- Вот сейчас будет самое главное. Самое страшное, - сказала Рика.
- Что еще сейчас будет, что? - Мой голос сел от табака, и я не спросил, а как-то просипел: - А не пора ли нам домой? Как-то там капитан Френсис?
- Да-да. Скоро мы пойдем домой. Но вначале ты должен увидеть э т о. И услышать э т о.
Она зябко повела плечами. Я снял куртку, накинул ей на плечи и, обняв, прижал к себе. Рика замерла, притаилась, как замерзший воробей под стрехой. Все лицо ее было полно ожидания, а в глазах прыгали и переливались золотистые огоньки.
Слабый вздох пронесся над океаном Может, это ветер прошелестел в траве? Нет, ветер почти совсем стих, и волны уже не грохотали, а лишь вяло всплескивались - начавшийся отлив убил в них силу и ярость.
И снова вздох. Рика шевельнулась и повела глазами влево.
И я посмотрел влево. И увидел, как из волн поднимается ржавый корпус судна. Погнутые леера. Зазубренный железный борт, рыжий от ржавчины якорный клюз и в нем лохматая от водорослей и ракушечника якорная цепь.
Еще вздох Тяжкий, долгий.
- Траулер "Дженни Рей". Погиб в 1954 году, - сказала Рика. - Это он так вздыхает.
- Вода выливается из него, воздух врывается в нутро. А потом волны выжимают воду и…
- Траулер вздыхает, - упрямо повторила Рика. - А вот и труба парохода "Хаймбелл" показалась. О, этот сейчас застонет!
И я увидел толстую и короткую трубу. И обломок мачты. А потом - край рубки. Отлив был стремительным, на мелководье вода всегда быстро уходит от берега, и уходит далеко. И потопленный, разрушенный океаном и временем пароход как бы выплывал из волн. Резкий и протяжный звук разнесся над водой. Я вздрогнул и почувствовал, как Рика прижалась ко мне. Да, это напоминало стон! Не зверя, не человека - странный, жуткий стон растерзанного железного существа.
- "Джейсти Ловитт". Во-он, видишь? Бушприт задрала… - шептала Рика. - А правее - обломки корабля "Гардона", а рядом - мачты "Адельфии". А вот и "Гид" показался, а там, мористее, - рубка "Арга".
Океан отступал от берега, и из воды показывались черные с дырами иллюминаторов корпуса траулеров и пароходов и осклизлые, со сломанными мачтами и реями, с путаницей обвислых, заросших водорослями вант, корабли. Сколько их! Какую страшную жатву собрал тут океан!
Любой моряк знает, что каждый год в морях и океанах гибнут, а порой и пропадают без вести, не сообщив о своей судьбе ни единым сигналом, сотни больших и маленьких кораблей. Смертельная опасность ходит, а вернее, плывет за любым моряком в течение каждого рейса. Но как солдат, идущий в бой и знающий, что его могут убить, но верящий, что убьют-то не его, так и моряк верит, что хотя в морях и океанах гибнут многие и многие суда, а с ними и многие-многие моряки, но его-то траулер, его судно никогда не погибнет и что он - конкретный живой человек - будет всегда жив-здоров и обязательно вернется в родной порт. И шагнет с трапа, опьяненный сиянием глаз любимой, оглушенный ее жарким шепотом: "Родной, наконец-то! Я так ждала!"
Все это так. И я верил и верю в свою счастливую морскую судьбу, верю, что меня положат в землю, что моей могилой не будут черные океанские глубины. Но в этот момент при виде стольких погибших кораблей мной овладел страх. Сколько их! Когда-то красивых, стремительных, поющих вантами и гудящих парусами. Как ровно и уверенно погромыхивали живые, маслено посверкивающие, дышащие жаром в чреве этих разрушенных судовых корпусов машины. Моряки стояли на вахтах. Офицеры собирались в салонах, бренчали расстроенные пианино. Кто-то по ночам стоял на палубе под шлюпкой и любовался луной, купающейся в кильватерной струе…
- Больше не могу, - сказал я и поднялся. - Идем.
- Ты слышишь? Стонут. Они кричат, вздыхают, - сказала Рика. Она вцепилась мне в руку. - Ты только погляди, сколько погибших кораблей… Не ходи больше в море: теперь я буду думать и о тебе и беспокоиться… А мне и так тяжело!
- Идем, Рика!
- Подожди. Я тебе что-то скажу. Важное! - Она подняла искривленное гримасой лицо и выкрикнула: - Я все вспомнила!
- Что ты вспомнила?
- Ты мне раковину подарил, да? А я и раньше видела такую. А тут… И вдруг вспомнила: такую раковину мне привез с моря отец. И я вдруг увидела его. Он поднимается по лестнице, я бегу к нему, а у него в руке - раковина. А от раковины… И дом вспомнила. И маму… И дедушку, и брата.
- Как же так?.. Да-да, так бывает. Какой-то предмет как кончик в клубке возвращающейся памяти.
- Дженни Холл, вот кто я! Из Плимута. А дом наш - на Джонсон-стрит, вот! И я вспомнила, как все было, вспомнила!
- Рассказывай, рассказывай.
- Мы пошли в Канаду на нашей яхте "Марин". Втроем: папа, мама и я. И все было хорошо. И свою каюту я помню. И ту раковину - она лежала на столике у зеркала. А потом начался шторм. Сломалась мачта. И нас перевернуло. Спасательный плот отчего-то не надулся, а была лишь маленькая, игрушечная надувашка. Меня положили в надувашку. А папа и мама держались за нее, но она не выдерживала троих и тонула, тонула… И тогда папа… - Рика передохнула, - и тогда папа отцепился и поплыл в сторону. А потом - мама. Она схватила меня, поцеловала и поплыла к отцу.
- Идем, - сказал я. - Надо сообщить. У тебя ведь остался дед и брат?
- Сообщить?! А как же отец Джо? А капитан Френсис? А… Как я могу оставить их тут, одних, как?
- Рика, Рика… - Я сжал ее худенькое тельце.
Вздыхали, стонали погибшие корабли. Солнце опускалось к расплавленной кромке океана. Тревогой и безнадежностью, отчаянием веяло от красного закатного света. Резкие черно-красные тени лежали на жестком и вместе с тем красивом лице деревянной женщины.
Было уже темно, когда мы подошли к спасательной станции. Еще издали мы увидели, что возле слипа ярко горит свет, там торопливо и как-то нервно двигались люди, что-то несли, укладывали в спасательный катер.
Отлив кончился. Начался такой же бурный, как и отлив, прилив. Из посеребренной луной океанской шири выкатывались водяные валы. Вечер был теплым, душным, и, как всегда бывает в такие теплые и душные вечера и ночи, душой овладевало неясное беспокойство. А вода, ее всплески тускло светились голубоватым фосфоресцирующим светом…
- Что-то там случилось, - сказала Рика. - Идем быстрее.
- Эй, док! "Сириус" тебя без конца вызывает, - услышал я толстяка Джо.
- А что у вас происходит? - спросил я, шагая рядом с ним.
- Огонек в океане мелькает. Погляди во-он туда.
- Вижу, вижу! - воскликнула Рика. - Наверное, огонь спасательного жилета. Или спасательного круга.
- Угу, - буркнул толстяк Джо. - Сейчас мы пойдем к нему. Накат очень сильный, если там человек - он погибнет в приливных волнах. Нам надо успеть его выхватить из воды.
- Как капитан?
- Еле заставили его лежать. Узнал про огонь в океане - и полез из койки. Хоть привязывай.
- Такие волны… Накат! - с сомнением сказал я и поглядел на океан. Разрезанные рельсами слипа, волны добрасывались чуть не до самой шлюпки.
- Разве это волны? - усмехнулся Джо. - Проскочим их и не заметим.
Он рванул дверь. Прошел в рубку, и мы с Рикой - за ним.
Сорвав трубку радиотелефона, Джо установил шестнадцатый канал и пророкотал:
- "Сириус", "Сириус"! - Прислушался, протянул мне трубку.
- Остров Сейбл! Остров Сейбл! "Сириус" на связи. Пришел там наш док? - услышал я искаженный расстоянием, шорохами, потрескиванием голос радиста. - Алло! Остров Сейбл, остров Сейбл!
- На связи остров, - отозвался я. - Ну что там у вас?
- Толик, ты? Сейчас будешь говорить с капитаном.
- Толик! Как там дела? Как больной? - тотчас зарокотал голос моего капитана. - Прием!
- С больным хорошо. Могу возвращаться на судно хоть завтра.
- Не хоть завтра, а если возможно - сегодня. Попроси островитян… Получили указание срочно сниматься в новый район. Как понял?
- Просят, если можно, доставить меня сегодня на судно, - сказал я толстяку Джо.
- Как сегодня? Как сегодня?! - выкрикнула Рика. - Мы еще должны поговорить… Мы еще ничего не решили! Мы ведь…
- Жаль, что так получается, - сказал Джо и посуровел, а потом улыбнулся, пожал толстыми плечами. - Что ж, все кстати. Мы спускаем шлюпку.
- Джо?! Черт тебя подери, ты там долго еще будешь торчать в радиорубке? - послышался голос Алекса. - Быстрее.
- Русский уходит с нами, - отозвался Джо. - Спасательный пояс для него в шлюпку. И его вещи. - Потом он сказал мне: - Пускай подходит на Мидл-Банк. Там будем ждать.
- Капитан! Идите на Мидл-Банк, - сказал я в трубку. - Как поняли? И далеко вы от Мидл-Банк?
- Да рядышком, - весело отозвался капитан. - Через час будем на Мидл-Банк. Все. Закрываю связь.
- До встречи. - Я отдал трубку толстяку Джо. - Пойдемте быстренько к Френсису и можем отправляться… Рика, где ты?
- Я тут, тут… - Девочка схватила меня за руку.
Мы вышли из дома, мимо быстро прошел Алекс, он нес мой саквояж и красный спасательный жилет.
- Поторапливайся, док, - сказал он. - Если там человек…
- Как себя чувствуете, капитан? - крикнул я еще с порога дома.
- Отлично, мой друг, - послышалось в ответ.
Капитан действительно выглядел отлично. Он сидел на койке и глядел в черное окно. Повернул ко мне свое резко очерченное, обтянутое по скулам сухой кожей лицо, сказал:
- На мне все раны как на собаке заживают.
- Поднимите рубаху. Здесь больно? Здесь? - Шов был великолепен. Я даже залюбовался своей работой. Зарастет, и не заметишь. Чистенько получилось. - Когда будете на материке, сходите в больницу, - сказал я, опуская рубаху. - Вам там вынут нитки. Ну, салют!
Капитан протянул мне руку, я свою, и он до боли сжал мне ладонь, взглянул заблестевшими глазами в лицо, а потом отвернулся к черному окну.
- Садиться, - резко и властно сказал толстяк Джо. В красном спасательном жилете он был еще толще, массивнее: человек-гора. - Док, быстро надевай жилет. Алекс, заводи.
- Да-да… Я готов. А где же Рика? Я еще не попрощался. Я зашел к капитану, а она…
- Рика, Рика! - заорал рыжий Алекс. - Мы уходим!
- Тут я, тут! И я с вами.
Размахивая жилетом, девочка бежала к шлюпке. Она быстро вскарабкалась на эстакаду и махнула через борт. Алекс толкнул ее - выйди из шлюпки! Рика вцепилась в рукав моей куртки с таким видом, что было ясно - хоть руки ей оторви, но она не разожмет пальцев.
- Заводи! - снова рявкнул толстяк Джо.
- Всего вам доброго в жизни, - услышал я голос отца Грегори. - Я буду молиться за вас!
Взревел двигатель. Остро запахло сгоревшей соляркой. Толстяк Джо приподнялся и рванул на себя защитный каркас. Передняя половина шлюпки оказалась закрытой. Джо махнул рукой отцу Грегори, а тот повернул стопорный рычаг, и вагонетка, на которой стояла наша спасательная шлюпка, с тугим гудением колес покатилась по рельсам.
- Держи-ись! - разнесся голос толстяка Джо.
Стоя на корме, приподнимаясь, чтобы лучше видеть приближающиеся, освещенные небольшим носовым прожектором волны, он держал румпель.
Толчок. Жесткий удар днища о воду. Плеск. Волны и справа и слева. Рику бросило на меня, я схватил ее и почувствовал, как сначала шлюпка взлетела вверх, на волну, и как, спустя мгновение, ринулась вниз, под волну. Еще взлет. Еще падение. Пена и брызги летели через борт и тент, отблески света падали на лица Алекса и толстяка Джо. Алекс оскалился и весь подался вперед, а Джо улыбался и сидел на корме спокойно и величественно как днем на дюне в своем кресле.
- Как же быть? Как же быть? - шептала Рика. - Скажи мне, скажи!
- Не знаю, не знаю, - отвечал я ей. Да и что можно было ей посоветовать? - Только сердце твое… только оно может подсказать… только оно одно.
- Правее, Джо, - сказал тут Алекс.
- Вижу, дружище, вижу, - отозвался тот. - Малый ход…
- Ого-го-го-ооо! - тут же закричал он. - Есть кто там живо-ой?
Мы все прислушались. Ровно рокотал двигатель. С сопением выплевывалась вода из трубы охлаждения. Теплый ветер незримым потоком тек над океаном. Ни звука в ответ. Молчание.
- Стоп! - приказал Джо, и Алекс перевел двигатель на "нейтралку", а сам поднялся, потянул из шлюпки отпорный крюк. И Джо поднялся. Стоя во весь свой громадный рост, он уводил румпель вправо.
Мы с Рикой выглянули из-под тента. Метрах в пятнадцати от шлюпки плясал и раскачивался яркий огонек. А чуть левее, то всплывая, то погружаясь в воду, белела полоса спасательного круга.
- Никого, - сказал толстяк Джо. - Просто сорвало ветром… Алекс, подцепи его крюком.
- А вон и ходовые огни "Сириуса", - сказал Алекс, шуруя крюком в воде. Подтянув круг к шлюпке, он перевалил его через борт и вывинтил лампочку-мигалку.
"Сириус"! Здравствуй, дружище, здравствуй! Палубные софиты там вспыхнули, потом зажегся прожектор на пеленгатор-ном мостике, и над водой разнесся могучий радиоголос: "Боцман! Майнай парадный тр-рап. Ну что споришь, стар-рая калоша… Капитан разр-решил!"
Волны в открытом океане были совсем небольшими, двигатель работал на полную мощность, и шлюпка быстро приближалась к траулеру. На палубе толпились люди. Несколько человек стояли на крыле мостика. Капитан в английской, закрывающей пол-лица фуражке, белоголовый, вихрастый штурман Шурик, стармех, вытирающий ветошью руки. Привычно запахло свежей рыбой и суриком. Здравствуйте, здравствуйте!
Я посмотрел на Рику. Она на меня. Если бы у меня была дочь, как бы я ее любил! Ком застрял в горле. Говорить я ничего не мог. Да и о чем можно говорить в такую минуту? Протянул руку толстяку Джо, потом Алексу. Наклонился к девочке, она прижалась лицом к моему, и я ощутил на своих губах соленую влагу. То ли слезы, то ли соленые брызги…
- Я остаюсь на острове, остаюсь! - крикнула она, когда я уже поднимался по трапу.
Вот и все, если эта фраза подходит к концовке моего рассказа. Вот и все.
Ю. Баранов
ВТОРАЯ ГРОТ-МАЧТА
Рассказ
БАРАНОВ Юрий Александрович (1935 г. р.). Служил в Военно-Морском Флоте юнгой, затем закончил Высшее военно-морское училище подводного плавания им. Ленинского комсомола. Служил на подводных лодках. После увольнения в запас в 1961 году закончил факультет журналистики МГУ. Автор книг "Глубинная вахта", "Морские дороги", "Минная гавань".
Четырехмачтовый барк лениво вспарывал зыбь. Шторм утих. Океан дышал медленно и тяжело.
Первокурсник Вячеслав Зубков, запрокинув голову, глядел на мачту, где высоко над палубой вздулись под ветром громадные паруса. Их косяки белой вереницей вытянулись к небу. И словно бы это не паруса, а журавлиная стая, только на лету она увязла в снастях и теперь жалобно стонала где-то в креплениях мачты.
Под грот-реей беспомощно качалось тело курсанта Леонида Марунова. Его босые ноги раза два отчаянно дрыгнули и повисли.
- Довольно, атлет Марунов, - сжалился над ним боцман второй грот-мачты Анатолий Никифорович Куратов.
Леонид расслабил онемевшие руки и, заскользив по канату вниз, глухо шлепнул босыми ступнями по дубовому настилу палубы. Мичман Куратов стоял перед ним, высокий, тучный, отирая платком безусое лицо и влажную от жары лысину. Он иронически кивал своей по-шкиперски округлой бородой, а его толстые, словно вывернутые наизнанку, губы ядовито усмехались:
- Неужели, голуба, трудно подтянуться на руках всего-навсего пять метров? - Мичман удивленно вскинул широкие плечи. - Я ж не прошу тебя лезть до клотика.
Куратов сердито глядел на пухлого, малорослого Леньку. Тот невольно съежился, словно хотел вобраться внутрь своей робы, как черепаха в панцирь. Вздохнув, он пробормотал:
- Не могу, товарищ мичман.
- Что?! Я те дам "не могу". И это называется будущий офицер флота, подводник!
В столь критическую минуту Вячеслав Зубков ринулся на помощь другу, решив вызвать боцманский гнев на себя. У Славки красивое, тонкое лицо с капризной линией губ и печальными бледно-голубыми глазами. Он всегда подтянут, как бывалый морской волк.
- Между прочим, - вмешался он, даже не спросив разрешения, - теория пределов - вещь довольно упрямая. Человек тоже имеет свой предел, разумеется, пропорционально модулю упругости его мускулов.
- Это еще что?!
- Охотно поясню: Марунов сделал все, что смог.
- Ну, это по-твоему, а вот на деле человеку предела нет и быть не может. Потом, как ты с боцманом разговариваешь?
Последнюю фразу боцман произнес таким проникновенно-вкрадчивым шепотом, что Марунов начал испытывать тягостное ощущение готовых разразиться над ним громов и молний.
"Теперь понеслось…" - подумал с тоской Ленька.
Его друг Славка любил поговорить с боцманом по поводу и без повода, хотя в итоге неизменно отправлялся чистить гальюн или в ахтерпик - драить ржавый балласт. Так вышло и на этот раз. Мичман дал Славке за "непочтительное" поведение два наряда вне очереди и пошел к себе в каюту, гулко бухая по палубе охотничьими сапогами с отогнутыми книзу раструбами.
Славка направился к обрезу - бочке с водой - и сел около него на палубу, выставив загорелые длинные ноги. Рядом устроился на корточках Леонид. Закурили.
Марунов белобрыс и неуклюж. У него добрые серые глаза и оттопыренные уши. Он все еще не избавился от своих деревенских привычек и не приобрел флотской выправки.
- Тебе, Славчик, не стоит лезть в это дело. Разве этому службисту докажешь? - уныло сказал Марунов.
Славка выдохнул табачный дым и возразил:
- Ты это брось, дождешься - вышибут тебя из училища.
- Ну да, прям… - не поверил Марунов. - Было бы за что.
- А за что - всегда найдется. Допустим, влепит старикан по практике "неуд" - и будь здоров, топай строевым.
В душе Леонид понимал, что его друг прав: за неуспеваемость из училища вполне могут отчислить. Практика шла у него туго, да и учился он далеко не с таким блеском, как Вячеслав. Все неприятности начались с тех пор, когда Леонид при постановке парусов чуть не грохнулся на палубу с грот-марса-рея. Ему просто повезло: падая, он ухватился за конец пеньковой веревки - фала и потому остался цел. Теперь Леонид выше марсовой площадки, как ни уговаривали, не поднимался. У него кружилась голова только от одной мысли, что он может снова потерять равновесие и сорваться вниз.
Но Куратов и не думал оставлять Леньку в покое. Он вдруг потребовал, чтоб Марунов без помощи ног, подтягиваясь только на одних руках, свободно влезал по отвесному канату до пятиметровой отметки. А упитанный Ленька никак не мог поднять свои семьдесят кило выше четырех метров. Бездельничать ему Куратов не давал, он гнал Марунова на канат каждую свободную минуту. Так и тянулись от перекура до перекура Ленькины корабельные будни.
Докурить не удалось. Колокола громкого боя сыграли "большой сбор". Пошвыряв зашипевшие окурки в воду, ребята побежали на шкафут. Курсанты строились по правому борту в две шеренги. Все ждали появления командира барка капитана первого ранга Свирского.
Наконец вахтенный начальник лейтенант Пантуров подал команду "Равняйсь". Строй приумолк. И тогда стало слышно, как верещат за бортом чайки, а на камбузе дробно стучит ножом по кухонной доске корабельный кок…