* * *
Почти ежедневно Анатолий Николаевич мысленно успевал побывать в военных округах на западе и на востоке, в южных армиях и на флотах, и уж конечно в Киевском Особом военном округе, напоминающем о себе настойчиво и тревожно. Начавшаяся с февраля интенсивная переброска немецких войск к советской границе дополнялась еще и подозрительной активностью их военной разведки. Агентура, в основном проникшая к нам из-за кордона, занималась не только сбором военной, экономической информации. Обобщенные показания арестованных агентов выявили необычайный интерес абвера к западным военным округам страны. Враг пристально выявлял обстановку в обширной приграничной полосе, спешно обновлял штабные карты, уточняя сельские дороги, мосты на малых реках - их надежность и проходимость, топи и болота, обширные лесные поляны - для вероятной посадки самолетов. Это было уже похоже на практическую цель.
Именно об этом сейчас докладывал Михееву старший батальонный комиссар Пригода - заместитель начальника оперативного отделения управления, только что вернувшийся из командировки с Украины.
Михеев достал из сейфа и развернул во весь стол карту, на которой аккуратными условными треугольничками, кружочками - черными, красными, синими и зелеными - были обозначены разведывательные и учебные центры абвера, в основном в Польше, а на советской территории - ликвидированные очаги вражеской разведки, активные гнезда оуновского подполья, расчеркнутые стрелками связей, пересекающими кое-где целые области.
Не случайно Михеев командировал в западные военные округа руководящих сотрудников из аппарата управления с заданием разобраться на месте в оперативных делах и обстановке, в целенаправленности чекистской работы и контактах особых отделов с политорганами частей и соединений.
Пригода докладывал:
- Активность абвера возросла. У него больше стало центров армейской разведки, каналов их связей и попыток проникновения через границу, учебных подразделений, в которые вербуют кадры оуновцев, - водил указательным пальцем по карте Михаил Степанович, как бы подчеркивая этим важность сказанного. - За оуновцев надо браться основательно, - сказал он убежденно. - Немцы делают на них серьезную ставку. И украинские националисты угодливо сотрудничают с абвером, поставляют кадры для разведшкол, помогают в переброске агентов, диверсантов. Необходимо глубже знать оуновскую сеть изнутри. Работы уймища, боюсь, что справиться с ней двоим сотрудникам в особом отделе округа - непосильная задача…
Михеев внимательно слушал Пригоду, легонько кивал, соглашался с выводами. Спросил:
- Какие же у вас предложения?
- По-моему, - кашлянув, ответил тот, - необходимость создания нового контрразведывательного отделения настолько ясна, что не требует обсуждения…
- Ясна? Так и говори: "Считаю, надо…" или "Необходимо то-то", - взмахнул широкой ладонью Михеев. - А то дипломатничаешь: "Вопрос настолько прост, что не требует ответа". Мы не на посольском приеме. Понятно?
- Куда понятнее, - сразу откликнулся Пригода, добрея лицом. - Считаю, надо разработать штат нового отделения. С финансами вот только как?
- Готовьте проект приказа, - сказал Михеев. - Что касается финансов, то уже заручился кое-какой поддержкой, а пока, чтобы не терять времени, обойдемся за счет наличных штатных единиц.
Он сложил карту и положил ее в сейф. Присаживаясь к столу, спросил:
- Кого из киевского аппарата вы можете рекомендовать начальником отделения?
- Вполне подойдет старший оперуполномоченный Грачев.
- Грачев, говорите? - задумался Анатолий Николаевич. - Пожалуй… Крепкий мужчина, цепкого ума, похвальной оперативности. Ворчун, правда. Только, думаю, он полезнее будет на посту заместителя. Понимаете почему?
- У заместителя работы больше, - отшутился Пригода.
- И то верно, - поправил упавшую прядь волос Михеев. - На нем будет руководство разведывательной работой в особых отделах армий округа. Думаю, Грачев самая подходящая кандидатура для этого. Тем более опыт уже имеет…
Только теперь Михаил Степанович понял замысел начальника управления во всей полноте. И подумал о том, как это он упустил такое активное звено, действующее непосредственно в приграничной зоне, как особисты армий округа. Им сподручнее работать на месте. И не только выявлять врага, но и проникать в сеть абвера, в его учебные центры.
- Заманчивые перспективы, - заключил Пригода.
Но Михеев выразил неудовлетворение:
- Хвастаться нечем.
Пригода не понял его.
- По хвостам бьем. А нам надо опережать события. Предложений не вижу с мест, продуманной инициативы. Ярунчиков на этот счет не высказывал соображений?
- Нет, разговора не было.
Михеев задумался, постукивая карандашом по столу. Пригода воспользовался паузой, продолжал докладывать:
- Кое-где в штабах неверно понята наша реорганизация, передача особых отделов из подчинения НКВД в Наркомат обороны. Командование частей поручает контрразведчикам всякого рода расследования, вплоть до включения в комиссии по ревизии складов.
- Этого еще не хватало, портянки считать! - изумленно произнес Михеев; в его голосе было и удивление, и недовольство. - Неужели трудно понять, что у контрразведчиков задачи государственной важности! Необходимо срочно разъяснить. Тут, наверное, без наркома и начальника Главного политического управления не обойтись. Кстати, какие отношения и контакты у особистов с политорганами?
Доставая из папки два скрепленных листа, Пригода стал рассказывать, казалось, вовсе не о том, о чем спросил Михеев:
- Отмечается повышенная бдительность красноармейцев. Известно, националисты используют любой подходящий случай для обработки населения, даже военных пытаются вербовать, склоняют к измене Родине. Воины, понятно, наслышаны об этом и, чуть что подозрительное, вмешиваются, да так рьяно, что порой без кулаков не обходится. В стрелковой дивизии шестой армии подо Львовом, в которой я был, красноармейцы здорово избили "националиста" и приволокли его к комиссару. Оказалось, схваченный всего-навсего болтун. Говорят, это не первый такой случай, потому политуправление округа циркулярно разослало специальное письмо. - Пригода положил перед Михеевым этот документ.
Анатолий Николаевич бегло прочитал начало, где разъяснялась активизация империалистических происков, требующая повышения бдительности, а политработникам предлагалось вести воспитательную работу, чтобы предотвращать недостойные для советских воинов поступки - самосуд, а также подозрительность, граничащую со шпиономанией.
Взяв красный карандаш, Михеев подчеркнул строки в письме, где говорилось об укреплении связи политорганов с особыми отделами. И некоторое время сидел молча. Слишком важный вопрос содержали подчеркнутые строки. Как раз то, на что постоянно обращал внимание особистов Михеев. Ему захотелось, чтобы такое письмо появилось и во всех остальных округах.
- Надо понимать, нет нужного контакта, - сказал Михеев. - Еще мало сотрудники общаются с политруками. А кто, как не те, лучше знает людей. Зачем же особистам игнорировать таких верных помощников? В результате оперработники распыляют свои силы на разбирательства всякого рода недовольств, вызванных какой-нибудь хозяйственной неразворотливостью, а то и головотяпством, что совсем не наше дело. А ведь это отвлекает внимание от борьбы с настоящим врагом.
- Да, случается, что в поломке танка мы склонны видеть вредительство, - подтвердил Пригода.
- Освобождаться нужно от таких работников немедленно с формулировкой "за отсутствием данных для чекистской работы". А как же вы думаете? - Он словно бы обратился ко всем армейским контрразведчикам.
Пригода предложил:
- Это письмо надо бы размножить и разослать опер-составу во все округа.
- Нет, подготовим свое циркулярное письмо. А об этом доложу в Главном политуправлении как об очень своевременном документе, попрошу заострить внимание на укреплении связей штабов с особыми отделами во всех военных округах Красной Армии. - Михеев убрал в ящик привезенный из политуправления КОВО документ. - Письменный отчет по командировке представьте завтра утром. По Белоруссии данные уже у меня. Картина почти одинаковая. Буду готовить доклад Наркому обороны. Внесем ясность и в характер обязанностей особистов перед командованием.
Пригода снова открыл папку.
- Ну что там у вас еще? - настороженно спросил Михеев.
- Рапорт написал… Прошу направить меня на периферию. Хотелось бы попасть на Украину, - протянул Пригода начальнику листок.
- Рапорт? - сильно удивился Михеев, прочитал его и резко отодвинул. - Да вы что?
Холодная неуступчивость обозначилась в темных глазах Михаила Степановича. Он стоял вполоборота к столу, и Михеев, глядя на замолчавшего старшего батальонного комиссара, на его резко очерченный профиль - высокий, с глубокими залысинами лоб, орлиный нос, тугой подбородок, сказал резко:
- Вы ястребом не смотрите, не отпущу! Видите ли, на Украину ему захотелось! А здесь что, чиновничья служба? Я сам, может, мосты строить хочу!
- Я хотел сказать, что мне больше по душе практическая работа.
- Что к чему: каша к молоку, лес к топору, шея к кулаку, - вспомнилась Михееву давнишняя поговорка; он произнес ее мягко, уступчиво, продолжая: - Желание работать в частях, в сложной обстановке - похвально. И у вас это стремление, я знаю, не ново. Вы ведь разок уже подавали подобный рапорт.
Михаил Степанович согласно кивнул.
- Мне также известно, что на финском фронте в позапрошлом году вы действовали как рядовой разведчик: ползали за передний край, ходили в атаку, доставляли боеприпасы. Верно меня информировали чекисты-фронтовики?
Придя на работу в органы контрразведки после окончания Ленинградского военно-политического училища имени Ф. Энгельса, Пригода около года проработал в НКВД СССР, а во время войны с белофиннами ушел на фронт начальником особого отдела стрелковой дивизии.
- А вы не скромничайте, поподробнее расскажите, - нетерпеливо потребовал Михеев.
- Одно время, помню, житья не было от лыжного отряда белофиннов, - усмехнулся Пригода. - То заминируют дорогу, то связь порушат, то кого-то подстрелят… Под носом шныряли. Диверсионная группа! Так это же, думаю, моя кровная обязанность заняться ею.
- Ну это вы сейчас придумали. Сознавайтесь, кровь взыграла, не усидел, в драку полез.
- Полез, - признался Михаил Степанович. - Взял десятка два хороших лыжников из роты пограничников - они подчинялись мне - и устроил засады. Пришли, долгожданные, и, конечно, - он указательным пальцем черкнул в воздухе крест, - не ушли. Между прочим, лыжники-диверсанты оказались полицейскими и жандармами. Тут уж считайте как хотите, а не случайно меня против них потянуло…
- А боеприпасы доставляли попавшим в окружение?
- Было такое, - признал Пригода. - Считал долгом контрразведчика находиться там, где самая сложная обстановка.
Лишь теперь Михеев спросил о том, ради чего затеял весь этот разговор.
- Какое у вас, Михаил Степанович, сложилось мнение о работе особых отделов в боевых условиях?
Задумываться Пригоде не нужно было. После возвращения с фронта он изложил свое мнение в рапорте руководству особого отдела НКВД СССР, где подчеркнул, что контрразведчики вросли в армейские части и соединения, что их деятельность жизненно необходима и чем активнее сотрудники особого отдела опираются на помощь политорганов и командования, тем успешнее они работают.
Так он и сказал сейчас Михееву, добавив:
- Что же касается поведения особистов в условиях боя, то они, если понадобится, должны суметь стать и боевыми командирами, и бесстрашными политработниками.
- Согласен, Михаил Степанович, целиком согласен, - буквально вырвалось у Михеева. Он был удовлетворен тем, что подтверждалось его собственное представление о роли чекиста в бою. Потому и обязывал всех заниматься боевой подготовкой "неотложно и всерьез!".
- А как же мой рапорт? - напомнил Пригода.
Михеев недолго думал, придвинул к себе лист, исписанный закорючистым почерком. Еще раз внимательно прочитал рапорт, а рука привычно потянулась за красным, остро заточенным карандашом.
- Поедете во Львов, в шестую армию, заместителем начальника особого отдела, - сказал наконец он и аккуратно вывел в левом уголке листа это свое решение. Пояснил: - На острейший участок отпускаю. Да ведь вы и сами знаете.
- Знаю!.. - твердо произнес Пригода. - Впору хоть сейчас вылететь туда.
- А вы и не тяните, - посоветовал Михеев. - Передайте дела начальнику отделения и послезавтра утром вылетайте.
Глава 3
Дмитрий Дмитриевич Плетнев относился к редкой категории людей, в которых странным образом уживались две совершенно противоположные натуры. Непоседливый, порывистый, порой даже взрывной и резкий, он становился неузнаваемым, когда садился за оперативные документы, мог проработать неотрывно весь день, а то и ночь, не напомни ему кто-нибудь, что пора поесть и отдохнуть, но и тогда он, не поднимая головы, поморщится, отмахнется рукой, неразборчиво пробормочет: "Сейчас, сейчас, погодите…" И продолжит свое занятие.
Плетнев считался в отделе одним из самых опытных чекистов. Он начинал помощником оперуполномоченного ОГПУ в двадцатые годы у себя на родине, в городе Ош, что в Киргизии, где успел постоять грудью за Советскую власть в разгар борьбы с басмачами. Тогда он едва не погиб, схваченный всадниками юзбаши Кытанбека при выполнении оперативного задания, но сумел бежать из-под замка и охраны: помог старый киргиз Исмаил из кишлака Коджар. И теперь, когда случалось ему встретить казаха или киргиза, сиял весь и наговориться не мог на их родном языке.
В любом оперативном деле Плетнев, не проявляя внешней спешки, перевоплощаясь в человека исключительного спокойствия и выдержки, без шума и суеты привлекал нужные источники информации, брал под контроль все, что мало-мальски и даже косвенно могло иметь причастность к разрешаемой контрразведывательной задаче со многими неизвестными, по принципам набирая ту фактуру, из которой он кропотливо выцеживал заслуживающие внимания факты.
Не прошло и двух суток с того момента, как Плетнев подключился к работе по группе "Выдвиженцы", а он с помощью оперуполномоченного Ништы успел закончить подготовительную работу, перелистав столько бумаг, что и сам бы затруднился ответить, сколько их прошло через его руки. Тут были и указания Наркомата обороны, и приказы командующего округом за последние три месяца, и переписка с частями округа..
Казалось, что можно было найти в этих бумагах? Какая фраза в указаниях НКО военному округу могла сослужить пользу в разоблачении агента иностранной разведки? Но Плетнев знал, что искал. В распоряжениях из Москвы имелись куда более важные сведения, чем те, которые переданы агентом "673" в радиошифровке. Следовало полагать, что шпион не имел к ним доступа. При этом появлялась уверенность, что утечки сведений раньше не было. Лица, ознакомленные с документами центрального аппарата, значились пофамильно на каждом из них, что подтверждалось подписью и датой.
На документах, датированных началом апреля, появились новые фамилии: майора Мохова, капитана Есипенко, старшего лейтенанта Рублевского, капитана Кукина. Читая приказы командующего округом, Плетнев снова встретил эти фамилии, и ему стало ясно, что все четверо командиров недавно переведены работать в штаб округа из 5, 6 и 12-й армий. В переписке с частями и соединениями Плетнев нашел и четыре распоряжения, подписанные начальником штаба КОВО генерал-лейтенантом Пуркаевым, в которых предлагалось подобрать по одному кандидату в армиях для использования в оперативном и разведывательном отделах штаба округа.
Майор Мохов и капитан Есипенко сразу же выпали из поля зрения Плетнева. Они работали в разведотделе и к документу о передислокации отношения не имели. Оставались Рублевский и Кукин, получившие назначение в оперативный отдел. На этих лицах и сосредоточил внимание Дмитрий Дмитриевич.
Тридцатидвухлетний капитан Кукин, член ВКП(б), сибиряк, родом из Нарыма Томской области, вел род от таежных охотников и не без гордости в автобиографии причислял к ним себя, хотя с восемнадцати лет служил в армии, окончил командную школу РККА. Во время боев с белофиннами, являясь начальником штаба отдельного лыжного батальона, проявил храбрость - награжден медалью "За отвагу". В 12-й армии КОВО с января прошлого года, работал в штабе дивизии. По службе характеризуется положительно. Женат, имеет двоих детей.
Прочитав справку о Кукине, Плетнев погладил колючий подбородок, с улыбкой качнул головой, видать, этот капитан ему понравился, и стал знакомиться с данными о Рублевском.
Старшему лейтенанту Рублевскому шел двадцать шестой год, он был беспартийным, родился на Украине, в Тернополе, в семье служащего. Отец с матерью погибли в конце первой мировой войны, а где и при каких обстоятельствах - Рублевский не указал. Воспитывался у тетки, закончил девятилетку, но дальше учиться не стал: тетка умерла, и он поступил в фотографию учеником ретушера, освоил фотодело, но пришло время идти служить в армию. Его зачислили писарем, а использовали по редкой специальности - фотографом. Службу закончил отделенным командиром с треугольничками в петлицах - учил своему ремеслу группу красноармейцев.
"Пришло время увольняться, - писал в автобиографии Рублевский, - а ехать было некуда и не к кому. Я полюбил военную службу и подал рапорт с просьбой направить учиться на среднего командира РККА. Закончил Киевское артиллерийское училище. С 1938 года прохожу службу в частях КОВО".
Прервав чтение, Плетнев сказал Ниште:
- Надо проверить место рождения Рублевского, кто были его родители, действительно ли погибли. Тут неясно что-то. - И он снова углубился в справку, прослеживая этапы жизни Рублевского, в которой бесспорной была лишь служба в армии. Почему-то он ничего не написал про обстоятельства гибели родителей, связывая их потерю с таким событием, как первая мировая война. О себе, однако, сделал довольно чувствительное уточнение: "ехать было некуда и не к кому", "полюбил военную службу", вроде бы постарался подчеркнуть свое круглое сиротство. Что же, бывает… Надо понимать, если бы не смерть тетки, он бы продолжал учиться. Выходит, в достатке жили. Значит, после тетки что-то осталось. Почему же тогда, отслужив, "вернуться было некуда"? Да и специальность денежную имел…
Плетнев сидел, обхватив голову ладонями, чувствуя потерю ясности мышления, понял, что сильно устал, необходимо прерваться, выйти на свежий воздух.
- Петр Лукич! В штаб больше не ходи, - сказал он Ниште. - Я сам продолжу. Сейчас же поезжай в Тернополь и найди в архиве подтверждение того, что Рублевский действительно там родился шестого октября пятнадцатого года. Если не окажется такой записи, просмотри архивные книги учета сплошняком за четырнадцатый и шестнадцатый годы. В таком случае обратись там к начальнику управления НКГБ, тебе дадут в помощь сотрудника, мы созвонимся и договоримся. В книге записей о рождении указываются данные о родителях. Все выпиши.
- Ясно, еду, - поднялся Ништа, - попробую и фотографию установить, в которой работал Рублевский.