Когда стрелка секундомера отсчитала пятую минуту, капитан Косых разобрал наконец, что перестраивающиеся впереди неприятельские соединения составлены из устаревших бомбардировщиков Хеншель-123. Они летели впереди и выше СБД. Косых решил, что они пойдут над колоннами эскадры параллельным курсом. Благодаря разности скоростей ОБД обгонят противника. Обгон этот произойдет гораздо медленней, чем если бы враги сошлись на пересекающих курсах. Этого времени идущим выше самолетам будет достаточно для того, чтобы с большою вероятностью попадания использовать запасы мелких бомб.
Предположение капитана Косых было отчасти верно. Бомбардировщики Хеншель-123 действительно должны были дождем мелких бомб - весом от двухсот пятидесяти граммов до одного килограмма - засыпать колонны большевиков. Разрыв бомбы во много раз действительнее пулеметного и пушечного попадания.
Избавить эскадру от этого врага могла надвигающаяся темнота. Проектируясь на темную землю, СБД будут почти не видны сверху. Если флагману удастся искусным маневрированием уйти с курса Хеншелей, их работа будет сильно затруднена.
И действительно, прежде чем упали первые бомбы немцев, в наушниках Косых уже прозвучал вызов Дорохова. Предупреждая свои части о появлении бомбардировщиков, он приказывал непрестанно менять курс. Обстановка позволяла, кроме того, несколько разредить строй. Было мало вероятия, что истребители немцев повторят атаку, - этому мешало скопление над эскадрой их собственных машин. А к тому времени, как Хеншели останутся за хвостом главных сил Дорохова, будет уже совсем темно.
Роль германских истребителей на сегодня сыграна. Сыграна достаточно неудачно.
За бомбардировщиками Хеншель Косых с трудом различил еще многочисленные силуэты больших самолетов. Это были монопланы Юнкерс-90. Он полагал, что Юнкерсы должны будут продолжить работу Хеншелей по бомбардировке эскадры. Но на плечи Юнкерсов была возложена совершенно другая задача. Об этом догадался более осведомленный в секретах противника Дорохов.
Летя плотным строем, Юнкерсы должны были сблизиться с противником на расстояние, какое допустит его огонь, но не превышающее двести метров. Германское командование совершенно сознательно шло на то, что потери в рядах Юнкерсов будут очень велики; с такой дистанции их будут расстреливать, как куропаток. Но пассажирские машины не представляли для него такой ценности, как боевые. Достигнув указанного сближения, Юнкерсы выпустят тросы, подобные тросам полетных антенн. К концу троса подвешена мина большой взрывной силы. Вытравив тросы, Юнкерсы меняют свой параллельный курс на пересекающийся с таким расчетом, чтобы оставаться как можно дольше на пути нижней колонны.
В противоположность Хеншелям, которым темнота мешала работать, Юнкерсам она была необходима.
Последняя часть сражения - введение в 6oй Хеншелей и Юнкерсов - проходила уже значительно более замедленными темпами. В то время как за все три атаки истребителей секундомер капитана Косых отсчитал всего 5 минут 50 секунд, сближение с надвигающимися Хеншелями длилось свыше двадцати томительных минут. К тому времени, когда вся масса Хеншелей осталась за хвостом эскадры, Косых успел насчитать не больше двенадцати разрывов бомб. В темноте вспышки были очень хорошо видны, хотя уже и нельзя было различить машин, ставших жертвами попаданий. Небольшой процент попаданий бомб нужно объяснить тем, что СБД непрерывно маневрировали, меняя курс. Это вынуждало немцев тоже постоянно менять курсы и углы прицеливания.
Ночь вступила в свои права.
Земли не стало.
Взошедшая луна не в силах была помочь сражающимся.
Они мчались навстречу друг другу или следом, или наперерез один другому, не видя ни противника, ни своих.
Бойцы на земле, в обстановке ночного боя, могут переброситься словом, они чувствуют друг друга по отрывистому дыханию, по топоту ног, по шороху земли, а если есть хоть немножечко света, светит хоть кончик луны, бойцы уже видят друг друга. И при часовой скорости перебежки в восемь-десять километров собственное движение кажется им столь стремительным, что встреча с врагом бывает внезапной, как столкновение. А корабли в море? Несколько десятков кораблей, избирающих место для боя на пространстве в миллион квадратных километров, представляют друг для друга ежесекундную угрозу столкновения, могущего возникнуть более быстро, чем это воспримет глаз вахтенного. И это при скорости хода всего в каких-нибудь пятьдесят-шестьдесят километров. Самолеты же двигались со скоростью пятисот и больше километров.
Только время от времени, при удачном повороте, в слабом свете луны мерещились летчикам неверные силуэты ближайших машин.
Юнкерсы совершенно растворились в темноте. Все вокруг представлялось бесконечной бездной. Темнота делала бессмысленной трату зарядов. Только ещё далеко, где-то на крайнем левом фланге, сверкали вспышки у наддульников. Может быть, особенно дерзкие летчики врага подошли там на слишком короткую дистанцию, позволяющую, стрелкам угадать их присутствие. Может быть, просто нервы стрелков не выдерживали томительного ожидания противника.
От настороженного созерцания темноты капитана Косых отвлекло приказание флагмана: "Учесть потери и состояние частей". Занятый переговорами с командирами, Косых забыл о времени. Каждая часть доносила о какой-нибудь утрате. Не считая разведывательных машин, эскадра потеряла: выбывшими из строя 32 СБД и летящими с неисправимыми повреждениями 14. Кроме того, 48 оставались в строю с повреждениями, исправляемыми в полете. Выслушав доклад капитана Косых, Дорохов сказал:
- Сообщите о потерях начальнику ВВС. Прибавьте слова: "Потери меньше, чем я ждал. Не сомневаюсь в выполнении задания партии и правительства".
Вернувшись на свое место и взглянув на часы, Косых увидел, что прошло уже более получаса со времени снижения эскадры на тысячу метров из-под Юнкерсов. Можно было быть уверенным, что немцы в темноте потеряли эскадру. Опасность осталась позади. Несмотря на то, что Косых только теперь о ней вспомнил, он все же вздохнул с облегчением: нужно думать, что ночью эскадре ничто не грозит. Она может дойти до цели, не понеся новых потерь.
И в темноте полет частей эскадры проходил в том же порядке. Если бы несколько лет тому назад перед соединением большой численности была поставлена задача группового полета ночью, то стало бы неизбежным огромное эшелонирование частей по горизонтали и вертикали. При условии идеальной постановки штурманской службы успех полета базировался бы на точном соблюдении временных интервалов между отдельными частями и даже самолетами. Теперь же введение в практику нескольких специальных приборов позволяло даже в полной темноте соблюдать боевые порядки в соединениях и любые строи в частях.
Дымка, закрывавшая небо, исчезла. Над колоннами засверкали звезды.
Казалось, земля была безмятежно спокойна. Ни сияющих белым заревом городов, ни огонька в деревнях. Лишь сквозь сильные линзы труб можно было изредка заметить отражавшую звездный свет гладь озера.
Косых справился с данными штурмана. Колонна шла над северной границей Богемии. Здесь разбросаны десятки городков, местечек, деревень и крупных заводов. Но жизнь в них притаилась. Все живое, напуганное гулом самолетов, забралось под землю.
ОСОБОЕ ЗАДАНИЕ
Хотя боевой приказ десанту не содержал ничего неожиданного, Богульный не мог скрыть волнения, прорабатывая задачу с командирами частей. Его бойцы должны будут, в буквальном смысле этого слова, упасть на голову противника. Не на параде, не на маневрах с холостыми выстрелами и полотнищами условно отвоеванных рубежей. Их встретят не посредники с белыми повязками. На земле будут немцы. Богульный понимал, что это значит.
Богульный знал по имени каждого из сидящих перед ним людей. Он любил их всех, их жен, их детей, он знал все их дела, их маленькие домашние заботы, отнимавшие у него всегда столько дорогого служебного времени.
- Головные отряды, первый и второй, производят высадку на парашютах близ деревни Березно. - Богульный карандашом отметил точку на карте. - Здесь расположен штаб генерала Шверера - командующего германской армейской группой прорыва.
Задача:
Первому отряду - парализовать штаб, уничтожить, связь, разрушить автомобильную дорогу, связывающую штаб с тылом и афронтом, взять в плен или уничтожить личный состав штаба.
Второму отряду - занять штабной аэродром у Погореловки и подготовить его к принятию наших самолетов. В три часа тридцать на этом аэродроме приземляются мои самолеты и высаживают там людей и средства зенитной обороны самого аэродрома и штаба нашего войскового соединения, имеющего прибыть туда в три часа пятьдесят минут.
Третий головной отряд производит высадку у деревни Тынно на берегу Случа и в зависимости от обстановки занимает один из двух аэродромов 172 или 174, расположенных около этой точки. В три часа сорок минут на этот аэродром садятся самолеты моего второго эшелона с бронетанковыми средствами и артиллерией.
Четвертый головной отряд выбрасывается севернее точки 174 и принимает все меры к сохранению невредимыми бензинохранилищ, расположенных у специальной ветки, подходящей сюда от железной дороги Сарны - Ровно. В три часа тридцать минут на этот аэродром прибывают наши истребительные части, которые будут нести службу охранения дальнейших операций.
Первая посадочная часть в составе двух механизированных подразделений производит высадку на аэродром 172 и 174. Задача…
Он говорил так, что каждое слово запечатлевалось, как написанное.
Передав командирам приказы и карты, Богульный порывисто обнял ближайшего из них.
- Родные мои, я бы обнял всех, да вас ведь много - не обнимешь. Деритесь, как настоящие большевики. А мой адрес: Березно. Буду там с трех часов тридцати. Ежели что… да что может быть? Мы с вами знаем, зачем нас посылает партия, зачем летим. Мы будем диктовать нашу волю врагу. Он запляшет так, как хотим мы. Вот и все.
Комдив отдал последние распоряжения по штабу и поехал на аэродром, откуда должен был стартовать первый головной отряд.
Там уже все было тихо. Приготовления закончены. Люди, готовые занять места, лежали на прохладной росистой траве у машин. В тишине был ясно слышен звон кузнечиков. Спокойно, ярко мерцали над степью звезды. Богульный искоса поглядел на стоящий среди других самолет с большим красным крестом на фюзеляже и крыльях. Хотелось туда, но пошел в другую сторону. Он обошёл несколько машин и проверил материальную часть. Поговорил с бойцами. Удивляло спокойствие людей. Была лишь некоторая приподнятость, как перед всяким ответственным полетом, но Богульный не заметил волнения, которое сам с трудом скрывал.
"Может быть, сибиряк и прав: не становлюсь ли я стар?"
Уже не сдерживая нетерпения, пошел к санитарному самолету. Команда лежала под широким фюзеляжем. Белел глазок ручного фонарика. Богульному послышались приглушенные смешки. Он остановился. Тихо, но четко раздавался вибрирующий девичий голос. Олеся читала бойцам. Богульный кашлянул и шагнул к самолету. Навстречу поднялась темная фигура. Олеся отдала рапорт:
- Товарищ комдив, в санитарной части первого головного отряда все люди на местах. Самолет готов к старту.
Богульный протянул ей руку, как и остальным командирам. Несколько дольше задержал ее маленькую ладонь в своей и тихонько буркнул:
- Оленок… ну?
Лица дочери не было видно. Но Богульному показалось, что она смеется.
- Все хорошо, тàту.
Он пожал ей руку и, круто повернувшись, пошел прочь. Сидя в автомобиле, Богульный пытался найти среди самолетов тот, с красным крестом на корпусе, но они были в темноте все как один. Прежде чем он доехал до белой линейки, загудели заведенные моторы. Командир первого головного отряда - веселый маленький Изаксон - вынырнул из-под самых фар комдива:
- Разрешите стартовать?
Голос звучал так, точно он собирался на интересное ученье.
Богульный махнул рукой.
Придерживая неуклюжий парашют, Изаксон побежал полем.
Комдив не выдержал и, вылезши из машины, уставился в темень.
Вспыхивали цветные глазки сигналов.
Самолет Изаксона пошел на взлет.
21 ч. 00 м. - 22 ч. 30 м. 18/VIII
С момента разделения эскадры Дорохова служба наблюдения противника точно определила направление движения первой колонны на Берлин и ее примерную численность. Но командование понуждало вновь и вновь уточнять данные. Начальник штаба германских воздушных сил подозревал, что конечной задачей Волкова является движение по пути, проторенному Дороховым, для дублирования его задачи. Рорбах уже не мог отделаться от этой мысли, она казалась ему наиболее верной, хотя сначала он и допустил, что Волков действительно летит к Берлину.
Первоначально у Рорбаха было намерение предоставить Волкову свободу действий на подступах к Берлину. Начальник штаба не хотел отрывать ни одного самолета от промышленного района, бывшего совершенно очевидной целью полета Дорохова. Но по мере того, как укреплялась мысль, будто Волков в конце концов должен повернуть к югу, закрадывалось сомнение: целесообразно ли держать все силы сопротивления прикованными к одному направлению? Не лучше ли вовремя, не дав противнику соединить свои силы, уничтожить его колонны поодиночке? Не так ли поступал Великий Фриц? Не этому ли учил Наполеон? Когда из предположения такая мысль перешла в уверенность, Рорбах, не колеблясь, отменил прежнее задание всем силам сосредоточиваться в южнопромышленном районе. Перед частью своих сил он поставил новую задачу: сосредоточиться в районе Дессау - Торгау для встречи с колонной Волкова, когда она повернет к югу. При встрече с советскими отрядами Рорбах хотел быть сильнее каждого из них в отдельности.
Итак, независимо от того, произойдет встреча Волкова с заслоном или нет, его задача была выполнена - противник оттянул значительные силы от сопротивления второй и третьей колоннам.
Но Волков об этом не гнал.
Видя, что его полет проходит без всякого сопротивления, комиссар допустил, что вражеское командование из-за малочисленности первой колонны не придало ей значения и бросило все силы против Дорохова.
Волков решил, что его обязанность - привлечь к себе внимание противника, заставить его бросить на сопротивление первой колонне большие силы. В эфир пошла ложная радиограмма Дорохову:
"Ввиду отсутствия на моем пути сопротивления противника, по-видимому поддавшегося на вашу демонстрацию, прошу разрешить мне повернуть к цели, не доходя до Берлина".
Чтобы противник мог наверняка перехватить это радио, Волков дал его клером. Оставалось только, чтобы немцы доверили радио.
Через полчаса радиограмма лежала перед Рорбахом. Генерал удовлетворенно потирал руки: его предположения подтверждались.
Большие силы немцев продолжали сосредоточиваться в районе Дессау - Торгау, ожидая Волкова. Но Волков об этом по-прежнему не знал и, по-прежнему не видя сопротивления, сделал еще одну попытку обратить на себя внимание.
Его собственная машина стремительно пошла вниз. Следом за нею снижались одна за другой части колонны. Но земля была по-прежнему мертва.
Задолго до прихода колонны страна погрузилась во тьму. Посреди улиц замирали трамваи и автобусы. Внезапно обрывалось сияние реклам, во мрак проваливались целые кварталы, районы, города.
Волкова видели. Его не могли не видеть. Волкова слышали. Не могли не слышать.
Две тысячи метров! Он почти тащится по земле. Он подставляет себя под выстрелы зенитных батарей. Так почему же они молчат? Почему нет лихорадочной стрельбы, почему не раскрываются ворота пресловутых подземных аэродромов, о которых столько писали в мирное время? Почему тучи истребителей не поднимаются в воздух, чтобы спасти от бомб мирные города своей родины? Почему, черт возьми, никто не пытается его остановить?
Земля молчала. Города Восточной Германии прятались во мраке. У них не было ни истребителей, ни зенитных пушек. Они не представляли ценности для командования. Зенитные пушки были нужны для других целей. Они должны были защищать от советских бомб узкие черные ленты земли, залитые бетоноасфальтом, - автострады. Непрерывными потоками текли по ним автомобильные поезда с войсками, бежали броневики и танки; дымя угольными моторами, мчались грузовые колонны со снаряжением, огнеприпасами и горючим. Горючее, горючее и горючее! Тысячи, десятки тысяч цистерн запружали автострады. Фронт, как губка, всасывал горючее.
Хотя все движение на автострадах и замирало при звуке приближающихся самолетов, Волков с малой высоты различал иногда бесконечные вереницы автомобилей. Он видел спины танков, а под рукой у него не было ни одной тяжелой бомбы, чтобы разметать в прах эти тысячи, десятки тысяч тонн стали, вырванных с кровью из полезного обращения у трудового народа Германии, обращенных в танки, пушки, снаряды, в броню. Эти тысячи пушек одинаково направлены как на Советский Союз, так и в сердце великого народа трудовой Германии, истекающего кровью, вынужденного в рабском безмолвии, ценою собственной жизни, утверждать господство своих оголтелых хозяев-фашистов. Несколько хороших бомб! Их нет. Только полукилограммовки, данные ему для демонстрации, годные больше для того, чтобы пугать, чем для уничтожения. Но, черт побери, и эта мелочь пригодится на то, чтобы остановить там внизу мерзкую гусеницу войны, чтобы заставить в панике метаться грузовики, чтобы выпустить и придорожные канавы содержимое сотен цистерн. Пусть это пока не те ягодки, которые обещал им Ворошилов, но кое-что Волков все-таки может сделать, не отвлекаясь от основной задачи.
Когда курс колонны слишком близко подошел к линейке автострады, на земле забесновались зенитки. Разрывы создали завесу, сквозь которую с воем неслись бомбардировщики. Тысячи разрывов, похожих на взрывы ручных гранат, засверкали в месиве застывших на дороге машин. Тысячи полукилограммовок сыпались с СБД. Стрелки нижних башен не отрывались от пулеметов. Сверху не было видно результатов атаки. Полыхали только языки пламени вокруг цистерн с бензином, керосином, нефтью. Тяжкая пелена черного дыма повисла над автострадой. На ней плясали багряные блики пожаров. Зенитки посылали залпы вслед пронесшемуся смерчу советских машин. Но истребителей не было. А именно их-то ждал Волков. Привлечь к себе как можно больше истребителей - в этом сегодня его задача.
Истребители не выходили навстречу СБД. Их не хватало у германского командования. Оно не могло оборонять авиацией всю территорию империи. Оно создавало заслоны на вероятных путях движения советских колонн. Оно готовило Волкову достойную встречу, когда он повернет на направление, которое генерал Рорбах принимал за цель его появления над Германией.
Волков понял это по-своему. Он решил, что германское командование разгадало в его движении простую демонстрацию. Мало ли каким образом оно могло это узнать?
Вплоть до агентурной разведки. Во время войны она у немцев усилена в десять, в сто раз.