Три скоротечных дня. Да, столько длилась завершающая часть операции по ликвидации "Национального центра" и штаба "Добровольческой армии Московского района". Чем она была для Артузова? Скорее всего фундаментальной школой Дзержинского, чей революционный опыт, неповторимая проницательность, личный пример и весь духовный склад стали жизненной опорой многих чекистов, в том числе и Артузова. И не случайно спустя годы в своих лекциях перед молодыми чекистами Артур Христианович не переставал повторять, что гордится тем, что ему выпала радость близко знать такого человека, как Дзержинский, человека светлой ярости и молодого кипения.
Учреждение "Треста"
- Пока этот авантюрист жив, он не оставит нас в покое! - с досадой бросив карандаш на стол, сказал Менжинский Артузову.
Слова эти относились к Савинкову, а причиной, их вызвавшей, было только что полученное Вячеславом Рудольфовичем сообщение. В нем говорилось, что 13–16 июня 1921 года в варшавском отеле "Брюль" в обстановке строгой секретности под председательством Бориса Савинкова состоялся съезд новой шпионско-террористической организации "Народный союз защиты родины и свободы". На съезде присутствовали представители: польского генерального штаба - Сологуб, французской военной миссии - майор Пакейе, других иностранных спецслужб, а также известный петлюровский атаман генерал-хорунжий Юрко Тютюнник.
Английский писатель и разведчик Соммерст Моэм говорил, что не встречал другого человека, который внушал бы ему столь предостерегающее чувство самосохранения, как Борис Савинков.
Постоянным многолетним партнером Савинкова по смертельной борьбе против Республики Советов был другой авантюрист - английский шпион Сидней Джордж Рейли.
Действительно, у чекистов были все основания считать Бориса Савинкова опаснейшим врагом молодой Советской страны. У этого человека была бурная биография. Некогда видный деятель партии эсеров, известный террорист - организатор убийств царского министра внутренних дел и шефа корпуса жандармов Плеве и московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. Автор (под псевдонимом В. Ропшин) нашумевших книг "Конь вороной", "Конь бледный", "То, чего не было". Летом 1917 года - управляющий военным министерством в правительстве Керенского. После Октября - вдохновитель антисоветских заговоров и мятежей.
Савинков, которого природа наделила неистощимой энергией и неудержимой тягой к авантюрам (по меткой характеристике А. В. Луначарского, артист авантюры), не брезговал ничем, что могло принести вред Советской власти и большевистской партии.
После провала затеянной им в 1918 году кровавой авантюры в Ярославле и Рыбинске Савинков представляет в Европе интересы адмирала Колчака. Выколачивает для белых армий у союзников деньги, вооружение, боеприпасы, снаряжение. Организует "Белую народную армию" под командованием Булак-Балаховича, воевавшую в составе войск Пилсудского. Лично участвует в рейдах озверелых белогвардейских банд из-за кордона по советским приграничным районам. Снабжает информацией западные разведки и получает от них за это немалые деньги. Окопавшись в Варшаве, Савинков вовлекает в орбиту своих планов и деятельности самых лютых врагов Советской власти из всех кругов белой эмиграции, восстанавливает подпольные группы из уцелевших белогвардейцев, кулацко-эсеровских элементов на советской земле. В январе 1921 года он приступает к оживлению своего разгромленного "Союза защиты родины и свободы", присоединив к его названию слово "народный" (НСЗРС).
В состав руководства "Народного союза защиты родины и свободы" кроме Савинкова и его брата Виктора, бывшего казачьего есаула, вошли старый оруженосец "вождя" А. А. Дикгоф-Деренталь, литератор профессор Д. В. Философов, бывший штаб-ротмистр лейб-гвардии кирасирского полка Г. Е. Эльвенгрен, казачий полковник М. Н. Гнилорыбов и другие подобные им лица. Все враги Советов стекались под "внепартийные" знамена Савинкова - от монархистов и черносотенцев до "либералов" и "социалистов". Агенты Савинкова регулярно снабжали английскую, французскую и польскую разведки информацией о положении в Советском государстве и Красной Армии. Все задержанные агенты Савинкова на территории Советской России одновременно состояли на службе западных разведок.
С особым усердием савинковцы посылали своих эмиссаров в губернские, городские, уездные, даже в волостные комитеты "Союза" в западных областях Белоруссии и России, подкрепляя "идеологическую работу" бандитскими нападениями на советские учреждения, злодейскими убийствами партийных и советских работников, советских активистов и сочувствующих им рабочих и крестьян. Зверства савинковцев вызывали гнев народных масс.
В мае 1921 года чекисты вышли на след савинковской организации в этих районах (она получила название Западного областного комитета - ЗОК) и нанесли по ней сокрушительный удар, обезвредив сотни заговорщиков и шпионов. Разгромлены были и банды, прорвавшиеся сюда из-за кордона.
Захваченные документы вкупе с иными доказательствами преступной деятельности савинковцев позволили Советскому правительству потребовать от правительства Польши изгнания руководителей "Союза" из Варшавы. Савинков был вынужден перебраться в Париж.
Помимо борьбы с савинковским подпольем у чекистов хватало и других забот. Как раз в это время ВЧК приступила к осуществлению крупнейшей операции под кодовым названием "Трест". Она была рассчитана на активное противодействие зарубежным белоэмигрантским организациям, вынашивающим планы реставрации самодержавия в России. Основанием для проведения этой длительной крупномасштабной операции (она началась в ноябре 1921 года) послужило перехваченное письмо белогвардейца Артамонова, адресованное в крупный зарубежный антисоветский центр - так называемый "Высший монархический совет". Письмо пролило свет на намерения монархистов создать на территории Советской России свою организацию, причем важная роль отводилась в ней ответственному работнику Наркомпути А. А. Якушеву.
Якушев был арестован чекистами. На первых же допросах он признал бесперспективность борьбы монархистов против Советской власти и выразил желание включиться в активное противодействие тем, кто добивался реставрации царизма.
Руководство ВЧК приняло решение легендировать в Москве создание антисоветской организации под условным названием "Трест".
Еще в ходе операции ВЧК против "Союза" в Западном крае был арестован некий Опперпут (он же позднее Эдуард Оттович Стауниц), выходец из латышской деревни, дослужившийся в мировую войну до золотых погон. В НСЗРС его завербовал бывший гвардейский офицер Гельнер. Опперпуту предстояло стать одним из заметных действующих лиц в операции "Трест", которую начали вести чекисты под непосредственным руководством Дзержинского и Менжинского против белогвардейских эмигрантских организаций и против иностранных разведок…
* * *
Впоследствии Опперпут в своих воспоминаниях, изданных в Берлине (с ведома ГПУ, чтобы изобличить савинковцев и отрезать от них Опперпута), так описывал его вербовку савинковцами: "К началу октября 1920 г. я занимал в г. Смоленске должность пом. начштаба комвойсками внутренней службы Западного фронта. Раз на выходе после вечерних занятий из помещения штаба ко мне подошел молодой человек лет 27–30. Манеры и обращение выдавали бывшего офицера.
Видно было, что он поджидал меня у выхода, не желая по какой-то причине заходить в штаб. Он отрекомендовался Заржевским и подал мне записку от моего старого близкого знакомого по службе в Гомеле Гельнера, в которой тот просил удовлетворить просьбу подателя".
Заржевский, прощупывавший по заданию Гельнера настроение его бывшего сослуживца, охарактеризовал Опперпута как типичного оппозиционно настроенного к большевикам эсера.
…Странный это был человек. Еще молодой, боевой, физически крепкий и внешне привлекательный, он на свою беду был наделен непомерным тщеславием. Энергичный и изворотливый, он не обладал должной целеустремленной волей. Личная храбрость и склонность к авантюризму причудливо сочетались в нем с капризностью, непостоянством, быстрой сменой настроений. Твердых политических убеждений у Опперпута не было, поэтому без контрреволюционного воздействия извне он до поры до времени просто служил в Красной Армии. Пока не выплыл на его горизонте Гельнер. Заржевский, кстати, ошибался, когда уверял Гельнера в чуть ли не врожденном антибольшевизме Опперпут та: к моменту их встречи в Смоленске тот относился к правящей партии безразлично. Другого дела, кроме военного, он не знал, служить, кроме как в Красной Армии, было негде, вот он и служил.
Карьера в Красной Армии не соблазняла Опперпута, потому что не сулила ему никаких материальных благ, ни красивой, тем более шикарной жизни.
Опперпут занимал достаточно важный пост помощника начальника штаба войск внутренней охраны Западного фронта. Такой человек был настоящей находкой для НСЗРС. Одного не предвидели эмиссары "Союза": двойственного, колеблющегося, противоречивого характера этого странного человека, которого могли использовать не только они, но и другие, более высокие мастера конспирации…
А пока что Опперпут вступил в НСЗРС и вскоре стал членом руководства савинковского подполья на советской территории. Подрывные возможности его значительно расширились с переводом на новую должность - начальника укрепрайона Минска.
Гельнер зря времени не терял: сумел образовать губернский комитет "Союза", ряд уездных комитетов. Он полагал, что при хорошо налаженной пропаганде, распространении соответствующих прокламаций может произойти дальнейшее расширение организации. О напечатании в большом количестве нелегальной литературы в Гомеле нечего было и думать. Оставалась Варшава. Но туда надо еще добраться. Кто может это сделать лучше других? Само собой разумеется, Опперпут. Гельнер убедил комитет послать в Польшу Опперпута, чтобы тем самым проверить его заодно и на серьезном задании.
Без особых трудностей Опперпут получил отпуск якобы для лечения старой окопной болезни - ревматизма и направился в местечко Кайданово. Ревком здесь только-только организовывался, охрана границы осуществлялась примитивно - отдельными постами на главных дорогах. Опытный военный, Опперпут легко перешел границу и приехал в Варшаву.
Каждого, кто нелегально прибывал из Советской России, польская контрразведка передавала савинковцам. Заключили в изолятор и Опперпута. Здесь его допрашивал какой-то казачий есаул в присутствии офицера французской военной миссии. Убедившись, что гость из-за кордона действительно активный работник НСЗРС, савинковские контрразведчики освободили Опперпута, отвезли его в гостиницу "Брюль", где он и предстал пред очи самого "вождя".
Савинков мгновенно оценил, какие возможности для подрывной работы в Советской России открываются перед его людьми, если правильно использовать служебное положение этого человека. И Борис Викторович постарался: обласкал Опперпута, уделил ему максимум своего внимания, снабдил инструкциями, дал деньги и 80 тысяч прокламаций. В последующие месяцы Опперпут еще четыре раза переходил границу, встречался с Савинковым, доставлял польской и французской разведкам сведения военного, политического и экономического характера.
Гомельская губчека довольно быстро узнала о распространении в городе контрреволюционных листовок, а также о подозрительных действиях некоторых военспецов. Было решено произвести обыски у командира запасного батальона Щербы, уездного военрука Максимова и военврача Моисеева. Поначалу обыскали комнату Максимова. Ничего компрометирующего не обнаружили. Чекистам впору было извиняться за причиненное беспокойство и уходить с пустыми руками. На всякий случай уполномоченный Гомельской губчека Владимир Павлович Алексеев решил осмотреть нетопленую печь. Ему показалось странным, что на улице холодно, а печь не топится, хотя дров на дворе достаточно. Алексеев разгреб старую золу в печи и… обнаружил жестяную банку. В ней была запрятана иностранная валюта. На простой вопрос: "Откуда?" - Максимов ничего вразумительного ответить не мог.
У военврача Моисеева чекисты нашли целое хранилище савинковской литературы, а у комбата Щербы - в щели между досками уборной - печать "Народного союза защиты родины и свободы".
Дальше цепочка потянулась к военному коменданту города бывшему офицеру Чибирю, военспецу Корсунскому, а от них к явочной квартире в Минске. В числе других заговорщиков здесь был арестован и Опперпут. Газета "Известия" 24 июля 1921 года по этому поводу писала:
"…Всероссийской Чрезвычайной комиссией раскрыта крупная боевая, террористическая организация Бориса Савинкова, раскинутая на территории всей Западной и Северо-Западной областей и имевшая ячейки на всей территории РСФСР. Центр раскрытой организации - Западный областной комитет так называемого "Народного союза защиты родины и свободы" во главе с представителем "Всероссийского комитета" по Западной области находился в городе Гомеле".
Держа в руках свежий номер "Известий", Артузов вошел в кабинет Менжинского.
- Вот, поставлена победная точка! Менжинский спокойно взглянул на газету и в глубоком раздумье откинулся на спинку дивана. Артузов уже знал: когда Вячеслав Рудольфович вот так откидывается, почти полулежит на диване, значит, снова мучают его невыносимые боли в поврежденном когда-то в автомобильной катастрофе позвоночнике. Бывали дни, когда Менжинский вообще работал в своем кабинете только лежа, вставал лишь в тех случаях, если должен был принять посетителя.
Глаза Менжинского потеплели, он протянул Артузову руку:
- Поздравляю, Артур Христианович. Верно - победа, и победа значительная. Но что касается победной точки, то ставить ее еще рано. Это нам только предстоит сделать.
- Вы имеете в виду Савинкова?
- Не только. Нам нужно пресечь контрреволюционную деятельность и белогвардейской монархической эмиграции. Вы слыхали про Бриарея? Это из греческой мифологии. У него было пятьдесят голов, сто рук и сто глаз. Мы должны уподобиться Бриарею, тогда наши глаза и руки дотянутся до Парижа, Берлина, Варшавы, Гельсингфорса. Все эти Врангели, кутеповы, бунаковы рано или поздно должны будут держать ответ перед нашим народом.
Менжинский говорил, не спуская пытливых глаз с Артузова, словно спрашивал: улавливает ли он, к чему все это говорится? Артузов прекрасно улавливал.
- Вы хотите сказать, Вячеслав Рудольфович, что существует драматический закон: нарастания действия и что нам следует поступать согласно этому закону, то есть идти дальше, внедряться в стан врагов?
- Вот именно, Артур Христианович. Подумайте, кого можно внедрить в монархическую среду.
Артузов думал не один день. Речь шла об очень серьезном: ключевых деятелях будущего "Треста" не из числа сотрудников ВЧК и привлеченных партийцев, работавших в различных советских учреждениях, но совсем других… "Главный руководитель" с согласия Дзержинского и Менжинского им уже был определен - Якушев. Для придания этой организации большей значимости в качестве начальника штаба ее военной части приглашен бывший царский генерал, закончивший в свое время академию Генерального штаба, Николай Михайлович Потапов, добровольно пришедший на службу в Красную Армию. Артузову показалось также целесообразным на роль своеобразного адъютанта Якушева подобрать офицера, действительно поварившегося в контрреволюционной среде, знающего правила конспирации, энергичного, способного ввести в заблуждение любого "гостя" из-за кордона. А то, что такие "гости" будут, он не сомневался. Артузов перебирал фамилии десятков людей, вовлеченных в той или иной степени в деятельность контрреволюционных организаций, но еще не погрязших с головой в преступлениях перед народом. Но как проникнуть в глубины души и сердца человека, еще вчера участвовавшего в тайном антисоветском заговоре? Как отличить искренне раскаивающегося от лицемера, спасающего свою жизнь? Наконец, как выделить, по каким критериям отобрать из нескольких возможных кандидатов того одного, кто наилучшим образом справится с новой ролью?
Отпали одна за другой многие фамилии. Круг сужался, пока в нем не осталась одна-единственная кандидатура: Опперпут. Бывший офицер, он знал монархически настроенную военную среду. К тому же использовать его для другой работы - против савинковцев - было никак нельзя, им было известно о его аресте в Гомеле.
Вячеслав Рудольфович Менжинский эту кандидатуру одобрил.
Обоснованность выбора, сделанного Артузовым, впоследствии не раз ставилась под сомнение, притом вполне резонно. И все же Артур Христианович об этом никогда не сожалел серьезно, даже тогда, когда Опперпут выкинул свой финальный неожиданный фортель. Было обидно и жалко этого запутавшегося человека, но объективность требовала признать, что свое дело он сделал - помог чекистам ввести в заблуждение зарубежных монархистов.
Чем руководствовался Артузов, когда обвел в достаточно длинном списке кружочком фамилию Опперпут? Немаловажными аргументами. Во-первых, Опперпут не имел никаких серьезных оснований по-настоящему глубоко ненавидеть Советскую власть. По происхождению он был крестьянин, и хотелось надеяться, что проснется же в нем когда-нибудь чувство классовой солидарности. Во-вторых, Опперпут хотя и допустил уже довольно серьезные нарушения законов, но кровавыми цепями к заговорщикам прикован еще не был, всерьез контрреволюционных политических воззрений савинковцев не разделял.
Аргументы "за" позволили Артузову если не отказаться от последних сомнений, то, во всяком случае, пойти на риск с достаточно обоснованной верой в успех. Опперпут обладал достаточным умом, ловкостью, настойчивостью, личной храбростью. Быстро ориентировался в сложной обстановке. Наконец, своими показаниями (как тогда казалось, продиктованными искренним раскаянием и желанием искупить вину) он существенно помог следствию и отрубил тем самым все чалки, связывавшие его с савинковцами, с прошлым.
Артузов предложил Опперпуту включиться в борьбу с монархическими антисоветскими организациями, и тот охотно принял это предложение. Опперпута поселили в Москве под видом скромного советского служащего Эдуарда Оттовича Стауница, демобилизованного из Красной Армии, и он стал выполнять задания Артузова.
Бывший союзник Савинкова оказался не из простачков. Он всегда к месту заявлял о своей лояльности и делал это в меру искренне. При каждой встрече с Артузовым или его главным помощником по "Тресту" Владимиром Андреевичем Стырне Опперпут проявлял готовность преданно служить порученному делу. Единственное, чего он просил, - не отказывать в доверии, ибо он все равно уже не волен распоряжаться своей судьбой. Артузов и Стырне понимали, что Опперпут непрерывно борется с самим собой, что ему нелегко выступить против своего бывшего лагеря, но раз этот человек все же изъявил желание сыграть отведенную ему роль, то ему следует доверять, хотя бы в пределах этой роли.
Но это доверие, как показали дальнейшие события, не было достаточно подкреплено действенным контролем. Артузов не учел полностью авантюристических склонностей и неустойчивого характера этой личности. Понял он это много позже, а пока что высказался об Опперпуте так:
- Опавший лист не возвращается на ветку…