– Я не чмо, – возразил я, зная смысл этого очень обидного в армии слова.
– А кто ты?
– Чмо и есть, – поддакнул Корейко. – А теперь еще и выглядит, как чмо. Значит все в норме.
– Да оставь ты его, дай поговорить, – прервал его Панов.
– А чего с ним говорить? Вернется в медчасть, отоспится, отожрется, пока его товарищи в поле пот проливают.
– Оставь, я тебе сказал, – остановил его Панов. – Мне понять важно. Вот ты скажи мне, – повернулся он ко мне. – У тебя девушка есть?
– Есть.
– Хорошая?
– Хорошая.
– А что ты ей скажешь, когда вернешься? Что всю службу прятался в санчасти, в тепле? Тебе стыдно не будет? У тебя приписка куда была?
– В десант.
– Куда? В десант? Вот видишь. А ты чем занимаешься? Чмыришься? Ты вернешься домой через два года, как ты в глаза невесте посмотришь? А друзьям, которые служат, а родителям? Дед воевал на фронте?
– Воевал.
– А отец служил?
– Служил, старшиной автороты был.
– Вот видишь, а ты? Чмо – чмо есть, иди отсюда, не о чем с тобой больше разговаривать.
Я вышел из казармы. Вид был еще тот: перекосившаяся шинель, пилотка, а под пилоткой пятнистая от стрижки голова с торчащими ушами. Я не знал, что делать, идти ли стричься или в санчасть. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Казалось, что все только и делают, что смотрят на меня со всех сторон и указывают пальцами.
Пока я думал, ноги сами вывели меня к КПП. Как у всех, кто был при санчасти у меня был выход в город, да и солдаты меня знали в лицо.
Через час я, насколько это было возможно, привел свою прическу в еще более короткий, но пристойный вид в небольшой городской парикмахерской. Парикмахер не улыбался, не задавал вопрос, а быстро и качественно выполнил свою работу, взяв с меня положенные двадцать копеек.
Разговор с замстаршины роты так сильно меня зацепил за живое, что я даже забыл про цель своего визита в роту. Когда я вернулся в санчасть, то уже принял решение и, пойдя к Хабибулину, сказал:
– Я решил в роту вернуться.
– Идиот, – только и смог после большой паузы ответить Хабибулин, уже носивший сержантские нашивки. – Я через месяц уйду на дембель, ты мое место займешь. Будешь во Владимир больных возить, домой сержантом уйдешь, в отпуск съездишь. Это же лафа.
– Нет, – ответил я, – это не служба.
– Идиот, – повторил Хабибулин, пожал плечами и отошел от меня, как от прокаженного.
Через час пришел начмед части.
– Как дела, орлы? Что нового? Ханин, подстригся? Молодец. Давно пора было.
– Товарищ старший лейтенант, – обратился я к нему. – Я решил вернуться в роту.
– У тебя температура? Заболел? Перегрелся? Или вместе с волосами все мозги выстригли? – посмотрел на меня строгим взглядом старлей. -
Да на твоем месте был бы счастлив оказаться любой солдат.
– Я хочу служить. Уметь пользоваться техникой, водить, стрелять.
А то просижу тут всю службу, как… как чмо.
Я уже принял решение и говорил настолько уверенно, что старлей не знал, чем мне можно возразить.
– Ну, тебе решать. Заставлять я тебя не имею права, – задумался он.
– Я так решил. Так будет правильно, – закончил я. – Спасибо.
– Ну, иди, – нерешительно ответил начмед. – Если что надо будет – заходи.
– Зайду, обязательно зайду, товарищ старший лейтенант. Спасибо
Вам большое за все.
Собрав свои небольшие пожитки, я попрощался с непонимающими мои не сильно расплывчатые объяснения медсестрами и, пообещав им, что скоро обязательно загляну в гости, отправился обратно в казарму мотострелкового полка.
Наряды
– Ба, какие люди, – ротный, стоя на входе в расположение роты, улыбался в пышные усы – Чего вернулся-то?
– Не хочу дома говорить, что всю службу прятался. Хочу служить.
– Хм, – не зная, как на это реагировать, удивился ротный. – А мы уже всех распределили… кого куда. Чего я с тобой делать буду?
Я молчал.
– Рота, смирно! Товарищ гвардии майор… – загорланил дневальный.
– Вольно, – обводя взглядом казарму, процедил неизвестный мне офицер с майорскими погонами.
– Товарищ, майор… – повернулся к нему ротный, поднимая руку в установленном армейском приветствии.
– А это что за солдат? – тыкнул в меня пальцем майор.
– Был у нас, – уклончивая ответил капитан. – В санчасти лежал…
– Тот самый?
– Да…
– Ну-ка пошли, поговорим, – махнул рукой ротному майор. И офицеры отправились по "взлетке" в направлении канцелярии ротного.
– Кто это? – спросил я дневального.
– Новый начальник штаба батальона.
– Давно он тут?
– Месяц-полтора. А ты совсем вернулся?
– Ага.
– Ясно, – ответил мне курсант с лычками младшего сержанта на плечах, хотя мне самому еще не было ясно абсолютно ничего.
Учебная рота закончила период обучения, и солдаты, распределенные по будущим частям, ждали "покупателей" или документов на отправку. У всех на плечах были пришиты новенькие полоски младших сержантов.
Несколько человек гордо носили три полоски. Это означало, что они с отличием закончили учебку.
– А ты мне тут нах не нужен, – заявил мне Салюткин, как только увидел меня в расположении взвода. Его физиономия расплывалась в дурацкой улыбке, своим видом показывал он всем, что не уважает меня ни как человека, ни как солдата. – Я за тебя в БМП стрелял, экзамен сдавал. За тебя. Понял?
Моим желанием было спросить, как он отстрелялся, не промахнулся ли, но я промолчал.
– Что смотришь? – не ожидая ответа спросил лейтенант. – Мы тебе тоже младшего сержанта присвоили, ведь не становиться же взводу неполноценным из-за тебя. Так, что ты мой должник, – обрадовался он.
Становиться должником, тем более Салюткину, мне не хотелось:
– И что я с ним делать буду?
– А что хочешь, – пожал плечами взводный и повернулся ко мне спиной потеряв всякий интерес к нашему разговору.
– Ханин, ко мне! – крикнул ротный из дверей канцелярии.
Я побежал по линолеуму по направлению к его каморке. Я чувствовал себя очень неудобно среди ребят, провожающих меня взглядами. Может быть, им было плевать на то, чем я занимался последние месяцы, но…
Мне хотелось скорее научиться чему-то более ценному с моей мальчишеской точки зрения.
– Тварщ, каптан… – скороговоркой выпалил я.
– Ты, говорят, и писать там научился? – прервал меня ротный.
– Так точно, но только в журнале писал…
– В общем, так, – снова прервал меня капитан. – Тебя переводят в третью роту. Пусть дальше они тобой занимаются. Переходить можешь прямо сейчас. Старшина, – прокричал командир первой роты в коридор.
– Оформи его переход в третью роту. Вещей у него почти нет. Много времени не займет.
Старшина отвел меня двумя этажами выше. Представил командиру роты, которого я несколько раз видел мельком на построениях и в санчасти, и, забрав мои документы, ушел. Минут через тридцать он возвратился и вернул мне военный билет.
– Можешь идти лычки пришивать, – сказал мне перед уходом прапорщик, – все остальное я сам вашему старшине передам.
Я открыл военный билет. На положенном месте стоял приказ о присвоении мне звания младшего сержанта. Смешанные чувства радости и стыда охватили меня. Ну как же так, ведь я не приложил никаких усилий для того, чтобы получить это звание. Это не правильно, но это приятно – я же не обязан рассказывать дома, что был в санчасти. Я всегда смогу сказать, что прослужил как все, ведь никто никогда не сможет это проверить. Из этих мыслей о будущем после увольнения в запас меня вывел командир третьей роты:
– О чем задумался, казак? Нечем заняться? Сегодня заступаешь в караул. Иди, готовься.
Третья рота оказалась ротой будущих наводчиков-операторов БМП – боевых машин пехоты. Рота закончила на неделю раньше курс подготовки молодых специалистов, и почти все они к моменту моего появления уже разъехались по частям. Солдат в роте было мало, и заступающих в наряды катастрофически не хватало. Чтобы как-то справиться с ситуацией, роты объединяли вместе, составляли сержантские наряды.
Ситуация усугублялась еще тем, что окончившие срок службы выполняли
"дембельские" аккордные работы, стараясь получить пораньше разрешение на увольнение в запас, и с утра до вечера находились на объектах.
– Как пользоваться автоматом знаешь? – спросил меня молодой лейтенант, когда узнал, что я заступаю в его караул.
– Так точно, – заверил его я.
– Лучше не пользуйся, – задумчиво произнес взводный. – А то потом патроны искать.
– Зачем? – не понял я.
– На всех патронах караула есть номер. Единый для всех патронов.
Когда принимаем ящик – проверяем. Если не совпадает, то пишем в опись. Если случайно пальнешь, то, чтобы по голове не получить, нужно найти патрон с таким же номером. Понял?
– Понял, но я не собираюсь стрелять…
– Это хорошо. А раз понял, пошли, будем патроны принимать.
Получив указания и проверив все патроны на предмет идентичности номера, как указал лейтенант, я притащил закрытый ящик с патронами в роту.
Лейтенанту было лень лишний раз заниматься с караулом, и никто не проводил больше ни инструктажа, ни записи в получении боеприпасов.
Все было так, как будто люди опытные, в наряд заступают практически ежедневно и лишние инструкции им не только не нужны, но даже вредны.
В 18:00 наряд в полном составе стоял на дивизионном плацу, где проходил развод дежурным по дивизии офицером. Начало ноября было морозным. Ушанка и шинель, которые мне выдали в этот же день, не спасали от холода, и единственным желанием, возникавшим у меня, было ожидание окончания процесса развода, чтобы поскорее добежать до теплой караулки. Дежурному по дивизии, наверное, тоже было не сладко, и минут через пятнадцать нас отпустили, проинструктировав, что службу надо нести стойко и выносливо, преодолевая все тяготы и лишения, как прописано в уставах.
Караульное помещение мотострелкового полка представляло собой одноэтажное здание, выкрашенное в белый цвет. В помещении было всего четыре комнаты: дежурная часть, где находился начальник караула с помощником, место, где стояла пара столов для обеда, спальная комната с расставленными наподобие приемного покоя в больнице жесткими койками с такими же жесткими подголовниками. Там же вдоль стены стояли шкафы для автоматов и прихожая с прилегающим к ней туалетом. Двор около караулки был окружен высоким железным забором.
Около одной из стен стояла прикручена к бетону стойка для разряжения автоматов с подробной инструкцией об установленном порядке действий, красиво написанной на большом железном щите.
– Поставить автоматы в стойки, – приказал лейтенант, – принимаем наряд.
В процедуру приема наряда входила проверка соответствия того, что находилось в помещении с тем, что было написано на листке, закрепленном под прозрачным пластиком около двери. О том, чего не хватало, знали все и переписывали нехватку ежедневно из протокола в протокол.
– Не пиши, – пытался уговорить старый начальник караула. – Все же знают, что не хватает стульев.
– И потом скажут, что при мне пропало? – понимая бессмысленность записи, но и не желая оставаться крайним, спокойно отвечал заступающий, ровным почерком переписывая предыдущий листок.
Наверное, их можно было написать с десяток под копирку или еще лучше отпечатать, и менять только название роты и фамилию расписывающегося, но все придерживались установленных правил "игры в войнушку".
– Пошли, – толкнул меня в плечо, один из сержантов.
Я взял автомат, вышел на улицу, ожидая сержанта и еще двух солдат, которые должны были поменять старый наряд на своих постах.
– Зарядил? – спросил меня сержант.
– Нет, – удивленно ответил я и двинулся к стойке для того, чтобы положить не нее автомат.
– Ерундой не майся, – спокойно сказал сержант. – Воткни магазин, присоедини штык-нож и пошли быстрее. И так холодно.
"Учебка похоже закончилась, не начинаясь" – подумал я, вставляя рожок автомата в паз и хлопая ладонью по тыловой части в ожидании характерного щелчка. Сержант уже повернулся и пошел по асфальтированной дороже, за ним потянулась смена, и я пристроился в конец.
Мы шли в колонну по одному за сержантом по хорошо известному ему маршруту. Он трепался с разводящим предыдущей смены, который шел с ним рядом.
Пост, на котором мне предстояло провести ближайшие часы, был недалеко.
– Стой, кто идет, – раздалось с поста, как только мы приблизились.
– Разводящий со сменой, – раздался уставной ответ.
– Разводящий ко мне, остальные на месте, – не рискуя оказаться втянутым в случайную проверку, ответил часовой.
Разводящий пошел вперед и через несколько секунд подозвал нас.
– Снимай автомат, – сказал мне сержант.- Одевай тулуп, а то замерзнешь.
Я радостно натянул длинный теплый тулуп с высоким воротником, отданный мне уже мечтающим убежать в казарму часовым, надел рукавицы с двумя пальцами, закинул автомат за спину.
– Пост сдал, – заулыбался солдат.
– Пост принял, – не менее радостно ответил я и посмотрел на затягивающиеся тонким льдом лужи.
– Движение по часовой стрелке, на вышке не садиться, естественные надобности оправлять запрещено, через два часа приду, сменю, – дал мне последние инструкции сержант, и я остался один на огражденной колючей проволокой и не очень высоким забором охраняемой площади.
Я брел по дорожке и мечтал о том, чтобы кто-то полез на мою территорию или чтобы заблудший колхозник из соседней деревни попытался бы сократить свой путь через мой пост. Я представлял себе, как, задержав злостного нарушителя, сразу стал бы героем и был бы награжден краткосрочным отпуском "с выездом на родину", а проще говоря, домой. Мечтам моим не суждено было сбыться. Я шагал по периметру, иногда отдыхая на вышке, прислонившись спиной к стойке.
Ночь вступила в свои права, и мелкий, редкий снег падал с неба.
Далеко за забором слышался рокот машин, там был город, он жил своей, гражданской жизнью, не имеющей ко мне никакого отношения.
Через два часа меня сменили. И я вернулся в комнату ожидания. В караулке стоял уже холодный ужин, который принесли за время моего дежурства. Лейтенант играл в шашки с помощником, и я ушел спать в комнату для отдыхающей смены, хотя был в составе бодрствующей. Никто на это не обратил внимания. Каждый занимался своими делами, как чтение книг или газет, игрой в морской бой или просто спал. Все понимали, что никому не интересно нападать на караульное помещение ничего по сути не охраняющего караула посредине огромной дивизии стоящей в 310 км от Москвы. Учебные распорядки давно закончились, и ни у кого не было желания коротать время, раздавая и выполняя ненужные приказы. Сутки пролетели скучно и безынтересно. Нас сменил новый наряд. От сбитого режима я был уставший, но довольный – свой первый караул, хоть и почти через пять месяцев с начала срочной службы, я простоял.
– Сегодня отдыхай, – сказал мне взводный, когда мы вернулись в казарму. – Завтра заступаешь в наряд по штабу. Будешь посыльным, все равно у тебя еще лычек нету.
В наряд по штабу мне выдали парадную форму. Она сидела на мне ладно. Я добавил утюгом пару стрелок и форма стала выглядеть почти как у дембелей.
"Надо бы сфотографироваться", – подумал я. – "Своим фотку отправить".
Дежурным по штабу был старший сержант из дедов соседней роты.
– Ты посыльный? – кивнул он мне, когда я пришел на развод.
– Угу, – буркнул я уставший голосом, начиная понимать, что нарядов, участие в которых мне предопределено, будет не мало.
– Сегодня почти нечего делать, а завтра утром, после завтрака, понадобишься, – спокойно проинструктировал он меня. – Главное на начштаба не нарывайся. Зверь.
Утром, после завтрака, хорошо отоспавшись ночью, я вернулся в штаб.
– Пришел? Хорошо, – приветствовал меня старший сержант, протягивая мне красную повязку с надписью "Посыльный". – Надо забрать в штабе дивизии пакет. Знаешь, где это?
Я вспомнил свои похождения в штаб дивизии во время своей бытности в артиллерийском полку и кивнул.
– Вперед, воин, – потягиваясь, дал команду сержант, и я спокойно и не торопясь отправился в штаб через офицерский городок.
На КПП в городок меня без проблем пропустил наряд, и, решив, что ничего страшного не произойдет, если только заглянуть в двухэтажный магазин в городке, я направился к уже известной мне "стекляшке".
– Товарищ солдат, – услышал я голос сбоку и увидел стоящего старшего прапорщика с двумя солдатами. Повязка "Патруль" говорила сама за себя. – Куда направляетесь?
– В штаб дивизии, – ответил я. – Я посыльный, – приподнял я руку с повязкой.
– Вижу, что посыльный, – ответил прапорщик. – А чего ж ты сюда прешься, да еще со штык-ножом? Хочешь нарваться на комдива?
– Нет, не хочу, – признался я, понимая всю перспективу такой встречи. Комдива я мог и не узнать, а вот встреча с начальником штаба дивизии мне точно не нужна была.
– Так и вали в свой штаб, – посоветовал мне старший патруля.
– Есть, – козырнул я с серьезным видом, понимая, что на этот раз
"пронесло", и быстрым шагом, чтобы быстрее исчезнуть из поля зрения патруля, направился в штаб дивизии.
– Принес? – встретил меня на лестнице дежурный по штабу, когда я вернулся.
– Вот, – протянул я ему пакет.
– А мне он нахрена? – удивился сержант. – Отдай дежурному по полку.
За стеклом с надписью "Дежурный по полку" перед пультом с тумблерами, телефонами и часами, показывающими время и стоящими в ожидании "времени Ч", сидел капитан.
– Чего тебе? – посмотрел он на меня красными, сонными глазами.
– Пакет из штаба дивизии.
– В строевую часть отнеси, отдай там Манукевичу.
Я прошел по выкрашенному в желтый цвет коридору до железной двери с надписью "Строевая часть". Из-за приоткрытой двери слышались голоса.
– Кто такой Манукевич? – спросил я, войдя в комнату.
– Я! – повернулся ко мне печатающий на большой электрической машинке парень с новенькими нашивками младшего сержанта. Его лицо было мне очень знакомо. Я старался вспомнить, где я видел этого черноволосого, кучерявого паренька с большим носом и выпученными глазами, в которых была выражена скорбь всего еврейского народа.
– Ты из Питера? – спросил он меня.
– Да.
– Из Дзержинского района?
– Точно.
– Нас в один день призывали, помнишь? С тобой еще какие-то придурки были с рациями, над прапором прикалывались.
– Ребята из оперотряда, – обрадовался я тому, что парень меня не забыл. – Тебя как зовут?
– Макс, а тебя?
– Александром кличут, – протянул я ему пакет.
– Да черт с ним, с пакетом, – кинул он пакет с надписью
"Командиру в ч. Секретно" на стол. – Пошли, покурим.
Мы вышли из здания штаба на свежий воздух. Макс достал пачку сигарет, привычным движением выбил одну и закурил. Мы вспоминали
Питер, проводы, зал пересылки в авиагородке. По приезду в Ковров