исторических книгах, находящиеся в музеях, не позволяют увидеть главное - страдания людей, а значит, и саму Войну. Война словно прячется за ними, представая в наших глазах теоретическими выкладками, противоборством интеллектов, мирным шуршанием бумаг.
Что обозначает на карте морского боя перечеркнутый значок корабля? Правильно, потопление. А что это означает для его экипажа?
"Хуже произошло с людьми, находившимися в машинных отделениях. Выходы из них во время боя, чтобы не попадали вниз снаряды, были задраены броневыми плитами, открыть которые можно было только сверху. Назначенные для этой цели матросы от страха разбежались, бросив оставшихся внизу на произвол судьбы. Некоторые потом вернулись и, стремясь выручить товарищей, пытались поднять талями тяжелые броневые крышки, но судно уже настолько накренилось, что невозможно было работать. Машинисты вместе с механиками, бесполезно бросая дикие призывы о помощи, остались там, внизу, остались все без исключения, погребенные под броневой палубой, как под тяжелой могильной плитой…
Все они, в числе двухсот человек, остались задраенными в своих отделениях. Каждый моряк может себе представить, что произошло с ними. При опрокидывании броненосца все они полетели вниз вместе с предметами, которые не были прикреплены. В жаркой тьме вопли смешались с грохотом и треском падающих тяжестей. Но одна из трех машин и после этого продолжала некоторое время работать, разрывая попадавших в нее людей на части. Водой эти закупоренные отделения наполнились не сразу. Значит, те, которые не были еще убиты, долго оставались живыми, проваливаясь в пучину до самого морского дна. И, может быть, прошел не один час, прежде чем смерть покончила с ними".
Конечно, заживо гореть или тонуть куда менее приятно, чем заниматься военно-теоретическими изысканиями. Например, на тему бомбардировки городов. Первая волна самолетов сбрасывает на городские кварталы фугасные и осколочные бомбы, вторая - зажигательные. Фугасы нарушают коммуникации и образуют завалы, через которые не могут пробраться пожарные. Осколочные секут дома: решетят крыши, выбивают стекла, вышибают оконные рамы и двери, образуя необходимую тягу для огня. А "зажигалки" вызывают пожары, которые распространяются с головокружительной скоростью в продуваемых насквозь улицах. Таким образом, при использовании обычных средств достигается наибольший эффект.
На картах это выглядит тонкими линиями налетов авиации с номерами эскадрилий и временными интервалами. А что творится там, в объятых огнем кварталах с мирным населением?
Это на картах не отмечается.
Любому школьнику известна схема Бородинской битвы хотя бы на примитивном уровне школьной программы: армия Барклая, армия Багратиона, напротив - Наполеон в Шевардине, в центре - батарея Раевского. А ожесточенность сражения знакома разве что по одноименному стихотворению М.Ю.Лермонтова.
Есть немало более подробных карт с действием отдельных корпусов и дивизий, именами дивизионных командиров, хронологией событий и так далее. В моем архиве хранится черно-белая карта Бородинской битвы, настолько испещренная условными обозначениями, цифрами и позициями "полков и более мелких подразделений", что мне пришлось ее раскрасить, дабы легче ориентироваться во всех многочисленных атаках и контратаках, передвижениях войск и направлениях артиллерийского огня.
Но и это может произвести впечатление только при учете того, что происходило на самом поле.
"Пошла страшная трескотня канонады, казалось, что громы воздушные уступали место своё громам земным; войска сшиблись - и густые клубы дыма, сквозь которые прорывались снопы пламени, закутали их. Огненные параболы гранат забороздили небо, понесся невидимый ураган чугуна и свинца.
Столкновение противников было самое ожесточенное. Очевидцы рассказывают, что многие из сражавшихся, побросав свое оружие, сцеплялись друг с другом, раздирали друг другу рты, душили друг друга в тесных объятиях и вместе падали мертвыми… Артиллерия скакала по трупам, как по бревенчатой мостовой, втискивая их в землю, упитанную кровью, и все это происходило на пространстве одной квадратной версты. Многие батальоны перемешались между собой так, что нельзя было различить неприятелей от своих. Люди и лошади, ужасно изуродованные, лежали мертвой грудой; раненые, покуда могли, брели на перевязку, начальников несли на плащах… Пронзаемые штыками и поражаемые картечью, воины до того стеснились, что, умирая, не имели места, где упасть на землю; ядра сталкивались между собою и отскакивали назад, некоторые попадали вдула пушек. Чугун и железо, пережившие самое время, отказались служить мщению людей, раскаленные пушки не могли выдерживать действия пороха и лопались с треском, поражая заряжавших их артиллеристов; ядра, с визгом ударяясь о землю, взбрасывали вверх кусты и разрывали поля как плугом; пороховые ящики взлетали на воздух. Крики командиров и вопли отчаяния на десяти разных языках смешивались с пальбою и барабанным боем".
Развитие штурма багратионовских флешей можно проследить по разной толщине стрелок, обозначающих первую атаку, вторую, третью, четвертую… Но нельзя забывать о том, что скрывалось под этими стрелками.
Д.П. Бутурлин так описывает этот момент: "Сражение опять возобновилось. 700 огнедышащих жерл, на пространстве не более одной квадратной версты собранных, обстреливали во всех направлениях небольшую равнину, находящуюся впереди д. Семеновской, и изрыгали смерть в громады оборонявшихся и нападающих. В сей страшный час многочисленные полки неприятельской пехоты и кавалерии с твердостью двинулись на сию роковую равнину, на которую, казалось, ад изрыгает все ужасы свои… Тщетно надеялись русские остановить нападающих, обратив на них жесточайший огонь. Неприятельские колонны, жестоко поражаемые картечью, стеснили ряды свои, убавлявшиеся от истребления, производимого в них пушечным огнем россиян, и продолжали наступать с удивительным постоянством… Увеличение опасности только усугубило храбрость французских солдат, которые с бешенством бросились на флеши, попирая ногами трупы товарищей своих, предшествовавших им на пути славы".
Сегюр писал: "Виднелись разломанные пороховые ящики, подбитые лафеты и разные орудия, выпавшие из мертвых рук, силою картечи расторженные перья из султанов носились по воздуху, светлые кирасы потеряли свой блеск…"
Ярость битвы, в которой от сражающихся армий в буквальном смысле летели перья, до сих пор поражает историков. Но, что бы ни говорили о гениальности Наполеона или Кутузова, сколько бы споров ни велось относительно правильности их действий, все это не более чем отвлеченные рассуждения "кабинетной стратегии", не учитывающей боевого духа солдат.
"Русские солдаты сражались под Бородином не ради славы и не столько за веру и царя, сколько за отечество. Именно желание защитить родную землю, Москву и всю Россию, воодушевляло русских воинов, делая их непобедимыми. Один из рядовых героев 1812 г. так ответил на вопрос, почему при Бородине сражались столь храбро: "Оттого, сударь, что тогда никто не ссылался и не надеялся на других, а всякий сам себе говорил: "Хоть все беги, а я буду стоять! Хоть все сдайся, я умру, а не сдамся!" Оттого все стояли и умирали!" Оттого и являлись "примеры изумляющей неустрашимости". Тарнопольский полк 27-й дивизии Д.П. Неверовского шел в контратаку на флеши колонной с музыкой и песней, "что я, - вспоминал участник многих войн H.H. Андреев, - в первый и последний раз видел"".
Солдаты действительно "стояли и умирали", что привело к громадным потерям, но не могло сломить волю к сопротивлению.
"От гренадерской дивизии Воронцова из 4 тысяч человек уже к трем часам дня осталось 300 человек. В Ширванском полку из 1300 человек осталось 96 солдат и трое офицеров". Были батальоны и роты, истребленные почти целиком. Были и дивизии, от которых осталось в конце концов несколько человек. Были и корпуса, больше походившие уже не на корпуса, а на батальоны.
Вне всякого сомнения, командующий, какими бы стратегическими талантами ни обладал, прежде всего должен учитывать возможность войск выполнить поставленные им задачи.
"Вправо от помянутых ворот зафорштадтом расположен был Уфимский полк. Там беспрерывно слышны были крики "ура", и в то же мгновение огонь усиливался… Я нашел шефа этого полка генерал-майора Цыбульского в полной форме, верхом в цепи стрелков. Он отвечал, что не в силах удержать порыва людей, которые после нескольких выстрелов с французами, занимающими против них кладбище, без всякой команды бросаются в штыки… Он начал кричать, даже гнать стрелков своих шпагой назад, но там, где он был, ему повиновались, а в то же самое время в нескольких шагах от него опять слышалось "ура" и бросались на неприятеля. Одинаково делали и остальные полки этой дивизии… в первый раз здесь сошедшиеся с французами. Ожесточение, с которым войска наши, в особенности пехота, сражались под Смоленском, невыразимо. Нетяжкие раны не замечались до тех пор, пока получившие их не падали от истощения сил и течения крови…"
Мало того, что Наполеон был непревзойденным полководцем своего времени, но и французы в тех войнах оказались достойными противниками наших солдат, не уступая им ни в храбрости, ни в умении. С таким врагом было очень трудно сражаться.
"Русская артиллерия оказалась в этом сражении |при Прейсиш-Эйлау] гораздо многочисленнее французской, и не все маршалы вовремя подошли к месту действия. Почти весь корпус маршала Ожеро был истреблен русским артиллерийским огнем. Сам Наполеон с пехотными полками стоял на кладбище Эйлау, в центре схватки, и чуть не был убит русскими ядрами, падавшими вокруг него. На его голову сыпались поминутно ветки деревьев, обламываемые пролетавшими ядрами и пулями. Наполеон всегда считал, что главнокомандующий не должен рисковать своей жизнью без самой крайней необходимости. Но тут, прд Эйлау, он видел, что снова, как под Лоди, как на Аркольском мосту, наступила именно эта крайняя необходимость. Но там, под Лоди или под Арколе, нужно было первому броситься на мост, чтобы этим порывом и жестом увлечь замявшихся гренадер за собой, под Эйлау же требовалось заставить свою пехоту стоять терпеливо часами под русскими ядрами и не бежать от огня.
Наполеон и окружавшие его видели, что только личное присутствие императора удерживает пехоту в этом ужасающем положении. Император остался неподвижно на месте, отдавая новые и новые приказания через тех редких адъютантов, которым удавалось уцелеть при приближении к тому страшному месту, где стоял окруженный несколькими ротами пехоты Наполеон. У его ног лежало несколько трупов офицеров и солдат. Пехотные роты, вначале окружавшие императора, постепенно истреблялись русским огнем и заменялись подходившими егерями, гренадерами гвардии и кирасирами. Наполеон отдавал приказания хладнокровно и дождался в конце концов удачной атаки всей французской кавалерии на главные силы русских. Эта атака спасла положение".
Хороший командир, кроме тщательного изучения местности и рекогносцировки, должен знать способности и специфику своих и вражеских войск. Одно дело - позиции, обозначенные на карте, и совсем другое - конкретные части, занимающие эти позиции. Где-то можно рассчитывать на то, что небольшое подразделение отобьется от неприятельских орд ("Ничего, нас тут двести человек на бастионе, дня на два еще нас хватит!" - говорили, например, русские моряки и солдаты в осажденном Севастополе), а где-то необходимо было учитывать, что и огромные силы, предназначенные для атаки, вряд ли добьются успеха из-за отсутствия опыта, стойкости или подготовки.
Я помню, как одна моя знакомая, прослушав телепередачу о боях в Грозном в 1995 г., после моего самого краткого курса об организации боя в городских условиях, сказала: "Оказывается, как надо много знать военным! Тоже наука".
Еще какая!
A.B. Суворов, подводя итоги очередного поражения турок, воскликнул: "В последнюю кампанию неприятель потерял счетных семьдесят пять тысяч, чуть не сто, а мы и одной тысячи не потеряли. Вот это называется вести войну, братцы! Господа офицеры, какой восторг!"
Не секрет, что Александр Васильевич любил немного при* хвастнуть к славе русского оружия, но принцип "воюй не числом, а уменьем" был принят им в качестве одного из основных принципов ведения войны.
Меня всегда удивляло, как европейская кавалерия поздних времен, уже лишенная тяжелых доспехов и, как правило, находясь в меньшинстве, одерживала верх над восточными конницами? Прирожденные наездники, на отличных лошадях, храбрые и хорошо вооруженные турецкие и персидские конники были грозной силой.
Причину успеха сформулировал Наполеон:
"Два мамлюка справлялись с тремя французами, потому что у них были лучшие лошади и сами они лучше вооружены. У мамлюка пара пистолетов, мушкетон, карабин, шишаке забралом, кольчуга, несколько лошадей и несколько человек пешей гірислуї п. Но сотня французских кавалеристов не боялась сотни мамлюков; триста французов брали верх над таким же числом мамлюков, а тысяча разбивала 1500. Так сильно влияние тактики, порядка и эволюции!"
То же наблюдалось и в столкновениях русской регулярной кавалерии с иранской конницей.
Как, например, 13 сентября 1826 года, когда у Елисаветполя произошло сражение между 50 000 иранской армией и 10 000 русским отрядом. "Выдающуюся роль в этом бою сыграла конница, а именно - Нижегородский драгунский полк под командованием полковника Шабельского. Кроме драгун. в отряде находилось два донских полка Костина и Иловайского и 300 всадников грузинско-татарской милиции.