Егорычев смотрел туда же, куда и Смолин, на лесной выступ. Напрягал зрение, боялся пошевелить ресницами, не дышал, но ничего не замечал. Ребристые сугробы, толстые стволы сосен, одинокая береза на отлете. Больше ничего.
- Вот показался! Видишь?
И только теперь Егорычев увидел его. Белый до колен, а ниже - темный. Если бы не валенки, он вовсе сливался бы со снегами. Решительно вышел из леса и, не останавливаясь на опушке, быстрым шагом направился к границе по кратчайшей. На нем был маскировочный халат. Капюшон хорошо оттенял темное, видно, сильно загорелое лицо. На спине, под тканью, выпирал горб. Рюкзак или котомка. В руках что-то держал, кажется, небольшой чемоданчик. "Смотрите, пожалуйста, какой нахал! - подумал Смолин. - Прет через границу с багажом, как обыкновенный пассажир". Чуть повернув голову к напарнику, он выдохнул:
- Подпускаем вплотную.
Неизвестный шел туда, где лежали пограничники. Ни шага влево, ни шага вправо. Напрямик. Будто выверил направление. Вот это обстоятельство больше всего и поразило Егорычева. Молодой солдат ясно видел надвигающегося на него из-за границы человека и не верил своим глазам. Нарушитель? Неправдоподобно. Идет как на тренировке во время учебного поиска. Не ползет. Не оглядывается по сторонам. Во весь рост шагает. Обыкновенно, как все люди. В руках чемоданчик. До чего же не похож на преступника! Может, заблудился человек?
Егорычев чуть ли не всю ночь ждал нарушителя, думал о нем, говорил - и все-таки оказался не готовым к встрече с ним. Руки и ноги вдруг окоченели, перестали повиноваться. Сердце заколотилось о ребра так, что и нарушителю, наверно, слышно. Зубы стучали. Презирал себя Паша Егорычев, ругал, но ничего не помогало: автомат вывалился из рук. К счастью, он догадался взглянуть на Смолина. Лицо старшины было спокойным. Губы плотно сжаты. Нормально себя чувствует человек. Лежит, как прежде, в удобной позе, будто и не приближается к нему опасный государственный преступник.
Вот это да! Вот это парень. И молодой солдат в одно мгновение постиг все, что было неуловимо для него в течение длительного времени. Он подобрался и крепко сжал автомат. Теперь все, теперь не оплошает!
Войдя в зону собственно границы, в узкое пространство между пограничными столбами, на ту незримую линию, которая разделяет два государства, неизвестный остановился. Смолин ждал этого. Многие нарушители, те, за которыми он наблюдал в разное время, люди различных национальностей, старые и молодые, опытные лазутчики и начинающие ходоки, почему-то не преодолевали рубеж бездумно, что называется, одним махом. На какое-то мгновение замирали между столбами. Или сокращали шаг и беспокойно оглядывались. Так или иначе, невольно своим поведением показывали, что переступают важный, может быть, роковой для себя рубеж.
Постояв две или три секунды, человек двинулся дальше.
Вышел чуть правее притихших пограничников. Смолин пропустил его и, немного выждав, крикнул:
- Стой! Ни с места!
Нарушитель резко застопорил, словно ударился о невидимую стену. Чемоданчик упал в снег.
- Руки вверх! - приказал Смолин.
Прежде чем поднять руки, нарушитель сделал правой рукой резкое движение в сторону. "Что-то выбросил - подумал Смолин. - Ничего, найдем!"
Пограничники подбежали к нарушителю. Егорычев стоял с автоматом наготове, а Смолин обыскивал. Достал из карманов все, что там было: пачку бумаг и денег, паспорт, военный билет, записную книжку, плитку шоколада, пузырек с таблетками, сигареты, зажигалку.
- А где твое оружие, голубчик?
- Что ты, солдат! Какое оружие? Зачем оно мне? Я слуга божий. Божий человек.
Голос нарушителя удивил Смолина. Бесстрашный. Звучный. Дурашливо-веселый. Странный для нарушителя голос.
Смолин стянул капюшон с головы "божьего человека". Молодое, сытое, здоровое лицо обросло черной бородкой. На пухлых губах беспечная улыбочка загулявшего лоботряса. Глаза или хмельные, или от природы глупые.
Бессмысленно было спрашивать, кто он, откуда, куда и зачем идет.
В заплечной сумке и чемоданчике Смолин обнаружил иконки, отпечатанные на тонком картоне, латунные крестики, инструкцию под названием "Как и когда молиться богу" и сотни три крошечных памяток с молитвой "Отче наш". Смолин не поверил и этим, как будто объективным данным. По своему опыту отлично знал, что под маской христианских проповедников не раз пытались пробраться к нам диверсанты, разведчики, террористы. Впрочем, не исключено, что преступник был тем, за кого себя выдавал. Нарушитель все время, хихикал, пока Смолин обыскивал его, и бормотал себе под нос что-то чересчур веселое для молитвы. Смолин спросил:
- Ты что, божий человек, псалом поешь по случаю задержания?
- Ага, псалом: "Выходила на берег Катюша".
- Что, что?
- "Выходила на берег Катюша, выходила на берег крутой. Выходила, песню заводила…" Я знаю еще один… "Капитан, капитан, улыбнитесь!.." И бабью прибаутку могу спеть.
Он надвинул на голову капюшон, подпер подбородок ладонью и пропел тоненьким бабьим голоском русскую частушку.
Мы с миленьким прощались.
Он сказал: "В последний раз".
На сыру земельку пала,
Пролежала целый час.
И захихикал, захохотал, зареготал так, что Аргон зарычал и натянул поводок. Нарушитель показал собаке язык, заплясал на месте.
- А вот и не укусишь, не укусишь, не укусишь!.. Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Теща в душу - он за ней, теща в пекло, а он - в рай.
- Ну, давай, давай, божий человек. Хорошо это у тебя получается. Натурально.
Он перестал кривляться и плясать, серьезно сказал:
- Я очень рад, солдатик, что тебе нравятся мои псалмы. Хочешь, еще спою?
- Хватит! Напрасно дурака разыгрываешь. Ты и есть дурак. Первостатейный. Будь у тебя хоть немного ума, разве ты сунулся бы к нам с таким своим добром?
Смолин погладил голову Аргона, ткнул в сторону нарушителя, скомандовал:
- Нюхай! Ищи! Аппорт!
Овчарка менее чем через минуту вернулась с браунингом в зубах. Смолин взял пистолет, обернулся к нарушителю:
- Вот и спета ваша песенка, гражданин дурачок! Паша, взнуздай его!
Егорычев достал металлические наручники.
- Руки! - скомандовал он с такой уверенностью, будто не раз приходилось ему это делать.
Существо из другого мира! И любопытно и омерзительно было Егорычеву смотреть на это страшилище. Он ненавидит то, что мы любим. Поклоняется тому, над чем мы смеемся. Глупость считает умом. Издевается над тем, что мы делаем. Сжигает и вытаптывает засеянные нами поля. Рыскает по ночам, а днем прячется от нашего солнца.
- Егорычев, ты конвоируешь впереди, а я сзади. Шагом марш!
Нарушитель резво, весело пошел вперед. Подпрыгивал и пританцовывал. Гремел цепочкой наручников. Хихикал и напевал:
У меня папани нет.
Меня некому жалеть.
Ой, да! Ой, да нет!
Я люблю серебряный браслет.
Прощай, Аргон!
Собака взяла след двух нарушителей и всю ночь уверенно вела Смолина и тревожную группу. А перед рассветом сравнительно недалеко от железной дороги вдруг Аргон фыркнул, сердито мотнул головой и остановился.
Случилось невероятное. То, чего не бывало за все девять лет пограничной жизни Аргона.
Виновато виляет хвостом, беспомощно смотрит на Смолина и жалобно повизгивает.
- Ну, что, псина, устал? Давай отдыхай.
Рукавом бушлата смахнул росную влагу с пышной густой шерсти собаки и слегка надавил ладонью на крестец.
- Сидеть!
Он сел, но скулить и зевать не перестал.
- Успокойся, дружок! Тихо! Возьми себя в лапы. Не маленький. Не хлюпик и нытик. Боевая собака. Ну! Вот так. Молодец!
Туман стлался по низинам, по луговым травам. Под толщей облаков заблестел, затеплился первый уголек утренней зари. Посвежело. От земли сильнее повеяло сыростью. Поднялся ветер. Над темным лесом на краю кеба отчетливо проступала багрово-белая полоса, будто только что извлеченная из кузнечного горна. Стали видны деревья, каждое в отдельности. Гасли и проваливались в глубину небес звезды. Первая стая журавлей снялась с глухих озер и взяла курс на юг. С немыслимых журавлиных высот доносилось печальное, хватающее за сердце курлыканье.
Смолин стоял около Аргона, смотрел в темное небо, слушал журавлей и с наслаждением отдыхал. Тяжело досталась сегодняшняя ночь. Да разве только сегодняшняя? Редко какой рассвет заставал его в постели. Чаще всего новый день он встречал на пограничной тропе, в ночном дозоре, у контрольно-следовой полосы, в бою с врагами. Или в стремительном, как теперь, преследовании нарушителей.
Говорят, ко всему человек привыкает. И правда это и неправда. До поры до времени долг и молодость, сознание и сила, соревнование с товарищами, законное желание порадовать людей и показать себя в наилучшем свете действуют безотказно. Но есть предел и выносливости. В последнее время Смолин стал с горечью замечать, что бегает без прежней легкости и скорости, быстро, через какие-нибудь пятнадцать километров преследования, начинает спотыкаться и тяжело дышать. Огрузнел крылатый следопыт. Набрался лет. Летят, летят в прошлое годы. Недавно Сашке Смолину было двадцать, а теперь за тридцать перевалило. Аргон, кажется, еще вчера щенком был, а сегодня у него серебристая холка и глаза по утрам закисают. Одиннадцать ему исполнилось, двенадцатый пошел. Пора списывать. Старик. И он тоже бегает без прежнего азарта. И на своих врагов бросается осмотрительно, осторожно. И уже не прорывается без всякого толчка извне былая жизнерадостность, озорство. Стал очень спокойным, уравновешенным, серьезным. Не томится, не скучает в одиночестве. Может часами лежать в своей будке и безучастно смотреть в одну точку. Скоро, очень скоро придется распрощаться друзьям. Страшно и подумать об этом.
Аргон ткнулся своим холодным, чуть влажным носом в руку Смолина: все, мол, передохнул, могу работать.
Следопыт тяжело вздохнул, потрепал холку собаки.
- Ну что ж, веди, если отдохнул. Ищи! След!
Аргон пригнул морду к самой земле, а след не берет. Опять фыркает, скулит, виновато поджимает хвост и беспомощно оглядывается на Смолина. В чем дело, псина? Потерял след? Нет. На росной траве даже в неясном свете утренних сумерек достаточно хорошо видны двойные отпечатки обуви нарушителей. Вероятно, след обработан какой-то химией.
Смолин опустился на корточки, понюхал отпечаток и сейчас же отдернул голову.
- Что такое, старшина? - спросил Боря Васильев. - Чего скривился, как середа на пятницу?
- Дело пахнет керосином! Слыхал такое отчаянное ругательство?
- Ну?
- Нарушители обработали следы керосином.
- Ну и что?
- Все! Аргон вышел из строя.
- Почему? Разве он не чует керосина?
- Чует. Слишком даже чует. И нос воротит. Раздражитель чересчур сильный, чересчур грубый. И опасный. Придется нам с тобой, Боря, исполнять собачьи обязанности. Держи! - Он передал солдату поводок. - Отойди с Аргоном подальше и наблюдай.
Включил электрический фонарик, пригнулся к самой земле и медленно, ориентируясь по слабым, еле видным отпечаткам, пошел вперед. В некоторых местах, на твердой земле отпечатков вовсе не было. Приходилось искать в разных направлениях.
А время шло. Нарушители отрывались все дальше и дальше.
Скорость преследования резко упала.
Рассвело. Всходило солнце. Просыпался и начинал свою утреннюю жизнь лес.
Смолин, против обыкновения, не слышал песен птиц, не видел красок нарождающегося дня. Не до того. Продвигался вперед со скоростью черепахи, а нарушители… Если такими темпами будет продолжаться преследование, нарушители на два-три часа раньше пограничников доберутся до железной дороги, сядут на поезд - и поминай как звали.
Послышался топот лошади. Смолин обернулся. В желто-зеленой лесной прорези показался белый конь. На нем лихо, чуть-чуть боком, с фуражкой набекрень, со спущенным на подбородок ремешком, как настоящий казак, сидел начальник заставы капитан Шавров. Подскакал к следопыту, круто, картинно осадил жеребца, так, что тот на дыбы взвился. Спрыгнул на землю и веселыми глазами посмотрел на следопыта.
- Ну как, старшина, все в порядке?
- Нет, товарищ капитан.
- Потеряли след?
- Нет. Стоим на следу, но…
- В чем же дело?
Огонь потух в глазах у капитана, а вместе с ним и веселость.
- В чем дело, старшина? - властно повторил он.
- Дело пахнет керосином.
- Бросьте балагурить. Отвечайте толком, что случилось.
- Нарушители обработали следы керосином. Аргон отказывается брать. Я вот вместо него работаю.
- Ну и ну! Смотрите, до чего додумался! Смех и грех.
- Ничего смешного в этом не вижу, товарищ капитан. Керосин, как вы знаете, чересчур сильный раздражитель для Аргона.
- Смотрите, пожалуйста, какой он у тебя нежный! Где воспитывался? В пансионе благородных девиц или в пограничном собачьем питомнике? Ладно, хватит дискутировать. Давай, ставь своего Аргона на след. Дорога каждая секунда.
- Слушаюсь, товарищ капитан. Я в точности выполню ваш приказ, но и предупреждаю: керосиновый запах очень опасен для собаки, можно сказать, губительный.
- Вот так новость сообщил! На всей границе всегда и везде опасно служить. Опасность - это повседневная жизнь пограничника. Неужели вы этого не усвоили до сих пор, старшина?
- Пропадет собака, товарищ капитан, А я и без нее задержу этих нарушителей.
Начальник заставы как будто дрогнул. Лицо утратило упрямство и решительность.
- Так время же идет, голова! Упустим врага.
- Вы не беспокойтесь, товарищ капитан. Я все сделаю как надо.
- Да как же мне не беспокоиться? Я собственной жизнью и честью отвечаю за охрану границы.
- И я, товарищ капитан!
- Так чего ж ты рассусоливаешь?
- Я хочу задержать нарушителей без всяких потерь с нашей стороны. На час позже, но схватим. Даю вам слово, товарищ капитан. Не уйдут! Поезжайте на заставу или куда-нибудь еще и ждите моего сигнала.
- Ты не указывай, где мне быть во время боевой обстановки! Ставь собаку на след!
- Есть ставить собаку на след. Давай, Боря.
Васильев с Аргоном подбежали к Смолину. Следопыт взял скомканный поводок, и делая вид, что распутывает его, не глядя на разгневанного капитана, сделал еще одну отчаянную попытку спасти своего друга.
- Высшая нервная деятельность собаки может быть сорвана непосильной задачей. При чрезмерном напряжении раздражительного и тормозных процессов у розыскной собаки развивается невроз. Так черным по белому написано академиком Павловым. Аргон испортится после работы по керосиновому следу. Никогда больше не возьмет индивидуальный запах. Спишут его с границы.
- Смотрите пожалуйста, какой у нас высокообразованный следопыт!
- Товарищ капитан, такие вещи теперь знает всякий инструктор службы собак. Это азбука. И вы знаете, но почему-то…
Капитан Шавров вдруг обнял Смолина и сказал мягко:
- Знаю, Саша, все знаю. И тем не менее… Надо схватить лазутчиков как можно скорее. Надо! Понимаешь? Любой ценой. Переступи через жалость к Аргону.
- Товарищ капитан, поставить Аргона на след я могу, а от остального увольте. - Он резко дернул поводок и во весь голос, чем удивил собаку, приказал:
- Ищи! След!
Аргон потянул морду к земле, фыркнул, беспомощно заскулил.
Смолин не стал терять времени и доказывать капитану свою правоту. Сам стал на след, благо он хорошо был заметен, и помчался как спринтер. При такой скорости никаких отпечатков, конечно, не увидишь. Он больше на свое следопытское чутье и догадку полагался, чем на глаза. Аргон некоторое время бежал позади. Но такая позиция была для него непривычна, и он обогнал своего друга и, превозмогая отвращение к керосиновому запаху, фыркая, визжа, мотая головой, довольно неуверенно затрусил впереди. Несколько раз сбивался со следа, забирал круто вправо и влево. Смолин, не останавливаясь, на ходу, энергичной командой возвращал его на место.
Капитан Шавров сел на лошадь и рысью следовал за пограничниками. Никого не торопил. Молчал. Прекрасно сам видел, как тяжело достается и собаке и Смолину каждый шаг.
Пробежали около километра, и вдруг керосиновый запах пропал. Как ни принюхивался Смолин, его нет и нет. Выветрился? Или нарушители посчитали, что нет необходимости обрабатывать дальше след керосином? Скорее всего - последнее.
Смолин по инерции пробежал еще немного, Остановился. Перевел дух. Смахнул с лица пот. Погладил по голове Аргона. Подъехавшему капитану не стал объяснять, как обстановка резко изменилась к лучшему. Сам увидит, если захочет.
- Ищи! След! - скомандовал он.
Теперь сразу, как в лучшие времена, Аргон взял след верхним чутьем и повел. Солдаты не успевали за следопытом. Отстали. Капитан рысил позади и чуть сбоку. Он снова стал молодым, счастливым, дружелюбным. Поторапливал тревожную группу. Подбадривал следопыта:
- Вышли на прямую, Саша!.. "Горячий" след!.. Свежайший! Поднатужься! Скоро схватим.
Нарушителей накрыли в кладке железнодорожных противозаносных щитов. Они были вооружены, но не оказали сопротивления. Умаявшись за ночь, к тому же еще изрядно выпив, оба крепко спали. Среди вещей, отобранных у диверсантов, была фляга с керосином и черные, с крепкими тесемками, большого размера тапочки. Эти самодельные суконные лапти, смоченные в керосине, легко надевались на сапоги, зашнуровывались.
Нарушителей сковали наручниками, повели на заставу. Смолин с Аргоном шли позади. К ним присоединился спешившийся капитан.
- Не пропал, Саша, твой красавец и умница Аргон. Цел и невредим. Еще повоюет.
- Перестраховщик я, товарищ капитан. За широкую спину академика Павлова спрятался.
- Ну, это ты наговариваешь на себя. Правильно боялся за Аргона. И вовремя, в самый раз вспомнил академика Павлова. Розыскная собака - тонкая нервная штука. С ней надо бережно обращаться.
- Но и не держать под тепличным колпаком. Всегда и везде должна работать розыскная собака, товарищ капитан.
Начальник заставы с удивлением посмотрел на следопыта, засмеялся:
- Мы, кажется, поменялись с тобой ролями… Теперь я защищаю Аргона, а ты нападаешь на него.