Оба петти едва не столкнулись лбами, отыскивая повреждения корпуса. Ни вмятин, ни царапин они не нашли. Боеголовка, отлаженная с точностью швейцарского хронометра, лоснилась маслянисто. В судный час планеты, отбитый стартовым секундомером, Тор в некой ведомой лишь его электронной памяти точке траектории разделялся на шестнадцать боеголовок, каждая из которых неслась к своему городу, как несутся к родным крышам почтовые голуби… При мысли о голубях легкая усмешка во второй раз тронула губы Рэйфлинта.
- Пункт второй. Отключить транспортировочную ступеньку предохранения…
Один из петти вставил в потайное гнездо штекер прибора-отключателя, раздался легкий щелчок, жало бойка перескочило на одну из семи предохранительных ступенек. Остальные шесть снимет сам Рэйфлинт, повинуясь личному приказу президента.
Наконец застропленный Тор медленно поплыл в воздухе к раскрытому люку первой ракетной шахты. Два арсенальных сержанта бережно придержали снаряд над обезглавленной пока ракетой, помогли ему мягко состыковаться с телом носителя, а затем, натянув белые перчатки, стали свинчивать "коня" и "всадника" длинными ключами-коловоротами.
- Почему так туго идет? - недоумевал сержант.
- Правило креста нарушаешь! Перекрестно завинчивай! - поучал его вездесущий майор.
- Правило креста? - переспросил вдруг Бар-Маттай, почти бесплотный в общей суете. - В чем его смысл?
Майор досадливо дернул щекой - не время для досужих разговоров, но все же пояснил:
- Стыковочные болты надо завинчивать в крестообразном порядке. Иначе от перекоса возникают напряжения…
- Благодарю вас.
Бар-Маттай бесшумно отступил в тень рубки.
Правило креста. Мир давно уже распят на перекрестьях прицелов. В тело Христа гвозди вбивались тоже крестообразно. Теперь болты - длинные, тонкие, то ли из титана, то ли из молибдена…
Пастор Бар-Маттай не был военным капелланом. Предложение Центрального духовного управления принять участие в походе атомной подводной лодки весьма удивило его, заставило долго решать, да или нет.
Бар-Маттай, в чьих жилах текла кровь самого воинственного народа древности - ассирийцев, ненавидел оружие. Он ненавидел кинжалы и сабли с тех пор, как курды вырезали всех женщин его рода. Он ненавидел пистолеты и ружья с тех пор, как отец и оба брата погибли в перестрелке с англичанами. Он ненавидел пушки и танки с тех пор, как единственный его сын был разорван немецким фугасом под Дюнкерком.
Бар-Маттай смутно догадывался, почему выбор ЦДУ пал именно на него - настоятеля хоть и столичного, но куда как скромного храма ассирийской общины. По генеалогическим документам корни рода Бар-Маттая тянулись к библейскому апостолу Матфею. Да и церковные службы пастор-ассириец вел на языке Христа и своего детства - на арамейском, что привлекало в храм множество прихожан и любопытных. Это была бы неплохая реклама и для адмиралтейства, и для Центрального духовного управления - осенить новейший ракетоносец крестом потомка легендарного евангелиста.
Бар-Маттая даже затрясло от такого кощунства. Ночью, как всегда в трудные моменты жизни, он раскрыл наугад Библию и прочел строки о праведнике Ионе, пустившемся к берегам Ассирии в чреве китовом. Не полагаясь лишь на одну книгу, он достал из потайного шкафчика золотую фигурку древнего ассирийского божества Энку. Энку держал в руках весы с серебряной и медной чашами. На серебре пращур Бар-Маттая выбил слово "ги", на меди - "ля". Обычно чаши пребывали в равновесии. Но стоило человеку, принимающему решение, сосредоточить взгляд на Энку, как через минуту-другую чаши начинали опускаться или подниматься.
Бар-Маттай утвердил взгляд сухих черных глаз на золотом челе Энку. Серебряная чаша дрогнула и медленно пошла вниз.
Бар-Маттай усмехнулся: "Если Голгофа не идет к Христу, то Христос идет на Голгофу".
Едва черная гвардия арсенала запрыгнула в свои грузовики и облегченные "доджи" вырулили за ворота с клыкастыми якорями, как взвыли сирены полицейских машин и гавань снова оцепили, но не автоматчики, а рослые парни в серых плащах и шляпах. Теперь они внимательно проверяли документы тех, кто был приглашен на проводы "Архелона".
Просторный пирс быстро заполнялся гражданскими чинами, репортерами, женщинами. С высоты рубочного руля, превращенного на время в крыло мостика, Рэйфлинт увидел в толпе сухопарую жену своего старшего помощника Роопа, красавицу Флэгги - подругу жизни старшего радиста Барни. Ника в желтом сафари помахала ему из толпы. Он ответил ей легким кивком: "Вижу. Люблю. Счастлив". Это прочтет только она. Для всех остальных его кивок лишь жест вежливости.
Вот это номер! С Никой притащился и ее кузен, то ли скульптор, то ли художник. Один из тех молодчиков, профессия которых - шокировать публику. Кажется, он так себя и называет - "режиссер уличных скандалов". Похоже, что и на этот раз не обойдется без сюрприза: кузен сгибается под тяжестью длинной коробки. Поймав взгляд Рэйфлинта, он оставил свою ношу, воздел руки и заорал на весь пирс:
- Привет, Рэй!
Коммодора передернуло: скотина, нашел место для амикошонства. Уйти в рубку? Поздно. Все уже смотрят на этого "крейзи". Вот он раскрывает свою коробку - и, о боже! Рядом с ним вторая Ника. В том же желтом сафари, с теми же черными волосами. Кукла? Манекен?
- Рэй, это тебе! Поставь в каюте. Она скрасит твой поход!
На пирсе засмеялись, кузен приподнял Нику-два за талию, и репортеры защелкали камерами.
- Один к одному! - не унимался "режиссер уличных скандалов".
Манекен под аплодисменты понесли к трапу. У Рэйфлинта отлегло от сердца. Если это все, то куда ни шло. Кузен был способен на большее… Коммодор распорядился отнести куклу в каюту. Ника снова осталась на пирсе в единственном числе.
Взвыли сирены, и из-за гранитного уступа выскочила кавалькада мотоциклистов, а за нею правительственный кортеж. Толпа инстинктивно подалась назад, освобождая место перед трапом. Президентский лимузин въехал прямо на пирс, и понтоны заколыхались под тяжестью элегантного броневика. Распахнулась пуленепробиваемая дверца, и едва президентская нога коснулась стального настила, Рэйфлинт и все офицеры взяли под козырек. Президент помахал из-за плеча телохранителя публике и быстро прошел на корпус. Рэйфлинт встретил его у верхнего рубочного люка. Представился, ответил на рукопожатие. Первым скользнул в колодец люка телохранитель, за ним Рэйфлинт и, наконец, сам президент. Бегло осмотрев центральный пост и оба смежных отсека - слава богу, куклу успели спрятать в каюту, - президент сел в командирское кресло, и коротконогий человечек в кожаном пиджаке утвердил перед ним шар микрофона.
- Дамы и господа, - привычно начал репортер. - В этот час я нахожусь на борту "Архелона" - подводного форпоста нашей обороны. Ни один корабль не стоил нашей стране так дорого. Но мир на планете стоит еще дороже… Слово господину президенту.
Ничего нового, к разочарованию Рэйфлинта, президент не сказал. Прочитал на память что-то вроде текста предвыборной речи, и коротконогий владелец микрофона, пока президент поднимался наверх, продолжил свой репортаж торопливой скороговоркой:
- Напоминаю, дорогие друзья, что по понятным причинам операторы телекомпаний не допущены на борт сверхсекретного ракетоносца. Поэтому мне придется работать как бы в режиме монитора. Все, что увижу своими глазами, я постараюсь изобразить словесно… Итак, подводный атомоход типа "Архелон". Он может одновременно выпустить из-под воды двадцать четыре баллистические ракеты, каждая из которых способна уничтожить целую страну.
Запускающее устройство смонтировано во вращающейся рукоятке, напоминающей рукоятку кольта 45-го калибра, только на ней нет ствола. Вместо него к рукоятке прикреплен электрический шнур, который соединяет ее с консолью ЭВМ. Рукоятка сделана из тяжелой пластмассы с насечкой для уверенного захвата. Электрический шнур выглядит, как шнур обыкновенного тостера или утюга.
Для тренировок предназначена черная рукоятка, а для реальных пусков - красная… Если это война, то вахтенный офицер объявляет: "Боевая тревога! Ракетная готовность!" Сообщение о действиях в чрезвычайной обстановке поступит через шифровальщика. Реальный приказ на запуск ракет отдаст сам президент. Два офицера подтверждают подлинность полученного сообщения, сличая его с образцом, который хранится в личном сейфе командира подводной лодки. Затем они передают его командиру.
Радиокомментатор разыскал Рэйфлинта на мостике.
- Что думает командир "Архелона" о предстоящем походе?
Рэйфлинт, несмотря на нетерпение репортера, с минуту поразмыслил:
- Океан - весы мира. Наша подводная лодка - одна из гирек, которая позволяет сохранять равновесие. Если мы не выйдем в море, одна из чаш пойдет вверх, другая вниз…
- Хорошо сказано, сэр!
Настырный репортер не отстал от них и тогда, когда с берега после отъезда президента была дана команда проститься с семьями. Он пристал со своим микрофоном к Нике:
- В вашем муже нет ничего воинственного. Он похож на респектабельного ученого и спортсмена одновременно. Таков ли он дома?
Ника улыбнулась:
- Да. Он сама кротость. Я горжусь своим мужем. И очень его люблю.
Старший радист прощался с Флэгги.
Барни незаметно перевесил на ее плечо ремешок транзистора.
- Он настроен на волну "Архелона", - шепнул ей на ухо. - Держи его всегда включенным. Когда мы будем возвращаться, я передам короткий сигнал… Вот такой: "тип-топ". И ты поймешь, что очень скоро мы снова будем вместе…
- Да, милый…
- Не сбей настройку. И никогда не выключай.
- Я все время буду ждать: "тип-топ". Это хороший сигнал.
- И тогда мы снова будем вместе!
- Да, милый…
Старший помощник Рооп посмотрел на часы и поднес к губам мегафон:
- Окончить прощание. Команде вниз!
Рэйфлинт много раз прощался с берегом, и у него вошло в обычай выискивать в момент отхода знаки, сулившие удачу. Однажды это была радуга; в другой раз - лунное гало (уходили полярной ночью), а еще - ручная канарейка, улетевшая из чьей-то клетки и севшая Рэйфлинту на плечо. И только ныне не было знаков благополучного возвращения. Едва отошли, как и без того серая погода разразилась снежным зарядом, так что и пирс и буксир скрылись из виду. Старший помощник Рооп без команды с мостика включил тифон, и "Архелон" заревел на всю гавань хриплым бычьим басом. Это уж и вовсе было против всяких правил. По давней традиции подводные лодки выходили на боевое патрулирование бесшумно, не включая ни сирен, ни тифона.
Рэйфлинт вспылил, назвал Роопа болваном и тут же пожалел, потому что педантичный старпом действовал по инструкции. Переход до Больших Кокосовых островов был открытым, следовательно, боевое патрулирование начиналось по-настоящему с выходом из Сан-Пальмаса. А в тумане, это и первогодку понятно, полагалось подавать звуковые сигналы. Настроение было испорчено, в голову полезли мрачные мысли. Подумалось вдруг, что из всего их небольшого выпуска половина ребят уже вычеркнута из списка живых. Бен Хасберт погиб в Норвежском море. Штормовая волна выбила лобовой иллюминатор ограждения рубки и осколком стекла бедному Бену перерезало горло.
Красавчику Джуди оборвавшийся в качку трехтонный перископ снес голову, как гильотина. Но хуже всех пришлось Глобусу - капитан-лейтенанту Хаске. Глобусом его прозвали за идеально круглую голову. Хаске вырезали аппендикс, и он лежал на столе в кают-компании со вскрытой брюшиной, когда в отсеке взорвался водород из аккумуляторных батарей. В открытую рану ему плеснуло добрую пинту серной кислоты. Обожженный извне и изнутри, он еще жил, точнее, корчился несколько минут, пока не задохнулся во фреоне - огнегасящем газе, поданном в аварийный отсек…
- Господин коммодор, с буксира передали: "Закончил работу. Счастливого плавания!"
- Есть. Поблагодарите капитана.
Рэйфлинт увеличил ход с "малого" до "среднего". "Архелон" взрыл океан широким лбом, и под округлыми его боками забурлили глубокие водяные ямы. Командир сдал вахту Роопу. Обиженно поджав губы, старпом выслушал все указания.
Рэйфлинт спустился в каюту и велел подать кофе по-варшавски. Внимательно оглядев усаженную в кресло Нику-два, он еще раз нажал кнопку селектора.
- Два кофе, стюард!
- Есть, сэр.
Войдя в командирскую каюту, стюард Ахтияр опешил при виде дамы в желтом, но, ничем не выдав замешательства, поставил чашечку сначала перед манекеном, потом перед командиром.
- Дама есть дама, сэр! - осклабился стюард.
- Ты правильно все понимаешь, Ахти, - кивнул ему Рэйфлинт.
- Как учили, сэр!
- О да, ты очень похож на примерного ученика…
- Ученика багдадского вора, сэр.
- Не прибедняйся. Багдадский вор рядом с тобой - жалкий приготовишка.
- Вы мне льстите, сэр. - Стюард довольно огладил крепкие руки. Наколотые макаки и змеи скрывались в их курчавой поросли, словно в джунглях. Лишь на тыльных сторонах ладоней отчетливо синели скрещенные полумесяцы - знаки Магомета.
Пастор Бар-Маттай на секунду замер перед входным колодцем рубочного люка. Если у преисподней есть вход, то он выглядит именно так: сумрачная стальная труба, отвесно уходящая вниз. И только блестящие поручни, меркнущие в глубине шахты, да узкие перекладинки трапа выдавали назначение колодца. Бар-Маттай отказался от помощи и полез по ступенькам сам, то и дело поглядывая вниз. На мгновение ему показалось, что он так и будет спускаться до самого дна океана, но тут шахта закончилась полутемным гротом - боевой рубкой, где лоснились шлифованные стволы перископов, а затем под ногами раскрылся новый зев, и Бар-Маттай погрузился в него сначала по пояс, потом весь, пока снизу не просочился свет и обрез трубы не остался над головой. Открыв глаза, он обнаружил себя посреди тесного зала, сплошь увитого трубами, толстыми пучками разноцветных проводов. Рябили стекла приборов, перемигивались цветные огоньки… "Черепом сатаны" назвал для себя Бар-Маттай это место - центральный пост.
Люди в голубых свободного кроя костюмах сидели перед панелями со шкалами и огоньками, уткнув глаза в резиновые тубусы, закрыв уши резиновыми чашками. Похоже было, что жужжащие электрические токи входили в их тела так же просто, как и во все эти приборы, а сами они, отдав "Архелону" свою способность видеть и слышать, врастали в чрево корабля живыми механизмами.
Толстый человек с носом большим и гнутым, как рукоять старинного пистолета - Бар-Маттай без труда определил в нем перса, - подскочил к священнику.
- Ваше преподобие, ваша каюта там!
И он показал в круглый лаз, жутковато напоминавший паровозную топку. Перс с удивительной для грузного тела легкостью нырнул в переборочный люк и, когда пастор, придерживая черную сутану, пролез вслед за ним, наглухо закрыл стальную круглую дверь, прижав ее кривым рычагом.
- У нас так принято, - пояснял он на ходу. - Если вода ворвется в отсек, то у соседей будет сухо. Двери всегда перекрыты. Хе-хе… Таков закон: отсек погибает, корабль живет.
Помещение, куда они попали, разительно отличалось от "черепа сатаны": панели из голубого пластика выгораживали под полукруглым сводом нечто вроде столовой. Посередине стояла машина для поджаривания кукурузы.
- Мои владения. - Перс-стюард обвел короткой рукой небольшое пространство. - Здесь мы крутим фильмы, и тогда жареная кукуруза дядюшки Ахти нарасхват! - словоохотливо сообщал провожатый. - По субботам устраиваем здесь что-то вроде казино: бридж, рулетка… И тогда я готовлю пиццу. Настоящую итальянскую пиццу! Ваше преподобие, не упустите случая попробовать.
- Я не люблю итальянскую кухню.
- Какая жалость! А вот ваши апартаменты.
Они остановились перед узкой оранжевой дверью.
- Моя каюта напротив. У нас с вами самые роскошные места!
- Почему?
- Здесь тихо. Рядом камбуз. Значит, сытно. А потом, у миделя меньше качает. Правда, есть одно "но"… Да ведь вам вроде детей не заводить?!
Бар-Маттай выжидательно посмотрел на стюарда.
- У нас с вами в ногах реактор. Хе-хе!
Пастор открыл дверь и вошел… в одноместное купе спального вагона. Только там, где обычно помещается окно, желтел глухой скат борта. Над изголовьем узенького ложа торчал красный маховик. Бар-Маттай невольно потрогал его рукой - надо же, над самой головой.
- Это вентиль аварийного затопления отсека, - раздался голос из динамика. Пастор узнал Рэйфлинта. - …Не надо его трогать! Переложите подушку на другой конец постели, и он не будет вам мешать.
Бар-Маттай оглянулся: черный прибор, похожий на электрический фонарик, следил за ним стеклянным глазком.
- Монитор внутреннего телевидения, - тут же отозвался динамик. - В ящике стола лежит колпачок. Наденьте его на объектив и чувствуйте себя как дома. Спокойной ночи!
До Больших Кокосовых островов оставались сутки крейсерского хода. В Сан-Пальмасе "Архелон" должен был принять на борт свежие фрукты и свежее мясо, после чего погрузиться ночью в лагуне и скрытно выйти в район боевого патрулирования.
Так предписывал Рэйфлинту секретный приказ, извлеченный из засургученного и прошитого шелковыми нитками пакета.
Считалось, что за время перехода экипаж окончательно проверит все системы и механизмы, а главное - деловой визит в Сан-Пальмас должен был повысить скрытность выхода на позицию.
Утром в каюте Рэйфлинта щелкнул и затих динамик трансляции. Щелчки повторились несколько раз. Это деликатный Рооп будил командира. Рэйфлинт быстро оделся, протер лицо лосьоном и вылез на мостик.
- Прямо по курсу - Сан-Пальмас, сэр. До входных маяков три мили.
Старший помощник передал командиру бинокль. В четком окружье Рэйфлинт разглядел оба входных маяка и скопище рыбацких лодок, яхт, джонок, перегородивших вход в лагуну.
- Пикетчики, сэр. Хотят пожелать нам доброго утра.
Рэйфлинт не принял шутку, нахмурился, перевел рукоять машинного телеграфа на "самый малый". Водяные морщины, взрытые лбом "Архелона", опали. "А зря, - пожалел Рооп, - отбойная волна живо бы их образумила. Ну перевернулась бы пара джонок - другим наука". Рооп вспомнил свою белоснежную тужурку, безнадежно испорченную в прошлогодний визит гнилым манго. Посмотреть бы на этого гуманиста под градом тухлых яиц. Спустится в центральный пост, а наверху непременно оставит его, Роопа. Старпом неприязненно покосился на командира.
Пикетчики приближались. Уже простым глазом были видны транспаранты, натянутые между хилыми мачтами: "Убийцы городов - вон из Сан-Пальмаса!" На некоторых парусах извивался черный дракон с большой буквой "А" на спине. Символы атомных субмарин жирно перечеркивали косые красные кресты - "Нет!". Сотни смуглокожих туземцев выкрикивали это слово хором, подкрепляя его взмахами кулаков.
- Штурман, - нажал Рэйфлинт тангенту квикфона, - глубина у входа в лагуну?
- Шестьсот футов, сэр!
- О’кэй! Все вниз! Срочное погружение.
"Архелон" грузно ушел под воду, выставив рожки обоих перископов. Но на подходе к авангарду пикетчиков скрылись и они. Субмарина всплыла почти в самой лагуне, оставив плавучую баррикаду далеко за кормой.