Надо честно признаться, что я как отец слишком часто злоупотреблял этим, и сын молчаливо и покорно, как вол, тянул на себе всю многогранную работу юридической службы без всякого нытья и ворчания. Работы хватало и мне под завязку, в основном по преддоговорным и арбитражным спорам, но весь тяжёлый воз повседневной работы безропотно тянул на себе мой сынок, поскольку я много времени отдавал или общественной, или партийной работе. Так уж получалось, что меня постоянно куда-нибудь да избирали в коллективе, где я работал: то по общественной или партийной линии, то секретарём партбюро, то заместителем секретаря парткома или председателем постройкома. А иногда избирали делегатом на городскую или окружную партийные конференции, или профсоюзные. Случалось, не спрашивая моего согласия, давали мне почётную партийную нагрузку возглавить общество "Знание" или читать лекции в трудовых коллективах на общественных началах, и таких нагрузок порой было не счесть. А в последний год наш коллектив, да и другие, выдвинули меня кандидатом в депутаты Тюменского областного Совета, и я по своей врождённой наивности дал согласие баллотироваться в депутаты. Горько сознавать сейчас, но столько грязи, сплетен о себе я никогда не слышал и, наверное, уже не услышу. И дай Бог. Однако постараюсь об этом периоде рассказать в другой книге и более подробно. Об этом стоит написать. Говорю это к тому, что вся общественная или партийная работа отнимала у меня прорву времени, и основную работу, за которую я получал зарплату, безропотно тянул в одиночку мой сынок. Сейчас, спустя годы, мне почему-то стыдно за своё прошлое партийное горлопанство. Ведь за меня сын пахал, не разгибаясь, а я языком болтал, не сгибаясь, и перед ним не отчитывался.
Вспоминая сейчас те далёкие годы прошлого века, мы с женой считаем их самыми озаренно-счастливыми в нашей замордованной тогда жизни. Впервые за много лет вся наша дружная семья собралась вместе, чтобы потом разлететься навсегда. Занимали мы четырёхкомнатную просторную квартиру, когда переехали из Нефтеюганска в Пытьях, и места всем хватало. Наши сыновья удачно отслужили в армии, вернувшись оттуда живыми и здоровыми, окончили ВУЗ, овладели полученной специальностью и жили вместе с родителями, и нам с женой казалось, что большего счастья в нашей тогдашней жизни и желать грешно. Какие замечательные вечера мы проводили всёй семьёй за ужином и после, вспоминать сейчас тоскливо и больно. Зачастую Коля рассказывал нам что-нибудь очень смешное из жизни музыкантов из различных коллективов, где ему довелось поработать, и мы укатывались со смеху. Он был замечательным рассказчиком. Умел тонко подмечать в людях смешные стороны их характера, поступков, их отношения между собой и к жизни вообще. Зачастую брал баян, или саксофон и со всей своей страстью исполнял свои любимые произведения. А потом и по нашим заказам исполнял наши любимые песни, и мы от души пели всёй семьёй. Забыть об этом невозможно, а вспоминать больно. Нам и в голову тогда не приходило, что вскоре мы навсегда потеряем нашего семейного кумира, нашу живую драгоценность, будто специально созданную для украшения нашей невзрачной жизни. Такая жуть даже в самом дурном сне не могла присниться. Порою выбирались на природу. Ездили на машине или летали на вертолёте за клюквой, грибами или кедровыми шишками. И наш Коля, как всегда, был всех удачливее. Набирал ягод и грибов больше всех и из леса уходил с неохотой, жалея, что не всё собрал в этом лесу, и оставлять на погибель ягоды и грибы ему очень не хотелось.
Азартным человеком был мой сынок, и если за что брался, то отдавался делу всей своей душой. Я в ту пору много выписывал различных журналов, две-три газеты, где печатались очень интересные произведения и подробно освещались текущие политические события той перестроечной поры, и мы с жаром и каким-то особым азартом всё это обсуждали, высказывая свои личные впечатления. Это больше всего мне и запомнилось из тех коротких и счастливых лет нашей совместной жизни. Ведь это земное, мимолётное счастье длилось в нашей семье всего три года и разом кончилось, как всё в этой жизни когда-нибудь кончается. И хорошее, и плохое. Горько и больно сейчас сознавать, но в те счастливые годы для нашей семьи появилось чёрное, несмываемое и очень болезненное пятнышко на моём сердце, по моей личной глупости оказавшее самые отрицательные последствия на дальнейшую судьбу сына.
Наш сын на последнем году учёбы в университете полюбил умную, красивую девушку, и она, видимо, отвечала ему взаимностью, поскольку согласилась выйти за него замуж, но предварительно он должен был познакомить её со своими родителями. Так они условились. С её родителями он был уже знаком и никаких возражений против их предстоящего брака они не имели. Последнее слово оставалось за нами, вернее за мной. И вот в один из дней, сидя в кабинете за рабочими столами, мой сынок неожиданно дрогнувшим голосом сказал, тяжело вздохнув: "Папа? Я надумал жениться, и ко мне должна приехать по моему звонку невеста для знакомства с вами. Зовут её Наташей. Как ты на это смотришь?" Я поднял от бумаг свою седую, не очень в тот момент соображающую голову и с безразличным недоумением спросил": "Коля, а кто она такая и откуда родом?" Она закончила экономический факультет нашего университета, из хорошей семьи и родом из Калачинска Омской области, где живут её родители", – торопливо проговорил он, и его лицо от охватившего смущения покраснело. При этом он низко опустил голову над столом, в ожидании моего родительского ответа, и авторучка в его руке заметно подрагивала. Я довольно глупо ухмыльнулся, явно не готовый для подобного разговора, и в шутку спросил: "А почему она из Калачинска, а не из Ленинграда или Москвы, Коля?" – "Откуда я знаю и какая разница, откуда она родом", – не поднимая головы от стола, глухим охрипшим голосом ответил он, и наш разговор, к моему великому стыду и позднему для меня раскаянию, на этом закончился. Несколько дней спустя жена в тревоге спросила меня: "Ты что сыну наговорил про его невесту, что он письменно отказался вступать с ней в брак и получил от её отца ругательное и оскорбительное в свой адрес письмо за такой подлый поступок. Ты хоть понимаешь, что натворил?" Я был ошеломлён безумным поступком сына, и рассказал ей, какой между нами состоялся разговор. "Ты что, не понимаешь, как любит тебя и уважает сын? Ведь каждое твоё замечание или недовольство, он принимает близко к сердцу и тяжело переживает, когда тебе что-нибудь не нравится в его поступках? Ты что, отец, наделал? Ведь сыну двадцать девять лет и ему пора жениться! Как теперь быть? Ведь на нём лица нет, и по ночам перестал спать! Неужели и этого не видишь из-за своей работы? Да провались она пропадом!" – со слезами на глазах кричала и плакала жена, и я в смятении, что-то бормотал в своё оправдание, которого у меня не было и не могло быть. Очень глубоко и сильно любил Коля эту милую девушку, свою первую и неповторимую любовь в своей жизни.
Сердечные раны обычно заживают тяжело и долго, и на сердце остаётся рубец, иногда на всю жизнь. Сложись всё благополучно и его жизнь пошла бы по-другому, возможно, более счастливому пути. Невыносимо тяжело страдал и переживал наш сын из-за постигшей его неудачи жениться на любимой девушке. И только через семь томительных лет он выбрал себе достойную подругу жизни, и у них появилось двое прекрасных детишек, которых сынок любил и лелеял какой-то неземной трепетной любовью, видимо предчувствуя свою скорую гибель. Но какой же ценой для здоровья всё это ему далось, знает лишь он да Бог, а нам уже никогда не узнать. Как же я потом себя ненавидел и презирал за свой глупый разговор с сыном о женитьбе на любимой девушке. Прошло так много лет с той поры, а как вспомню тот разговор со мной, жить не хочется. Дело в том, что наш сын никогда нам, родителям, не жаловался на свои неудачи и переносил их молча и мужественно, как настоящий мужчина. Лучше бы он меня тогда обматерил и послал куда-нибудь подальше, и его жизнь сложилась бы намного удачнее, чем вышло на самом деле.
Кажется, в Библии я как-то прочитал, а может и от кого-нибудь слышал, что чем больше Господь любит своё чадо, тем больше его наказывает. И сколько я не раздумывал над этой библейской мудростью, но до сути так и не дошёл. А вот своего любимого сына невольно наказывал самым дурацким образом, никогда не желая ему плохого, и он кротко и послушно всё сносил, не оказывая мне сыновнего непослушания. Когда вспоминаю об этом чудовищном случае с нравственной точки зрения, меня до глубины души потрясает его кротость и покорность родителям, которую он преданно сохранил, не считаясь со своими неудачами, до конца своей жизни. От осознания этого вина моя перед ним всё тяжелеет и тяжелеет. Гнёт к земле. Но сегодня, после его гибели, самый беспощадный судья мне – я сам. И, уж точно знаю, что сам себе никогда не прощу своих невольных ошибок по отношению к своему сыну, принесших ему столько страдания и горя. Но молюсь сегодня перед Богом и своим любимым сыном и прошу отпустить мне мои невольные грехи и простить меня. Твёрдо знаю, будь сынок сегодня живым, он простил бы мне всё, кроме предательства семьи.
Вспоминаю ещё один жуткий случай, который потряс нас с сыном до основания. В предпоследний год нашей совместной работы, кажется в 1990 г., решил сынок в очередной отпуск съездить в туристическую поездку, в дружественную нам тогда Болгарию. Но не дремлющие чекисты ему отказали в этом без объяснения причин, о которых теперь уже никогда не узнаем, но после его гибели можно догадаться. Дрожь охватывает, когда вспоминаю об этом немыслимом унижении сына и циничном оскорблении его чистейшей души. Ведь парень верой и правдой отслужил после школы в армии, окончил музыкальное училище и ВУЗ и буквально с чистого листа успешно начал свою трудовую деятельность. Какое же пятнышко смогли увидеть востроглазые чекисты на чистом листе бумаги, какой была тогда душа моего сына. В чём они его подозревали? Уму непостижимо! Так и неизвестно, за что они мне так старательно мстили на протяжении десятков лет, безжалостно отыгрываясь на сыне до рокового дня его трагической гибели.
Но пришло очень тяжёлое и грустное время, когда нашей семье, увы, надо было расставаться. Жена вышла по возрасту на пенсию, дочка к тому времени закончила десятый класс, и весной 1990 года я отправил их в Тюмень, где загодя купил невзрачный домишко, в котором нам предстояло прожить восемнадцать лет до гибели сына. Наша дочь удачно выдержала вступительные экзамены на юрфак Тюменского госуниверситета и через пять лет его окончила с красным дипломом, и уже четырнадцать лет работает в Тюмени по избранной специальности.
В Пытьяхе остались двое наших сыновей, они работали на прежних предприятиях юрисконсультами. Но давно медленно, исподволь подползало и вдруг неожиданно, могучей волной накатило на наше многострадальное отечество самое смутное и бандитское время, какого оно не видело со дня своего Крещения. Но с новым временем пришли и новые хозяева жизни, и всевластное начальство поменялось. Да вот беда, с новыми хозяевами пришли и их верноподданные кореша с уголовным прошлым, и моего старшего сына попросили добровольно уйти с занимаемой должности. Сопротивляться было бесполезно, и он поступил адвокатом в Тюменскую коллегию адвокатов, где его назначили заведовать юридической консультацией в этом же городке, с экзотическим названием Пыть-Ях, о котором я так часто выше упоминал. К большому сожалению, никакой поддержки со стороны новой администрации, которая была с криминальным душком, он не встретил. Профессиональные юристы им не нужны были, поскольку всё решалось тогда между ними по неписаным понятиям уголовного бомонда из бывшей номенклатуры, к тому времени торопливо сформировавшейся и мускулисто окрепшей. Ему даже не выделили хоть какой-нибудь комнатёнки для приёма граждан, и на все его просьбы об этом просто не реагировали, давая понять, что он для их узкого круга персона неподходящая и понимания с их стороны никогда не найдёт. И мой сынок вынужденно приехал жить и работать ко мне в Тюмень, где и началась трагическая эпопея его короткой жизни, и самые тяжкие испытания, которые ему здесь пришлось пережить сверх всякой меры, о которых я написал в самом начале.
После отъезда жены я тоже вышел на пенсию, но мне пришлось ещё два года поработать, но уже на другом предприятии. И в конце апреля 1992 года в яркий солнечный день я навсегда покинул этот благословенный край, где проработал двадцать два года и где случались и радости, и огорчения, но последних, как обычно бывает в жизни, оказалось больше. Не могу не вспомнить день своего отъезда, который запечатлелся в моей памяти одним довольно приметным событием. Шоссейной дороги до Тюмени тогда не было, и личные автомобили, у кого они были, отправляли на железнодорожных платформах, и весь путь до Тюмени занимал примерно до трёх дней. При выходе на пенсию руководство управления в знак благодарности выделило мне списанный УАЗик, который я наспех подремонтировал и погрузил на платформу, чтобы переправить его в Тюмень. И вот стоят на станции несколько загруженных автомобилями платформ, и все владельцы сидят в своих машинах в ожидании отправки. Вижу из кабины своей машины, как к площадке, где грузились машины, лихо подкатывает старенький автобус, набитый милиционерами, круто разворачивается и резко останавливается, взвизгнув тормозами. Первая мысль, которая пришла в голову, что кого-то, видимо, арестуют, автомобиль снимут с платформы и наша отправка задержится на неопределённое время. Хотя о времени нашей отправки мы не имеем совершенно никакой информации, но каждый из нас считает, что из-за прибывших милиционеров задержка неминуема – из машин высунулись головы встревоженных автолюбителей, которые что-то кричат в сторону автобуса. Однако из него никто не выходит, и на раздающиеся крики его пассажиры не обращают никакого внимания. Странно всё это выглядит с их стороны. Даже документов ни у кого из отъезжающих не проверяют. И тут заметил, как из приоткрытого окошка автобуса, меня в машине фотографируют и о чём-то громко между собой переговариваются, от души смеются. Внимательно присмотрелся к сидящим в автобусе и узнал некоторых из них по случайным встречам в разных коридорах местной власти. Вот один из них, толстомордый, с чёрными усами, держал под контролем всю нелегальную продажу водки в посёлке, состоящем из вагончиков, где жили южане, он назывался "Вертолётная площадка". С водкой тогда был жуткий дефицит, поскольку на самом высшем уровне велась антиалкогольная компания, имевшая в конечном счёте весьма плачевный результат в масштабе всей страны. А вот рядом с ним тот, кто "крышует" всю торговлю наркотой в этом северном городке, где тогда находилась перевалочная база наркотиков, беспрепятственно идущих дальше на север. Это они, тогдашние хозяева жизни, сидят в автобусе со своими помощниками, легальными и нелегальными. И похоже все навеселе. В то приснопамятное время эти новоявленные хозяева жизни долго на севере не задерживались, а набив карманы, быстро линяли оттуда, не оставляя о себе никакой памяти. Причина их появления здесь мне стала понятна: они закрывали дело слежки за мной и передавали его вместе с фотографиями в Тюмень, где предполагалось моё постоянное место жительства. На душе поселилась тревога, она не покидала меня до самого дома. За себя я не боялся, но в отношении моих сыновей, оставшихся здесь, я был не на шутку встревожен. Могли устроить любую провокацию и отдать под суд. А дальше срок по приговору и лагерные нары. Как это тогда легко устраивалось в отношении любого человека, который им мешал или имел неосторожность на них пожаловаться, я это хорошо знал, и за судьбу своих сыновей не зря беспокоился.
О Тюменском периоде своей жизни много рассказывать не буду по причинам, изложенным выше. Скажу только, что за все восемнадцать лет жизни здесь я ни дня не знал покоя, ни дня за мной не было наружного наблюдения. Куда бы я ни поехал или ни пошёл, они постоянно были рядом, крайне настороженные и угрюмые. Без них не было ни одной рыбалки или поездки в Курган на могилы родственников, или на рынок за продуктами, или в церковь, куда мы ходим с женой на утреннюю службу. И они всегда там. Зоркие и настороженные навязчиво дают мне понять, что в покое меня не оставят, какие бы демократические перемены в государстве ни происходили. Это уже похоже с их стороны на массовое сумасшествие психопатов, гоняющихся в злом ослеплении за неуловимым призраком более 45 лет. И мне казалось, что до большой беды осталось совсем немного. Я жил в постоянном и тревожном ожидании надвигающейся беды, и чтобы предотвратить её, написал жалобу в Тюменскую областную прокуратуру и Президенту Ельцину – как неоспоримому гаранту прав и свобод граждан поверженной им страны. К сожалению, копии этих жалоб за давностью лет не сохранились, но ответ из администрации Президента я сохранил и приведу его полностью. Но событие, откровенно-бесстыдное и от этого ещё более интересное, произошло дальше, когда мою стариковскую жалобу прислали сюда, в администрацию губернатора. Об этом стоит подробно рассказать, а читателям почитать и сделать определённые выводы для себя и своих близких.
Прошло с момента отправки моих жалоб больше двух месяцев, а никаких шевелений от гаранта Конституции и в помине не предвиделось. Ответ из областной прокуратуры я получил. Но это была обычная отписка в ту пору, в стиле ответственных работников, отяжелённых обязательствами перед партией и народом надзирать за ходом строительства коммунизма. Приводить его дословно не стоит, в глубокой надежде, что с той мрачно-потешной поры в нашей прокуратуре, наверное, что-то изменилось к лучшему. Очень хотелось бы в это верить и надеяться. Наконец, получил ответ и от гаранта нашей Конституции. Привожу его текст полностью, а конечный результат будет с моих слов, в чём прошу мне верить. Такое нарочно не придумаешь, если даже очень захочется.
АДМИНИСТРАЦИЯ ПРЕЗИДЕНТА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
Отдел писем и приёма граждан.
Москва, ул. Ильинка, д.23
№ А13-14-8088 17.01.1994 г.
625043 Российская Федерация, Тюменская обл.,
г. Тюмень, ул. Перова, д. 16., Богданов В.Н.
Сообщаем, что рассмотрением Вашего обращения, поступившего в адрес Администрации Президента Российской Федерации, занимается Администрация Тюменской области. подпись Отдел писем и приёма граждан Орлов В. И.