Предлагаемые читателям "Записки…" подготовлены на основе дневника, который я вел в 1970–1972 гг., находясь в Египте в качестве военного советника командира зенитно-артиллерийского полка. Все мои действия, рассуждения и оценки соответствуют реальностям тех лет. В свете сегодняшней информированности некоторые мои рассуждения покажутся наивными и упрощенными, но я не хочу ничего изменять в тексте, потому что не в силах изменить прошедшей жизни.
Содержание:
От автора 1
Часть первая - На Суэцком канале 2
Часть вторая - К югу от Суэца. (27 ноября 1970 года) 19
Послесловие 29
Вот что писали в те дни египетские газеты 30
Имеющиеся сокращения 31
Фотографии 31
Примечания 31
Василий Мурзинцев
Записки военного советника в Египте
Светлой памяти боевой подруги Любови Александровне Мурзинцевой посвящаю.
От автора
Знаю я, что дело наше свято.
Не к лицу нам горе горевать.
Но настанет час и мы, солдаты,
Это время будем вспоминать.
И тогда своим расскажем внукам
О друзьях, что пали здесь в песках,
И о том, как русская наука
Победила у арабов страх.
А еще мы скажем нашим внукам,
Чтоб любили бабушек своих,
Потому что с нами ту науку
Всю прошли и все сахих!
Предлагаемые читателям "Записки…" подготовлены на основе дневника, который я вел в 1970–1972 гг., находясь в Египте в качестве военного советника командира зенитно-артиллерийского полка. Заново перечитывая написанное более двадцати лет назад, я не только вспомнил и пережил былое, но увидел и по-новому оценил те события, в которых мне довелось участвовать. В основе своей все правильно. Но, положа руку на сердце, признаюсь, что очень хотелось кое-что исправить, что-то дополнить или вычеркнуть.
Не буду указывать те места "Записок…", которые я считаю слабыми или ошибочными. Они не носят принципиального характера. Думаю, что подобного рода исправления задним числом не улучшат содержания "Записок…", но лишат их того неуловимого аромата, которым всегда веет от первоисточника.
Все мои действия, рассуждения и оценки соответствуют реальностям тех лет. Да, я так думал, так говорил и был убежден в правильности своих слов и действий. В свете сегодняшней информированности некоторые мои рассуждения покажутся наивными и упрощенными, но я не хочу ничего изменять в тексте, потому что не в силах изменить прошедшей жизни.
"Записки…" начинаются без какого-либо пояснения предыстории описываемых событий. Между тем для лучшего понимания их это сделать необходимо.
До 30 мая 1970 года я проходил службу в Дальневосточном военном округе в должности командира зенитно-артиллерийского полка. До этого, в январе, я впервые в жизни отдыхал в санатории. Однажды меня пригласили к телефону. Звонили из отдела кадров военного округа. Так я узнал, что рассматривается вопрос о моей командировке "в одну из жарких стран". Я попытался узнать что-нибудь поконкретнее, но мне сказали: "Это не телефонный разговор". От меня хотели только одного: нет ли с моей стороны существенных препятствий или возражений. Если нет, то надо на неделю сократить отдых и возвратиться в часть.
Только при оформлении документов я узнал, что командировка намечается в Египет. На военном совете армии меня снова спросили о моем отношении к службе в Египет. Что я мог ответить?
Сегодня не все мне поверят, что еще в школьные годы я хотел быть военным. Вероятно, это желание возникло под влиянием рассказов отца. Он в юные годы вступил в партизанский отряд и участвовал в боях с колчаковцами. Вслед за мной воинской службе посвятили себя два моих младших брата. Сейчас они оба полковники.
В годы войны у меня было стремление попасть на фронт. Поэтому, узнав о появлении у нас на Алтае 4-й Московской социальной артиллерийской школы, я поступил туда. Но оказалось, что школа готовит к поступлению в военное училище и только после окончания его можно было попасть на фронт. Хотя мы носили военную форму, даже погоны, мы не были военнослужащими. Школа относилась к Наркомпросу. Было это в 1943 году. Аттестат зрелости, только что введенный, я получил в Москве в июне 1945 года. После окончания училища началась обычная офицерская служба в разных округах и гарнизонах от реки Одер на западе до озера Ханка на востоке.
Не писал я рапортов с просьбой направить меня в какую-нибудь горячую точку. В те годы на границе с Китаем обстановка была очень напряженной. Доходило до вооруженных столкновений и разного рода нарушений. Работы у командира полка в этих условиях было невпроворот. Впервые за двадцать лет службы у меня был хорошо устроен быт. Приличная квартира в центре города Благовещенска, жена работает в поликлинике, сын учится в десятом классе. А тут предлагают поменять Дальний Восток на Ближний. И все благополучие летит кувырком. Для военного человека это не могло быть серьезной причиной отказа от ответственного задания. Главным было то, что я был убежден тогда и убежден сегодня в правильности политики помощи Египту, в том числе и военной. Не всегда она правильно проводилась в некоторых деталях, но это уже другая тема.
Короче говоря, 2 июня рано утром с группой товарищей и туристами из Магадана я был в Шереметьево. Утро выдалось прохладным, и мы натянули на себя непривычные гражданские плащи. В карманах у нас лежали заграничные паспорта.
В утробе ИЛ-18 разместились кому как удобнее. Самолет, видимо, простоял в аэропорту всю ночь. В салоне было свежо. Я занял место у иллюминатора и уселся, не снимая плаща. Маршрут наш пролегал через Крым, Турцию, остров Кипр на Александрию. Конечный пункт международный аэропорт восточнее Каира. До Крыма под самолетом была сплошная облачность и только над Крымом она исчезла. Но сохранилась дымка, размывшая побережье нашего Причерноморья. Турция была видна лучше, но, кроме гор, ничего не запомнилось. Зато остров Кипр и Средиземное море поразили яркостью красок. Голубое небо слилось с голубым морем. Горизонт исчез. Внизу зеленый остров в обрамлении белой рамки прибоя. Маленькие кораблики оставляют за кормой длинный белый след. На горизонте появился африканский берег. Ярко-желтый песок, белая ломаная линия прибоя и различного оттенка морская вода. От светло-голубого до темно-зеленого.
Неожиданно в иллюминаторе я увидел пару истребителей. Зашли они с хвоста. Четко вижу на фюзеляжах звезды Давида. Некоторое время самолеты Израиля идут рядом с ИЛ-18, затем отваливают и скрываются где-то внизу.
Пока я наблюдал за истребителями, наш самолет заметно снизился и сбавил скорость. Летим над границей зеленой зоны дельты Нила, справа пустыня. Но вот и посадка. Перешагнул порог салона. Ощущение такое, словно меня сунули в раскаленную духовку. На ступеньках трапа снимаю плащ, а с первыми шагами по египетской земле освобождаюсь от пиджака и расслабляю галстук. Спешим под крышу аэропорта. Нас никто не встретил. Тычемся, как слепые котята, по углам. То разбредемся, то снова толпимся, на зная что делать. Кто-то из наших на весьма слабом английском начинает выяснять у арабов порядок оформления документов. Нам выдают карточки с образцами заполнения на английском языке. Латинскими буквами записываю фамилию, имя, отчество. Остальное копирую у товарища, с которым даже не познакомился. Когда мы уже все оформили и прошли таможенный досмотр, появился наш представитель с переводчиком. Извинились за опоздание и пригласили в автобус.
Приехали мы в офис - так назывался штаб главного военного советника и командующего нашими войсками в Египте. Там нас расписали по родам войск и определили место жительства. Мне и подполковнику Геннадию Яворскому, тоже зенитчику, отвели комнаты в десятиэтажном здании в Олимпийской деревне. "Мединат Наср" - или "Городок Победы" - так назвали египтяне комплекс зданий, построенных для участников Олимпийских игр, сорванных нападением Израиля и возникшими в связи с этим трудностями в Египте.
Первые дни мы чувствовали себя неуютно. Казалось, что мы здесь не очень нужны. Возникали проблемы, которые самостоятельно решить нам было невозможно. Например, Г. Яворский и я целую неделю не могли переодеться в форму египетской армии. Каждый день мы на попутных машинах выезжали в "Гкдаи", так называлось место нахождения старшего советника по ПВО и где было очень много наших советников. Все попытки выяснить, где и как можно получить обмундирование, встречались вопросом: "Вы, что, маленькие? Езжайте на склад и переобмундировывайтесь". Но где и как искать этот склад в огромном городе? На чем ехать, как объясняться? Документов у нас никаких. Даже заграничный паспорт изъяли в офисе. За это же время не могли выяснить, где находятся наши полки. После недавних налетов и связанных с ними потерь, а также с появлением новых формирований была произведена перегруппировка средств ПВО, и "наши" "потерялись". Никто не знал, куда нас направить. Через неделю все как-то выяснилось и утряслось. Мы выехали на фронт. Так началась моя служба в армии Египта.
Часть первая
На Суэцком канале
Глава 1
Мистер Усэма и другие
10 июня 1970 года часов в 9 утра мы выехали из Каира на двух машинах в штаб 3-й полевой армии.
Впереди на "Волге" ехали генерал П. Просвиркин и начальник ПВО сухопутных войск бригадир Хельми с манерами и видом учителя. С ними находился переводчик, молодой парень с усиками под араба, но рыжеватого цвета мой тезка, "мистер Василий". Следом на ГАЗ-69 ехали подполковник Геннадий Яворский и я. Часа через два без происшествий и остановок прибыли в штаб, где нас встретил полковник Адам Седлецкий и его шеф, бригадный генерал. Здесь уже были советники и командиры других частей.
С интересом я ждал мистера Усэму, будущего моего подшефного или, как здесь говорят, подсоветного.
Но вместо него приехал начальник штаба накиб Рэфорд, молодой, но уже полный, скорее округлый человек со спокойными глазами, в которых замечалось не то любопытство, не то настороженность.
После длительного ожидания и обмена любезностями, атрибутом которых явился непременно крепко заваренный чай и прохладительные напитки ("кока-кола", "сико"), и короткого совещания мы разъехались по местам.
Впервые я увидел столь бесплодную землю. Справа и слева по шоссе от горизонта до горизонта ни деревца, ни зеленой травинки. Лишь кое-где, чаще почему-то у самой дороги, растут зелено-серые колючки, напоминающие наши степные перекати-поле.
Но это не та пустыня с песчаными барханами, что можно увидеть из окна вагона от Аральского моря до Ташкента.
Прежде всего бросается в глаза обилие гравия. Трудно даже определить песок ли с гравием или гравий с песком покрыли огромные пространства Аравийской пустыни.
Вся страна представляется карьером по добыче гравия. Пожалуй., слово "добыча" не соответствует нашему представлению. Просто гравий можно брать в любом месте, за исключением узкой долины Нила и его дельты.
Огромные площади, так и хочется сказать поля, ровно засыпаны гравием и утрамбованы ветрами, кучки и кучи, бог весть когда и кем насыпанные в беспорядке по обе стороны дороги, холмы и наконец настоящие горы строительного материала высотой 300–500 метров. И все это темно-желтого цвета, порой с коричневым оттенком.
Чем ближе к Суэцу, тем больше признаков войны: группы солдат бродят по пустыне, много военных грузовиков, чаще пустых, движется в обоих направлениях, в большинстве своем они советского производства.
Немало и легковых машин самых разных типов, собранных, кажется, со всего света.
В окопах. замаскированы машины, танки.
На отдельных участках шоссе работают катки. Укатывают свежий слой асфальта. Тут же нагромождены бочки с асфальтом, дымят печи.
Проезжаем контрольно-пропускной пункт. Контролеры пропускают нас беспрепятственно.
Рядом с КПП большое двухэтажное здание, мечеть, магазин с прохладительными напитками (это запоминается прежде всего), заправочная станция. Вокруг строений несколько пальм. Живым забором растут запыленные кактусы, с мясистыми, как лепешки, листьями. Все это покрыто слоем желтой пыли.
После КПП машины набирают скорость, и снова черная лента асфальта и однообразие пустыни.
На 109-м километре подъезжаем ко второму КПП и поворачиваем налево. Проезжаем небольшой тоннель под железной дорогой Каир Суэц и сразу же вижу: машины в окопах, а за ними стволы пушек. Это одна из батарей полка. Метрах в трехстах от батареи находится Командный пункт полка.
Машина остановилась. Я вышел и увидел ступеньки, ведущие вниз, под маскировочную сеть. Под ней оказался небольшой дворик почти квадратной формы. Дворик ограничивался тремя отвесными стенками. Прямо передо мной темнел вход в убежище - мэльгу, справа узкая щель прохода на КП к соседней мэльге, слева - обитые жестью кабины. В одной душ, в другой - туалет. Над кабинами возвышался большой металлический бак с водой. Накиб Рэфад вежливо тронул меня за руку и молча показал на темневший вход.
Я также молча кивнул и, пригнувшись, вошел в мэльгу.
Под переносной электролампочкой, прикрепленной к потолку, сидел широкоплечий, плотный, среднего роста араб. При моем появлении он поднял голову и встал, через стол протянул руку, улыбаясь, сказал по-русски:
- Здравствуйте, я мистер Усэма.
Пожимая руку мистера Усэмы, я ответил заранее выученным арабским приветствием:
- Ас салям алейкум! Мир вам.
Подготовленный в штабе, тут же представился: "Мистер Василий", хотя и странно было так называться. Но моя длинная фамилия и русскому не сразу запоминается, не говоря о том, что ее довольно трудно произносить. Так я стал мистером Василием на два длинных года.
Указав мне на низкое, широкое кресло с ватным сидением и спинкой, мистер Усэма снова по-русски сказал: "Садитесь" и удобно устроился в своем кресле.
Продолжая приветливо улыбаться, мистер Усэма, разделяя каждое слово, спросил:
- Шай? Кофе? Кока-кола?
Я выбрал чай.
Мистер Усэма что-то крикнул, и скоро солдат на подносе принес чай, крепкий до горечи и сладкий до приторности. Обычно я пью чай довольно быстро, конечно, в зависимости от его температуры. Здесь же, подражая своим новым друзьям, пил маленькими глотками и после каждого глотка ставил стакан на стол.
- Как здоровье, мистер Василий? - почти без акцента спросил мистер Усэма.
- Хорошо, - ответил я, - спасибо.
- Карашо, - повторил он и спросил, - Как дела?
- Хорошо, - снова ответил я.
- Карашо. Мадам твой Каир? Как ей здоровье?
Эти фразы мистер Усэма произнес сильно растягивая и с некоторым затруднением. Видимо, запас русских слов иссякал.
Воспользовавшись паузой, я начал задавать ему эти же вопросы и в той же последовательности.
Мистер Усэма на каждый вопрос отвечал:
- Карашо, карашо.
На этом наша беседа закончилась, мы смотрели друг на друга и вежливо улыбались. Глядя на нас, улыбались и присутствовавшие офицеры.
Хотя беседа была коротенькой, она растянулась часа на два. К мистеру Усэма постоянно входили и обращались офицеры, солдаты, сержанты. Входившие офицеры после приветствия протягивали в знак уважения своему командиру руку и тот, слегка поднимаясь, пожимал ее, после чего прибывший протягивал руку остальным, в том числе и мне. После кивка командира офицер садился, и солдат на подносе приносил ему чай. Часто звонил телефон и тогда мистер Усэма долго говорил что-то недовольным голосом, почти не слушая невидимого собеседника. В такие минуты я с любопытством осматривал мэльгу.
Убежище, мэльга, имеет вид эллиптической трубы со срезанной нижней частью, составленной из металлических секций высотой два метра. Очень похоже на проход, который ставят в цирке на арене, когда выпускают львов и тигров. Сверху мэльга покрыта мешковиной и обложена небольшими мешками с песком. Вполне надежное убежище от 100-килограммовых бомб, если не будет прямого попадания.
Внутри нижняя часть мэльги зацементирована и покрыта коврами из грубой желтоватой, вероятно, верблюжьей шерсти. У задней стенки стоит широкая металлическая койка командира полка, перед ней кресло и складной стол, за которым сидит мистер Усэма. Перед ним письменный прибор с медным орлом - гербом ОАР. Только из-за герба прибор стоит на столе - чернильницы пусты. По правую руку на углу стола настольный календарь, по левую руку в подставке Коран в зеленой цвет ислама обложке с золотым тиснением. Правее стола - металлическая тумбочка с радиоприемником и телефоном. Перед столом небольшой деревянный столик с черной лакированной крышкой и изображенной на ней танцовщицей. На него мы ставим свои стаканы. Еще одно кресло, на котором сижу я, и стулья для офицеров. У входа - питьевой бачок, который используется для мытья рук и губ после приема пищи. В проходе стоят два больших аккумулятора для питания переносной лампы над столом мистера Усэмы.
Как я впоследствии убедился, оборудование мэльги является типичным, а детали интерьера зависят скорее от вкуса хозяина, чем от оборудования да от количества жильцов. Офицеры живут по 3–4 человека в мэльге, солдаты - по отделениям.
Для солдат, конечно, кроватей не ставят. Постелью им служат два одеяла, одно из которых стелется на песок, другим укрываются. Простыни офицеры приобретают за свой счет, солдаты обходятся без простыней.
Пытаюсь вслушаться в разговор офицеров, но все слова сливаются, тем более, что говорят сразу два-три, а то и больше человек.
Рассматриваю офицеров. Все молодые, не старше 30 лет. Плотные, обмундирование чистое, лица приветливые, смуглые. Только один почему-то без усиков, наверное, оригинал. У остальных над губой тоненькие, тщательно подбритые, как шнурок с бантиком посредине, усы.
Из задумчивости меня вывел голос мистера Усэмы:
- Мистер Басили, кушать?
У меня уже давно сосало под ложечкой, но я смирился с мыслью, что останусь без обеда, поэтому радостно закивал головой. Офицеры вышли. Мы смотрели друг на друга и вежливо улыбались. Наконец мистер Усэма решился:
- Мистер Басили, понимай ви… э, э, - нет, ви понимаете не… э, э, э, - мистер Усэма смущенно развел руками. Я сделал то же самое и продолжал улыбаться.
И в последующие дни я улыбался. Это была единственная возможность показать, что я не глухой и не слепой. Не знаю, как выглядит моя улыбка, думаю, что не очень умно. Зато впоследствии узнал, что меня считают очень вежливым человеком. Как говорится, нет худа без добра.