Летали горшки, книги и посуда. Однажды, когда Памела выразила недовольство беспорядком в его книгах, он несколько сот их выбросил из окна второго этажа. Дом огласился воплями и криками. Потом Джим уйдёт, или Памела отправится к своим друзьям-голубым на Бичвудские холмы по соседству и объявит: "Отношения сегодня… дерьмовые".
Порой Памела мстила, нанимая лимузин, который Джим иногда использовал для поездок с ребятами в Мексику. Она уезжала с обычным водителем Джима, который возил её за покупками, она знала, что о её шалостях будет доложено Джиму. Для неё было в порядке вещей потратить на это хвастовство 2.000 долларов или больше.
Однажды, после особо драматичного эпизода, осложнённого тем, что Джим был пьян, Пэм долго искала что -то в своей косметичке, нашла то, что искала и, как только Джим вышел из дома, написала поперёк зеркала в ванной красной губной помадой: "Какой-то секс-символ не может даже встать с кровати!"
После всех ссор Памела будет без разбору употреблять транквилизаторы, а изредка героин, иногда её видели на людях – то она ругалась с барменом из "Polo Lounge" в Беверли Хиллз, то она была под столом в баре "Troubadour", то переезжала с вечеринки на вечеринку с богатой рок -звездой, растянувшейся на заднем сидении лимузина и кончиками пальцев игравшей рокн-ролл. У неё было много любовных связей. Одна из них, с молодым французским графом, владельцем имения в Северной Африке, разделявшим её привязанность к героину, была достаточно серьёзной. Другая, с сыном рано погибшей кинозвезды, также была больше, чем просто весёлое времяпровождение.
Джим также поддерживал свои старые связи, приглашая к себе своих тогдашних подружек Энн Мур, Памелу Зарубика или Гэйль Энокс. Дни сексуального филантропства Джима были далеко позади. Хотя он видел Энн, Памелу и Гэйль всего два-три раза в месяц максимум, это были прочные отношения.
Гэйль была ласковой брюнеткой, которую он нашёл в Нью-Йорке, когда "Doors" выступали на образовательном телевидении, они встречались у неё дома (это было рядом с домом Памелы на Бичвудских холмах), куда он изредка приезжал для разговоров на всю ночь. В другой раз они гуляли по Голливудскому бульвару и обедали в маленьких этнических ресторанах, которые предпочитал Джим, или брали бутылку вина с собой в какой-нибудь из кинотеатров наВестерн Авеню, который специализировался на зарубежных фильмах.
Его отношения с Энн были более интеллектуальными. Она была студенткой археологоантропологического факультета УШК (Университет штата Калифорния) и писала в несколько подростковых журналов. Оба они забывались в бессвязных беседах о египетских и талмудских поэмах наводнений, или о Гинсберге, Корсо и Керуаке. Джим посоветовал ей прочитать этих авторов и послушать несколько курсов о кино в УШК.
Памелу Зарубика он видел реже, обычно приходя в её маленький домик в Голливуде поздно ночью, мертвецки пьяным, чтобы поспорить о поэзии.
Поэт? – любовно усмехнётся она. – Подожди. Поэт? Лорд Байрон? Так ты именуешь себя, baby? Неплохо для мальчишки из Лос-Анджелеса.
Джиму это нравилось. Как и другие, Пэм нежно любила Джима, и Джим говорил им всем, что любит их. Иногда он действительно имел в виду именно это. Но в большинстве случаев он просто стремился быть любимым и принимаемым больше как личность, чем как звезда.
Однако именно с Памелой Корсон его связывали самые крепчайшие узы, именно её он называл всё ещё своей "космической супругой". В августе бухгалтер Джима сообщил ему, что его космическая супруга тратила деньги в космических пропорциях, и заметил, что последний "подарок" Джима Памеле мог нанести ему финансовый урон. Джим посоветовал Бобу Грину не беспокоиться, заявив, что он бы предпочёл тратить деньги на Памелу, чем на адвокатов. Памела хотела иметь свой собственный магазинчик, и Джим оплачивал счета.
Помещение, которое они нашли, подходило Памеле. Оно было на первом этаже Здания Ясных Мыслей, практически под офисом "HiWay", так что она весь день могла не упускать Джима из виду. Они наняли друга-художника из Топанги, чтобы сделать дизайн в магазине, а также пригласили плотников. Первоначально они собирались назвать его "Fuckin’ Great" – они даже напечатали несколько визиток с этим названием – но в конце концов они остановились на "Themis" ("Фемида") в честь греческой богини правосудия и правопорядка.
На нижнем этаже плотники вмонтировали в потолок кусочки зеркала. На верхнем этаже в комнате G – монтажной "HiWay" – сидел Джим, куря маленькую сигару, ноги на столе, рассказывая об убийствах в Шэрон Тэйт на прошлой неделе. Одним из убитых был Джей Себринг, который делал Джиму стрижку "под Александра Великого" в 1967-м году.
Всего два года прошло с тех пор, но Джим сильно изменился. Его волосы не были больше вьющимися и тщательно взъерошенными, его щёки не были больше впалыми, а туловище худым и мускулистым, будто сделанным из узловатого каната. Кожаные штаны и бусы были позади. Теперь Джим выглядел почти обычно: привлекательный, пьющий пиво студент колледжа с длинноватыми волосами и квадратным подбородком. И он стал больше улыбаться.
Глава 9
Хотя к концу лета отношения Джима с Памелой улучшились, он всё больше и больше времени проводил с теми, кто меньше всего нравился Памеле – с Фрэнком Лишьяндро, Бэйбом Хиллом и Полом Феррарой, с которыми он заканчивал съёмки фильма, начатого в марте в Пальм Спрингз. Теперь он уже назывался "HWY".
В сфере кино его постигло несколько неудач. В эти месяцы у него, Фрэнка, Бэйба и Пола было много проектов. Они говорили с Тимоти Лири о съёмках его кампании перед выборами губернатора Калифорнии, а потом Лири был арестован. Они встречались с Карлосом Кастанедой по поводу получения прав на съёмки фильма по "Учениям дона Хуана", но здесь они опоздали.
Американский сценарист предложил Джиму принять участие в итальянском фильме, но Джим отказался, узнав, что там ему тоже предстояло быть звездой, играя рок-певца, который непристойно вёл себя в Лондонском "Albert Hall".
Затем его старый друг из "Whiskey a Go Go" Элмер Валентайн представил его Стиву МакКвину. Компания МакКвина предлагала ему принять участие в фильме "Адам в шесть утра", но после первой же встречи с Джимом МакКвин охладел к нему. Видимо, он слишком много говорил, говорил о том, как нужно будет сделать фильм и как переделать сценарий. Хотя он и побрился для разговора, всё же выглядел он нездорово – толстый, бледный после ночного клуба. "Они боялись его пьянства, – вспоминает Элмер, – это было хуже всего".
Затем Джим познакомился с Джимом Обреем, легендарным экс-президентом телекомпании CBS, известным как Улыбающаяся Кобра, вдохновителем "Машины Любви" Джекквилайн Сьюзанн. В это время Обрей находился на перепутье – между двумя империями шоу-бизнеса (вскоре он будет контролировать MGM).
Сначала он просмотрел два фильма Джима, потом устроил для него ланч в Беверли Хиллз. Среди присутствующих был и разговорчивый личный помощник Обрея Билл Биласко. Когда они попрощались с Джимом, Обрей обратился к Биласко и сказал: "Джим Моррисон обещает стать самой большой кинозвездой следующего десятилетия. Этот парень будет Джеймсом Дином семидесятых ". Он сказал, чтобы Биласко любой ценой взял его на работу.
Джим вышел после ланча в раздумьи.
Эти ребята говорят, что хотели бы экранизировать пьесу, которую мы писали с Майклом, говорил он своему другу Фрэнку Лишьяндро. – Но на самом деле, я думаю, они просто хотят увидеть меня на экране.
У Джима росло и число проблем с законом. Во Флориде ему пытались вменить смешное обвинение в "сокрытии от правосудия", и ФБР интенсивно изучала его биографию, обзванивая его бывших друзей и преподавателей Флоридского Государственного университета.
9 ноября 1969-го года Джим явился в зал суда в Майами к судье Мюррею Гудману и заявил официальное прошение. Ему установили залог в 5.000 долларов, и судья сказал, что судебный процесс начнётся в апреле следующего года.
11го числа, уже в Лос-Анджелесе, Джим и Памела крупно поссорились. Через несколько часов, в конце дня, Джим вошёл в офис "Doors". Он огляделся вокруг.
Эй, Леон… Фрэнк… А не поехать ли нам в Фоникс на "Rolling Stones"?
Билл Сиддонз и промоутер "Doors" Рик Линнелль готовили этот концерт, и у Джима было четыре билета в первый ряд. Он позвал ещё Тома Бэйкера, и все четверо, купив упаковку из шести банок пива и бутылку "Courvoisier" на дорогу, отправились в аэропорт.
Меня зовут Райва, – сказала стюардесса, начиная инструктаж перед полётом.
Если тебя зовут Райва, – выкрикнул Бэйкер, – то твоего старика должны звать Старик Райва.
Джим, Леон и Фрэнк стали хором подпевать Тому песню: "Тот старик Райва, он просто крутится…"
Стюардесса заметно смутилась, но начала объяснять, как пользоваться кислородными масками. Когда она уронила одну маску, Том снова закричал: "У моей подруги есть такая же, но она называет её диафрагмой!"
Затем Том отправился в туалет, а на обратном пути уронил в бокал Джима кусок мыла. Джим нажал кнопку вызова стюардессы, а когда она пришла, он жалобно проскулил:
Он бросил мыло в мой бокал.
Ладно, Джим, хорошо, оставь его в покое, я принесу тебе другой.
Вместо этого она привела пилота, который заявил:
– Если вы, молодые люди, не перестанете себя плохо вести, мы вернёмся в Лос-Анджелес, где вы, все четверо, будете арестованы.
Они на какое-то время успокоились, но как только пришла стюардесса по имени Шерри, Том обнял её за талию.
Вскоре после этого Джим бросил в Леона несъеденный сэндвич, а Том в Джима – пустой пластиковый стаканчик.
Стюардесса и пилоты, казалось, не обращали внимания на хулиганство, но как только самолёт стал заходить на посадку в Фониксе, его окружили машины с мигалками.
В самолёте сделали объявление: "Леди и джентльмены, примите, пожалуйста, извинения компании "Continental"… Высадка задержится всего на несколько минут".
Перед Джимом и Томом появился первый пилот.
Как капитан этого самолёта я арестовываю вас обоих. Все пассажиры покинут самолёт, а потом вас выведет ФБР.
ФБР? Они были ошеломлены.
За что? Что мы сделали?
Эй, ты, – крикнул Бэйкер вслед уходящему капитану, – разъясните мне мои права.
В чём нас обвиняют? – спросил Леон.
Самолёт опустел, за исключением их четверых и агентов ФБР из Фоникса, которые завели за спину руки Джима и Тома и вывели их к собравшимся фотокорреспондентам.
В чём нас обвиняют? – снова спросил Леон, принимая на себя роль обвиняемого.
Том опустил голову, выходя из самолёта, отворачивая лицо и глаза от камер. Джим же с точностью до наоборот выходил высокомерно, грудь выпячена вперёд, голова откинута назад, на лице – гордая ухмылка.
После того, как ночь и большую часть следующего дня Джим и Том провели в тюрьме, им было предъявлено обвинение в пьянстве, недисциплинированности во время полёта последнее нарушало новый закон о полётах и могло закончиться штрафом в 10.000 долларов и десятилетним заключением. Джиму ещё не было 26 лет, и это возможное заключение, плюс три года, висящие над ним в Майами, означали, что он может провести в тюрьме ближайшие 13 лет своей жизни.
"Elektra Records" настаивала, чтобы "Doors" как можно скорее выпустили новый альбом. После выхода "Тихого парада" прошло менее шести месяцев, но "Elektra" хотела получить к Рождеству концертный альбом. В сентябре "Doors" стали репетировать новые песни, надеясь к ноябрю записать их на плёнку.
Сила и жизненная энергия новых песен, принимая во внимание депрессивные последствия Майами, были весьма ироничны. По части стихов новый альбом годы спустя будет считаться лучшей работой Джима, а Рэй, Робби и Джон обеспечили этим стихам сильнейшую музыкальную поддержку.
Отчасти причиной возродившейся их силы было то, что весна оказалась для Джима невероятно продуктивным периодом. Участвуя в съёмках фильмов, он продолжал писать песни и немного – стихи. Казалось, он, наконец, согласился про себя с тем, что своё главное слово ему суждено сказать в поэзии, а не в кино, и тот факт, что он с этим согласился, явилось движущей силой для написания такого количества стихов всего через год после того, как он стал бояться, что творчески "иссяк".
"Morrison Hotel" был назван в честь реального отеля в районе, где жили "отбросы общества" в нижнем Лос-Анджелесе, где комнаты стоили 2,50 доллара за ночь, и который Рэй и Дороти обнаружили во время одной из воскресных поездок по городу. В альбоме было много захватывающих песен, значимых для Америки 1969-го года. Одна из них включала в себя двухстрочную рефлексию из детства Джима. Этой песней была "Лягушка мира", мотив и тлеющая мелодия которой так нравились Робби, Джону и Рэю, что они записали инструментал, даже когда ещё не было стихов. Но потом Рэй нашёл стихотворение, которое в одной из записных книжек Джима было названо "Истории Выкидышей", и они почти целиком его использовали. Поразительно, как близко написанные Джимом строки подходили к музыке, созданной другими.
Кровь на улицах, она на моих ногах,
Кровь на улицах, она мне по колено,
Кровь на улицах города Чикаго,
Кровь всё выше, она преследует меня.
На одной из репетиций Джим сымпровизировал в связке песни ещё две строчки.
Кровь на улицах течёт рекой печали,
Кровь на улицах, она мне по бёдра.
Река течёт вниз по ногам города.
Женщины плачут реками слёз.
Когда дошло дело до связки, он спел:
Она вошла в город, а потом ушла,
Солнечный свет в её волосах.
Возвращаясь в конце песни вновь к стихотворению, он начал его с двух строчек, вызванных воспоминаниями о виденной им в детстве аварии грузовика с индейскими рабочими, становясь мрачным:
Индейцы, разбросанные по рассветной
Большой дороге, истекают кровью,
Привидения собирают хрупкую
Яичную скорлупу детского ума.
После этого он пел:
Кровь на улицах города Нью-Хэйвена,
Кровь пачкает крыши и пальмовые деревья Венеции.
Кровь в моей любви в это страшное лето,
Кроваво-красное солнце в фантастическом Лос -Анджелесе.
Кровь кричит от боли, будто ей рубят пальцы,
Кровь появится при рождении нации.
Кровь – эмблема таинственного союза.
" Блюз придорожной закусочной", который задумывался сначала как заглавная песня альбома, был, как и многие песни Джима, посвящён Памеле. Когда он пел (писал): "Обрати глаза на дорогу / Держи руки на руле / Мы идём в придорожную закусочную / Чтобы там хорошо провести время ", – он повторял слова, которые сказал ей однажды по дороге (она была за рулём) в коттедж, который он купил для неё в грязном районе Лос-Анджелеса – Топанге. В "Грустном воскресении" он опять пел о своей любви к ней: "Теперь я нашёл / Мою девочку" Памела была также и прообразом "Королевы шоссе": "Она была принцессой / Королевой Шоссе / Знак на дороге гласил: / "Подбрось нас до Мадре" / Никто не мог спасти её / Спасти Слепую Тигрицу / Он был Монстром / Одетым в чёрную кожу" Последняя строчка была ссылкой на сардоническую их любовь: "Я надеюсь, что это может продлиться / Ещё немного дольше ".
Хотя песни сочинялись быстро, во время записи Джим обычно был пьян, и часто на запись вокала одной песни уходила целая ночь. Однажды Памела пришла в студию и, найдя у Джима бутылку, выпила её, чтобы этого не сделал он.
Итак, их было двое, совершенно вне себя, кричащих, – говорит единственный очевидец этого события звукоинженер Брюс Ботник. – В ярости он начал трясти её. Я думаю, он так пытался вывести меня из себя. Она кричала ему, что ему больше пить нельзя, и поэтому выпила она. Чтобы это прекратить, я сказал: "Эй, парень, уже довольно поздно". Он поднял на меня глаза, перестав трясти её, и сказал: "Да, верно", обнял её, и они вышли, держась за руки. Я чувствовал, что он делал всё это для меня. Я знал, что он вытворял подобные вещи и раньше, чтобы потом, улыбаясь, посмотреть на вашу реакцию.
А проблемы всё накапливались.
Ещё в одно происшествие Джим попал со своей Голубой Леди – на этот раз он снёс пять деревьев на бульваре Ла Сьенега около Здания Ясных Мыслей. Он выскочил из машины и бросился к телефонной будке звонить Максу Финку, чтобы сказать, что у него украли машину.
О "Празднике друзей" написали в "Variety" – упоминание там могло сильно подействовать на ход кинопроката – как о пустой трате времени, "к тому же сделанной из материала, не вошедшего в другие альбомы, не продаваемого даже в дневные телепередачи, которые смотрят школьники после школы ". "Rolling Stone" в "Рандомских записках" назвал фильм "банальным, претенциозным, глупым, небрежным, фантастически скучным и, самое главное, невероятным любительством "дебюта"". Если этого было ещё не достаточно, чтобы сломить Джима, то фильм был освистан и в Сан-Франциско, и на фестивале в Санта-Крузе.
Последний сингл "Doors" из "Тихого парада", дань уважения Отису Реддингу и третий, написанный Робби, "Бегущий блюз", медленно двигался в чартах и достиг номера 64.
Суды в Майами и Фониксе ждали своего часа.
Прошли премьерные показы фильма о путешествии Джима, "HWY", и, по общему мнению, он оказался каким-то… незаконченным.
Одна из подруг Джима была беременна.
Бухгалтер Джима надоедал ему по поводу расточительности Памелы. Он соглашался с её карманными деньгами, даже периодические шалости и приходившие счета ещё умещались в рамках здравого смысла. Но магазин был безумием. Он уже стоил Джиму 80.000 долларов, а Памела была в Европе, покупая вещи. Это было для Джима хуже всего. Они поссорились, и Памела уехала к французскому графу, которого, как она говорилаподругам, она любила.
Джим пил.
Они все были пьяные. Том, Фрэнк, Бэйб и, конечно, Джим зависли в баре "Barney’s Beanery".
Ты осторожничаешь, Моррисон, – сказал Том, подзуживая друга. – Ты, чёрт возьми, стал страшно осторожен.
Джим не обращал внимания на насмешку. Фрэнк и Бэйб уставились в свои бокалы.
Теперь скажи нам, мистер Джим Моррисон, рок-звезда, – продолжал Том громко, на весь бар, – расскажи нам, что случилось в Майами.
Этот вопрос страшно надоел Джиму. Он уставился на Тома и сделал ещё глоток из своего бокала.
Давай, Джим, сейчас же расскажи нам всё.
Да, – спокойно сказал Джим, – я это сделал.
Сделал что, Джим? – голос Тома звучал резко, триумфально.
Я показал свой х…
– Зачем, Джим? Когда я показал свой в своём фильме, ты сказал, что в этом нет искусства.
– Ну, – сказал Джим тихим голосом, так что всем присутствующим пришлось напрячься, чтобы услышать его ответ, – я хотел посмотреть, как он выглядит в свете прожекторов.
Через секунду Бэйб и Фрэнк одновременно взорвались хохотом, разбрызгивая содержимое бокалов. Джим озорно усмехнулся.
Сцена в "Ahmet and Mica Ertegun’s" была менее забавной. Ахмет был очаровательным сыном турецкого дипломата, основавшим "Atlantic Records" и сильно разбогатевшим. Его жена была одной из самых модных хозяек Манхеттена. Ахмет знал, что контракт "Doors" с "Elektra" заканчивается, и хотел услышать Джима на пластинках своей фирмы, поэтому он пригласил Джима к себе на вечер. Всё, что Ахмет вспоминает сегодня, это то, что в одну минуту Джим был истинным южным джентльменом, рассказывая светские истории и являя изысканные манеры, а в следующую минуту он был уже сильно пьян, стоял на кушетке и тянулся к дорогим картинам на стене. Jekill and Hide.