Верховный главнокомандующий предпочитал иметь вооруженные силы числом поболее, а ценою подешевле. Не в смысле стоимости техники - здесь Сталин не скупился, а в отношении уровня и качества общеобразовательной и профессиональной подготовки личного состава. Поэтому и в конце войны Красная Армия воевала довольно плохо. Так, в апреле 1944 года командир 65-го стрелкового корпуса Западного фронта генерал-майор В.А. Ревякин откровенно признавался: "У нас все еще до сих пор не научились воевать, воюем по шаблону, немец об этом уже знает, делает вывод и организует оборону, как ему надо". А только что назначенный командующим 4-м Украинским фронтом генерал армии А.И. Еременко записал в дневнике 4 апреля 1945 года, всего за месяц до победы: "Нужно спешить, а войска очень слабо подготовлены к наступательным действиям, на 4-м Украинском фронте своевременно не занимались этим решающим успех дела вопросом"".
Занимаясь статистикой и различными генеральскими оценками, разглядывая на картах номера и аббревиатуры частей, гребенки оборонительных позиций и значки огневых точек, весьма трудно представить те условия, в которых приходилось действовать войскам. Грандиозная мясорубка войны с легкостью перемалывала сотни тысяч человеческих жизней и тысячи единиц техники. Убыль в частях была колоссальной.
Мы с некоторым пренебрежением относимся к германским дивизиям, которые в ходе отступления восполняли свои потери за счет своих тыловых частей и нестроевых солдат. Возмущаемся, что в то время как лучшие войска вермахта были прикованы к Восточному фронту, англо-американцам противостояли лишь второсортные части.
"С самого начала боев на европейском континенте левому флангу союзников противостояла дивизия "Геринг". Она не однажды бывала разгромленной и уничтоженной, но неизменно, подобно сказочной гидре, появлялась снова против левого фланга. Загадка оказалась очень просто объяснимой, по мере отступления немцев на восток дивизия пополнялась за счет наземного персонала германских воздушных сил: аэродромной охраны, заправщиков, ремонтных рабочих, поваров, канцеляристов. Другие войска прикрытия набирались таким же образом".
Но разве у нас было иначе?
"Восполнять потери нам пришлось за счет тыловых частей армии и выздоравливающих из медсанбатов дивизий. На пять - семь лошадей оставляли одного коновода, сокращали штабы мастерских и складов. Из портных, сапожников и других специалистов формировали маршевые роты…"
Так В.И. Чуйков описывал ситуацию, сложившуюся в конце 1942 г. в Сталинграде, когда для организации обороны командующему армией лично приходилось учитывать каждый танк, каждого бойца.
"Количество дивизий и бригад, входивших в состав 62-й армии, не дает правильного и полного представления о численном составе и силе ее войск. Например, одна танковая бригада утром 14 сентября имела только один танк, две другие танковые бригады оказались и вовсе без танков и вскоре были переправлены на левый берег на формирование. Сводный отряд из разных бригад и дивизий вечером 14 сентября имел в своем составе около 200 штыков, то есть меньше одного штатного батальона; численность соседней с ним 244-й стрелковой дивизии полковника Г.А. Афанасьева не превышала 1500 человек, а штыков в дивизии было не больше одного штатного батальона; 42-я стрелковая бригада имела 666 человек, а штыков - не более двухсот; 35-я гвардейская дивизия полковника В.П. Дубянского на левом фланге - не более 250 штыков. Другие соединения и части были такого же состава. 23-й танковый корпус под командованием генерала А.Ф. Попова в своих бригадах имел 40–50 танков, из которых процентов 30 были подбиты, использовались как огневые точки. (…)
Наблюдая за действиями вражеской авиации, мы заметили, что фашистские летчики не отличаются точностью бомбометания: они бомбят наш передний край только там, где есть широкие нейтральные полосы, то есть достаточное расстояние между нашими и вражескими передовыми позициями. Это натолкнуло нас на мысль сократить нейтральные полосы До предела - до броска гранаты. (…)
…во втором эшелоне находилась 6-я гвардейская танковая бригада, которая имела семь танков Т-34 и шесть Т-60. Почти все эти танки были подбиты и использовались как неподвижные огневые точки. (…)
После тяжелых боев (к началу октября. - O.K.) танковый корпус фактически утратил боеспособность - в нем осталось лишь 17 подбитых танков и 150 бойцов, которые были переданы стрелковым частям, а штаб переправился для формирования частей на левый берег Волги".
Как бы ни приходилось тяжело, В.И. Чуйков постоянно принимал решение о переводе командиров, прошедших школу уличных боев, за Волгу. Там обескровленные части насыщались "пушечным мясом", вооружались и вновь бросались в бой.
Подо их прибытия 62-й армии предстояло отбиваться о і наседающего врага тем, что осталось в се распоряжении.
"Медленно, очень медленно шла переправа полков 45-й дивизии полковника В.П. Соколова: причалы 62-й армии были разбиты и сожжены. Полки грузились на паромы вдали от города. (…)
До прихода 45-й дивизии Соколова нам надо было продержаться два-три дня. Мы опять сокращали штаты отделов и служб. Набрали человек двадцать (!). К ним присоединились тридцать бойцов, выписавшихся из санчастей и лазаретов, расположенных под берегом Волги. Вытащили с поля боя три подбитых танка: один огнеметный и два средних. Их быстро отремонтировали, и я решил атаковать противника (!). С утра 29 октября пустить в контратаку три танка и 50 стрелков. (…)
Мой заместитель по бронетанковым войскам М.Г. Вайнруб всю ночь проводил по крутому берегу эти танки, подыскивая хороший исходный рубеж.
Контратака началась рано утром, перед рассветом. Ее поддерживали артиллерия с левого берега и полк "катюш" полковника Ерохина. Захватить большое пространство не удалось, однако результаты получились очень хорошие: огнеметный танк сжег три вражеских танка; два средних подавили противника в двух траншеях, где тотчас же закрепились наши стрелки.
Гитлеровцы по радио заговорили о русских танках. Наши радиоперехватчики доложили, что гитлеровцы по радио открытым текстом сообщили о русских танках. (…)
Военный совет армии решил все части дивизии Смехотворнова свести в один 685-й полк и, сосредоточив его на правом фланге дивизии Горишного, контратаковать противника с юга на север вдоль Волги на соединение с дивизией Людникона.
Из всех частей Смехотворнова мы набрали только 250 боеспособных людей. Этим сводным полком мы беспрерывно по 20 ноября (8 дней! - O.K.) вели контратаки…"
Вы никогда не пробовали представить себя на месте командующего армией, которому поставлена задача удержать позиции такими силами? Причем нельзя забывать, что в вашем подчинении не "юниты" компьютерной игрушки, которые послушно выполняют приказы, а живые люди: уставшие, испуганные, желающие уцелеть любой ценой. Боевой дух солдат, их стойкость вряд ли вообще можно алгоритмизировать.
Боевые потери, отходы, недостаток боеприпасов и продовольствия, трудности с пополнением людьми и техникой - все это отрицательно влияло на моральное состояние войск. У некоторых возникало желание уйти поскорее за Волгу, вырваться из пекла", - был вынужден признать маршал Чуйков.
Ту же картину в критические моменты можно было наблюдать и в германской армии. Гитлеровским генералам не раз приходилось разъяснять вышестоящему начальству, что реальная ситуация на фронте резко отличается о той, которая была изображена на оперативных штабных картах: "…дивизии теперь уже не те, что в начале войны. Они большей частью состоят из переведенных из обоза солдат или из недостаточно подготовленных контингентов. Если раньше дивизии действовали на фронте от 4 до 6 км, то сейчас им приходится удерживать фронт шириной 20–25 км. О сплошном переднем крае обороны, который я вижу здесь на вашей карте, уже нет и речи. Мы давно ограничиваемся созданием временных оперативных групп на предполагаемых участках прорыва…"
Мы гордимся мужеством и стойкостью наших солдат, сумевших оказать ожесточенное сопротивление рвущемуся вперед врагу. Давайте же отдадим должное упорству германских солдат, чье положение с 1944 г. зачастую оказывалось зеркальным отражением того, что Красной Армии пришлось испытать раньше. (И еще раз склоним голову перед памятью наших дедов и прадедов, ценою огромных жертв сумевших сломить упорство вермахта.)
Уже упоминавшийся мной генерал-полковник Ганс Фриснер так оценивал свои силы, которыми ему предстояло сдерживать советское наступление в Карпатах:
"На отдельных участках фронта немецкие батальоны насчитывали всего лишь по 100–200 человек. На каждые 100 метров фронта приходилось в среднем по 3,5 человека. Для противотанковых пушек не имелось необходимых средств тяги. Особое беспокойство внушало положение с танками. 13-я танковая дивизия имела не больше чем по одному боеспособному танку типа T-IV и T-V. В 24-й танковой дивизии боеспособных танков не осталось вообще; весь ее парк насчитывал 7 бронетранспортеров. Самые боеспособные танковые дивизии имели по 8, а большинство других по 4–5 танков.
Тревожным признаком являлось и то, что новые танки, поступившие за последнее время с заводов, очень часто выходили из строя".
(Кстати, высокий процент заводского брака отмечали и наши фронтовики. К сожалению, это было неизбежно в тон ситуации, когда в тылу к станкам встали миллионы голодных женщин и подростков.)
Чтобы не допустить окончательного развала фронта немцам пришлось пойти на импровизацию: спешно составлять из разрозненных боевых, строительных и тыловых частей и подразделений так называемые боевые группы.
Мне довольно часто в литературе приходится встречаться с оценкой невысоких боевых качеств этих групп, с каким-то пренебрежительным отношением ко "всем этим не имеющим опыта поварам и канцеляристам, впервые взявшим в руки автомат".
Но, например, у маршала И.С. Конева сложилось иное мнение.
"В 1945 году возникли сводные боевые группы из остатков нескольких разбитых частей. Их чаще всего называли по имени командиров. Численность таких групп колебалась в зависимости оттого, на базе чего они были созданы: полка, бригады, дивизии. Иногда в них насчитывалось 500–700 человек, иногда и тысяча-полторы. Как правило, боевые группы дрались очень упорно. Возглавляли их опытные командиры, хорошо знавшие своих подчиненных.
Возникновение таких групп происходило, конечно, не от хорошей жизни, но сбрасывать их со счетов нам не приходилось".
Возможно, именно тот "естественный отбор" среди солдат, который проводила война, и являлся причиной высокой боеспособности боевых групп.
Германские генералы отмечали в своих мемуарах:
"Теперь главным фактором в борьбе стал сам человек, фронтовой солдат. Для обеспечения боеспособности войск мы прибегали к таким исключительным мерам, которых не отыщешь ни в одном уставе. В этих ведущихся без всяких правил тяжелых боях при отходе наиболее отличились те солдаты, которые не теряли голову в отчаянной обстановке и действовали самостоятельно и решительно ради выполнения общей задачи. Как и всегда в подобных случаях, все здесь строилось на личном примере тех людей, которые завоевывали доверие остальных своим поведением, а не воинским званием. Люди охотно подчинялись им, и при этом не играло никакой роли, к какому роду войск или части они принадлежали. Они сражались в составе мелких произведений, часто попадая в окружение и с боями вырываясь из него, ведя бои и днем и ночью, без пищи и сна, в нестерпимую жару и при огромном напряжении сил, которого требовали труднопроходимая местность и не имеющие переправ горные реки".
Меня всегда удивляло, почему наши тыловые коноводы, штабисты, портные и сапожники, брошенные на передовую, считаются полновесными солдатами, а германские охранники, заправщики и ремонтники, объединенные в боевые группы, всерьез не воспринимаются? Почему изборожденные морщинами, седоусые, пожилые советские бойцы, или четырнадцатилетние "сыны полков", красующиеся медалями "За отвагу", в нашем представлении являлись профессиональными воинами, а одно только упоминание о германском фольксштурме вызывает у нас скептическую усмешку? Как же, бесчеловечность фашистского режима, пославшего в окопы стариков и юнцов, которые разбегались от одного только вида советских танков!
Но на самом деле вплоть до последних часов войны остатки германской армии сражались яростно, нанося огромные потери советским войскам.
"Солдаты по-прежнему сдавались в плен только тогда, когда у них не было другого выхода. То же следует сказать и об офицерах. Но боевой порыв у них уже погас. Оставалась лишь мрачная, безнадежная решимость драться до тех пор, пока не будет получен приказ о капитуляции.
А в рядах фольксштурма в дни решающих боев за Берлин господствовало настроение, которое я бы охарактеризовал как истерическое самопожертвование. Эти защитники третьей империи, в том числе совсем еще мальчишки, видели в себе олицетворение последней надежды на чудо, которое вопреки всему в самый последний момент должно произойти".
А что касается чуда, по крайней мере - чудо-оружия, которое обеспечивало стойкость немецких ополченцев, у фольксштурма уже было - фаустпатрон.
"Это очень серьезное оружие. А метод его применения мы здесь наблюдали. Ожидая нашего прорыва в город, они заранее складывали фаустпатроны у окон на вторых этажах домов, главным образом выходивших на важные перекрестки. Таскать все время с собой фаустпатроны, отступать, перебегать с ними трудно. Но все эти окна, у которых были заготовлены фаустпатроны, были заранее известны солдатам той немецкой части, которая оборонялась в этих кварталах. Отступая, немцы забегали в эти дома на вторые этажи, находили у окон готовые фаустпатроны и стреляли по нашим ворвавшимся в город танкам. А танк, если он ворвался и идет по по улице без пехоты, сжечь, сидя наверху, на втором этаже, почти ничего не стоит… (…)
Особенно укреплялись угловые здания, позволявшие вести фланговый и косоприцельный огонь. Все это с точки зрения организации обороны было достаточно продумано. К том> же узлы обороны немцы насытили большим количеством фаустпатронов, которые в обстановке уличных боев оказались грозным противотанковым оружием. (…)
Во время Берлинской операции гитлеровцам удалось уничтожить и подбить 800 с лишним наших танков и самоходок. Причем основная часть этих потерь приходится на бои в самом городе. (…)
Особенно обильно были снабжены фаустпатронами батальоны фольксштурма, в которых преобладали пожилые люди и подростки..
Фаустпатрон - одно из тех средств, какие могут создать у физически не подготовленных и не обученных войне людей чувство психологической уверенности в том, что, лишь вчера став солдатами, они сегодня могут реально что-то сделать.
И надо сказать, что фаустники, как правило, дрались до конца и на этом последнем этапе проявляли значительно большую стойкость, чем выдавшие виды, но надломленные поражениями и многолетней усталостью немецкие солдаты".
Далеко не все фольксштурмовцы были стариками и детьми. Константин Симонов, в силу своих обязанностей военного корреспондента ездивший по фронтам, в конце войны сделал интересное наблюдение:
"ещё через несколько минут приводят пленного немецкого фельдфебеля. Он измазан, весь в копоти и земле, белобрысый, на вид лет тридцати пяти. Не знаю, толи фольксштурм, о котором в последнее время много разговоров, используют на других участках фронта, то ли фольксштурмисты не сдаются или не попадают в плен, но все пленные, которых я видел в предыдущие дни, были примерно того же самого среднего возраста, в котором бывали пленные немцы и раньше, в прежние годы войны. Я не видел среди них ни мальчиков, ни стариков. Правда, многие из них в очках; и бог их знает, может быть, среди них многие ограниченной годности, но, во всяком случае, ни детей, ни стариков из фольксштурма я пока что не видел".
Возможно, ответ на этот вопрос содержится в докладе подполковника Бальцера от 30 марта 1945 г. министру пропаганды Й. Геббельсу, в котором говорилось о том, что "теперь на запад эпизодически направляются в пешем строю лишь части фольксштурма, тогда как регулярные войска уходят на восток".
Не секрет, что фашисты прикрывались от союзников всякими частями "народных гренадеров" и "народных штурмовиков", а на Восточный фронт посылали все, что еще обладало высокой боеспособностью. Недаром в конце войны англо-американцы, в чей плен попали те части вермахта, которые сражались против Красной Армии, были вынуждены пересмотреть свой взгляд как на немцев, так и на советских союзников.
"На лужайках, на полянах, в лесах, едва покрытых нежной листвой, расположились лагери беглецов. В некоторых местах они занимали по нескольку квадратных километров. Над ними поднимались дымы костров и кухонь, стоял незатихающий гомон многих тысяч голосов. А новые колонны все вливались в эти тускло-зеленые муравейники. Солдаты были грязны, усталы, но нас поражал их откормленный вид, их молодость, выправка. По сравнению с тем второсортным военным материалом, с которым мы встречались в течение всей кампании в Западной Европе, солдаты и офицеры группы Буша были профессиональным войском. Перед нами проходила настоящая кадровая немецкая армия.
Только теперь английские офицеры отчетливо представляли себе, с какими войсками приходилось иметь дело их советским союзникам. Англичане с удивлением рассматривали Марширующих немцев. А ведь только одна группа Буша насчитывала полтора миллиона таких солдат и офицеров!"
Здесь важно не оказаться в плену очередных иллюзий. Во первых, дивизии "народных гренадеров" сражались и на Вое точном фронте, а во-вторых, оценка их боеспособности зачастую бывала необъективной, так как давалась в послевоенный период. Битые фашистские генералы списывали на них общие неудачи, а советские историографы преуменьшали упорство немецких ополченцев.
Но немцы были вынуждены сражаться хотя бы из чувства самосохранения.
Шестнадцатилетний авиационный помощник Дитер Борковский вспоминал о сцене, произошедшей в пригородной берлинской электричке 15 апреля 1945 г.: "Тут кто-то заорал, перекрывая шум: "Тихо!" Мы увидели невзрачного грязного солдата, на форме два железных креста и золотой Немецкий крест. На рукаве у него была нашивка с четырьмя маленькими металлическими танками, что означало, что он подбил 4 танка в ближнем бою. "Я хочу вам кое-что сказать, - кричал он, и в вагоне электрички наступила тишина. - Даже если вы не хотите слушать! Прекратите ныть! Мы должны выиграть эту войну, мы не должны терять мужества! Если победят другие - русские, поляки, французы, чехи и хоть на один процент сделают с нашим народом то, то мы шесть лет подряд творили с ними, то через несколько недель не останется в живых ни одного немца. Это говорит вам тот, кто шесть лет сам был в оккупированных странах!" В поезде стало так тихо, что было бы слышно, как упала шпилька".
Лично у меня нет сомнения в том, что этот солдат сражался до последнего дыхания. Сражался и поддерживал десятки других, павших духом. А сколько их было, этих "невзрачных грязных солдат", кавалеров крестов, годами сжигавших советские танки, являвшихся вдохновителями на дальнейшее сопротивление куда более результативными, чем истерические призывы Гитлера и Геббельса.
Германская армия сражалась упорно. Казалось бы, обладая подавляющим численным и техническим превосходством, сражаясь на одном фронте, согласовывая свои действия с союзниками, советские войска с начала 1944 г. должны были буквально смести вражескую оборону.