На четвертом году ученичества Пилихин-старший впервые взял Георгия с собой на прославленную ярмарку в Нижнем Новгороде, где им была арендована лавка для оптовой торговли мехами. В обязанности Георгия входили главным образом упаковка проданного товара и отправка его по назначению через городскую пристань на Волге, пристань на Оке или через железнодорожную товарную контору. Жуков, выросший на берегу маленькой тихой Протвы, был тогда потрясен величием Волги. Да и изобилие знаменитой ярмарки, куда съезжались купцы со всей России и торговцы из других стран, произвело на него сильное впечатление.
И вот на шестнадцатом году жизни Георгий завершил обучение и стал молодым мастером. Хозяин его ценил и за старание, и за честность, доверял денежные суммы, которые надо было внести в банк или, наоборот, получить по чеку. Поручал упаковку грузов и отправку их по товарным конторам.
"Мне нравилась такая работа больше, чем в мастерской, где, кроме ругани между мастерами, не было слышно других разговоров, – признавался в мемуарах Жуков. – В магазине – дело другое. Здесь приходилось вращаться среди более или менее интеллигентных людей, слышать их разговоры о текущих событиях".
Поначалу Георгий согласился с предложением Пилихина остаться жить при мастерской, но потом предпочел снимать жилье, чтобы иметь больше самостоятельности и освободиться от хозяйских поручений, которые для него постоянно находились после завершения рабочего дня.
Скорняжное ремесло он освоил в совершенстве, и много лет спустя дочери маршала вспоминали, что они никогда не покупали себе шубки, не спросив мнения отца, поскольку он разбирался в меховых изделиях лучше, чем кто-либо другой из их окружения.
"Гроза девок"
Во время отпуска в деревне Георгий помогал родным и односельчанам на сенокосе. По вечерам парни и девушки собирались возле амбара – пели песни, плясали почти до рассвета. Георгий слыл среди односельчан парнем лихим и веселым, поистине "грозой девок". А тем из ровесников, кто отваживался приревновать свою зазнобу к почти уже настоящему городскому мастеру, могло не поздоровиться. Или, как минимум, он оказывался всеобщим посмешищем.
Однажды местный почтальон Филя сцепился с Георгием из-за некой Мани Мельниковой. Жуков не отходил от нее на вечерних посиделках, танцевал с ней. Позднее Георгий Константинович вспоминал: "Я когда молодым был, очень любил плясать. Красивые были девушки!" А когда Филя выхватил свой служебный револьвер и закричал: "Еще раз станцуешь с Маней, убью!" – храбрый Георгий вырвал у противника оружие, швырнул в кусты и как ни в чем не бывало опять пустился в пляс. Филя под общий хохот был вынужден ретироваться.
А потом Георгий влюбился, но девушка по имени Нюра Синельщикова взаимностью ему не ответила, а вскоре вышла замуж за другого. Узнав об этом, Жуков бросился к ее дому, крича: "Нюрка, что ты сделала?!" Он готов был затеять драку с ее новоиспеченным мужем, но мать и сестра еле-еле успели увести Георгия прочь и успокоить.
Сердечное огорчение вскоре забылось, и молодой Жуков снова стал душой компании на деревенских гулянках.
Его дальнейшая жизнь могла бы пойти по относительно ясному пути – и быть бы Георгию Константиновичу сначала помощником хозяина, а потом, вполне возможно, и партнером. Красовалась бы на Кузнецком мосту вывеска мехового магазина фирмы "Братья Пилихины и Жуков"… Или собственное дело мог открыть – при его-то организаторском таланте это обязательно получилось бы. Был бы Жуков почтенным предпринимателем и главой большой семьи…
Но тут вмешались совсем другие силы. Началась Первая мировая война.
Первая мировая: непокорный в учебке, храбрец на фронте
Поначалу казалось, что она закончится быстро. Патриотически настроенные молодые люди даже огорчались, что всех врагов разобьют без них. Александр Пилихин предложил Георгию, не дожидаясь призыва, сбежать на фронт. Идея понравилась, но все же Жуков решил посоветоваться с одним из почтенных мастеров, Федором Ивановичем, которого особенно уважал. В воспоминаниях маршал описывал старого мастера как убежденного большевика, который привел ему классово правильные аргументы против такой затеи. Мол, у Саши отец богатый, ему есть за что воевать. А твоего отца выгнали из Москвы, теперь и он, и мать впроголодь живут… "Вернешься калекой – никому не будешь нужен".
Но и сам старший Пилихин отнесся к идее идти воевать более чем скептически. "Если хочешь, я устрою так, что тебя оставят на год по болезни и, может быть, оставят по чистой", – предложил он помощнику. Жуков возразил, что он вполне здоров и способен идти воевать за Отечество. Пилихин тяжко вздохнул: "Ты что, хочешь быть таким же дураком, как Саша?…" Тот все же осуществил авантюрную затею, но через несколько месяцев был привезен в Москву с тяжелым ранением. Потом, несмотря на последствия тяжелой раны, в феврале 1918 года старший из братьев Пилихиных вступит в Красную армию и погибнет в боях под Царицыным…
Георгия призвали в армию летом 1915 года. 7 августа он впервые надел военную форму – это произошло в Малоярославце. "Вечером нас погрузили в товарные вагоны и повезли к месту назначения – в город Калугу. Впервые за все время я так сильно почувствовал тоску и одиночество. Кончилась моя юность…" – такие чувства одолевали тогда Георгия, которому не исполнилось еще и девятнадцати лет.
Тем не менее он искренне радовался, что попал в кавалерию. Насмотревшись еще до того на наскоро обученных прапорщиков и унтер-офицеров, не нюхавших пороха, которых никто не уважал, Жуков специально не сообщил на призывном пункте правильные сведения о своем образовании, указал лишь то, что окончил два класса церковноприходской школы, хотя, по его собственным словам, имел право оказаться в школе прапорщиков как призывник, окончивший четырехклассное училище.
В Калуге новобранцев построили в колонну и повели куда-то за город. Один из них поинтересовался у ефрейтора, куда они направляются, и получил в ответ рекомендацию никогда не задавать таких вопросов начальству. Наутро оказалось, что будущие кавалеристы для начала будут учиться пехотному строю. Старались как могли, однако начальство осталось недовольным и гоняло новобранцев так, что они чуть было не остались без ужина. "Втягиваться в службу было нелегко. Но жизнь нас и до этого не баловала, и недели через две большинство привыкло к армейским порядкам".
Ефрейтора Шахворостова, командира отделения, Жуков описывал как необъяснимо злого человека, который не просто пролаивал слова команд, но и непрерывно размахивал кулаками. "Добра от такого не жди…" – шептались новобранцы. "Самоволия я не потерплю!" – прогремел подошедший к ним взводный командир. Начальство следующей ступени, ротный командир штабс-капитан Володин, снизошел до новобранцев только через две недели и никакого интереса к подготовке не проявил, чем несказанно удивил добросовестного Жукова.
Диссонанс между излишне романтическим представлением об офицерах старой армии и такими вот саркастическими наблюдениями, усиленными идеологической подоплекой, был хорошо известен. О причинах писали многие.
Так, сам Деникин в воспоминаниях замечал: "Нет нужды прибавлять, что технические, профессиональные знания командного состава, в силу неправильной системы высших назначений и сильнейшего расслоения офицерского корпуса мобилизациями, не находились на должной высоте". А военный историк и публицист А. А. Керсновский в книге "История русской армии" писал, что поначалу все было не так скверно. Более того, по его словам, для солдат 1914 года офицеры были старшими членами великой военной семьи воспитавшего их полка, и отношения были проникнуты такой простотой и сердечностью, каких не было ни в какой иностранной армии, да и ни в каких иных слоях русского народа. Но при всем этом с первых дней войны начались проблемы: "Корпуса наступали безостановочно по сыпучим пескам, без обозов, не получая хлеба по несколько дней. Генерал Самсонов пытался двинуться в северо-западном направлении, вдоль железной дороги – единственной питательной артерии, и это вызвало большое раздражение у генерала Жилинского, канцелярского деятеля, совершенно не знакомого с войсками, не понимавшего, что войскам нужно есть".
В первую очередь гибли кадровые офицеры, в итоге, по наблюдениям Керсновского, офицерская среда была пестра по составу, разнообразна по происхождению и неодинакова по качеству. Не было времени создать новую полковую общность. Народ видел в офицерах только "господ" – в результате в казармах и окопах нарастали революционные настроения, которые вскоре захлестнули всю страну.
"Таким образом, Жуков не только верно оценивал состояние дел в русской армии и ее офицерском корпусе, но и раскрыл свои основополагающие взгляды на военное дело, которые пронес через всю жизнь, – замечает Владимир Дайнес. – Во главу угла ставились им близость офицера к солдату и полное взаимопонимание между ними, безусловный авторитет офицерского корпуса, доверие младшим командирам со стороны старших офицеров…"
Осенью Жуков был распределен в драгунский эскадрон. Жалел, что не в гусарский – форма тамошняя больше нравилась, да и слухи ходили, что гусарские унтеры добрее. Но выбирать не приходилось. Впрочем, взводный командир, старший унтер-офицер по фамилии Дураков, оказался далеко не глупым человеком – строгим, но сдержанным и справедливым начальником. А вот младший унтер-офицер Бородавко вполне соответствовал карикатурному образу унтера из царской армии – крикливый любитель рукоприкладства. Москвичей-"грамотеев" он терпеть не мог. По ночам проверял дневальных и нещадно бил провинившихся. А когда Дураков уехал в отпуск, то Бородавко окончательно распоясался. В конце концов разошелся по полной. Доведенные до крайности новобранцы во главе с Жуковым подкараулили Бородавко в конюшне, накинули ему на голову попону и жестоко поколотили. Замаячил призрак трибунала, но тут очень кстати вернулся взводный, который дело замял и избавил эскадрон от злобного унтера.
Вскоре взводный командир отговорил Георгия идти на передовую. Весной 1916 года Жуков оказался в числе лучших солдат, которых отобрали для обучения на унтер-офицеров. Поначалу он усомнился, что стоит снова идти в учебную команду вместо фронта, но взводный командир настоял на этом, сказав:
– На фронте ты еще, друг, будешь, а сейчас изучи-ка лучше глубже военное дело, оно тебе пригодится.
На новом месте Жуков столкнулся с очередным неадекватным начальником: "Я не помню его фамилии, помню только, что солдаты прозвали его Четыре с половиной. Такое прозвище ему дали потому, что у него на правой руке указательный палец был наполовину короче. Однако это не мешало ему кулаком сбивать с ног солдата. Меня он не любил больше, чем других, но бить почему-то избегал. Зато донимал за малейшую оплошность, а то и, просто придравшись, подвергал всяким наказаниям. Никто так часто не стоял "под шашкой при полной боевой", не перетаскал столько мешков с песком из конюшен до лагерных палаток и не нес дежурств по праздникам, как я".
Потом, неожиданно вроде как сменив гнев на милость, Четыре с половиной сказал Жукову:
– Вот что, я вижу, ты парень с характером, грамотный и тебе легко дается военное дело. Но ты москвич, рабочий, зачем тебе каждый день потеть на занятиях? Ты будешь моим внештатным переписчиком, будешь вести листы нарядов, отчетность по занятиям и выполнять другие поручения.
Жуков отказался:
– Я пошел в учебную команду не затем, чтобы быть порученцем по всяким делам, а для того, чтобы досконально изучить военное дело и стать унтер-офицером.
Тогда тот снова рассвирепел и пообещал Жукову, что тот никогда унтер-офицером не станет. И почти осуществил угрозу. Незадолго до окончания учебы Жукову было объявлено, что он из-за множества нарушений дисциплины, а также неуважения к начальству отчислен из учебной команды. Но за него вступился вольноопределяющийся Скорино, который сообщил о ситуации начальнику учебной команды. Тот вызвал Жукова, расспросил его обо всем и отменил злосчастный приказ, после чего Жуков получил звание вице-унтер-офицера.
Вскоре после этого часть новоиспеченных унтеров отправили на фронт, и в числе первых – Жукова. Списки составлял Четыре с половиной, который, по убеждению будущего маршала, решил хоть так отыграться. Эшелон доставил Георгия вместе с другими в район Каменец-Подольска, где вскоре началась бомбежка. Этот момент Жуков считал своим боевым крещением.
Георгий и на передовой оставался неугомонным, несколько раз попадал в опасные переделки, но в эскадроне считался одним из лучших кавалеристов, чьи дерзкие вылазки часто приносили успех. Среди подвигов Жукова в ходе Первой мировой войны – захват в плен немецкого офицера, за что он был награжден Георгиевским крестом.
Но в октябре 1916 года Жукову не повезло: будучи в разведке на подступах к Сайе-Реген в головном дозоре, он вместе с товарищами наткнулся на мину. Двое были тяжело ранены, а Жуков – выброшен взрывом из седла и сильно контужен. Пришел в себя он только в госпитале сутки спустя. Последствия контузии долго напоминали о себе, прежде всего ухудшением слуха. После госпиталя Жуков был направлен в маршевый эскадрон в село Лагери, где встретил своих друзей по новобранческому эскадрону. "Попал я из эскадрона в учебную команду молодым солдатом, а вернулся с унтер-офицерскими лычками, фронтовым опытом и двумя Георгиевскими крестами на груди…" – вспоминал он.
Но реализовывать этот опыт Жукову пришлось уже при другой власти, в изменившейся до неузнаваемости стране. "Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться", – и одной из первых задач молодой Советской республики стало создание собственной армии.
СОВЕТ НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ РСФСР
ДЕКРЕТ от 22 августа 1919 года
О КРЕДИТАХ И СМЕТАХ НА СНАБЖЕНИЕ КРАСНОЙ АРМИИ
В развитие декрета Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета от 8 июля 1919 года (Собр. Узак., 1919, № 35, ст. 349) для достижения назначенным этим декретом чрезвычайным уполномоченным Совета Рабоче-Крестьянской Обороны по снабжению Красной Армии и флота поставленных ему целей Совет Народных Комиссаров постановил:
1. Предоставить чрезвычайному уполномоченному в изъятие из существующих законов и правил следующие права по распоряжению кредитами:
а) назначать по временным расходным кассовым расписаниям сумму по каждому подразделению сметы до полной суммы проектируемого сметного назначения, установленной в предварительных совещаниях, указанных в статье 22 Правил о составлении смет (Собр. Узак., 1919, № 29, ст. 318);
б) передвигать кредиты из параграфа в параграф и смет в сметы главных довольствующих управлений, подведомственных Центральному Управлению Снабжения, при наличии соответствующих сбережений и при согласии на это со стороны представителей Народных Комиссариатов Финансов и Государственного Контроля в междуведомственном совещании, предусмотренном ст. 3 сего декрета.
2. Предоставить в распоряжение чрезвычайного уполномоченного Совета Обороны по снабжению Красной Армии и Красного флота на покрытие чрезвычайных расходов по хозяйственный делам, вызываемых военными действиями, особый оборотный фонд в 1 000 000 000 (один миллиард) рублей, расходуемый по правилам, выработанным чрезвычайным уполномоченным по соглашению с Народными Комиссариатами Финансов и Государственного Контроля.
3. Для рассмотрения представлений главных довольствующих управлений военного ведомства об отпуске сверхсметных кредитов (дополнительных и экстраординарных), о передвижении кредитов, указанных в п. 1, лит. б, сего декрета, а также для рассмотрения представлений об отпуске средств из особого фонда учредить при центральном управлении снабжения междуведомственное совещание под председательством лица по назначению чрезвычайного уполномоченного совета рабочей и крестьянской обороны по снабжению Красной Армии и Красного флота из полномочных представителей Народного Комиссариата Государственного Контроля, Народного Комиссариата Финансов, Высшего Совета Народного Хозяйства и центрального правления снабжения.
4. Заключения совещания, кроме вопроса о передвижении кредитов и сверхсметных ассигнованиях, представляются на утверждение чрезвычайного уполномоченного и по утверждении немедленно приводятся в исполнение.
5. При отсутствии согласия на передвижения кредитов из параграфа в параграф и из сметы в смету со стороны Народных Комиссариатов Финансов и Государственного Контроля вопрос разрешается Советом Народных Комиссаров.
6. Рассмотрение представлений об отпуске из особого фонда кредитов на расходы чрезвычайной комиссии по снабжению Красной Армии производятся существующим ныне порядком, установленным для чрезвычайной комиссии по снабжению Красной Армии при участии Народных Комиссариатов Государственного Контроля и Финансов.
7. С открытием кредита по особому фонду, согласно сему декрету, фонд, находящийся в распоряжении чрезвычайной комиссии по снабжению Красной Армии упраздняется с тем, чтобы потребные чрезвычайной комиссии по снабжению Красной Армии средства, расходуемые порядком, указанным в пункте 6 настоящего декрета, отпускались из фонда, предоставленного на основании пункта 2 декрета в распоряжение чрезвычайного уполномоченного совета рабоче-крестьянской обороны по снабжению Красной Армии и Красного флота.
8. Настоящий декрет входит в силу по опубликовании.
Председатель Совета Народных Комиссаров В. И. УЛЬЯНОВ (ЛЕНИН)
Управляющий Делами Совета Народных Комиссаров В. Д. БОНЧ-БРУЕВИЧ
Гражданская война и любовные страсти
Первая серьезная любовь настигла Георгия еще до войны – когда он снимал комнату у вдовы Малышевой, у которой была дочь на выданье. Очень скоро между молодыми людьми возникла симпатия и Георгий решил жениться на Марии. Но тут началась Первая мировая война, свадьбу с Машей пришлось отложить на неопределенное время. А потом грянула революция. Зиму 1917–1918 годов Жуков провел у родителей в деревне. Он намеревался вступить в Красную армию, однако тяжело заболел тифом. Окончательно поправившись, он в августе 1918 года добровольцем вступил в 4-й кавалерийский полк 1-й Московской кавалерийской дивизии.
Вскоре эта дивизия был переброшена в Поволжье, в район Самары, где революционные войска вели тяжелые бои с надвигающимися отрядами Колчака. Наступление колчаковских войск на Восточном фронте началось в марте 1919 года, и уже 14 марта белые взяли Уфу. В начале апреля атаман Дутов захватил Актюбинск и перерезал железную дорогу Оренбург-Ташкент. Противостояла колчаковцам 5-я армия, которая потеряла в боях половину личного состава. Именно в это тяжелое время командование 5-й армией было возложено на Михаила Тухачевского.