- Я тоже, - твердо сказал Сенька. - Ты меня вылечил - спасибо. Могу заплатить, могу какую-нибудь хал- турку сварганить. Это по-честному. А не хочешь, так и иди себе, дураков здесь нет.
- Дураков здесь навалом. - Парень не обиделся, говорил спокойно и даже ласково. Как с ребенком. - Хочется, чтоб они поняли свою дурость.
- И для этого стену?
- И для этого стену. Помимо всего прочего…
Нет, парень был определенно со сдвигом по фазе. Видно, экстрасенсорные способности сильно сказываются на умственных. С такими надо осторожненько, слыхал Сенька, не возражать им, во всем соглашаться. Чтоб, значит, не раздражать.
- А что прочее? - вежливо спросил Сенька.
- Прочее - не по твоей части. Ты - стену.
- В два кирпича? - Сенька был сама предупредительность.
- Лучше в три. Прочнее.
- Можно и в три. - Сенька лихорадочно соображал, как бы отвлечь парня, добраться до телефона, накрутить "03", вызвать медицинский "рафик" с крепкими санитарами. - А высота какая?
- Два метра.
- Стропила понадобятся.
- Все будет.
- А кирпича сколько уйдет - тьма!
- О кирпиче не волнуйся. Сколько скажешь, столько и завезем.
- А сроки?
- Ночь. Сегодняшняя ночь.
Парень по-прежнему задумчиво смотрел в окно, и Сенька потихоньку начал отступать к телефону, бубня:
- За такой срок никак не успеть. За такой срок только и сделаем что разметку…
- Стой! - Парень резко повернулся, шагнул к Сеньке и положил руки ему на плечи. Сенька вдруг обвис, обмяк, как паяц на ниточке, а парень смотрел прямо в глаза и тихо, монотонно говорил: - Сегодня в полночь ты выйдешь во двор и начнешь класть стену. Ты будешь ее класть и не думать о времени, ты будешь ее класть там, где она давно стоит, только ты ее не видишь и никто не видит, а ты ее построишь, и это будет всем стенам стена. Все! - Парень убрал руки, и Сенька плюхнулся на к месту подвернувшийся стул.
В голове было пусто, как после крепкого похмелья. И гудело так же. Потом откуда-то из глубины выплыла хилая мыслишка, потребовала выхода:
- А люди? А милиция? Заберут ведь…
- Не твоя забота, - высокомерно сказал парень. - Никто не заберет. Все законно, на казенных основаниях… А сейчас ляг и спи. Да, Ирке ни слова. Государственная тайна, сам знаешь. В полночь я тебя встречу. Чао!
И ушел. Дверью хлопнул.
А Сенька вдруг понял, что если не заснет немедленно, в ту же минуту, то умрет без возврата, разорвется на мелкие части - не собрать, не склеить. Плюхнулся в кровать, укрылся с головой одеялом и напрочь отключился от действительности.
Во двор въехал оранжевый самосвал КамАЗ, груженный кирпичом. Шофер, совсем молодой парнишка, притормозил, высунулся из кабины, спросил прохожего ровесника в белой куртке:
- Куда ссыпать?
- Сыпь на газон, - ответил парень, - не поколется.
- Так ведь трава… - засопел шофер.
- Трава вырастет, - уверил парень, - а кирпич нам целый нужен.
- Тоже верно, - сказал шофер, подал самосвал задом, потянул в кабине какую-то нужную рукоятку, и красный кирпич с шумом рухнул на газон. Куча образовалась приличная.
- И так вдоль всего двора, - пояснил парень и пошел себе, не дожидаясь остальных машин.
Старик Коновалов вышел из профессорского подъезда, посмотрел на электрические часы на фронтоне школы: полпервого уже натикало. Пора бы и перекусить поплотнее, но старик Коновалов в данный момент твердо знал, что не до перекусов ему, не до личных забот. Его вроде бы что-то вело - и на сей раз привело к куче кирпича, выросшей на свежем газоне. Старик Коновалов прямо по газону отмерил от нее четыре шага и встал по стойке "вольно". Здесь, точно знал он, нужно будет ссыпать кирпич со следующей машины.
Алевтина Олеговна Стеценко сидела дома и проверяла тетради десятиклассников, немыслимую гору тетрадей с контрольными задачами по химии. Работа была объективно не из веселых, механическая и оттого занудная, но к завтрашнему уроку следовало подвести итоги, сообщить результаты, и Алевтина Олеговна терпеливо, хотя и не без раздражения, брала с горы тетрадку за тетрадкой, перелистывала, проглядывала, черкала где надо красной шариковой ручкой, выводила оценки. По всему выходило, что будущих химиков в школьном выпуске не ожидалось. Добралась до тетради Павлика Топорина, толкового мальчика, отличника и общественника, внимательно прошлась по цепочке формул, все же зацепила ошибку. Подумала секунду - править, не править? - не стала разрушать общую картину, вывела внизу аккуратную красную пятерку. Поторопился мальчик, проявил невнимательность - с кем не бывает? - так зачем и ему и себе портить настроение перед экзаменом?
От доброго поступка настроение улучшилось, да и гора непроверенных контрольных стала заметно ниже. Алевтина Олеговна не очень любила ставить двойки, не терпела конфликтов, никогда не стремилась вызывать в школу родителей отстающих учеников, справедливо считала: кто захочет, тот сам попросит помощи, после уроков останется. А не захочет - зачем заставлять? Главное - желание, главное - интерес, без него не то что химии не постичь - обыкновенного борща не сварить. К слову, сейчас ее гораздо больше контрольной волновал варившийся на плите в кухне борщ, любимое кушанье любимого мужа Александра Антоновича, да всерьез занимало мысли недошитое платье, наиэлегантнейшее платье модного стиля "новая волна" - из последней весенней "Бурды". Платье это Алевтина Олеговна шила для невестки, женщины капризной и требовательной, но шила его с удовольствием, потому что вообще любила эту работу, считала ее творческой - в отличие от преподавания химии…
Итак, Алевтина Олеговна проверяла тетради, когда в дверь кто-то позвонил. Алевтина Олеговна отложила шариковую ручку, пошла в прихожую, мимоходом оглядела себя в настенном, во весь рост, зеркале - все было в полном ажуре: и лицо, и одежда, и душа, и мысли - и открыла дверь. За оной стоял приятной наружности совсем молодой человек, почти мальчик, в модной белоснежной куртке.
- Добрый день, - вежливо сказал молодой человек и слегка склонил голову, что выдавало в нем хорошее домашнее воспитание. - Я имею честь видеть Алевтину Олеговну Стеценко?
- Это я, - согласилась с непреложным Алевтина Олеговна, более всего ценившая в людях куртуазность манер. - Чем, простите, обязана?
- Ничем! - воскликнул молодой человек. - Ничем вы мне не обязаны, уважаемая Алевтина Олеговна, и это я должен просить у вас прощения за приход без звонка, без предупреждения, даже без рекомендательного письма. Так что простите великодушно, но посудите сами: что мне было делать?..
Алевтина Олеговна не успела прийти в себя от напористой велеречивости куртуазного незнакомца, как он уже легко вторгся между ней и вешалкой, закрыл за собой дверь, подхватил Алевтину Олеговну под полную руку и повел в комнату. Заметим, в ее собственную комнату. И что характерно: все это не показалось Алевтине Олеговне нахальным или подозрительным; она с какой-то забытой легкостью поддалась властному и вкрадчивому напору обаятельнейшего юноши.
Молодой человек бережно усадил Алевтину Олеговну на диван и сам сел напротив, на стул.
- Дорогая Алевтина Олеговна, - начал он свой монолог, - вы меня совсем не знаете, и вряд ли я имею право льстить себя надеждой, что вы меня когда-нибудь узнаете получше, но разве в этом дело? Совсем не обязательно съесть пресловутый пуд соли, чтобы понять человека, чтобы увидеть за всякими там це два аш пять о аш или натрий хлор то, что скрыто в глубине, что является затаенной сутью Личности - да, так, с большой буквы! - увидеть талант, всегдашней сутью которого была, есть и будет доброта. Да, да, Алевтина Олеговна, не спорьте со мной, но талант без доброты - не талант вовсе, а лишь ремесленничество, не одухотворенное болью за делаемое и сделанное, ибо только боль, только душевная беззащитность, я бы сказал - обнаженность движет мастерством, а вы, Алевтина Олеговна - опять не спорьте со мной - мастер. Если хотите, от бога. Если хотите, от земли.
Тут молодой человек вскочил, пронесся мимо вконец ошарашенной потоком непонятных фраз Алевтины Олеговны, исчез из комнаты, в мгновение ока возник вновь, сел и буднично сообщил:
- Борщ я выключил, он сварен.
- Но позвольте… - начала Алевтина Олеговна, пытаясь выплыть на поверхность из теплого, затягивающего омута слов, пытаясь обрести себя - серьезную, умную и рациональную учительницу химии, а не какую-то дуру с обнаженной душой. С обнаженной - фи!..
Но молодой человек не дал ей выплыть.
- Не позволю, не просите. Вы - мастер, и этим все сказано. Я о том знаю, мои коллеги знают, коллеги моих коллег знают, а об остальных и речи нет.
- Какой мастер? О чем вы? - барахталась несчастная Алевтина Олеговна.
- Настоящий, - скучновато сказал молодой человек, сам, видать, утомившийся от лишних слов.
- В чем?
- Разве конкретность непременно нужна? Мастер есть мастер. Это категория физическая, а не социальная. Если хотите, состояние материи.
- А материя - это я? - Даже в своей пугающей ошарашенности Алевтина Олеговна не потеряла, оказывается, учительской способности легко иронизировать. Вроде над собой, но на самом деле - над оппонентом. - Вы, молодой человек (простите, не знаю имени), тоже мастер. Зубы заговаривать.
- Грубо, - сказал молодой человек. - Грубо и неженственно. Не ожидал… Хотя вы же химик, представительница точной науки! Прекрасно, конкретизируем сказанное!.. Вы могли бы украсить собой любой дом моделей - раз. Вы могли бы стать гордостью общественного питания - два. Вы прекрасно воспитали сына, значит, в вас не умер Песталоцци, - три. И поэтому вы замечательный школьный преподаватель химии, хотя вот уже двадцать с лишним лет не хотите себе в том сознаться.
- Я плохой преподаватель, - возразила Алевтина Олеговна. - Мне скучно.
Отметим: с тремя первыми комплиментами она спорить не стала.
А молодой человек и четвертому подтверждение нашел:
- Виноваты не вы. Виновата школьная программа. Вот она-то скучна, суха и бездуховна. Но саму-то науку химию вы любили! Вы были первой на курсе! Вы закончили педагогический с красным дипломом! Вы преотлично ориентируетесь во всяких там кислотах, солях и щелочах, вы можете из них чудеса творить!.. - Тут молодой человек проворно соскочил со стула, стал на одно колено перед талантливым химиком Алевтиной Олеговной. - Сотворите чудо! Только одно! Но такое… - Не договорил, зажмурился, представил себе ожидаемое чудо.
- Скорее встаньте, - испугалась Алевтина Олеговна. Все-таки ей уже исполнилось сорок пять, и такие порывы со стороны двадцатилетнего мальчика казались ей неприличными. - Встаньте и сядьте… Что вы придумали? Что за чудо? Помните: я не фокусник.
Заинтересовалась, заинтересовалась серьезная Алевтина Олеговна, а ее последняя реплика - не более чем отвлекающий маневр, защитный ложный выпад, на который молодой человек, конечно же, не обратил внимания.
- Нужен дым, - деловито сообщил он. - Много дыма.
- Какой дым? - удивилась Алевтина Олеговна. И надо сказать, чуть-чуть огорчилась, потому что в тайных глубинах души готовилась к иному чуду.
- Обыкновенный. Типа тумана. Смешайте там что- нибудь химическое, взболтайте, нагрейте - вам лучше знать. В цирке такой туман запросто делают.
- Вот что, молодой человек, - сердито и не без горечи заявила Алевтина Олеговна, вставая во все свои сто шестьдесят три сантиметра, - обратитесь в цирк. Там вам помогут.
- Не смогу. Во всем вашем доме нет ни одного циркового. А вы есть. И я пришел к вам, потому что вы - одна из тех немногих, на кого я могу рассчитывать сразу, без подготовки. Я ведь не случайно сказал о вашей душе…
- При чем здесь моя душа?
- При том… - Молодой человек тоже поднялся и осторожно взял Алевтину Олеговну за руку. - Рано утром вы придете в школу… - Он говорил монотонно, глядя прямо в глаза Алевтине Олеговне. - Вы придете в школу, когда там не будет никого - ни учителей, ни учеников. Вы откроете свой кабинет, вы возьмете все необходимое, вы начнете свой главный опыт, самый главный в жизни. И пусть ваш туман выплывает в окна и двери, пусть он заполнит двор; пусть он вползет в подъезды, заберется во все квартиры, повиснет над спящими людьми. Вы сделаете. Вы сможете…
У Алевтины Олеговны бешено и страшно кружилась голова. Лицо молодого человека нерезко качалось перед ней, как будто она уже сотворила туман, чудеса начались с ее собственной квартиры.
- Но зачем? - только и смогла выговорить.
- Потом поймете, - сказал молодой человек. Взмахнул рукой, и туман вроде рассеялся, голова почти перестала кружиться. - Все, Алевтина Олеговна, сеанс окончен. Жду вас у подъезда ровно в пять утра. - И молниеносно ретировался в прихожую, крикнув на прощание: - Мужу ни слова!
Хлопнула входная дверь. Алевтина Олеговна как стояла, так и стояла - этакой скифской каменной бабой. Глянула на письменный стол с тетрадками, потом на обеденный с недошитым платьем. Медленно-медленно, будто в полусне, пошла на кухню - к газовой плите. А молодой человек, оказывается, не соврал, борщ и впрямь был готов.
Когда пресловутый молодой человек проходил по двору, старик Коновалов по-хозяйски принимал уже пятую машину с кирпичом. Хорошо ему было, радостно, будто вернулись счастливые деньки, когда он, солидный и авторитетный, командовал своей автоколонной, в которой, кстати, и КамАЗы тоже наличествовали. И тетрадка к месту пригодилась: Коновалов в ней ездки записывал.
- Осаживай, осаживай! - веско кричал он шоферу. - Ближе, ближе… Сыпь!
И очередная кирпичная горка выросла на аккуратном газоне, заметно уродуя его девственно-зеленый, ухоженный вид.
Коновалов увидел парня, споро подбежал к нему - именно подбежал! - и торопливо спросил:
- Путевки шоферам подписывать?
- А как положено? - поинтересовался парень.
- Положено подписывать. И ездки считать. Они же сдельно работают…
- Подписывай, Пал Сергеич, - разрешил парень. - И считай. Но чтоб комар носа не подточил.
- Понимаю, не впервой. - И помчался к КамАЗу, откуда выглядывал шофер, тоже на удивление юный работник.
А парень дальше пошел.
Исторический профессор Андрей Андреевич Топорин в текущий момент читал лекцию студентам истфака, увлекательно рассказывал любознательным студиозам о Смутном времени, крушил Шуйского и с одобрением отзывался о Годунове.
- У меня вопрос, профессор, - поднялся с места один из будущих столпов исторической науки.
- Валяйте, юноша, - поощрил его Топорин, любящий каверзные подначки студентов и умеющий легко парировать их.
- Имеем ли мы право термин "Смутное время" толковать в ином смысле? То есть не от слова "смута" - в применении к борьбе за престол, и только к ней, а как нечто неясное, непонятное, до сих пор толком необъяснимое?
- Термин-то однозначен, - усмехнулся Топорин, прохаживаясь перед рядами столов. - Термин незыблем, как своего рода опознавательный знак Ее Величества Истории. Но вот понятие… Обложившись словами-знаками, мы зачастую забываем исконные значения этих слов. Да, смутный - мятежный, каковым, собственно, и был доромановский период на Руси. Но и вы правы, юноша: смутный - значит зыбкий, нерезкий, неясный. Если хотите, непонятный… Но тогда взглянем пошире: а что в истории человечества предельно ясно? Факты, голые факты. Был царь. Был раб. Был друг, и был враг. Была война, которая продолжалась с такого-то года по такой-то. И прочее - в том же духе. А каков был этот царь? А что думал раб? А был ли друг другом, а враг врагом?.. Это уже область домыслов, а она, юноша, всегда смутна. Человеческие отношения и сегодня для нас полны смутности. Но все это софизм и демагогия. История - наука достаточно точная и по возможности опирается на те самые голые факты, которые мы с вами обязаны одеть в строгие одежды не домыслов, а выводов. Мы, историки… - Тут он вгляделся в задавшего вопрос студента - коротко стриженного блондина в белой спортивной куртке. - А вы, собственно, откуда, юноша? Что-то я вас не припомню…
- А я, собственно, с параллельного курса, - скромно ответил юноша. - Я, собственно, не историк даже, а скорей социолог-философ. Меня привлекла к вам гремящая слава о ваших лекциях.
- Ну-ну, полегче, - строго сказал Топорин, хотя упоминание о славе сладко польстило профессорскому самолюбию. - Мы с вами не на светском рауте, поберегите комплименты для женского пола… Ладно, бездельники, на сегодня закончим. - Подхватил "дипломат"-чемоданчик и пошел к двери, легко пошел, спортивно, ничем не напоминая старика Коновалова, который, как помним, был его ровесником. Но - теннис трижды в неделю, но - сорокаминутная зарядка плюс холодный душ по утрам, ко - строгий режим питания, и вот вам наглядный результат: Коновалов - дряхлый старичок-боровичок, а профессор Топорин - пожилой спортсмен, еще привлекательный для не слишком молодых дам типа… кого?.. Ну, к примеру, Алевтины Олеговны.
И студенты споро потянулись на перемену. И философ-социолог тоже влился в разномастную толпу сверстников.
Давайте не станем гадать, был ли вышеупомянутый любознательный студент нашим знакомцем из опять же вышеописанного двора. Давайте не станем обращать внимание на яркое совпадение примет: цвет волос, куртка, джинсы, возраст, наконец… История, как утверждал знаменитый профессор Топорин, должна опираться на голые факты.
А они таковы.
Старик Коновалов запарился. Даже новые ноги гудели по-старому. Хотелось есть. А машины шли и шли, красные кирпичные курганы равномерно вздымались вдоль всего двора, старику Коновалову до чертиков надоело давать любопытным жильцам туманные объяснения по поводу массового завоза дефицитных стройматериалов. И ладно бы жильцам, а то сам домоуправ, строгий начальник, подскочил: мол, указание свыше, мол, в райисполкоме решили, мол, будут возводить детский городок, спортплощадку, бильярдный зал. Но домоуправ не поверил, помчался звонить в райисполком и до сих пор не вернулся. Либо не дозвонился, либо что-то ему там путное сообщили, либо другие важные дела отвлекли.
Парень в куртке подошел к усталому старику.
- Пора шабашить, отец.
- А кирпич? - Сознательная душа Коновалова воспротивилась неплановому окончанию работ.
- Без тебя справятся. Да и осталось-то с гулькин нос. Пойди перекуси. Есть что в холодильнике?
- Как не быть! Слушай, а может, вместе?.. Суп есть куриный, курицу прижарим…
- Спасибо, отец, я не голоден… - Парень ласково обнял старика, прижался щекой к щеке, пошептал на ухо: - А после обеда поспи. Подольше поспи, ночь предстоит трудная, рабочая ночка. - Отстранился, весело засмеялся: - Не заснешь, думаешь? Заснешь как миленький! И сон тебе обещаю. Цветной и широкоформатный, как в кино.
Ирку Пахомову начальница с обеда отпустила. Ирка купила в гастрономе четыре пакета шестипроцентного молока, завернула в аптеку за горчичниками и явилась домой - кормить и лечить больного супруга. Больной супруг спал, свернувшись калачиком, дышал ровно, во сне не кашлял. Ирка попробовала губами лоб мужа, слегка удивилась: лоб оказался холодным.
Позвала тихонько:
- Сеня, проснись.