Великодушие императора не остановилось на помиловании только тех лиц, которые нашли за себя сильное заступничество и ходатайство. Девушка незнатной фамилии одинаково успешно, как и знатная дама, нашла доступ к императору и вымолила прощение своему брату.
Милосердие Наполеона простерлось на господ Лажоле, Буве де Лозье, Рошелль, Гальяр, Руссильон и Карла д'Озье; но Жорж Кадудаль и другие его сообщники не избегли казни. Пишегрю самоубийством окончил жизнь в темнице. "Казнь Жоржа, - говорит Наполеон в своих Мемуарах, - не внушила никому сожаления, потому что покушение на убийство кого бы то ни было всегда отвратительно". Что касается самоубийства Пишегрю, то ничуть не мудрено, что в тогдашнюю пору могли сказать, будто смерть его последовала по воле императора; по тогдашнему положению дел некоторые, даже честные люди могли верить этому. Но Наполеон сказал: "Мне бы даже стыдно было оправдываться: клевета слишком неосновательна. Что мне было в жизни или смерти Пишегрю? Человек с моим характером не действует без важных причин. Разве видали когда, чтобы я проливал кровь из-за одного каприза? Сколько ни старались очернить мою жизнь и характер, но те, которые меня знают, знают и то, что я не способен к преступлению… Пишегрю просто увидел себя в беспомощном положении, и сильная душа его не могла вынести мысли о позорной казни; он или отчаялся в моем милосердии, или пренебрег им, и поднял сам на себя руку". (Мемориал).
Между тем Людовик XVIII протестовал против избрания Бонапарта императором; а Наполеон приказал напечатать этот протест в "Мониторе", как бы доказывая тем, что уверен в расположении к себе французов.
Четырнадцатого июля, во времена революции, совершался народный праздник в воспоминание разрушения Бастилии; Наполеон не отменил этого праздника и по случаю его назначил первую раздачу знаков ордена Почетного легиона. Церемония пожалования кавалеров происходила в Доме инвалидов. Кардинал дю Беллоа, архиепископ парижский, и духовенство встретили императора у дверей церкви. Наполеон был окружен всеми великими чинами и сановниками империи. После божественной службы Ласенед, великий канцлер ордена Почетного легиона, произнес речь, приспособленную к обстоятельствам.
Кончив речь, Ласенед вызвал новожалуемых кавалеров первой степени, в числе которых был и кардинал Капрара; император надел шляпу и посреди глубочайшего молчания произнес твердым голосом:
"Господа кавалеры, - генералы, офицеры, граждане и воины, клянетесь вашей честью, что посвятите себя на службу империи для охранения ее владений во всей их целости; для защиты императора и законов республики… клянетесь ли?"
Все кавалеры отвечали: "Клянемся!", и тотчас же раздались крики: "Да здравствует император!" Господин Бурриенн, описывая этот случай, говорит, что восторг присутствовавших при церемонии был неизъясним.
На следующий за тем день Политехническая школа получила новое образование.
Через два дня Наполеон отправился из Парижа для осмотра берегов Ла-Манша и обозрения учрежденных там лагерей. Он дал знать, что предпринимает это путешествие для того, чтобы лично раздать знаки Почетного легиона тем храбрым воинам, которые не могли присутствовать при церемонии в Доме инвалидов. Однако же вообще полагали, что личная раздача орденских знаков не что более как предлог, а истинная цель поездки Наполеона - приготовление к приведению в действие любимого своего плана - высадки в Англию.
Войска были расположены уступами по берегу моря от Етапла до Остенда. Даву стоял в Д°нкеркене; Ней в Кале; Удино в Сент-Омере; Мармон на границах Голландии, а Сульт командовал общим лагерем в Булонье.
По прибытии своем в этот последний город Наполеон нашел войско исполненным энтузиазма. Генералы и солдаты, все думали, что сейчас отправятся в Англию; на этот счет беспокоились и в Англии. Пятьсот судов под командой Фергеля (Verhuel), казалось, ожидали только сигнала, чтобы направиться к берегам Великобритании. Один только Наполеон знал существенное назначение всех этих огромных военных приготовлений. Угрожая Англии, он в то же время видел, что на горизонте континента собираются тучи, что буря эта должна скоро разразиться, и потому-то, делая вид, будто готовится к морской экспедиции, в самом деле помышлял о войне континентальной.
Недалеко от Кесаревой башни, на пространной равнине, собралось под начальством маршала Сульта восемьдесят тысяч воинов из Булоньского и Монтрельского лагерей. Император явился к ним, окруженный всеми знаменитыми французскими полководцами той эпохи. Он поместился на возвышении вроде трона и повторил громким голосом прежнюю формулу присяги кавалеров. Слова его и теперь были приняты с таким же восторгом, как при церемонии в Доме инвалидов, и Наполеон был этим так доволен, что впоследствии один из его адъютантов, генерал Рапп, сказал, что он никогда - ни прежде, ни после, не видывал императора таким веселым.
Однако ж радость этого дня была, около вечера, потревожена сильной бурей, грозившей погубить часть флота. Наполеон, извещенный об этой опасности, тотчас поспешил к пристани для личных распоряжений. Но когда он прибыл на место, гроза кончилась, и опасность миновала. Флотилия, не потерпев нисколько, вошла в гавань, а Наполеон возвратился в лагерь, где войско немедленно предалось веселости. Празднество кончилось фейерверком на взморье; отблеск этих потешных огней был виден даже с противолежащего берега Англии.
Во время пребывания Наполеона в этом лагере случилось, что два английских пленных матроса успели уйти из-под стражи и, не имея никаких инструментов, кроме ножа, ухитрились сделать маленький челночок из нескольких кусков дерева, которые сколотили как могли; в этой-то лодке, которую бы легко унес на спине каждый мальчик, решились они попытаться доплыть до одного английского фрегата, курсировавшего в виду французских берегов. Но едва эти отважные люди пустились в открытое море, как их заметили с брандвахты и опять взяли. По военным законам их следовало расстрелять как шпионов. Между тем слух об отважном предприятии храбрецов распространился по всему лагерю, дошел до Наполеона, и он пожелал их видеть.
"Правда ли, - спросил император, - что вы на такой доске решались переплыть море?" - "Ах, ваше величество! - отвечали они. - Если вы изволите сомневаться, то позвольте только, и мы сейчас пустимся". - "Хорошо; позволяю. Вы люди смелые и предприимчивые; я люблю храбрых, но не хочу, чтобы вы рисковали жизнью; дарую вам свободу и, кроме того, прикажу вас доставить на английское судно. Скажите же в Лондоне, как я уважаю мужество, даже и в неприятелях…" И Наполеон, щедро одарив матросов, отпустил их. В бытность свою на острове Святой Елены он любил припоминать этот случай и не раз рассказывал его окружающим.
Мы уже сказали, что Наполеон предвидел неминуемую войну на континенте и потому старался всеми средствами поддерживать энтузиазм своих воинов. Из остатков революционной армии он начал устраивать полки императорские, ту "большую армию", которой было предопределено побывать во всех столицах Европы и сокрушиться, наконец, о сильную волю Александра Благословенного и крепкую грудь народа, верного царю и вере.
Приготовления к войне не мешали, однако же, императору заниматься и устройством гражданской части. Напротив, он старался показать, что гений его равно объемлет все ветви государственного управления, и что мысль его, все такая же светлая, без всякого затруднения может переноситься с предмета на предмет. Таким-то образом, пребывая в лагере, он основал "десятилетние премии", по случаю чего издал следующий декрет:
"Наполеон, император французов, и проч.
Имея намерение поощрять науки, словесность и художества, которые так много способствуют знаменитости и славе народов; желая, чтобы Франция как можно более Отличилась на этом поприще, и чтобы наставший век был для нее еще славнее прошедшего; желая также знать людей, которые наиболее будут способствовать процветанию наук, словесности и художеств; повелели и повелеваем следующее:
Статья I. Через каждые десять лет, в день 18 брюмера, будут раздаваться собственной моей рукой большие премии; место церемонии и самый обряд ее совершения будут каждый раз предварительно назначены.
II. Все произведения по всем отраслям наук, словесности и художеств, все полезные новоизобретения, все заведения, клонящиеся к усовершенствованию земледелия и народной промышленности, все, совершенное в течение десятилетия за один год до раздачи премий, будет допущено к состязанию на их получение.
III. Первая раздача премий имеет быть 18 брюмера XVIII года, и, согласно с предыдущей статьей, все произведения, новоизобретения и заведения, начиная от 18 брюмера VII года до 18 брюмера XVII года, могут вступить в состязание.
IV. Эти большие премии будут одни в десять тысяч, другие в пять тысяч франков.
V. Число больших премий в десять тысяч франков будет девять, и они назначаются:
1. Авторам двух лучших ученых сочинений, одного по части наук физических, другого по части наук математических;
2. Автору лучшей истории или исторического отрывка, как новых, так и древних времен;
3. Изобретателю машины, принесшей самую большую пользу художествам и мануфактурам;
4. Основателю заведения, наиболее полезного для земледелия и народной промышленности;
5. Автору лучшей из театральных пьес, комедии или трагедии, представляемых во французских театрах;
6. Двум артистам, которые произведут один лучшую картину, другой изваяние, взяв для своей работы сюжет из французской истории;
7. Композитору лучшей оперы из принятых на театр Императорской академии музыки.
VI. Число больших премий в пять тысяч франков будет тринадцать, и они назначаются:
1. Переводчикам десяти манускриптов из императорской или других библиотек, находящихся в Париже, писанных на древних или восточных языках, переводы которых будут признаны более полезными или для наук, или для истории, или для словесности, или для художеств;
2. Трем авторам небольших поэм на достопамятные события из отечественной истории или на случаи, делающие честь французскому народу.
VII. Премии эти будут назначаемы на основании донесений комиссии присяжных, составляемой из четырех непременных секретарей четырех отделений Академии наук и четырех президентов, занимавших эти места в год, предшествовавший раздаче премий".
Между тем как Европа ожидала, что Наполеон со своим войском нахлынет на Великобританию, он внезапно явился в Брюссель. Там было назначено свидание императора с Жозефиной, которое и произошло в замке Лакене, великолепно отделанном на этот случай. Здесь-то Наполеон, по поводу одного из романов госпожи Стаель, произнес достопамятные слова, которые мы сейчас передадим читателям, и которые могут служить объяснением той вражды, которую автор Коринны питал впоследствии к императору: "Я столько же не люблю женщин, которые делаются мужчинами, - сказал он, как не люблю женоподобных мужчин. В этом мире каждому есть свое назначение. Что такое эти порывы мысли? Что из них следует? Ничего. Все это одна метафизика чувств, одно беспорядочное направление ума. Я не могу терпеть этой женщины; и, во-первых, потому, что не люблю женщин, которые навязываются мне, а Бог знает, как эта со мной кокетничала!"
Всегдашнее неблагорасположение Наполеона к госпоже Стаель, которая, по словам его Мемориала, "Сделалась жарким его врагом за то, что была отвергнута", это неблагорасположение делает на этот раз великого человека несправедливым ко всем женщинам вообще, потому что он имел причины жаловаться на одну из них. Впрочем, образ его мыслей, в других случаях верный и правильный, в этом был до того ложен от следствия привычки и постоянной ссоры, что не изменился даже и на острове Святой Елены; Наполеон и там не переставал смотреть с той же точки зрения на отношения двух полов и утверждал, что "женщины пригодны только на то, чтобы рожать детей". "Вы бы готовы быть нам равными, - говорил он госпожам Бертран и де Монтолон, - но это совершенный вздор! Женщина принадлежит мужчине, а мужчина никогда не может принадлежать женщине".
Пребывание императора в Лакене было непродолжительно. Он оставил этот прелестный замок и отправился в Ахен, где пробыл некоторое время как бы по тайной симпатии к столице и могиле великого императора, по следам которого думал идти.
Из города Карла Великого Наполеон поехал в Майнц через Кельн и Кобленц. Имперские князья поспешили ему навстречу, и он воспользовался этим случаем, чтобы бросить первые семена Рейнского союза, об учреждении которого уже помышлял, как об оплоте Франции против великих держав Севера.
Но искренние или неискренние доказательства приверженности князей и народов не удовлетворяли еще честолюбию того, который думал быть преемником славы Карла Великого. Герой средних веков был утвержден в своем достоинстве помазанием церкви; и Наполеон, мало заботясь о разности времени и обстоятельств, захотел утвердить свой трон на тех же опорах, на которых был утвержден трон Карла Великого. Чтобы это сходство было как можно совершеннее, он тоже пожелал быть помазан рукой верховного первосвятителя, и в этом намерении отправил Кафарелли из Майнца в Рим с поручением склонить папу Пия VII прибыть в Париж для совершения миропомазания императора французов. Покуда шли эти переговоры, Наполеон с берегов Рейна приказывал выйти в море двум эскадрам, одной из Рошфора, другой из Тулона, под начальством адмиралов Миссиесси (Missiessy) и Вильнева: таким образом, он все не переставал показывать вид, будто занят исполнением плана морской экспедиции. Пробыв вне своей столицы три месяца, император возвратился в Сен-Клу около середины октября.
ГЛАВА XVI
[Созыв Законодательного собрания. Поверка народных голосов. Прибытие папы Пия VII во Францию. Коронование императора.]
Эпоха коронования приближалась. Кафарелли писал из Рима, что поручение, на него возложенное, исполнено с успехом. Наполеон готовился воссесть на трон старших сыновей Западной Церкви с торжественного соизволения и по благословению самого главы той церкви. Но к торжественности обрядов религии нужно было присоединить все политическое великолепие. Сенат и Государственный совет были налицо; одно только Законодательное собрание требовало времени на то, чтобы быть созванным, и декрет об этом последовал 17 октября.
Члены сената, уже каждый порознь, присягнули императору, и президент его, Франсуа де Невшато, даже произнес речь, в которой заключались, между прочим, следующие слова:
"Ваше величество; в отдаленной будущности, когда дети детей наших придут признать своим императором одного из ваших внучат или правнучат и представят ему картину чувствований, нужд и ожиданий нации, то все его обязанности, как императора, могут ему быть напомнены в немногих словах. Стоит только сказать: "Государь, вас зовут Бонапарт: помните Наполеона Великого!""
Когда были собраны народные голоса, по определению сената 28 флореаля XII года, и специальная комиссия посредством Редерера утвердила, что действительно "три миллиона пятьсот семьдесят две тысячи триста двадцать девять граждан, имеющих право голоса, объявили, что желают утверждения наследственности императорского достоинства в прямом, законном поколении, или в узаконенных приемышах Наполеона Бонапарта, и в законном, прямом поколении Иосифа Бонапарта и Людвига Бонапарта, тогда тому же Франсуа де Нешато было поручено принести императору поздравления с этим новым доказательством благодарности и доверия французского народа. На эту речь Наполеон отвечал:
"Я восхожу на трон, на который призван единодушным желанием сената, народа и воинов, с сердцем, исполненным предчувствия о великих судьбах французской нации, которую я первый назвал великою.
С самого моего детства все мои мысли были посвящены ей; и я должен сказать, что все теперешние мои радости или печали зависят от счастья и несчастья моего народа.
Потомки мои сохранят этот трон, первый в целом свете.
В военных станах они явятся первыми солдатами армии и не будут щадить своей жизни для блага отечества.
На поприще гражданской службы они никогда не забудут, что презрение к законам и потрясение общественных учреждений есть не что иное, как проявление слабости и недомыслия правительственных лиц.
Вы, сенаторы, в которых я всегда и постоянно находил и советников, и опору в самых затруднительных обстоятельствах, вы передадите свой дух вашим преемникам; будьте всегда первыми советниками и опорою этого трона, столь необходимого для счастья нашей пространной империи".
Время коронации наступило. Пий VII, выехав из Рима в начале ноября, 25-го прибыл в Фонтенбло. Наполеон, который выехал на охоту нарочно для того, чтобы встретиться с ним, поехал по Немурской дороге. Едва завидел он экипаж Папы, как сошел с коня; первосвященник сделал то же, и, поцеловавшись, оба сели в одну карету и прибыли в императорский дворец в Фонтенбло, который был заново и великолепно меблирован. Здесь император и Папа имели между собой частые конференции; они отправились оттуда 28 числа, и в тот же день последовал их торжественный въезд в Париж.
Коронация была назначена на 2 декабря; но сначала не решались, где быть церемонии. Иные говорили было о Марсовом поле, другие о церкви в Доме инвалидов; Наполеон предпочел собор Парижской Божьей Матери. Марсово поле было слишком полно воспоминаний о революции и поэтому не могло служить местом исполнения церемонии, которая восстанавливала трон и религию в государстве, ниспровергшем и тот, и другую. При теперешнем обстоятельстве всякое сближение между годами 1804 и 1790 было бы большой несообразностью. Пий VII так сохранял чувство своего самодостоинства, что не согласился бы пародировать роль Талейрана; а Наполеон имел столько знания приличий, что не стал бы и предлагать ему этого. "Местом церемонии коронования, говорит Наполеона - предлагали было избрать Марсово поле, вследствие сопряженных с ним воспоминаний времен федерации; но прежние времена уже совершенно изменились… Говорили также и о церкви в Доме инвалидов, по причине сопряженных с нею воспоминаний о военных подвигах; но соборная церковь Богородицы показалась мне местом более приличным и удобным как по своему пространству, так и потому, что в ней все сильнее говорит воображению…" (Пеле де ла Лозер).
В назначенный день Пий VII отправился в собор в сопровождении многочисленного духовенства, и по римскому обычаю ему предшествовал мул, что возбудило в парижанах смех, который в течение некоторого времени мешал торжественности папского шествия. Император явился после Папы. Свита его представляла собою одно из самых великолепных зрелищ. Ее составляли все тогдашние знаменитости военного и гражданского поприщ. Великолепие мундиров и одежд, роскошность экипажей и упряжи, богатство ливрей, огромное стечение зрителей со всех концов Франции - все способствовало довершению изумительного блеска этого поезда. Представителями нации в соборе были президенты кантонов, президенты избирательных коллегий, депутаты от разных правительственных мест и от армии, законодательный корпус и другие высшие сословия государства. Службу совершал сам Папа. Император, подойдя к алтарю, не дождался того, чтобы его святейшество возложил на него корону, но, взяв ее из рук Папы, сам надел себе на голову и потом сам же короновал императрицу Жозефину.