"Когда окружающие умирают за отсутствием пропитания, единственное дело, которое остается мне - кормить изголодавшихся… Индия - дом, охваченный огнем… Индия умирает от голода, потому что нет у нее работы, которая позволила бы ей найти пропитание. Кхульна умирает от голода… Ceded Districts переживают в четвертый раз голодовку. Орисса страдает от голода хронически… Индия слабеет с каждым днем. В ее членах кровь почти остановилась. Если, мы ничего не надумаем, она рушится… Перед народом, изголодавшимся и бездеятельным, бог смеет явиться только в одном образе: в образе Труда и обещания еды в оплату за него. Бог сотворил человека, чтобы тот добывал хлеб трудом своим, и сказал, что те, кто едят, не трудясь, - воры… Подумаем о миллионах человеческих существ, которые стали сейчас хуже зверей, которые почти при смерти! Прялка - жизнь для миллионов умирающих… Голод зовет Индию к прялке… Поэт живет завтрашним днем и хочет, чтобы мы жили им. Он рисует нашему восторженному взору прекрасный образ птиц, поющих ранним утром хвалебные гимны или совершающих свой полет. Эти птицы сыты. Они имеют свой корм ежедневно и они совершают полет на отдохнувших крыльях, кровь которых обновилась за ночь. Я же имел несчастье наблюдать птиц, которые за отсутствием сил не имели даже охоты слабо пошевелить своими крыльями. Птица человеческая под небом Индии просыпается еще более слабой, чем была, когда ложилась па покой. Для миллионов существ жизнь - вечное бдение или вечная каталепсия… Я считал невозможным смягчать страдания голодных песней Кабира…. Дайте им работу, чтобы они могли есть!.. Но спросят, зачем мне, которому нет нужды трудиться ради еды, садиться за прялку? Затем, что я ем непринадлежащее мне. Я живу грабежом своих соотечественников: проследите путь каждой монеты, попадающей в ваш карман, и вы увидите, что я говорю правду… Надо прясть! Пусть каждый прядет! Пусть Тагор прядет, как все остальные! И пусть сожжет он свое чужеземное платье!.. Это долг сегодняшнего дня. Бог позаботится о завтрашнем, как говорит Джита: сверти дело праведное! Жуткие, трагические слова. Вся юдоль мира подымается в них против грез искусства и кричит им в лицо: "Посмейте отрицать меня!""
Кто не поймет страстного волнения, охватившего Ганди, кто не разделит его? И тем не менее, в этом ответе, столь гордом и мучительном, таится нечто такое, что могло бы оправдать и страхи Тагора: это властный окрик подчиниться боевой дисциплине: Sileat poeta. Повинуйся без рассуждений закону Свадеши, первое повседневное требование которого - употребление прялки!
В битве людской дисциплина - долг, несомненно. Но горе в том, что те, которым поручено проводить ее в жизнь, что наместники учителя чаще всего люди узкого ума: они для себя и для других создают идеал из того, что является только средством его достижения; догма пленяет их своей узостью, ибо только на узкой тропе они чувствуют себя хорошо. Для них Свадеши становится императивом, Свадеши принимает в их глазах священный характер. Один из главнейших учеников Ганди, профессор его школы, Сатиаграхашрам-Сабармати, наиболее дорогой его сердцу, в Ахмедабаде, Д. Б. Калелкар, выпускает Евангелие Свадеши, на заглавном листе которого Ганди помещает свое одобрение. Эта брошюра предназначается для народа. Посмотрим же, что представляет из себя это credo, которое вещает народу один из тех, кто стоит у самого источника истинного учения:
"Бог воплощается из века в век, ради искупления мира… Но он не должен появляться неизменно в образе человеческого существа… Он может появиться также в форме отвлеченного принципа или великой идеи, осеняющей мир… Новый аватар- Евангелие Свадеши.
Евангелист соглашается, что это утверждение может вызвать улыбку, если в Свадеши видеть только бойкот чужеземных тканей. Но бойкот это только практическое применение ничтожной доли "великого религиозного принципа, предназначенного очистить весь мир от злобных раздоров и освободить человечество". Сущность его содержится в святых индусских писаниях. Вот что они гласят:
"Твоя личная Дхарма" хотя и лишена заслуг, - наилучшая Дхарма. Свершение Дхармы не твоей собственной всегда окружено опасностями. Только тот достигает счастья, кто сосредоточивается на исполнении своего собственного предназначения".
Этот основной закон Свадеши опирается на веру в "бога, который печется во веки веков о счастии вселенной. Этот бог отвел всем существам человеческим ту среду, в которой каждый лучше всего исполнит свое назначение. Все дела человека должны быть согласованы с тем его положением, которое отведено ему в жизни… Так же мало, как наше происхождение, как наша семья или родина, может быть выбрана нами и наша культура; нам остается только принять то, что дано богом, мы обязаны держаться наших традиций, как исходящих от бога, и наш строгий долг соблюдать их. Отречение от них - грех".
Из этих догматов веры следует, что человек данной страны не должен заботиться о других странах.
"Правоверный Свадеши никогда не берет на себя задачу преобразовать мир, ибо он верит, что мир движется и будет всегда двигаться согласно плану, установленному богом… Не надо рассчитывать. что народ данной страны станет пещись о нуждах другой страны даже из соображений человеколюбия: и если бы даже это было возможно, это было бы нежелательно… Истинный правоверный Свадеши никогда не забывает, что каждое существо человеческое - его брат, но он должен исполнить свое назначение, предопределенное ему при рождении… Точно так же как мы обязаны служить веку, в который родились, мы должны во что бы то ни стало служить родной земле… Очищения души своей мы должны добиться при посредстве нашей собственной религии и нашей собственной культуры".
Но позволено ли народу развивать, по крайней мере, те силы, которые заложены в нем для расширения торговой и промышленной деятельности? Ни в коем случае! Недостойное желание - хотеть наделить Индию крупными мануфактурами! Это означало бы нарушение Дхармы других людей. Преступно также вывозить свои произведения и ввозить произведения других. Ибо "прозелитизм противоречит принципу Свадеши". И отсюда логическое следствие этого закона (само собою разумеется, для европейца): не следует экспортировать_ни своих продуктов, ни своих идей! Если Индия была тяжко унижена в ходе своей истории, так это в целях искупления давнего преступления ее предков, которые вели торговлю с Египтом и Римом, преступления, повторенного всеми поколениями, действовавшими неисправимо по примеру стариков. Пусть каждая сторона, всякий класс исполняет свое собственное назначение, живет своим собственным богатством и своими традициями!
"Будем избегать близости с теми, чьи социальные обычаи отличны от наших. Не следует переплетать свою жизнь с жизнью тех людей или народов, идеал которых не гармонирует с нашим… Всякий человек - ручеек. Всякий народ- река. Они должны течь по своему руслу, прозрачные и неоскверненные, пока не достигнут широкого моря своего спасения; там они сольются все вместе".
Здесь - национализм справляет свой триумф. Самый откровенный. Самый узкий. Оставайтесь дома! Закройте все двери! Не изменяйте ничего! Все сохраните у себя! Ничего не продавайте на сторону! Ничего не покупайте! Очищайтесь! Ведь это же евангелие средневековья, евангелие заточивших себя в монастырь монахов. И Ганди с его великим сердцем позволяет связать с ним свое имя!
Понятно содрогание, какое испытывает Тагор перед этими фанатиками реакционного национализма, притязающими на то, чтобы остановить ход веков, посадить в клетку вольную мысль и сжечь все мосты, ведущие на запад.
Но в действительности, это вовсе не истинная мысль Ганди. Он собственноручно пишет Тагору:. "Свадеши - весть, посланная миру" (следовательно, он считается с миром, он не отвергает "прозелитизма"). "Отказ от сотрудничества направлен не против Запада. Он направлен против культа материальных благ и против эксплоатации. слабых, являющейся его следствием". (Следовательно, он борется только против заблуждений Запада и работает на благо Запада). "Это отступление, но отступление домой" (отступление временное, чтобы собрать свои силы, прежде чем отдать их на служение человечеству). "Индия должна научить жить прежде, чем научить умирать за человечество"…
Ганди отнюдь не отказывается от сотрудничества с европейцами, но при условии, что они присоединятся к тому относительному идеалу, который он указывает всем людям.
Эта истинная мысль Ганди бесконечно шире, человечнее, универсальнее, чем идея евангелия, опубликованного под его эгидой.
Но чему же он дал этому евангелию свое имя? Почему позволил заключить свой величественный идеал, открывавшийся всему миру, в тесные границы индусского теократизма? Страшные ученики! Чем целомудреннее они, тем мрачнее. Да избавит бог великого человека от друзей, способных постичь только часть его идей! Превращая ее в непреложный закон, они разрушают благотворную гармонию его живой души!
Но это не все. По крайней мере, его ближайшие ученики, что живут рядом со своим учителем, овеяны все-таки его нравственным благородством. Но те, что являются учениками его учеников, и все прочие, и народы, до которых доходит лишь искаженное, эхо его слов, что останется у них от его учения о внутреннем самоочищении и творческом самоотрицании? Только самое внешнее, наиболее материальное мессианское ожидание прихода Свараджи через применение пряжи! Отрицание прогресса! Fuori Barbari! Тагора тревожат не без оснований насилия, которые апостолы непротивления злу насилием (и Ганди сам в том числе) совершают, правда не в отношении людей, но в отношении предметов Запада. Ганди, правда, осторожно замечает, "что откажется от участия в борьбе, если почувствует в ней злобу против англичан", что нужно любить и. тех, с кем борешься, что надо ненавидеть только их неправые дела, "ненавидеть сатанизм, любя сатану".
Но это слишком тонкая игрa мысли для ума народа. Когда на каждом конгрессе вожаки движения с такой пламенной горечью вспоминают преступления англичан и их вероломство, убийства в Пенджабе и Калифат, тогда гнев начинает биться за плотиной, и горе, если эта плотина прорвется! Когда в августе 1921 г. Ганди взирает на костры драгоценных тканей в Бомбее и отвечает на горькие мольбы Эндрьюса, друга Тагора, своей Этикой разрушения, он верит, что "отвращает гнев народный от людей и переносит его на вещи". Но он не замечает, что гнев народа развязывает себе руки, и подумывает: "Да, сперва примусь за вещи! Потом за людей!" И Ганди далек от мысли, что в этом же самом Бомбее через какие-нибудь три месяца народ станет убивать людей. Он слишком свят, слишком чист, слишком чужд животных страстей, притаившихся в человеке. Он не думает о том, что эти страсти тут же рядом с ним, что они прислушиваются к нему, ловят его слова. Тагор, человек более проницательный, замечает неразумие сторонников "Отказа от сотрудничества", которые, напоминая беспрестанно народу провинности, совершаемые Европой, в Невинном неведении думают, что исповедуют непротивление злу, вливая в народную душу яд, который вызовет насилия. Никакие сомнения не тревожат этих апостолов, сердцам которых чуждо насилие. Но кто борется за дело, должен прислушаться к сердцам других, а не к своему собственному. Чтобы сдержать толпу, народу недостаточно нравственных приказов даже Ганди. В одном только случае народ мог бы подчиниться им, не посягнув на суровую дисциплину своего учителя: для этого учитель должен объявить себя богом, как тайно намекают ему те, что представляют его в образе Шри-Кришны. Но чистота Ганди и смирение его отвергают эту мысль.
И потому одиноко звучит голос целомудреннейшего из людей над рокотом людского океана. Сколько времени еще будут прислушиваться к нему? В ожидании этом - величие и трагизм!
IV
Весь 1921 г., в течение которого движение развертывалось все быстрее, полон сомнений и тяжких неудач. Ганди не остался от них в стороне.
Всюду происходило революционное брожение, и жестокие преследования правительства ускоряли темп движения. Кровавые восстания вспыхнули в Малегаоне, в округе Назак, разразились беспорядки в Джиридихе; в Бегаре. В начале мая 1921 г. - еще более тяжелые события в Ассаме: 12 тысяч кули, бросив работу на частных плантациях, подверглись при выходе нападению Гурков, состоявших на службе правительства. Служащие железных дорог и пароходных обществ в восточной Бенгалии объявляют общую забастовку в знак протеста, которая продолжается два месяца. Ганди все еще играет роль примирителя; в мае месяце происходит продолжительное свидание его с вице-королем Индии, лордом Ридингом. Ганди предлагает свое посредничество для переговоров с братьями Али, обвиняемыми в призывах к насилию; он добивается от друзей своих мусульман формального обещания никогда не прибегать к насилию.
Но сила движения не ослабела, и мусульманский элемент Индии продолжает вести себя вызывающе. 18 июля, в Карачи, конференция Калифата всей Индии вновь предъявляет требование ввести ислам, объявляет, "что служба в армии и содействие набору солдат мусульманам непозволительны", и угрожает английскому правительству, что если оно свергнет Ангорское правительство, провозгласить во время последней сессии конгресса всей Индии общегражданское неповиновение и Индийскую Республику. 28-го июля комитет конгресса всей Индии, собравшись в Бомбее (первый комитет, избранный на основании новой конституции), постановляет, что долг всех бойкотировать принца Уэлльского, приезд которого ожидается, объявляет полный бойкот всех иностранных тканей, приветствует национальное прядение и ткачество, начинает кампанию против крепких напитков, несмотря на покровительство, оказываемое правительством этим продавцам. Но в то же время, поступая более благоразумно, чем мусульмане Калифата, он осуждает беспорядки и не рекомендует для данного момента гражданского неповиновения, развивая в то же время пропаганду непротивления злу насилием.
В августе разражается жестокое восстание племени Моплах, которое длится много месяцев подряд. Ганди хочет отправиться вместе с Маулана Магометом Али, чтобы внести успокоение. Правительство не разрешает и в сентябре отдает приказ арестовать Маулана Магомета Али, его брата Маулана Шауката Али и несколько других мусульманских почетных граждан за внесение предложения об сказании гражданского неповиновения, принятого на конференции Калифата. Немедленно же Центральный Комитет Калифата в Дели вновь подтверждает резолюцию Калифата, которую энергично поддерживают сотни митингов. 4 октября Ганди объявляет себя солидарным с своими братьями мусульманами. Совместно с пятьюдесятью именитыми членами конгресса он выпускает манифест, в котором требует для каждого гражданина права свободно выражать свое мнение об отказе от участия в управлении страной, подтверждает, что не подобает индусу находиться на службе в качестве должностного лица или солдата у правительства, которое вызвало моральный, экономический и политический упадок Индии, и провозглашает обязанностью каждого отложиться от него. Суд над братьями Али состоялся в Карачи. Их приговорили вместе с остальными подсудимыми к двум годам каторги. Индия ответила на это протестом еще большей силы. Манифест Ганди был одобрен 4 ноября Комитетом Конгресса всей Индии в Дели. Комитет делает решительный шаг: он уполномочивает каждую провинцию, под личной ответственностью, приступить к гражданскому неповиновению, начав с отказа платить налоги. Он ставит условие, чтобы сторонники бойкота присоединились открыто к программе Свадеши и Отказа от сотрудничества с правительством; в программу входило также ручное ткачество и, как главнейшее обязательство, непротивление злу насилием. Таким образом, комитет силится успокоить под руководством Ганди восставшие племена, применяя учение и заповедь самопожертвования. Чтобы ясно подчеркнуть эту сторону своей про граммы, Комитет предупреждает приверженцев бойкота и их семьи, что они не могут рассчитывать на денежную помощь конгресса.