Испанский генерал Каро изъявил сначала желание защищать эту крепость; но при приближении Сюше переменил намерение и поспешно удалился. Сюше подождал подкреплений от седьмого корпуса, и 1 января 1811 года французское знамя развевалось на стенах Тортозы.
Покорив Тортозу, Сюше, верный своей благоразумной системе, не хотел продолжать успехов в Каталонии, не выгнав предварительно из Арагонии ворвавшихся туда партизан под начальством Вильакампа, Эмпесинадо и старика Мины. Это дело заняло Сюше в продолжение нескольких месяцев. Вильакампо и Эмпесинадо ушли в Куэнсу; Мина бросился в наваррские горы, а Сюше тотчас явился в Каталонии, у врат Таррагоны.
Этот город служил твердыней возмущению на севере полуострова; гарнизон из восьми тысяч человек заперся в нем в надежде, что будет получать продовольствие морем. Сюше окружил крепость сорокатысячной армией и взял его приступом 21 июня 1811 года.
Эта новая и важная победа весьма обрадовала императора, который заботился об успехах своего оружия в Испании, тем более, что там они были реже и не так решительны, как в других странах Европы. Благоприятное, лестное мнение Наполеона о генерале Сюше еще более усилилось, и он немедленно возвел покорителя Таррагоны в звание маршала империи.
За взятием Таррагоны последовало занятие Монте-Серры. Испанское регентство, опасаясь за Валенсию, отправило туда десятитысячный корпус под начальством Блака, поручив ему остановить Сюше. Оропеза и Сагунта скоро сдались вследствие кровопролитной битвы, в которой испанский генерал претерпел совершенное поражение и лишился пяти тысяч человек убитыми.
Настало время атаковать Валенсию. Эмпесинадо и Мина, первые герои испанской народности, старались помочь Блаку и ворвались в арагонские горы. Маршал Сюше отклонил опасность; выпросив подкрепления, перешел через Гвадалавиар, отбросил часть испанской армии в Мурсию, а другую загнал в Валенсию. Этот город не столько страшился покорителя Сарагосы, сколько боялся осады и приступа. Едва бомбы начали опустошать город, как жители заботились уже о капитуляции. Весь гарнизон, состоявший из восемнадцати тысяч человек, и главнокомандующий Блак взяты в плен.
10 января 1812 года французы вступили в Валенсию. 24 числа того же месяца император, имевший привычку вознаграждать подвиги немедленно, определил недвижимые имения на двести миллионов франков для раздачи генералам, офицерам и солдатам арагонской армии. Маршал Сюше получил титул герцога Альбуфера с доходами, которые доставляло это герцогство.
Пока Сюше действовал с таким блестящим успехом, маршал Сульт вторгся в Португалию, Ней завоевывал и усмирял Галисию и Астурию, а Виктор уничтожал эстремадурскую армию Куэсты.
Успехи Сульта в Португалии были блестящи и быстры, но непродолжительны. Он разбил генерала Роману на берегах Тамеги и постепенно занял Шавес, Брагу и Опорто. Опорто, второй город в Португалии, тщетно силился сопротивляться и вынужден был сдаться после первого приступа, 29 марта 1809 года.
Такие успехи начальников французской армии не имели, однако ж, влияния на дух жителей, которые не устрашились этим, а все более и более раздражались. Общее восстание последовало в Эстремадуре. Бадахосская хунта отвечала гордо и запальчиво маршалу Виктору. В то же время Веллингтон с тридцатью тысячами пошел из Лиссабона к Опорто с надеждою отнять этот важный пункт у Сульта, который, посредством эстремадурского восстания, был лишен помощи и содействия Виктора и должен был, с другой стороны, опасаться португальского генерала Сильвейры, подкрепляемого Бересфордом. В таком опасном положении французская армия, казалось, неминуемо будет разбита; но ею командовал искуснейший и ученейший полководец нашего времени: Сульт спас ее быстрыми и превосходными своими распоряжениями. Без колебаний пожертвовал он багажом, запасами, снарядами. Вся армия прошла через ущелья; под нею кипел Кавадо, разлившийся от дождей; над нею висели скалы, с которых непрерывно раздавались выстрелы. Сульт превозмог все препятствия, скрыл свое отступление от обоих неприятельских генералов и достиг границы. Это отступление, вовсе не похожее на отступление Мура, доставило Сульту новые права на славу.
Маршал Сульт, чудом спасшийся от Веллингтона, Бересфорда и Сильвейры, появился в Испании, снова напал на Роману и принудил его снять осаду Луго. Ней, устроив дела в Асгурии точно так, как Сюше в Арагонии, соединился с Сультом, и оба согласились принять меры для решительного уничтожения армии Романы и для усмирения бунтовщиков в Галисии. Но военные действия врагов в центре полуострова скоро принудили маршалов изменить соображения и намерения.
Веллингтон, не имевший успеха против Сульта, повернул к Эстремадуре и надеялся, что ему посчастливится против Виктора. Соединившись с Куэстою, Бересфордом, Романою, он решился напасть на Виктора и отнять столицу у короля Иосифа.
Иосиф понял опасность и приказал сосредоточить все отряды французской армии на Таге. Сульт не успел еще соединиться с Мортье, как Иосиф, предпочитая совет Виктора мнениям своего начальника штаба Журдана и не дождавшись даже Себастиани, решился на битву. Такое нетерпение спасло неприятельскую армию от совершенной гибели.
Англо-испанцы храбро защищали и удержали все свои позиции. Потеря их, равная потере французов, простиралась до восьми тысяч человек убитыми и ранеными. Враги Франции поздравляли Веллингтона с победой, но Сульт скоро показал, на чьей стороне была выгода. Он занял Пласенсию в то время, когда Веллингтон, получивший за Талаверскую битву титул генералиссимуса англо-испанских и португальских войск, думал найти его близ Бенавенте. Соединившись с Мортье и Виктором, Сульт напал на врагов 8 августа 1809 года при мосте Арцобиспо, и на этот раз никто не сомневался в победе. Испанцы были совершенно разбиты, и армия Веллингтона бежала среди горевших нив и лесов.
Испанское терпение не пало после столь частых поражений. Аризага, с армией в шестьдесят тысяч человек, двинулся на Мадрид.
Сульт командовал всей армией вместо маршала Журдана. Он призвал Виктора, Мортье и Себастиани и пошел на неприятеля, гнал его до Осаньи, и тут 18 ноября 1809 года уничтожил испанскую армию. Во время этой достопамятной битвы Аризага, оставив начальство над войском, взошел на городскую колокольню и смотрел оттуда, как простой зритель, на разрушение своей силы. Он лишился всей артиллерии, багажа и знамен. Победители взяли тридцать тысяч человек в плен.
В эту минуту можно было нанести последний, решительный удар испанской стойкости и английскому вмешательству. На севере мир был заключен, и император мог отправить часть своих войск на полуостров. В начале 1810 года французская армия в Испании увеличена до трехсот тысяч человек; она состояла под начальством короля Иосифа, но действительным, настоящим начальником был маршал Сульт, занимавший место начальника штаба.
Пока маршал Сульт с победами проходил по Андалузии, Массена, прибывший в Испанию с новыми эслингскими лаврами, вторгся в Португалию и шел на Мадрид. Он надеялся на помощь андалузской армии, но Сульт был удержан англо-испанцами, и Массена, опасаясь Веллингтона, вышел из Португалии. Отступление его имело печальные последствия. Веллингтон овладел Бадаиосом.
Сульт занялся усмирением Андалузии, а англо-испанцы шли между тем вперед, разбили центральную армию, заняли Мадрид и вынудили короля Иосифа удалиться в Валенсию под прикрытие маршала Сюше. С этой минуты занятие Андалузии стало невозможным. Бросили блокаду Кадикса. Сульт отступил через Гренаду и Мурсию, соединился с Сюше при Аликанте и потом пришел к центральной армии для похода к Мадриду и для нового завоевания этой столицы.
ГЛАВА XXXIV
[Разрыв с Россией]
Император Александр давно уже охладел в дружбе к Наполеону. От торжественной дружбы в Тильзите и от эрфуртских воспоминаний в душе русского монарха оставались только неудовольствие и неприятности, порождаемые увядшей привязанностью и несбывшейся надеждой. Пока русский император признавал полезным вести войну против Наполеона, он действовал сообща с английским кабинетом и вступил в 1805 и 1806 году в союз против Франции, помогая то Австрии, то Пруссии. Но Аустерлиц и Фридланд дали ходу дел новый оборот. Объемля проницательным умом положение Европы и ее действительные потребности, Александр во время неменского свидания решился на разрыв с Англией и на соединение с Наполеоном, который задумал разрушить силу Англии континентальной системой. Выгоднее было разделять силу Наполеона и помогать ему в общем деле, чем идти против стечения обстоятельств.
Однако ж Наполеон продолжал действовать в прежнем духе, пользовался всеми случаями и обстоятельствами для увеличения французского владычества и влияния, не думая, что нарушение политического равновесия в Европе не может быть приятно кроткому и справедливому монарху, царствовавшему в Петербурге. В 1809 году Наполеон отнял у Австрии некоторые ее части, что придвинуло Францию к русской границе. Такое соседство было небезопасно и не вполне вознаграждалось уступкой участка Галиции, отданного России по венскому трактату.
Кроме того, Наполеон поддерживал существование Варшавского герцогства. Шли переговоры об уничтожении его. Коленкур, очарованный милостивым обращением и снисходительностью императора Александра, готовился решить дело, как было угодно русскому императору, и 5 января 1810 года подписал проект трактата об этом предмете; но Наполеон не согласился на предложения своего посла. После многих бесполезных переговоров дело не подвинулось вперед и осталось в прежнем положении. Александр не мог уже ничего ожидать от союза с Францией, когда справедливые его желания не исполнялись. Наполеон даже в восточном вопросе склонился на сторону австрийской политики, и в наказание за свою неосторожность скоро узнал, что русский царь отступает от континентальной системы. 15 января 1811 года издан указ, налагавший запрет на некоторые французские произведения и покровительствовавший привозу колониальных товаров. Сверх того, в случае преступления законов повелевалось сжигать французские произведения, а колониальные только конфисковать.
Понятно, как это изумило Наполеона. Он немедленно приказал Коленкуру просить об отмене этого указа. Но император Александр, предвидевший все последствия своего распоряжения, не хотел и не мог исполнить подобного требования. Ответ его можно было предвидеть наперед. Указ остался в полной силе, и вооружение, начатое прежде его обнародования, деятельно продолжалась. Наполеон тоже готовился к войне. Данцигский гарнизон усилен; массы войск проходили по Германии. Император Александр потребовал объяснений; отвечали, что хотят принять меры против враждебных его намерений, изобличаемых военными приготовлениями. Император удостоверял, что не нарушит мира, если будут удовлетворены его требования касательно герцогства Варшавского и герцогства Ольденбургского, занятого французами, под предлогом, что оно стало центром европейской контрабанды, грозившей уничтожить всю континентальную блокаду.
Таким образом, разрыв начался в 1811 году. Оба императора не могли уже согласиться в главнейших статьях политики; стало быть, рано или поздно война должна была непременно возгореться. Однако ж Наполеон, всегда старавшийся возложить на неприятеля всю ответственность за бедствия войны, не хотел и на этот раз поднять знамя брани на союзника, не испытав последних средств к примирению, от которого зависело спокойствие Европы. Он писал несколько раз императору Александру с этой целью. "Ныне, говорил он в одном из своих писем, - повторяется то же, что я уже видел в Пруссии в 1806 году и в Вене в 1809. Я останусь другом Вашего Величества, если даже роковая судьба, увлекающая Европу, вооружит наши народы друг против друга. Буду соображаться с поступками Вашего Величества; никогда не подниму оружия первый; войска мои двинутся вперед, когда вы уничтожите Тильзитский трактат. Я первый прекращу вооружения, если вы покажете такую же доверенность. Раскаивались ли Вы когда-нибудь в доверии, мне оказанном?"
Русский император был тверд и, чувствуя справедливость своих требований и желаний, повторял их, не соглашаясь ни на какие уступки. Он даже потребовал еще очищения Данцига.
"Тогда я думал, что война объявлена, - говорит Наполеон в Мемориале; - я не имел привычки опаздывать. Я мог идти против России во главе всей остальной Европы; предприятие было народное, дело - европейское; в этом заключалось последнее усилие Франции; ее судьба и судьба новой европейской системы зависела от конца этой борьбы".
Пути Провидения ведут Наполеона в Москву… "Наполеон идет на Россию, во главе всей остальной Европы!.." В Кремле назначены границы его победам; туда влечет его мысль о всемирном преобладании Франции!..
ГЛАВА XXXV
[Поход в Россию (1812 год)]
Прежде отъезда из Парижа и официального объявления о разрыве с Россией и новой войне на севере Европы Наполеон принял несколько мер, которые должны были показать подвластным ему народам, что он снова замышляет огромное предприятие, что снова загорится война в странах отдаленных.
Двадцать третьего декабря 1811 года сенат предоставил в распоряжение военного министра сто двадцать тысяч человек рекрутов в счет конскрипции 1812 года. 13 марта следующего года другим сенатским декретом учреждена национальная гвардия, с разделением на три набора. Спустя несколько дней (17 марта) повелено произвести первый набор, в шестьдесят тысяч человек. Эта гвардия составляла внутреннюю армию, назначенную собственно для охраны границ, и, кроме того, издано повеление немедленно собрать всех рекрутов, назначенных по обыкновенной ежегодной конскрипции.
Не довольствуясь приготовлениями к войне в пределах своей империи, Наполеон задумал напасть на Россию с силами всей остальной Европы и занялся для этой цели заключением договоров с другими сильными державами. Трактат с Австрией подписан 24 февраля, а с Пруссией 14 марта 1812 года.
Наполеон, в сопровождении императрицы Марии-Луизы, оставил Париж 9 мая; почти не останавливаясь, проехал через Мец, Майнц и Франкфурт и 17-го прибыл в Дрезден. На это время в столице Саксонии собралось множество владетельных особ: звезда Наполеона сияла еще полным блеском. Император австрийский и король прусский, со своими министрами Меттернихом и Гарденбергом, находились тоже здесь. Наполеон занимал большие апартаменты королевского дворца, и ежедневно гостиная его наполнялась королями, маршалами и придворными.
Пребывание Наполеона в Дрездене было непродолжительно. Он поспешил к берегам Немана, через Прагу, где расстался со своей супругой. До открытия военных действий Наполеон посетил Кенигсберг и Данциг. В этом последнем городе начальствовал Рапп, которого император французов особенно уважал за его храбрость и откровенность. Мюрат и Бертье находились в это время при особе Наполеона. Король неаполитанский казался недовольным; Наполеон заметил это и сказал Раппу: "Не замечаете ли вы в Мюрате чего-то необыкновенного? Я вижу в нем какую-то перемену. Уж не болен ли он?" - "Ваше величество, - отвечал комендант Данцига, - Мюрат не болен, а печален". - "Печален! Это почему? - живо возразил император. - Или он не доволен, что король?" - "То-то и есть, ваше величеством - отвечал Рапп, - Мюрат говорит, будто он не король". - "Сам виноват, - сказал Наполеон. - Зачем он неаполитанец, а не француз?.. Когда он живет в своем королевстве, так то и дело делает глупости; благоприятствует торговле англичан, а я не хочу этого".
На другой день после этого разговора Наполеон пригласил к себе ужинать Раппа, Бертье и Мюрата, и, судя по их принужденному виду, подумал, что они опасаются разговора о настоящей кампании; это показалось ему безмолвным укором, и он сказал: "Я вижу, господа, что вы разлюбили войну. Король неаполитанский не хочет уже оставлять своих владений в прекрасном климате; Бертье спешит охотиться в своем Гробуаском поместье, а Раппа берет нетерпение жить в своем парижском отеле". Наполеон говорил сущую правду; но ни Мюрат, ни Бертье не смели сознаться; один только Рапп осмелился сказать, что император отгадал его мысли. Впрочем, Наполеон не мог винить никого, кроме себя, в изменении духа своих сподвижников. Конечно, посреди великолепия придворной жизни и сибаритства, в кругу удовольствий и обольщений величия, ни король неаполитанский, ни князь невшательский не могли сохранить своих лагерных привычек, своей неусыпной ревности и беззаботной отваги, которые отличали Мюрата и Бертье, солдат итальянской армии, при Монтенотте и Лоди.
Однако ж, каково бы ни было тайное мнение этих испытанных воинов о начинающейся кампании, последствий которой невозможно было предвидеть никакому человеческому разуму, они готовы были продолжать свое блестящее поприще и следовать за своим предводителем. "Мы жалеем о нарушении мира, - сказали они, - но все-таки предпочитаем открытую войну шаткой дружбе". - "Ваше величество, - подхватил данцигский комендант, - ваш Рапп все-таки довольно порядочно умеет владеть конем и саблей и не может оставаться здесь, как дряхлый инвалид, когда вы идете сражаться: позвольте же мне занять при вас прежнюю адъютантскую должность".
Рапп, во время начальствования своего в Данциге, приобрел общее расположение пруссаков нестрогим соблюдением правил континентальной блокады. Строгие требования этой политической меры не согласовались с привычками и откровенным характером храброго воина. Наполеон, умея ценить его, не делал ему за это никаких выговоров и замечаний, и когда в его приемной зале увидел бюст прусской королевы, то удовольствовался только тем, что с улыбкой сказал ему: "Мистер Рапп, предупреждаю вас, что извещу Марию-Луизу о вашей неверности".
Император выехал из Данцига 11 июня, по пути к Кенигсбергу, куда прибыл 12 числа, осмотрев на дороге войска корпуса Даву. В эту пору Наполеон чрезвычайно заботился об устройстве и продовольствии армии. "Его деятельность, - говорит господин де Сегюр, - была в тогдашнее время совершенно обращена на эти важные предметы. Он расточал замечания, повеления, даже деньги: это свидетельствуют сами письма императора. Дни проводил он за диктовкой различных инструкций и даже вставал по ночам для окончания работы. Один из генералов получил от императора в один и тот же день шесть депеш с инструкциями".
Узнав, что генерал Лористон, которому он поручил было сделать некоторые предложения императору всероссийскому, не был допущен к его величеству, Наполеон счел это достаточной причиной вступить в пределы России без предварительного объявления войны. "Побежденные, - сказал он, - хотят поступать, как победители. Судьба увлекает их. Перейдем Неман!"
Французская армия, состоявшая, по официальным известиям, из семисот тысяч человек, не имея в том числе ни отборных войск, ни гвардии, была разделена на тринадцать корпусов.