Реву, как боров под ножом, на всю передовую. Потом, согнувшись, постанывая, поджав живот, иду "домой" в окоп, как после операции тяжелой - в палату. "Ну, - думаю, - не фрицы меня убьют, так убьет меня моя глупость. Зачем я мякину-то сожрал? Ведь говорено было!
И остальные отделались точно так же: слышно то там, то в другом конце кто-то взревет"
Иван Новохацкий: "После Северо-Западного фронта с его дремучими хвойными лесами и безбрежными болотами Украина показалась нам раем. Утром, проснувшись в лесу, мы увидели яблони и груши с плодами, и хотя они были дичками, горькими и кислыми, нам показались сладкими и вполне съедобными. Рядом с лесом простиралось большое поле со спелой кукурузой, которой мы быстро воспользовались: варили, сколько можно было вместить в котелки и ведра.
Свободные от дежурства разведчики все время тратили, чтобы добыть что-нибудь съестное. Однажды командир отделения разведки принес мешок муки. Заскочил, возбужденный, в наш подвал и с ходу говорит мне: "Лейтенант, снимай нижнюю рубашку, я уже свои кальсоны снял и променял на муку, старик на мельнице пообещал наскрести по углам еще с котелок". Пришлось снимать и менять - голод не тетка. Зато два дня мы "пировали": на куске железа пекли оладьи, правда, жира никакого у нас не было".
Бывший командир стрелковой роты, яровчанин Юрий Соколов: "Подо Ржевом место было гиблое. Немецкие летчики гонялись чуть ли не за каждым человеком, каждой повозкой, а потому с продуктами у нас было плоховато. Ели конину, а то и сухарик один на день. Помню, солдат у нас один пришел с дежурства и говорит: "Эх, есть так хочется, невмоготу, лучше уж убило бы, чем так". Минуты не прошло, шальной пулей его наповал. Вот так намолил себе".
Некоторые, опасаясь близкой смерти, старались хотя бы не на голодное брюхо ее принять, и если какой запас еды имелся, съедали его немедленно.
- Случалось, разрывавшаяся над окопом шрапнель достигала цели. После одного из таких обстрелов по окопам пронеслось: убило Ахмеджанова - связного батальона. Осколок угодил в голову, - вспоминал воевавший в 42-м на Северо-Западном фронте Николай Старшинов. - Когда обстрел прекратился, мой друг Павлин Малинов, второй номер нашего пулеметного расчета, вылез из окопа, уселся на бруствере, развязал неторопливо свой вещмешок, достал из него кусок хлеба и стал его уплетать
- Что ты делаешь?! Лезь в окоп! - крикнул я ему.
- Да вот хлеб у меня еще остался, - отвечал он, - надо доесть. Убьют - будет обидно, сам голодный, а хлеб пропадает зря. А то еще фрицы уплетут.
Софья Дубнякова, санинструктор: "Побежали по льду Ладожского озера в наступление. Тут же попали под сильный обстрел. Кругом вода, ранят - человек сразу идет ко дну. Я ползаю, перевязываю, подползла к одному, у него ноги перебиты, сознание теряет, но меня отталкивает и в свой "сидор", - мешок, значит, лезет. Свой НЗ ищет. Поесть - хотя бы перед смертью. А мы, когда пошли по льду, получили продукты. Я хочу его перевязать, а он - в мешок лезет и ни в какую: мужчины как-то очень трудно голод переносили. Голод для них был страшнее смерти"
Впрочем, даже такие передряги для той войны были еще "цветочками". Имелись у нее и "ягодки", и появлялись они чаще всего, когда бойцы попадали в
Окружение
Много их было во время Великой Отечественной. Ниже речь пойдет только об одном. Одном, из самых страшных.
4 января 1942 года войска 2-й Ударной армии (УА) прорвали у деревни Мясной Бор немецкую оборону и устремились к блокированному Ленинграду. Они продвинулись на 75 километров к западу, достигнув железнодорожной станции Рогавка, и на 40 километров к северу, не дойдя 6 км до Любани. Приказ наступать все дальше и дальше, невзирая на фланги, привел к образованию Любанской "бутыли" - территории площадью в 3 тысячи кв. км с узкой горловиной в месте прорыва.
Этот четырехкилометровый "коридор" - единственный путь, обеспечивающий снабжение наступавших частей, превратился в огнедышащий клапан, который немцы все время пытались захлопнуть, а мы - раскрыть. Наши недаром называли его "Долиной смерти", а фашисты поставили указатель с надписью на немецком языке "Здесь начинается ад".
19 марта немцы ударами с севера и юга перекрыли горловину. Теперь связь окруженной 2-й Ударной армии с базами снабжения осуществлялась только по воздуху. Но много ли могли перевезти двухместные фанерные "уточки" - учебные самолеты У-2, которыми в основном был оснащен Волховский фронт? Один-два мешка сухарей или мешок муки, который порой падал в лесную чащобу или болотную трясину. К тому же и сбивали "уточек" ежедневно.
В Центральном архиве Министерства обороны (ЦАМО) сохранилось донесение командующего 2-й УА генерал-лейтенанта Власова (того самого. - Авт.) в штаб Волховского фронта от 21 июня 1942 года. В нем говорится: "Войска армии три недели получают по 50 г сухарей. Последние три дня продовольствия совсем не было. Доедаем последних лошадей. Люди до крайности истощены, наблюдается групповая смертность от голода. Боеприпасов нет". 25 июня немцы окончательно закупорили "горлышко"
В попавшую в окружение 2-ю Ударную армию входили и две сформированные в Алтайском крае дивизии: 87-я кавалерийская в Барнауле и 372-я стрелковая в Бийске. Очень многие из бойцов и командиров этих частей навсегда остались в волховских лесах и болотах либо сгибли в плену.
Около шести тысяч красноармейцев и командиров вывел тогда из окружения уроженец Залесовского района нашего края, командир 372-й стрелковой дивизии полковник Николай Коркин. Трагическую судьбу других тысяч разделил отец четверых детей рубцовчанин Дмитрий Голубцов. Он попал в плен в Мясном Бору в феврале 1942 года и умер в немецком лагере военнопленных в Польше летом того же 42 года. 9 мая 1989 года у воинского мемориала в селе Мясной Бор были захоронены найденные поисковиками останки 53 погибших в этом окружении воинов. Среди них прах Якова Захарова, колхозника из села Фунтики Топчихинского района (опознан по смертному медальону).
О страшном голоде, который стал причиной смерти многих бойцов и командиров, попавших в это окружение, уцелевшие вспоминают на страницах книги "Трагедия Мясного Бора". (Составитель Изольда Иванова.) Вот отрывки из некоторых повествований.
И.М. Антюфеев, бывший командир 327-й стрелковой дивизии: "Находясь почти три месяца в окружении, мы съели все, что можно было есть: сначала резали еще живых лошадей, а потом их трупы, вытаявшие из-под снега - все шло на питание. Также от голода спасали березовый сок и хвоя".
И.Д. Никонов, бывший командир взвода роты связи в 382-й стрелковой дивизии: "Немцы вывешивали на деревьях буханки хлеба, кричали: "Рус, переходи к нам, хлеб есть!" Но никто из моих бойцов на эту провокацию не поддался. Большое им спасибо за это.
Утром пошли в наступление, но немец открыл по нам такой огонь, что сразу прижал к земле. Убило Крупского - пожилого опытного солдата. Рядом со мной лежал солдат из пополнения Пушкин, лет двадцати. Говорит: "Поползу, посмотрю, нет ли у Крупского в мешке что проглотить".
Сказал ему: "Не смей!" Он не послушал, пополз, ранило. Пуля угодила в лоб. Вышла в затылок. Жил еще часа три"
И.Д. Елховский, бывший комвзвода отдельного артдивизиона: "За счет немцев питались. Бои в обороне были каждодневные. Они атакуют - мы отбиваемся. Горы их набивали. Ночью по жребию на нейтралку ползали - убитых немцев ощупывать, чтобы хоть чем-нибудь поживиться. Потом немцы догадались и стали посылать в бой без ранцев, с одним оружием.
Особенно тяжким был июнь месяц. Боеприпасов мало. Хлеба нет. Ели листья, корешки, лягушек. У меня детство было голодное - знал, какие травы съедобные"
С.П. Пантелеев, ветфельдшер, бывший боец 50-го отдельного разведбата 92-й стрелковой дивизии: "Снег разроешь - травы нарвешь. Березовые ветки мелко-мелко нарубишь, запаришь, с травой перемешаешь и даешь лошадям. У них от такой еды колики, а что делать? Мы и сами на подножном корму были - что лошади ели, то и мы. Клюквой они, правда, брезговали. Кой-когда сухари получали - по одному на брата.
Немцы - в деревнях, в тепле, сытые. Мы - в лесу, на морозе. Кухонь здесь уж вовсе не видывали. Ямку под елкой выроешь, костерок махонький разведешь, снегу в котелке натопишь. Когда конинкой разживешься - поваришь ее сколько-нибудь без соли да полусырую и сжуешь. В разведбат вообще ничего не доставляли - у врага добывайте! Ну и добывали: иной раз просто из-за толстого ранца немца пристрелишь"
А.С. Добров, бывший командир батареи 830-го артиллерийского полка 305-й стрелковой дивизии: "Вот обычный суточный рацион нашего питания: одна пачка концентрата пшенной каши - 150–200 г на 10 человек, каждому столовая ложка сухарных крошек и иногда чайная ложка сахарного песку, а соли совсем не было. Если в полку убивали лошадь, то ее делили на все батареи. На каждого доставалось не более 100 г мяса, его варили, макали в сахарный песок и ели. Немало было дней и без сухарных крошек, и без сахара.
Как только появился щавель, с передовой выделили двух бойцов в наряд на кухню. Они должны были утром нарвать щавеля, вскипятить с водой, и эту чуть кисловатую жидкость, еле-еле теплую, разнести по окопам. Наступило утро, а бойцы не встают - умерли во время сна от истощения"
И.И. Калабин, бывший шофер 839-го гвардейского артполка: "Думал ли я когда-нибудь в свои 23 года, что доведется съесть целую лошадь со всей амуницией, уздечкой и гужами? А ведь пришлось. Кто поедал неумело - помер, кто "по всем правилам" - выжил. Наша находчивость и выносливость поражали фашистов. Ну скажите на милость, какому немцу пришло бы в голову съесть лошадиную амуницию? А мы даже специальный рецепт изобрели. Привожу его полностью: вдруг кому-нибудь еще пригодится?
Гужи, хомуты, кирзу, ремни и прочее разрезать на кусочки. Из кусочков кожи удалить грязь. Заложить кусочки в котелок, залить водой, воду слить. Снова залить водой и варить с добавлением веток смородины и березы 20–40 мин. Если запаха чистого дегтя не будет - готово к употреблению.
Все, что мы ели, было до чертиков противным. Наши "заменители хлеба" - ольховые шишки и костная мука - в глотку не лезли - душа бастует, не принимает до тошноты. Жить хотелось, а жизни не было. Умереть бы надо, да смерть не шла.
Вообще разговоры о смерти были обычными. Я как-то спросил Мишу Патрушева: "Чего бы ты хотел перед смертью?" А он ответил печально: "Помыться в бане, поесть по-человечески - и капут" А ведь у него были жена, мать, дочка, а он о них и не вспомнил. Вот она, голодуха наша, что вытворяла - оставляла нам одни животные желания"
Н.И. Кузенина, старший лейтенант медслужбы запаса: "Было у нас несколько банок консервированной крови, непригодной для внутривенного вливания. Хирург мне сказал: "Спроси у раненых, будут ли они ее пить?" Я каждому дала по столовой ложке. Вокруг рта получились красные ободочки. И те ободочки у меня перед глазами до сих пор".
Кому - война, кому - мать родна
Кому - война, кому - мать родна
Русская пословица
В тяжелейших условиях окружения либо в схожих с ним обстоятельствах офицеры и даже генералы (по крайней мере часть из них) ели, как правило, то же, что и их подчиненные. Здесь хочется привести только один случай того, как люди при больших погонах смогли и в тяжелейшее время остаться людьми. Как, к сожалению, бывало далеко не всегда.
Произошло это в марте 1942 года под Старой Руссой, когда 364-я стрелковая дивизия, которой в то время командовал генерал-майор Ф.Я. Соловьев, продвинулась далеко вперед и оторвалась от своих баз снабжения на полтораста километров. О дальнейшем - в рассказе воевавшего в составе этой части Максима Коробейникова:
"Дивизионный обменный пункт (ДОП, как его сокращенно называли), тот самый, который кормит дивизию, был пуст, как вывернутый карман. Дорога, связывающая его с базами снабжения, была пустынна. Над ней днем и ночью висели немецкие самолеты. Ни одна машина уже десять дней не могла прорваться к нам. Немецкие летчики гонялись и нещадно расстреливали всякого, кто появлялся на дороге.
Во всей дивизии одна лошадь осталась - худой, костлявый, еле живой жеребец комдива. Кормить его было нечем, и он целыми днями, рассказывали (я-то сам не видел), как олень, пасся у штаба дивизии - грыз деревья и доставал из-под снега какую-то сгнившую старую зелень, которая еще не успела ожить.
Но и жеребец комдива продержался недолго. Однажды генерал подъехал на нем к переднему краю (комдив в то время плохо ходил - тоже недоедал). Слез с жеребца, оставил его в лощинке, укрытой от обстрела, и ушел проверять оборону.
Вернулся, а жеребца нет. Только лука от седла осталась металлическая, копыта и грива. Все остальное унесли: не только мясо по кусочкам разобрали, но и кожу седла! Хорошая была кожа, сыромятная. Ее можно было долго варить, неплохой бульон получался.
Комдив, конечно, рассвирепел:
- Что за славяне дикие?! Разве для них есть что-нибудь святое?
Командир пулеметной роты старший лейтенант Рябоконь - прямой был человек и начальников не боялся - вступился за "славян":
- Товарищ генерал, жеребца-то вашего ранило. Он все равно подох бы. Чего же добру пропадать?
- Вот ты какой бестолковый! - накричал на него комдив. - Ну ладно, растащили, так хоть кусок мяса генералу бы оставили, бессовестные.
Рябоконь согласился с комдивом:
- Вот это, товарищ генерал, поступок безобразный. Узнаю, накажу.
А комдив был настолько огорчен, что, получалось, даже жаловался нам:
- Понимаете, у своего генерала лошадь съели! Вы думаете, мне тоже есть не хочется?! Жалко было, дураку. Надо было съесть.
Обратно до штаба дивизии генерал еле дошел, настолько был слаб".
Однако причинами возникающей в частях и соединениях Красной армии нехватки продовольствия, а то и попросту голода, далеко не всегда были действия врага, и сохранившиеся по сей день неистребимо живучие "плохие погодные условия". Кроме них существовали, так же созвучные сегодняшнему дню и в то же время традиционные для россиян, бюрократия, чиновничье бездушие и неистребимое никакими карами воровство. О котором, впрочем, рассказ впереди и рассказ отдельный. Больно уж тема обширная. Сейчас же хочется привести только два воспоминания фронтовиков, служащих своеобразной иллюстрацией к старой русской пословице про войну и мать родную.
Офицер 192-го отдельного батальона связи Александр Невский: "15 апреля 1942 года мой заместитель по тылу старший лейтенант В.К. Волошин вернулся из дивизионного обменного пункта (ДОП) без продуктов. Оказалось, что месячная норма мяса (консервы) и сахара батальона связи, а также пять буханок хлеба получены начальником штаба полковником Алексеевым".
Ни сахара, ни хлеба, ни консервов связисты, несмотря на требования не робкого в отношениях с начальством Невского, от обжиравшего своих же солдат полковника Алексеева так и не получили.
Вот как вспоминает о вызове к тыловому начальству бывший санинструктор и снайпер 1083-го стрелкового полка сформированной в Славгороде 312-й стрелковой дивизии Зоя Некрутова-Кутько:
"Мы являемся с Тамарой Несиной в землянку, сидят два подполковника, стол накрыт по-царски, бутылки и всякая изысканная снедь. Они галантно приглашают нас за стол. Конечно, сразу подозрительно все это было, можно было сразу развернуться и уйти. Но какой соблазн, мы такого не только не едали, но и не видали. Кормили нас в пехоте незаслуженно плохо. Помнится, как-то по ошибке на походе нас покормили в столовой по летной норме, вот это была еда да. Сейчас я понимаю, что так и нужно было кормить летный состав, а тогда немного зло взяло. Нас-то кормили иначе. Подмороженную картошку, к примеру, чистить не надо, положи в воду, чуть отогреется, разморозится, нажмешь на нее, и она выскакивает из кожуры, как пуля из гильзы. А вареную картошку с пшенкой заправляли лярдом - такой вонючий американский комбинированный жир, пусть бы они его сами жрали.
А вот тыловые чины себе позволяли такую не всегда заслуженную роскошь. Ну что ж, пора бы и нам попробовать-то, чем питаются наши "кормильцы". Сели, поели, пить отказались, встали, сказали спасибо и направились к выходу. Я первая, Тамару за руку, нам преградили дорогу: "Так не пойдет, надо расплатиться". Какой стыд! Я говорю, что нам нечем расплачиваться, кроме своей чести, и плохо то, что вы свою офицерскую честь теряете, и я сейчас буду так кричать, что все часовые сбегутся. Нам открыли дверь и чуть не вышвырнули".
О деятельности на фронте таких вот подонков-"кормильцев" и их "заботе" об окопниках можно, в частности судить по телефонограмме члена Военного совета Отдельной Приморской группы войск Льва Мехлиса, отправленной им 4 января 1942 года начальнику тыла Красной армии генералу А.В. Хрулеву после проверки положения с обеспечением в 4-й армии: "Положение с продфуражом нетерпимое. На 2-е января, по данным управления тыла, в частях и на складах армии мяса - 0, овощей - 0, консервов - 0, сухарей - 0. Кое-где хлеба выдают по 200 грамм. Что здесь - безрукость или сознательная вражеская работа?"
И еще примечательный (и в чем-то созвучный нынешнему дню) документ, который, невзирая на размер, стоит привести почти полностью: