В 1900 году, после Дубасова, Тихоокеанскую эскадру возглавил вице-адмирал Н. И. Скрыдлов. Он считал, что опорной базой флота должен быть более надёжный Владивосток. Однако начальник Квантунской области адмирал Е. И. Алексеев не хотел отпускать от себя эскадру. Он предлагал перевести во Владивосток броненосные крейсеры, а броненосцы оставить в Артуре. Вопрос решился в 1903 году, когда Алексеев был назначен наместником на Дальнем Востоке, а Скрыдлова направили на Чёрное море. Начальником эскадры стал более покладистый вице-адмирал О. В. Старк.
Недостаточная надёжность Порт-Артура объяснялась его значительным удалением от России (по морю до Владивостока 1060 миль) и плачевным состоянием его сухопутных укреплений.
Проект крепости был утверждён Николаем II в январе 1900 года, хотя работы начались раньше. По смете требовалось 8,9 миллиона рублей. Однако в том же году в стране разразился промышленный кризис, более всего затронувший металлургию и машиностроение. Министр финансов СЮ. Витте не мог спокойно наблюдать, как замирает жизнь на гигантских заводах, построенных при его энергичном содействии. Вызывало опасение и появление огромной армии безработных. Пучина кризиса поглотила десятки миллионов казённых денег, срочно выделенных для поддержки тонущих заводов и банков. Соответственно урезывались все прочие государственные расходы. За период с 1898 по 1903 год включительно на работы по сооружению крепости Порт-Артур было отпущено только 4,6 миллиона рублей.
В итоге к началу войны укрепления сухопутного фронта не были готовы и наполовину. Вдобавок, как утверждали специалисты, проект не был безупречен. Некоторые форты были плохо применены к местности. Пушки ставились открыто, и впоследствии неприятельская артиллерия легко их подбивала.
Экономия средств снизила надёжность возводимых укреплений. Толщина их стен была уменьшена почти вдвое – так, что они могли устоять только против шестидюймовых снарядов. Кто-то из начальства глубокомысленно заметил, что на вооружении азиатских армий нет орудий большего калибра.
Для обороны дальних подступов к Порт-Артуру особое значение имел перешеек Кинчжоу. (В позднейшей литературе его стали называть Цзиньчжоу – но обе транскрипции далеки от подлинного китайского звучания, так что лучше, наверно, употреблять то название, которое использовали защитники крепости.) Это самое узкое место Квантунского полуострова, и здесь, имея хорошие укрепления, можно надолго остановить неприятеля. Но перед войной на перешейке ничего не было сделано. Остались лишь старые обвалившиеся окопы и полуразрушенные укрепления, наскоро развёрнутые в 1900 году, во время восстания ихэтуаней ("боксёров").
Дальний почти не укреплялся, и некоторые военные говорили, что в случае войны он станет главной базой неприятельских войск, действующих в Маньчжурии. Развёртывая сразу два города на арендованном полуострове, видимо, не посчитались с состоянием государственных финансов.
И наконец, – гора Высокая, с северо-запада нависающая над Порт-Артуром. Впоследствии, во время осады, когда каждый обыватель стал стратегом, артурцы показывали друг другу на эту гору: "Плохо нам будет, если японец на неё сядет". По проекту на Высокой надо было построить форт литера Д. Но его почему-то не включили в первую очередь. Адмирал Алексеев, получив полномочия наместника, в особой записке потребовал ускорения строительства крепости, причём указал и на форт литера Д. В 1903 году Порт-Артур посетил военный министр генерал-адъютант А. Н. Куропаткин. Он вынес благоприятное впечатление о состоянии крепости. В докладе царю он писал, что "мы ныне можем быть спокойны за судьбу Порт-Артура". Предложение о постройке форта литера Д министр не одобрил. Потом все удивлялись, как же так получилось, что до войны на Высокой ничего не построили.
Каждый защищал порученное ему дело: Витте – банки и заводы, Алексеев – Порт-Артур (пока, правда, в бюрократических окопах, но тоже неудачно), у Куропаткина голова была занята массой других проблем, казавшихся ему поважнее Высокой. Не было лишь человека, способного скоординировать все эти интересы, вывести общее направление государственной политики. Николай II на эту роль явно не годился.
Ответственность за дальневосточные неудачи обычно сваливают на Е. И. Алексеева. В действительности это была яркая и многосторонняя личность, отнюдь не злонамеренная.
Евгений Иванович Алексеев считался внебрачным сыном Александра П. Кое-кто сомневался в этом, тем более что у адмирала был восточный тип лица (чёрные волосы, чёрные глаза и большой нос). Но среди великих князей и при дворе он, по-видимому, считался своим человеком. Дружба с генерал-адмиралом великим князем Алексеем Александровичем обеспечила Алексееву быструю карьеру в морском ведомстве. Как говорили, у него были даже общие с великим князем амурные похождения.
Вместе с тем Алексеев был опытным и знающим моряком, разбирался в сложных технических вопросах. В своё время окончил курс Морской академии. В политических вопросах адмирал был очень осторожен. Потому и был он назначен наместником на Дальнем Востоке, что в Петербурге были уверены: Алексеев не наломает дров, не допустит авантюр, будет вести дело к примирению с Японией.
В должности наместника, пользуясь своими связями в столице, Алексеев сумел пробить решение ряда дел, застрявших в петербургских канцеляриях. В Порт-Артуре были пополнены склады боеприпасов и продовольствия. Но ускорить строительство укреплений не удалось и ему.
Те, кто лично знал Алексеева, вспоминают о нём как об обаятельном и интересном собеседнике, начитанном и бывалом. Пышущий здоровьем толстяк с круглой бородой умел объединить и развеселить собравшееся у него общество. Однако Алексеев не был таким фанатиком служебного долга, как, скажем, Дубасов. Большой любитель хорошо пожить и хорошо провести время, он не без приватного интереса мог заглянуть в казённый карман. В своё время поспешно замяли, не расследовав, тёмное дело с поставкой угля для Тихоокеанской эскадры, в пору командования ею Алексеевым. Не чуждый сам этой неизвинительной слабости, Алексеев был снисходителен и к проделкам своих подчинённых, а попытки разоблачения пресекал под тем предлогом, что это уронит престиж власти.
С 1899 года правой рукой Алексеева в морских делах был начальник его штаба контр-адмирал Вильгельм Карлович Витгефт, очень знающий, доброжелательный человек, безукоризненно честный. Образцовый службист, он не считал себя вправе в чём-то подменять собой своего начальника. Свою задачу он видел в том, чтобы проводить в жизнь его директивы, сглаживая и устраняя отдельные их резкости и шероховатости.
Алексеев мало кого хорошо знал из генералитета, и неизвестно, кто подсунул ему генерал-адъютанта А. М. Стесселя, оказавшегося на Дальнем Востоке во время международной экспедиции против китайских "боксёров". До этого Стессель участвовал в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов и стал даже георгиевским кавалером, хотя для близких сослуживцев его трусость не составляла секрета. На многих, однако, производили впечатление внушительная фигура Стесселя, его громкий голос, умение говорить с апломбом, как бы неумышленно попадая в тон начальству. В августе 1903 года Стессель был назначен комендантом Порт-Артура, а в марте 1904 года, когда уже шла война, – начальником Квантунского укреплённого района.
Стессель принадлежал к числу тех военных и бюрократических светил, которые всегда повёрнуты к начальству одной стороной, а к подчинённым – другой. С подвластными ему людьми он вёл себя надменно и грубо, вплоть до хамства. Эти качества вызывали тем большее раздражение и презрение, что мало кому не были известны тайны семейной жизни грозного начальника. В домашней обстановке Стессель утрачивал весь гонор, совершенно теряясь перед своей властной супругой Верой Алексеевной, женщиной "малоразвитой, злой и алчной", как характеризовал её портартурец В. А. Мустафин. Видимо, в основном её стараниями Стессели накопили немалое состояние. Капитан 2-го ранга М. Бубнов сообщал, что у Стесселя в Артуре было больше имущества, чем у всех офицеров гарнизона вместе взятых. А затем, уже во время осады, когда потребовалось "облагородить" свой образ, Стессели усыновили нескольких сирот. К такому приёму часто прибегают особо выдающиеся казнокрады и хапуги.
Истоки русско-японского конфликта в Маньчжурии восходят к японо-китайской войне 1894–1895 годов и к восстанию ихэтуаней в Китае в 1899 году. Восстание было направлено против вторжения иностранцев в Китай и введения иностранных новшеств, разрушавших традиционный уклад китайской жизни. Повстанцы громили иностранные религиозные миссии, разрушали железнодорожные и телеграфные линии. Сильно тогда пострадала строящаяся КВЖД.
В ответ на это в 1900 году Англия, США, Япония, Франция, Россия, Италия, Германия и Австро-Венгрия организовали карательную экспедицию. Русские войска заняли Маньчжурию и участвовали во взятии Пекина. Из китайской столицы они вскоре были отозваны, но в Маньчжурии остались.
В марте 1902 года между Россией и Китаем было подписано соглашение о поэтапной эвакуации русских войск в течение 18 месяцев. Прошло шесть месяцев, и русские войска оставили Южную Маньчжурию. Затем, однако, возник вопрос, недостаточно проработанный при заключении соглашения 1902 года – о гарантиях безопасности КВЖД. Русские власти захотели быть более надёжно застрахованными от недружественных действий китайского правительства или местных его властей, иностранных держав и разбойничьих шаек, орудующих в Северном Китае. Нарушение движения по КВЖД угрожало безопасности не только Порт-Артура, но и Владивостока, поскольку Амурская дорога по территории России ещё не была проложена.
Китайское правительство заявило, что дальнейшие переговоры оно будет вести лишь после вывода русских войск. В ответ на это русское правительство приостановило вывод войск из провинции Хэйлундзян, по которой проходит КВЖД, и из прилегающей к ней с юга провинции Гирин. В спор вмешались Англия, США и Япония, заявившие протест в связи с тем, что Россия задерживает выполнение соглашения. Особенно активно действовала японская дипломатия.
В ходе начавшихся переговоров Япония потребовала признания её "преобладающих интересов" в Корее и в свою очередь соглашалась признать "специальные интересы России в железнодорожных предприятиях в Маньчжурии". Россия выражала готовность признать "преобладающие интересы" Японии в Корее, но с рядом оговорок: нейтралитет пограничной с Россией области Кореи и необходимость консультаций с Петербургом при посылке войск в Корею. Япония не должна была предпринимать никаких действий, которые могли помешать свободе судоходства в Корейском (Цусимском) проливе, через который проходил морской путь из Владивостока в Порт-Артур. Кроме того, Япония должна была признать Маньчжурию и её побережье вне сферы своих интересов.
Русская дипломатия долгое время считала, что главный объект японских притязаний – это Корея. В ходе переговоров русские дипломаты делали уступку за уступкой по корейскому вопросу, но всё это проглатывалось японской стороной, вовсе не удовлетворяя её аппетита. Наоборот, выставлялись новые требования. Обе державы начали военные приготовления. Из России на Дальний Восток перебрасывалось примерно по семь тысяч солдат и офицеров в месяц – большего не позволяла пропускная способность недавно построенной одноколейной Транссибирской магистрали.
31 декабря 1903 года Япония в ультимативной форме потребовала от России принять все её условия. Русское правительство все условия не приняло, но пошло на ряд уступок. В частности, был снят пункт о демилитаризации пограничной зоны в Корее. Ответ был отправлен русскому посланнику в Токио двумя телеграммами: одной 21 января 1904 года через Порт-Артур, другой (22 января) непосредственно в Токио. 24 января, якобы не дождавшись ответа, японское правительство разорвало дипломатические отношения с Россией. Шифрованные телеграммы из Петербурга в это время лежали на телеграфе в Нагасаки, умышленно задержанные. Они были вручены русскому посланнику только на следующий день, когда он уже собирал свои вещи.
В России, по-видимому, посчитали, что разрыв дипломатических отношений понадобился Японии для осуществления какой-то "самовольной" акции в Корее. Алексеев ещё раньше был предупреждён, что высадка японских войск в Южной Корее, до параллели Сеула, не вызовет со стороны России военных действий. Поэтому телеграмма из Петербурга о разрыве отношений с островным соседом не произвела на наместника сильного впечатления. Решив, что это ещё не война, Алексеев приказал усилить надзор в порту и приготовиться к постановке бонов (заграждений) у входа в гавань.
0телеграмме было сообщено ограниченному кругу лиц.
Узнав о телеграмме, командир броненосца "Полтава" И. Н. Успенский приказал поставить сети минного заграждения. Об этом же запросил начальника эскадры адмирала Старка командир крейсера "Баян" Р. Н. Вирен. Его рапорт Старк оставил без ответа, а Успенскому сделал внушение за самовольные действия. Сети были убраны.
25 января было замечено странное поведение порт-артурских японцев. Владельцы ремесленных заведений свёртывали производство. Около японских лавок толпился народ, раскупая внезапно подешевевшие товары. Укладывали вещи хмурые и неразговорчивые хозяева, которым явно не хотелось сниматься с обжитого места. На следующий день порт-артурцы наблюдали великий исход японцев из своего города. Длинная вереница тяжело нагруженных китайских лодок (шампунок) вышла на внешний рейд, прошла сквозь строй русской эскадры и направилась к стоявшему в отдалении английскому пароходу. Он и доставил японскому командованию самые свежие сведения о расположении эскадры.
В Петербурге 26 января начальник Главного штаба генерал В. В. Сахаров представил военному министру Куропаткину записку о том, что японцы могут внезапно напасть на флот в Порт-Артуре. По содержанию записки ничего сделано не было.
Затем вдруг осенило вице-адмирала Макарова. В срочном письме управляющему Морским министерством Ф. К. Авелану он настоятельно посоветовал немедленно перевести эскадру в гавань. О письме доложили великому князю Алексею Александровичу только на следующий день, когда было уже поздно. Можно ли было что-то сделать, если бы сразу же дали телеграмму в Порт-Артур? Вряд ли. Петербургский вечер, когда в Адмиралтейство пришла депеша от Макарова, – это дальневосточная ночь. Возможно, в это время на порт-артурском рейде уже гремели взрывы.
26 января 1904 года высшее порт-артурское общество отмечало именины Марии Ивановны Старк, жены начальника эскадры. Некоторые офицеры ещё не вернулись с бала на свои корабли, когда там срочно потребовалось их присутствие. Правда, сам начальник был на месте и в момент нападения совещался с Витгефтом.
Русские суда стояли в четыре линии, в шахматном порядке. На броненосцы "Полтава" и "Победа", а также на крейсер "Диана" грузили уголь с барж – верхние палубы этих кораблей были освещены электричеством. За подходами к рейду следили дежурные корабли (броненосец "Ретвизан" и крейсер "Паллада"). Свет их прожекторов скользил по гребням волн и терялся в далёкой дали. В море крейсировали два миноносца. Чтобы не потерять друг друга, они шли с открытыми отличительными огнями. "Наша эскадра стояла так, чтобы быть утопленной без остатка…" – писал впоследствии А. В. Колчак.
Сторожевые миноносцы, сами никого не заметившие, были обнаружены подходившим к Артуру отрядом японских миноносцев. Уклонившись от встречи с ними, японцы подошли к эскадре тогда, когда русское охранение ещё продолжало крейсировать в море.
Японские миноносцы ориентировались по маяку на Золотой горе и огням эскадры. Первыми получили торпеды дежурные корабли, которые привлекли внимание своими прожекторами. Затем был атакован броненосец "Цесаревич", который тоже получил пробоину. Больше японские миноносцы ничего сделать не успели, так как сами были обнаружены. По ним началась яростная стрельба. Командир участвовавшего в нападении миноносца "Акацуки" сообщает, что один из четырёх миноносцев утонул, а другие получили повреждения. (Впрочем, подлинность этих мемуаров вызывает сомнения, потому что в них есть расхождения с действительной картиной в весьма существенных деталях.)
Наутро "Цесаревич" и "Паллада" были отбуксированы в гавань. "Ретвизан" приткнулся носом к берегу и остался на внешнем рейде. Чтобы отвести его в гавань, надо было заделать пробоину. Это заняло около месяца, и всё это время "Ретвизан" находился в опасности.
Вывод из строя "Паллады" большого значения не имел. Другое дело – "Ретвизан" и "Цесаревич". С их повреждением Япония получила превосходство в один броненосец. В дальнейшем усилия русского морского командования сводились к тому, чтобы вернуть себе утраченное преимущество, а адмирала Того Хэйхатиро, командовавшего японским флотом, – чтобы сохранить и упрочить своё господство на море.