Да, он, а не Смолин первый увидел нарушителей. И не Аргон. Все-таки оскандалились. Собака должна была броситься к дубу, облаять его. Почему же Аргон не сделал этого? Секрета нет. Плохо обучен. Себя, одного себя винил Смолин. Больше некого. Аргон отдавал только то, что вложили в него.
Такие невеселые мысли были у Смолина, когда все радовались.
Капитан подходит к дереву, приказывает:
- Эй, вы, бросайте оружие! Слезайте! Живо!
Один сразу спустился. Чуть позже - другой, а за ними и третий спрыгнул. Все упали на землю и не поднимаются. Молодые, здоровенные. Сапоги, автоматы, гранаты немецкие, галифе синее, офицерское, френч табачного цвета, кепки с длинными козырьками, с кокардами и трезубцами.
Ребята смеются, радуются, что такие важные нарушители схвачены без потерь. Поздравляют Смолина. Нахваливают его собаку. А он молчит. Не до веселья ому, знает, что с Аргоном надо работать еще много и долго, гордиться пока нечем. Никто не знает, что в душе у Смолина. На себя злится. И Аргону ни за что ни про что досталось. Пнул его ногой.
- Фасс!
Команду не пришлось повторять. Со всех ног бросился на ночных ходоков, потрепал как следует, отвел свою собачью душу. Те вопили, как недострелянные зайцы. Смолин не останавливал Аргона до тех пор, пока не услышал грозного окрика капитана Бакрымова:
- Уберите собаку! Немедленно!!!
- Пусть потренируется, товарищ капитан. Она еще ни разу не пробовала на зубок настоящего нарушителя.
- Уберите!
- Слушаюсь, товарищ капитан.
Однако Смолин не спешил. Вразвалочку подошел к Аргону поближе, подозвал его голосом и жестом. Собака здорово увлеклась и все-таки сразу бросила нарушителей, села у ног Смолина. Он погладил ее по голове.
- Хорошо, Аргон, хорошо!
А про себя горько думает: "Хорошо, да не очень".
- Еще как хорошо! - радуется сержант Канафьев. - Я, брат, думал, что дух суки перешибет все прочие запахи. И удивился, по правде говоря, как это Аргон не соблазнился такой приманкой. Силен бродяга.
Повеселел и подобрел и начальник заставы. Слушает, смотрит и улыбается. Потом кладет руки на плечи Канафьеву, виновато говорит:
- Зря я на тебя раскричался, сержант. Под горячую руку попал. Извини.
- Ничего, товарищ капитан. Бывает.
Сам собой, без особой команды получился перекур. Не грешно и отдохнуть, привести себя в порядок после бешеной гонки. Вспыхнул костер.
Нарушители лежат вниз лицом, скованные стальными наручниками, а пограничники сидят на траве, под дубом, курят. Смеются. Переобуваются. Подсушивают у огня портянки и темные от пота спины. С любопытством поглядывают на своих ровесников, пришедших оттуда, запродавших кому-то свои души, уже обреченных на тюрьму с той самой минуты, когда переступили границу с автоматами, с гранатами в руках. Для них уже померк белый свет, а для пограничников только-только начинается день.
Прозрачный дымок, розовый от пламени костра, знойно дымится над поисковой группой. Вековой дуб, овеянный восходящими токами теплого воздуха, расшумелся своей листвой. Аргон, натянув поводок на всю длину, мирно пасется на лужку, как травоядное: ловко отщипывает стебли каких-то одному ему известных лечебных трав и осторожно пережевывает их.
Сержант Канафьев не сводит восхищенных глаз с собаки. Притулился к плечу Смолина и шепчет:
- Цены нету твоему Аргону. Профессор своего дела. Академик! По невидимому следу шел так, как поезд по рельсам. Любо глянуть. Вороги его, Сашка, пуще собственного глаза. Для границы такая собака - золотой клад. Но пускай ее без особой нужды на задержание вот таких головорезов. Расстреляют. Я бы на твоем месте себя не пожалел, но Аргона не дал в обиду.
Мысленно Смолин согласился с Канафьевым, но вслух сказал:
- Ты что болтаешь, сержант? Собаки для того и существуют, чтобы задерживать нарушителей. Даже в инструкции об этом сказано.
Канафьев осторожно взглянул на капитана, сказал вполголоса:
- Так оно так, конечно, а с другой стороны… Человек умеет хитрить с вражьей пулей, а собака беззащитна. Моей Трещотке далеко до твоего Аргона, но я все пули, направленные на нее, перехватываю по дороге и отвожу подальше в сторону.
Он смягчил улыбкой свою шутку. Смолин тоже пошутил.
- И Трещотка в знак благодарности за твою самоотверженность отказалась брать след. Так, да?
- Это ничего, Сашок, природа. Бывает. Трещотка - хорошая собака. Люблю я ее.
- А я, думаешь, не люблю Аргона? Да я за него, если хочешь знать правду, в огонь и в воду пойду.
Один из диверсантов при этих словах чуть приподнялся с земли, вывернул голову в сторону костра. Некоторое время с величайшим вниманием смотрел на Канафьева и Смолина, потом отвернулся, застонал, заскрежетал зубами.
- Ну, чего ты кряхтишь? Пить хочешь? Или до ветра приспичило? - спросил Канафьев. Спросил резко, даже грубовато, но в глазах его явно сквозило желание как-то облегчить положение задержанного.
Нарушитель снова вывернул голову к пограничникам и бесстрашно, четко выговаривая слова, сказал:
- Ну и ну! Тварь, вонючая псина для вас дороже собственной жизни! Все вы такие. Во всем. Дикари! Варвары! Фанатики! "Первым делом, первым делом - самолеты. Ну, а девушки - потом"… Первым делом, первым делом - заводы, фабрики, колхозы, государство. Ну, а все прочее - потом. Жить когда начнете, дураки? Один раз человек живет на свете. Одиножды!
- Смотри, Саша, какой твой крестник оказался разговорчивый! - усмехнулся Канафьев. - Молчал, молчал и сморозил. Интересно!
Смолин, не говоря ни слова, вскочил. Обошел по кругу лежащих ничком нарушителей. Быстро нагнулся над тем, кто оказался разговорчивым, перевернул его на спину. Загремели наручники. Жиденькая бородка едва прикрывала пухлые, стеариновой бледности щеки и рыхлый подбородок. Воспаленные, полные заматерелой злобы глаза. Шрамы на виске. Наполовину оторванное ухо.
- Так, значит!.. Дикари. Дураки. Фанатики. А ты кто такой? Где твоя грамота, ум? Почему шастаешь в темноте, как ночная зверюка? Мы, значит, жить не умеем… А ты? За что воюешь? За какую жизнь? Против кого? Тебя, умника, как паршивую шавку натравили на нас, и ты загавкал. И вот догавкался. Почему не сопротивлялся, когда тебя науськивали на нашу державу? Почему позволил кому-то распоряжаться твоей молодой жизнью? "Однажды человек живет на свете". Верно! Как же ты, умник, хорошо все так зная, стал падалью в свои двадцать пять? Молчишь? Эх, темнота, темнота!
У меня, брат, большущая новость. Надумал жениться. Нет, нет, передумывать не буду. Женюсь бесповоротно. Попался! Подцепила меня местная дивчина с чудным, ненашенским, не болдинским именем. Юзефа. Она же и Юлия. Моложе меня на целых пять лет. Бедовая. Первая, самая первая здешняя комсомолка. И не рядовая, а волевой секретарь. Представляешь, как она будет мною командовать и руководить? Ничего, стерплю. Я люблю умных, справедливых и волевых командиров.
А наружность у нее тоже подходящая. Белолицая она. Сероглазая. Русоволосая. Ходить не умеет. С утра начинает бегать. И никуда не опаздывает. Все свои дела за день успевает переделывать, ни единого не оставляет назавтра.
Объясняемся мы с ней на разных языках. Я ей говорю "люблю", а она "кохаю". И, знаешь, все нам ясно. А дальше, думаю, и вовсе без всяких слов будем понимать друг друга.
Жить нам на заставе сейчас негде. Все давным-давно занято. Юлия тянет меня к себе, в свою хату, к матери. Не хочется покидать заставу, но все равно придется перебираться из казармы на семейную квартиру.
Чудно! Сашка Смолин - семейный человек. Никак это не укладывается в моей голове. Двадцать восемь лет был холостяком и вдруг - женатый! Сплю на пуховой перине. Укрываюсь одеялом с кружевными оборками. Каждое утро ем горячие пышки с медом и попиваю свежее молочко. Представляешь?
Пропадет худенький, быстроногий, легкий как ветер следопыт Сашка. Появится на заставе толстый, тяжелый, налитый семейным счастьем, с отдышкой старшина-сверхсрочник. И скоро, через год или два спишут его с границы за моральную и физическую отсталость. Вот, брат, какие пироги. Не женись, дружище, пока ты еще молод. Надевай хомут, когда тебе стукнет лес сорок с гаком.
С последним холостяцким приветом А. Смолин.
Поединок
Генерал-лейтенант Гребенник Кузьма Евдокимович стоит перед огромной, во всю стену кабинета, крупномасштабной картой, утыканной вдоль государственной границы крошечными красными флажками, и, прижимая к уху телефонную, на длинном шнуре трубку, молча, сосредоточенно слушает. Деревянная легкая указка скользит по карте наискосок с севера-запада на юго-восток. Пересекает линию флажков, останавливается в центре зеленого массива за несколько десятков километров от государственного рубежа.
Штабные офицеры, обступившие генерала, внимательно вглядываются в пункты, отмеченные указкой, и что-то записывают в свои блокноты.
- Ясно. Спасибо. Жду дополнительных сведений.
Генерал кладет трубку на аппарат, смотрит на офицеров и говорит:
- Самолет без опознавательных знаков. Военно-транспортный. Появился на большой высоте со стороны польского Поморья. Пересек границы вот в этом квадрате. На бреющем. А в этом квадрате снова набрал высоту. Долетел сюда, до Каменного леса, развернулся, выбросил парашютистов и лег на обратный курс.
Генерал указкой очертил на карте довольно большой овал.
- Осматриваем этот район. Поднять по тревоге все тыловые части, подразделения, все заставы, прилегающие к Каменному лесу. Сюда, сюда, сюда и сюда направить усиленные поисковые группы. Лучших инструкторов и лучших собак перебросить на машинах вот сюда, сюда и сюда. Не забудьте Смолина. Пусть Смолин и его Аргон атакуют зеленый массив вот отсюда, с южной окраины.
Генерал опустил указку, задернул на карте легкие шторы.
- Выезжаем на место событий. Штаб оперативной группы базируется в лесничестве Каменного леса. Дальнейшие указания - по радию. Все, товарищи. Действуем!
Кто-то требовательно забарабанил в темное окно. Смолин вскочил, распахнул створки и увидел в палисаднике высокого, плечистого, широколицего рядового Бурдина. Приметный парень, его ни с кем не спутаешь. Ясно! Опять тревога на заставе.
- Где? - деловито спросил Смолин.
Ему надо было знать, на каком участке прошел нарушитель. Пока оденется, добежит до заставы, успеет обдумать, как надо действовать.
Бурдин молчал.
- Я спрашиваю, где прорыв?
Бурдин поднял свою большую голову к небу и сказал:
- Там.
- Брось дурака валять, Леша. Говори толком.
- Парашютисты. Целая пачка. Американского образца.
- Парашютисты?! Вот это новость! Да! Где же они приземлились?
- Воздушный десант сброшен в нашем тылу, примерно в районе Каменного леса. Тебя назначили командиром одной из поисковых групп.
Все это Бурдин выговорил в одно дыхание. Потом, помолчав, добавил уже другим тоном, просительно:
- Саша, скажи начальнику заставы, чтобы и меня назначили в поиск.
Смолин удивился, посмотрел на солдата, освещенного поздним спелым месяцем. Бурдин снизошел до просьбы?! Это тоже немалое дело. До сих пор он никого никогда ни о чем не просил. Сам всем помогал, но в помощи не нуждался. Самостоятельный. Гордый сверх всякой меры. На все руки мастер. Очень грамотный. Сильный. Волевой. Уверен в себе. Правдив. Исполнителен. Ни с кем не спорит. В друзья никому не набивается. Но каждому - друг и товарищ. Любит молчать, но когда надо, все скажет прямо. Не хвастун. Не суетлив, но действует быстрее и ловчее многих. Вежливый, уважительный, никогда не грубит. Не лодырь. И свою работу делает и чужую нечаянно прихватывает. Играет на баяне, балалайке, гитаре. Сто песен подряд может пропеть. И голос у него чистый, звонкий - за душу хватает. Всем хорош парень, не к чему придраться. Смолин, глядя на Бурдина, всегда изумлялся: эка, сколько одному привалило!
И вот этот счастливчик, любимец заставы, опора коллектива и начальника, гордый мастер-пограничник вдруг засомневался в себе, не верит, что его удостоят чести искать парашютистов. Оказывается, Леша истинной цены себе не знает.
Бурдин еще раз повторил свою просьбу.
- Скажи, Саша!
- А зачем говорить? Начальник уже наверняка тебя назначил. Кого еще посылать на такую операцию, как не тебя!
- Начальник назначил твоими напарниками Сидорака, Непорожнего, Букреева. А какой Сидорак бегун? Зашкандыбает на первом же километре. Скажи, старшина! Пусть Сидорак останется, а я пойду с тобой. Удружи, Саша. Никогда я еще не принимал участия в таком деле. Очень хочется узнать, настоящий я пограничник или так… пришей кобыле хвост.
- Хорошо, Леша, я скажу.
Смолин с Аргоном и вся поисковая группа заставы уже втягивалась в Каменный лес, когда на проселочной дороге запылила машина. Она приближалась на большой скорости. Вездеход с открытым верхом и опущенным на капот передним стеклом догнал пограничников и остановился на обочине. На землю соскочил высокий, плотный, с сильно загорелым лицом генерал. Смолин, по праву старшего, не бросая поводка, приложил руку к фуражке и доложил начальнику войск, которого он хорошо знал, откуда, куда и зачем направляется поисковая группа.
Гребенник выслушал Смолина и посмотрел на свои часы.
- Опоздали, товарищ старшина, с выходом на исходные позиции. Еще на пятнадцать минут оторвались парашютисты.
- Машина подвела, товарищ генерал. Испортилась. Не довезла до нужного места. Пять километров пешком топаем. Не беспокойтесь, товарищ генерал, наверстаем!
Гребенник посмотрел на бравого, веселого пограничника, готового топать хоть сто километров, усмехнулся:
- Если я в таких случаях разучусь беспокоиться, то мне пора уходить в отставку. Старшина, повторите задачу, которую вам поставил начальник заставы. Быстро!
Смолин в одно дыхание, уверенно, будто читал по книжке, изложил, где и как он будет действовать со своей поисковой группой.
Гребенник покачал головой. Ему явно не понравился и бравый тон старшины, и его чрезмерная уверенность.
- Да, план у вас что надо. Пришел. Увидел. Победил. - Он сурово посмотрел на следопыта. - Вам известно, кого вы должны поймать?
- А как же, товарищ генерал. Парашютистов.
- Вам приходилось их преследовать?
- Нет, товарищ генерал, лично мне не приходилось, но я знаю…
- Ничего вы не знаете, старшина, раз не поймали ни одного парашютиста. Парашютисты - это ассы среди нарушителей. Особый подбор. Особая выучка. Особая тренировка. Особое задание. Особое вооружение. Особая ценность каждой головы. Парашютист не оставляет следов на границе. Пробивается в наш тыл в три, в пять раз быстрее, чем обыкновенный нарушитель. Имеет надежную явку. В случае соприкосновения с пограничниками сопротивляется с ожесточенностью смертника. Стреляет без промаха. Его не возьмет даже такая зубастая собака, как ваша. Он бесследно пропадает в лесу, в поле, в овраге, в населенном пункте. Парашютист не сдается живым. А нам он нужен живой. Обязательно живой. И целехонький, не подстреленный, по возможности. Трудная у вас задача, товарищ старшина. Выкладывайте все, на что способны. Все физические и нравственные силы. Вопросы есть? Все ясно? Очень хорошо, если так. Теперь садитесь в машину и - вперед. Чумак, - обратился он к шоферу, - довезите товарищей до пятого кордона и возвращайтесь сюда.
На пятом кордоне, на небольшой поляне, в центре которой стоял общипанный со всех сторон небольшой стог сена, шофер высадил пограничников.
- Ни пуха, ни пера вам, искатели! Берегите чубы, хлопцы! Парашютисты добре стреляють. Пока.
Вездеход укатил, поисковая группа осталась в лесу. Солдаты Букреев, Непорожний, Бурдин вопросительно смотрели на старшину, ждали приказаний. Смолин медленно оглянулся. Снял с шеи автомат. Лицо его было так напряжено, будто через минуту предстояло вступить в бой.
- Вот мы и на исходных позициях. Запиши время, Бурдин! Прежде всего давайте обследуем вот эту лосевую кормушку. Ничего мы там, конечно, не найдем, но все равно должны осмотреть. Так, для очистки совести.
Со всех сторон обошли стожок. Поворошили сено в одном, в другом, третьем месте. Людей здесь и близко не было. Земля истоптана лосями, косулями, оленями. Только следы животных. Старые, осенние. Весенние. Недавние. Свежие. Свежайшие.
- Тут все ясно, - сказал Смолин. - Самое неподходящее место для парашютистов. Заповедное. Людное. Объездчики туда-сюда шастают. Сторожа. Лесники. Ученые. Туристы. Дороги республиканского значения. Много машин. И пограничники сюда частенько заглядывают. Нет здесь парашютистов. Там они, дальше. В глубине Каменного леса. Перешли речку. Притаились в чащобах. Ночью выползут и рванут на восток, между деревнями Корневище и Просяная.
Солдат Букреев с изумлением смотрел на Смолина.
- Старшина, ты так говоришь, будто своими глазами видел, куда и как пошли парашютисты.
- Видеть не видел, а знаю.
- Почему? Чутье? Личная разведка сработала?
- Больше им некуда деться, Если они не дураки - среди парашютистов наверняка нет дураков, - обязательно пошли в направлении Корневищи, Просяная, Базки. Очень удобная дорога. Более подробно я тебе, Вася, после операции все объясню. Потерпи!
- После драки кулаками не машут. Каждый солдат должен знать свой маневр перед боем, говорил Суворов.
Букреев улыбался, ему явно хотелось поговорить, но Смолин был строг. Работая, он никогда не зубоскалил. Ничего не ответил он Букрееву. Вместо него заговорил Бурдин:
- Твой маневр, товарищ Букреев, определен приказом начальника заставы. Искать парашютистов! Найти! Схватить! Доставить. Всё. Проще пареной репы.
- Действительно, просто: дважды два четыре. Посмотрим, как это получится.
- У нас, Букреев, обязательно получится, а вот у вас…
Первый раз Смолин видит Бурдина в таком состоянии. Бледный, губы трясутся. Отчего бы это? Нервничает солдат. Старая история. Каждый, кто впервые идет на серьезное дело, невольно шумит, храбрится, говорит больше чем надо, придирается к товарищам по пустякам.
- Отставить разговоры! - приказал Смолин. - Слушай мою команду. Прочесываем лес насквозь, до десятого кордона и дальше до реки. Непорожний движется на правом фланге, Букреев - на левом, мы с Бурдиным идем в центре. Расстояние друг от друга - в пределах видимости. Во все глаза смотри себе под ноги, на вершины густых деревьев, на кучи сухих листьев, на кустарник. Немедленно сообщаем друг другу обо всем подозрительном. В случае, если я выйду из строя, обязанности командира поисковой группы выполняет Бурдин. Ясно? Рра-аззойдись!