Мелочь, конечно, а стыдно. И если припомнить, таких "мелочей" у Кешки в жизни наберётся немало. Ай-яй-яй, как на душе пакостно… Кеша даже щёки потрогал: не горят ли? Хорошо, что темно… И мучила бы его совесть и дальше, но тут из подъезда вышел Витька. Вышел, посмотрел по сторонам, ничего подозрительного вроде не заметил, закинул на плечо синюю аэрофлотскую сумочку - инструменты у него там, что ли? - пошёл вразвалочку, посвистывая, поплёвывая сквозь зубы длинным замечательным плевком метра на четыре - такого Кеше никогда не освоить, и пытаться нечего.
- Внимание, - сказал Кеша. - Рыжий, уменьшайся.
Рыжий пропал мгновенно, и только сиденье у мотоцикла приподнялось и вновь опустилось. Спрятался Рыжий.
Колесо взялся за руль и поставил ногу в сапоге на стартёр: приготовился, но шуметь, рычать двигателем раньше времени не стал. Пусть Витька тронется, а уж тогда и "Яву" завести недолго.
Витька опять воровато огляделся - всё-таки боялся, - нырнул в кабину "пикапа".
- Давай, - махнул рукой Кеша.
Колесо рванул стартёр, поддал газку, мотоцикл взревел, Колесо сел за руль, Кешка - сзади, ухватился за кожаную куртку, и "Ява" плавно тронулась.
Погоня началась, и Кеша даже забыл о том, что он сбежал из дома, что уже без десяти одиннадцать, а родители к двенадцати вернутся и что тогда будет - ах, что тогда будет!
Но мотоцикл уже нырнул в чёрную арку ворот, выскочил на Кутузовский проспект, проехал перекрёсток на зелёный свет, пропустил вперёд чью-то "Волгу" - из конспиративных соображений, - пошёл на разворот. Витькин "пикап" маячил впереди, виден был хорошо, но Кеша спросил на всякий случай:
- Он нас не заметит?
Колесо и отвечать не стал на глупый вопрос, только мотнул головой в красном шлеме - не отвлекай, мол! - сидел впереди, влитый в мотоцикл. Не человек - мотокентавр. Это Кеша так подумал и засмеялся: конечно, не человек. Но со стороны всё, наверно, выглядело благопристойно, потому что милиционеры не свистели, не требовали остановиться и предъявить права, не гнались за ними на жёлтой машине с сиреной и светящейся вертушкой на крыше, и Кеша успокоился, тихо наслаждался быстрой ездой по вечернему городу. Так поздно по Москве он не ездил: не приходилось как-то. А на мотоцикле и подавно.
Витька на своём "пикапчике", видно, не волновался, ехал себе спокойненько - мимо кафе "Хрустальное", мимо Киевского вокзала, по Бородинскому мосту, мимо магазина "Руслан", где Кеша с мамой покупали папе костюм в прошлую субботу.
Ах как далеко она была - прошлая суббота, так далеко, что Кеша даже засмеялся. Мог ли он предположить, что с нынешней субботы у него начнётся новая жизнь, совсем новая, полная невероятных приключений, насыщенная опасностью. Короче, настоящая жизнь. А до нынешней субботы было детство. Вот она, жизнь: мчаться по освещённой вечерними огнями Москве на почти гоночном мотоцикле, ловить ртом влажный, тёплый воздух, пахнущий летним дождём, душной пылью, бензином и острым запахом опасности, лучшим запахом в мире.
Они свернули со Смоленской площади на Арбат, сбросили скорость. "Пикап" впереди тоже замедлил движение, прижался в правый ряд, держал на спидометре километров сорок, не больше. Вероятно, Витька смотрел в окошко на номера домов, искал нужный. Но вот нашёл, резко свернул направо в какой-то переулочек - их на Арбате куча! Колесо совсем замедлил ход, поставил нейтральную передачу, ехал по инерции. Доехав до угла, притормозил. Они ещё успели заметить зад Витькиной машины, завернувшей во двор дома. Отталкиваясь правой ногой от тротуара, Колесо проехал поворот во двор и остановился в переулке поодаль.
- Ты почему за ним не свернул? - спросил Кеша.
- Конспирация. Зачем глаза мозолить?
И Кеша восхитился предусмотрительностью Колеса. Ведь он даже не включил передачу, когда по переулку ехали, ногой отталкивался, потому что шуму меньше. Умно!
Из-под сиденья неизвестно каким образом появился Рыжий, о котором Кеша, честно говоря, забыл. А он просто возник ниоткуда, встряхнулся воробьём, сказал сердито:
- Неудобно под сиденьем…
- Катайся в такси, - склочно заметил Колесо. - Я тут побуду, а вы идите.
Они на цыпочках - это уж был явный перебор: зачем на цыпочках-то? - вошли во двор, встали у стенки, огляделись. Витька сидел на лавочке у подъезда, насвистывал "Подмосковные вечера", сумка рядом стояла. И вид у Витьки был такой незаинтересованный, такой праздный - дышит воздухом или девушку ждёт, - что Кеша даже на секунду усомнился в его преступных намерениях. Но только на секунду, потому что тут же увидел он серую "Волгу" и номер ММФ 42–88. Именно этот номер называл Витьке Сомов.
Рыжий потянул Кешу за рукав.
- Куда ты?
Рыжий прижал палец к губам, показал на маленький садик за низким зелёным заборчиком. И верно, там можно было неплохо спрятаться, а потом по газону среди кустов подобраться поближе к машине, всё видеть, всё подмечать. Они нырнули в кусты, бесшумно - по-индейски - пробрались почти к самой "Волге", залегли в траве. Двор был тих и пуст. Время катилось к полуночи. Час преступления близился.
Витька встал, потянулся лениво, посмотрел наверх, видно, на профессорские окна, взял сумку, подошёл к багажнику, поставил сумку на асфальт, порылся в ней, достал связку ключей. Покопался в ней, выбрал один, сунул в замок багажника. Ругнулся тихонько: не подошёл ключ. Снова покопался в связке, выбрал ещё один, попробовал, хмыкнул удовлетворённо. Замок мягко щёлкнул, и крышка багажника поднялась.
Витька нырнул в багажник, вытащил оттуда насос, потом домкрат, потом брезентовую сумку, в которой лежали все инструменты для автомобиля, тихо закрыл багажник и с независимым видом пошёл к своему "пикапу". Он даже не торопился: был уверен в своей безнаказанности. Никто его не видел, никто ничего не знает, ищи-свищи, дорогой товарищ профессор.
Дошёл Витька до "пикапа", швырнул туда свою сумку, потом профессорское добро. И тут он поступил довольно странно. Вернулся к "Волге", присел у заднего колеса, поколдовал над чем-то. Послышался пронзительный свист, и машина заметно осела на правый бок.
"Баллон спустил, - догадался Кеша, подумал ещё: - Зачем ему это нужно?" И понял, удивившись Витькиной предусмотрительности: профессор утром выйдет, увидит спущенный баллон, полезет в багажник за насосом и обнаружит пропажу. А не будь спущенного баллона, так он, может, сто лет в багажник не поглядит. А Витьке с Сомовым это невыгодно. Это сильно оттягивает расплату. "Ну, Витька, ну, стратег чёртов! Дождёшься ты…"
А Витька не знал об угрозе. Он сел в "пикап", включил зажигание, развернулся и выехал в переулок.
- Скорее! - крикнул Кеша и побежал к мотоциклу.
Рыжий бежал за ним, а Колесо уже ждал их, сидел в седле. Только приподнялся, пуская Рыжего под сиденье, потом сверху сел Кеша, и они рванули за Витькой, выскочили на Арбат, помчались по мостовой к Смоленской площади, где уже призывно горел зелёный свет светофора. И вдруг мотоцикл зачихал, зачихал и… заглох. Заглох, остановился посреди улицы, так и не доехав до перекрёстка.
- Что случилось?
- Сейчас посмотрю, - торопливо сказал Колесо, откатил "Яву" к тротуару, присел на корточки.
- Упустим Витьку! - застонал нервный Кеша.
Рыжий возник рядом, сказал успокаивающе:
- Не упустим. Красный свет на светофоре.
- Его же переключат через несколько секунд.
- Не переключат…
Кеша взглянул на светофор: красный свет горел по-прежнему, и редкие машины уже начали гудеть, водители беспокоились. И Кеша понял, что все духи по пути к дому знают об их деле, знают и следят за ними. А если вдруг и случится что-то непредвиденное - вот как сейчас, - то любой из духов немедленно придёт на помощь. А помощь его будет своевременной и полной.
И в это время мотор мотоцикла застучал. Рыжий мгновенно юркнул под сиденье, Кеша прыгнул за спину Колесу, и на светофоре зажёгся зелёный глазок. Наверное, милиционер не успел даже понять, в чём неполадка.
Они проскочили Смоленскую площадь, почти догнали Витькин "пикап", оставив впереди себя пару посторонних автомобилей. Так они добрались до знакомой арки, свернули в неё, проехали по двору, остановившись на старом месте - у выезда на набережную.
Колесо заглушил мотор, стащил с головы шлем, сел на тротуар.
- Я своё дело сделал.
- Погоди ещё, - строго сказал Кеша.
Он следил, куда пойдёт Витька. А Витька тем временем шёл к сомовскому подъезду.
- Что будем делать? - Кеша обернулся к Рыжему.
- Там Водяной и Говорун. Подождём.
Кеша сел рядом с Рыжим и Колесом на тротуар. О времени думать не хотелось. О возвращении домой - тоже. И он стал думать о том, что Витька сейчас поднимается на лифте, звонит в сомовскую дверь, передаёт ему инструмент, хвастается, как он всё ловко обделал, ловко и без свидетелей - чистая работа! А Сомов прячет под вешалкой украденные инструменты и идёт спать, чтобы хорошо выспаться, потому что профессор позвонит утром, пожалуется на пропажу и надо будет делать вид, что достать инструмент трудно, почти невозможно, но для профессора он, Сомов, расстарается, достанет и привезёт. А потом надо будет ехать на Арбат, и облагодетельствовать наивного профессора, и брать у него плату за "тяжкий труд", и всё-таки бояться: а вдруг профессор узнает свой инструмент?
- А где был дух профессорской "Волги"? - спросил Кеша Рыжего.
- Как где? - удивился тот. - На месте, где ж ещё?
- А почему мы его не видели?
- Ты что, хочешь со всеми духами Москвы перезнакомиться? Дохлый номер… И потом, не будет же он при Витьке вылезать, это невозможно…
Витька вышел из сомовского подъезда, закинул свою сумочку за спину, пошёл домой. Рыжий нагнулся к водопроводному крану у стены, к которому дворники присоединяли рукав шланга для поливки газона, послушал что-то. Потом выпрямился, улыбнулся во весь рот:
- Порядок! Сомов Витьку поблагодарил, инструмент осмотрел и в шкафчик сунул. Сейчас его пометят.
- Кто пометит? - спросил Кеша.
- Надым. Дух системы газоснабжения.
Кеша усмехнулся: видно, молод был газовый дух, молод и тщеславен, если взял себе имя городка в Тюменской области, выросшего рядом с газовым месторождением Медвежье. Кеша видел фотографии этого городка и месторождения: его отец там был и написал большой очерк о строителях газопровода Надым-Пунга. А месторождение это новое, не так давно открытое, значит, и дух работает недавно.
- Как он их пометит?
- Водяной посоветовался с Кинескопом, а тот с Гешей. И Геша сказал: пусть на каждом инструменте будет мелко-мелко написано, что "этот инструмент украден у профессора Пичугина". Надым надпись газом выжжет - вовек не содрать.
Кеша даже засмеялся: молодец Гешка, здорово придумал!.. А завтра, когда Сомов будет передавать инструмент профессору, тот заметит надпись, и преступление раскроется. Хотя… Тут Кеша сообразил, что Сомов может раньше профессора увидеть эту надпись. И тогда весь план рушится. Он сказал об этом Рыжему.
- Не заметит, - успокоил его Рыжий. - Водяной сказал, Сомов инструмент осмотрел внимательно, ключи из сумки вытащил и в другой мешочек положил. А профессорскую сумку отдал Витьке. Сказал, пусть сожжёт или хорошенько спрячет. Зачем ему ещё раз их осматривать?
Рыжий рассуждал логично. Но элемент риска всё-таки оставался. Хотя как же без риска? Без риска ни одно серьёзное дело не делается. Тем более раскрытие преступления.
И ещё Кеша подумал, что завтра утром надо будет всё-таки рассказать Ивану Николаевичу. Он как раз в воскресенье приходит в специальную комнатку у лифта в седьмом подъезде. Там - штаб дружины, а по воскресеньям районный уполномоченный Иван Николаевич принимает жалобы от населения. Вот они с Гешей и пожалуются. Вернее, сообщат всё, что надо. Тем более что теперь у них доказательства есть: метка на инструменте. В том, что она будет, Кеша не сомневался: духи не подводят. Даже если это молодой выпендрюга по имени Надым. Кеша сомневался в другом: сможет ли он сам завтра пойти с Гешей к Ивану Николаевичу? Часы на здании школы показывали десять минут первого. Родители, наверно, уже дома и сходят с ума - пропал ребёнок.
Кеша поднялся и сказал мужественно:
- Ну, я пошёл. До завтра. Связь через Кинескопа.
- До завтра, - сказал Рыжий, а Колесо помахал рукой, затянутой в кожаную перчатку.
Родители действительно были дома. И чтобы не показывать Кешу не в самом лучшем виде, стоит опустить сцену его встречи с родителями. Тем более что каждый легко может себе её представить.
Глава девятая
ГЕША И ИВАН НИКОЛАЕВИЧ
Утром баба Вера опять уехала в Коньково-Деревлёво.
И как только она ушла, Геша бросился к себе в комнату, постучал по телевизору:
- Кинескоп, вылезай.
Бах, трах, оглянуться не успеешь - а он уже стоит рядом, глазами моргает, нос трёт, говорит недовольным тоном:
- Поспать не дал усталому духу… Что стряслось?
- Ничего страшного, не волнуйся, - заторопился Геша, - Кинескопчик, милый, узнай, как там Сомов.
- А что Сомов? Сомов - нормально… Сидит небось, звонка ждёт. - Кинескоп подошёл к телефону, снял трубку: - Говорун? Опять гудок не отключил, конспиратор чёртов… Ну, я это, Кинескоп… Как ситуация?.. Сидит, значит? Я так и думал… Витька звонил? И что? Тоже ситуацией интересовался? Волнуются, ворюги! А профессор - молчок?.. Спит небось. А куда профессору торопиться? Торопись не торопись, а инструментик не вернёшь. Хе-хе. Это я шучу… Подумаешь, дурацкая шутка! Придумай лучше. Где Водяной? У Сомова? А кто же у Витька? Ага, Надым, значит. Он метки сделал? Надёжные? Как договорились?.. Ну, ладно, если что - сразу звони. Привет. - Кинескоп повесил трубку, сказал задумчиво: - Хороший дух Говорун, только робкий какой-то. А ведь не меньше моего служит… Разговор слышал?
- Слышал, - сказал Геша.
- Выводы делаешь?
- Делаю.
- Как сделаешь, сообщи.
- Где братья?
- Зачем они тебе? Спят небось, намаялись вчера. Проснутся - объявятся.
- Тогда надо Кеше позвонить…
О вчерашних похождениях друга Геша знал всё из рассказа Рыжего. Рыжий вечером к ним примчался и, когда баба Вера легла спать, в красках описал и погоню, и слежки. Нужно было сообщить Кеше о принятом накануне решении, а заодно узнать и о положении друга. Что у него - строгая изоляция или условное наказание? А может, и обошлось…
Он быстро набрал номер Кешиного телефона.
- Как ты?
- Неважно, - сказал Кеша, и голос у него был грустный и безнадёжный. - Мёртвая зыбь.
- Был скандал?
- Классическая сцена у фонтана. В центре ГУМа…
- Макаренко в пример приводил?
- Приводил.
- Ну и что?
- Говорят, у них другая система воспитания. Не по Макаренко. Домашний арест на одни сутки.
- Как ты объяснил своё отсутствие?
- Сказал: надо было… Не рассказывать же всё…
Конечно, Кеша мог бы соврать, придумать больного друга и неожиданный вызов "скорой помощи" или ещё какое-нибудь чрезвычайное событие, но это было бы враньё, а Кеша, повторяем, врать не умел. Как и Геша. В критической ситуации они предпочитали сказать правду или, в крайнем случае, смолчать, когда раскрывать правду нельзя. Сейчас и был тот самый крайний случай. Тайна принадлежала духам, а выдавать чужие тайны… Ну, это уж совсем позорное дело! И Геша по достоинству оценил стойкость друга, не утешал его пустыми словами, не охал, не причитал, сказал просто:
- Не дрейфь, Кешка. Потом всё расскажем, и они поймут, что жестоко ошиблись.
- Но будет поздно, - добавил Кеша, - а пока…
- А пока надо заявить Ивану Николаевичу.
Как мы помним, Кеша ещё вечером решил всё рассказать Ивану Николаевичу. Причём решил это сам, не советуясь с Гешей. Но факт телепатии между друзьями был ими давно осознан и признан, поэтому Кеша ничуть не удивился, только уточнил:
- Ты когда задумал это?
- Вчера.
- И я вчера.
И Геша тоже не удивился такому совпадению мыслей, совпадению и в сути, и во времени. Между ними это было в порядке вещей.
- Придётся идти одному, - вздохнул Геша.
- Валяй. Потом позвонишь. А как наши подопечные?
Тут Геша пересказал Кеше содержание разговора между Кинескопом и Говоруном, сообщил, что наблюдение за преступником ведётся по-прежнему, и с чистой совестью повесил трубку.
Вот и сейчас в разговоре с районным оперуполномоченным Иваном Николаевичем Геша не мог рассказывать всю правду. Не мог, потому что вся правда касалась мира духов, о котором никому знать не полагалось. И никто не давал Геше права трепаться о духах почём зря. Это была чужая тайна. Но рассказать часть правды Геша был просто обязан. Во-первых, потому, что без помощи милиции обезвредить Сомова с Витькой невозможно. Во-вторых, потому, что скрывать от милиции то, что её непосредственно интересует, просто нечестно. А милицию духи не интересуют. Она в духов не верит. Милиция верит в реальные преступления, которые совершают реальные люди. И которые раскрывают реальные люди. В данном случае - Кеша и Геша. Одни. Без всякой помощи. Случайно.
Именно в таком ключе Геша и решил построить свою беседу с Иваном Николаевичем.
Он заглянул в комнату народной дружины. Иван Николаевич сидел в одиночестве и ждал посетителей. Посетителей пока не было. Геша кашлянул тихонько, спросил:
- Можно?
- А, пионер! - обрадовался Иван Николаевич. И было не очень понятно, чему он так рад: тому, что кто-то пришёл, или тому, что этот "кто-то" - пионер. - Заходи, заходи. Что там у тебя?
Геша подошёл к столу, пожал протянутую руку, сел, сказал серьёзно:
- У меня к вам дело, Иван Николаевич. Речь пойдёт о преступлении.
Тут Иван Николаевич ещё больше обрадовался. Казалось, что он просто мечтает узнать о новом преступлении, что он соскучился без преступления и Геша подоспел как раз вовремя.
- Ну-ка, ну-ка, - радостно потёр руки Иван Николаевич, - что ты раскрыл? Убийство? Ограбление банка?
- Попроще. - Геша понимал серьёзность разговора. Он ожидал конкретных действий со стороны Ивана Николаевича и поэтому решил никак не реагировать на его неуместную и обидную иронию. - Мне с другом - это Кеша, Иннокентий Лавров, вы его знаете - удалось случайно подслушать беседу двух человек, которые вчера собирались совершить кражу.
- Ага, кражу, - разочарованно протянул Иван Николаевич. - Жалко… Я уж было на убийство нацелился… И кто эти двое?
- Жители нашего дома. Один из них - слесарь домоуправления Витька, по кличке Трёшница, фамилии его не знаю. А второй - некто Сомов, по профессии - автомеханик.
Иван Николаевич неожиданно посерьёзнел, даже встал, прошёлся по комнатушке, остановился перед Гешей:
- Когда вы подслушали беседу?
- Вчера днём.
- Как это вам удалось?
Это был очень трудный вопрос. Как известно, беседу Сомова с Витькой подслушал Говорун. Называть его Ивану Николаевичу - значит вызвать недоверие ко всей истории. Посудите сами: вас спрашивают о том, кто слышал разговор. А вы отвечаете: "Его слышал дух телефонной сети". Ну как к вам отнесутся? Как к сумасшедшему в худшем случае. А скорее всего, как к идиоту-шутнику. Ни то ни другое Гешу не устраивало. А врать он не хотел. Поэтому сказал так: