Отец сочувственно отнесся к желанию Мишеля продолжить образование и осенью 1518 года отправил сына в Авиньон, находившийся всего в пяти лье от Сен-Реми. На факультете искусств тамошнего коллежа он получил среднее образование. Учеба в коллеже длилась около трех лет. Привычную зубрежку латинских гимнов здесь дополнило изучение "свободных искусств" – наследников классического античного образования. Это были тривий (грамматика, риторика, диалектика) и квадривий (геометрия, арифметика, астрономия, музыка), к которым христианская эпоха прибавила теологию – Священное Писание и каноническое право. Грамматика и риторика, "искусство красноречивого убеждения", были сходны с современной филологией, а диалектику в дальнейшем заменила логика – с уклоном больше в философию, чем в ораторское искусство.
Система образования в Авиньоне была достаточно либеральной. Порка полагалась лишь за серьезные провинности, и молодежь в полной мере наслаждалась свободой от семейной опеки. Регулярные пирушки, шалости и общение с местными девицами скрашивали досуг авиньонских школяров, которые снискали сомнительную славу самых недисциплинированных во всех французских землях – они охотнее ходили на танцы, чем на занятия.
Мы не располагаем сведениями о том, как проявил себя Мишель де Нотрдам в качестве ученика. Лишь его первый биограф Жан-Эме де Шавиньи сообщает, что в коллеже Мишель поражал соучеников и преподавателей великолепной, почти божественной памятью: "Метопа репе divina prosditus erat". И, хотя биография, написанная Шавиньи для книги "Первый лик французского Януса", явно идеализирует Нострадамуса, этому утверждению можно поверить: широта интересов и уровень познаний Мишеля далеко выходили за средние рамки той эпохи. Это видно по впечатляющему литературному наследию, оставленному бывшим учеником авиньонского коллежа.
По окончании школы в 1521 году Мишель получил звание магистра искусств – некий эквивалент современного аттестата или степени бакалавра. В то время, однако, магистрами были немногие. К тому же это звание было необходимо, чтобы облегчить поступление на медицинский факультет университета, куда юноша стремился попасть.
Медицина XVI века была еще очень далека от современной, хотя в эпоху Возрождения некоторые разделы этой науки претерпели значительный прогресс. Анатомия была обновлена еще в XIV веке с началом анатомирования трупов в университетах – сначала в Италии, а потом и в других странах. Церковь, вопреки легендам, не противилась этому; в 1472 году папа Сикст IV признал полезность анатомии как медицинской и художественной дисциплины, и обучение ей было формально дозволено Климентом VII. Наиболее активным центром анатомических занятий в первой половине XVI века был Парижский университет (Сорбонна), где анатомию преподавали Жак Дюбуа (он же Сильвий, 1478–1555) и Иоганн Гюнтер Андернахский (1505–1574).
Властителем дум первых анатомов оставался великий античный медик Гален, чьи идеи были сохранены в Средние века арабскими врачами. Его влияние многократно усилилось благодаря типографскому делу: в 1490 году в Венеции было опубликовано первое издание латинского перевода его сочинений по анатомии, а в 1525 году – греческий оригинал. Но со временем опыты по анатомированию обнаружили противоречия между тезисами Галена и наблюдаемой реальностью; врачи все больше и больше убеждались, что экспериментальные данные следует предпочесть книжному знанию. Хотя в своих медицинских трудах Жак Дюбуа еще всецело зависел от трактатов Галена, опыт, приобретенный благодаря препарированию, позволил ему обойти своего предшественника и составить новую анатомическую номенклатуру, в частности, точно описать желудочки мозга.
Около 1539 года ученик Дюбуа Шарль Этьен, сын знаменитого печатника-гуманиста Анри Этьена, в сотрудничестве с хирургом Этьеном де Ла Ривьером написал иллюстрированный трактат по анатомии "Рассечение на части человеческого тела" (De dissectione partium corporis humani), в котором отказал в доверии ортодоксальной галеновой медицине. Книга была опубликована только в 1545 году и уже через год вышла на французском языке. В это время в Базеле у издателя Опорина уже вышло "Строение человеческого тела" (Humani corpore fabrica) Андреаса Везалия (1514–1564) – научный и художественный шедевр, проиллюстрированный более чем 300 гравюрами профессиональных живописцев школы Тициана. Везалий, родившийся в Брюсселе и получивший образование в Монпелье, Париже, Лувене и Падуе, пришел к выводу, что Гален препарировал преимущественно трупы животных, а не человеческие, чем и объяснялись его ошибки в анатомии.
В этот же период родилась физиология, основанная Жаном Фернелем, придворным врачом короля Генриха II. Само слово physiologia впервые появилось в его трактате "Медицина" (1554), выступая названием первой его части, посвященной исследованию функций различных органов человеческого тела (вторая часть была посвящена патологии, а третья – терапии). Арагонский врач Мигель Сервет, который был в Парижском университете наставником Жака Дюбуа, описал легочный круг кровообращения в "Восстановлении христианства" (Christianismi restitutio, 1553), но тираж книги был конфискован и сожжен (позже за ним на костер последовал и автор). Несмотря на интуитивные догадки некоторых врачей, физиологам пришлось дожидаться 1628 года, когда англичанин Уильям Гарвей изложил в законченном виде учение о кровообращении.
Произведения "отца медицины" Гиппократа были известны еще лучше, чем Галена. В 1532 году Франсуа Рабле выпустил в Лионе издание "Афоризмов" великого грека; французский перевод гиппократовых текстов появился в Лионе благодаря Пьеру Вемеи в 1539 году. В 1544 году латинский перевод хирургических трактатов, приписывавшихся Гиппократу (Chirurgia е Graeco in Latinum conversa), был опубликован Гвидо Гиди при содействии Бенвенуто Челлини. Наряду с анатомическим атласом Везалия эта книга признана самым красивым медицинским изданием всех времен.
Хирургия также выиграла от изобретения и распространения книгопечатания, которое позволило повторно открыть труд Цельса "О медицине" – единственное древнеримское медицинское сочинение, которое дошло до нашего времени (опубликовано в 1478 году). Одновременно распространялись средневековые учебники Ги де Шольяка и Гийома де Салисето. Много древнегреческих хирургических трактатов было опубликовано в Венеции в латинском переводе в конце XV века, а затем, почти в полном собрании, в Цюрихе Конрадом Геснером (Be chirurgia scriptores optimi, 1555). Достижения хирургии во Франции отмечены успехами знаменитого Амбруаза Паре, но он был не одинок. Немалой искусностью отличались и другие практики – такие, как земляк Нострадамуса провансалец Пьер Франко, который успешно оперировал ущемленные грыжи и удалял камни из почек; он опубликовал в 1556 и 1561 годах трактаты о грыжах.
Другим разделом науки, где ощущалось влияние новых идей, была химическая медицина. Ее развитие привело к отказу от учения о жидкостях, согласно которому доброе здоровье следует из равновесия в теле между кровью, флегмой, желтой желчью и черной желчью, соответствующими четырем качествам природы – сухости, влажности, холоду и теплу. Считалось, что болезнь происходит от нарушения равновесия между этими качествами, вызванного излишком или нехваткой одного из них. Лечение заключалось в удалении "нездоровой жидкости" путем опорожнения организма одним из четырех базовых способов: кровопусканием, слабительным, клизмой (которую упростило распространение клистира, изобретенного в 1532 году итальянским врачом Марко Гаттенаной) и банками. К этим методам добавлялись различные гомеопатические средства на основе растений.
Эта концепция болезни была пересмотрена швейцарским врачом и алхимиком Теофрастом Бомбастом фон Гогенгеймом, называвшим себя Парацельсом (то есть "идущий вслед за Цельсом", "равный Цельсу"). Его труды были опубликованы и распространялись главным образом после его преждевременной смерти в 1541 году на 48-м году жизни. Парацельс придавал большую значимость отношениям между микрокосмом (человек) и макрокосмом (внешний мир); он полагал также, что влияние планет соединяет оба мира. Он объяснял болезнь не нарушением равновесия между качествами, но плохим функционированием ведущего принципа, жизненного начала – "архея". Парацельс предлагал лечить эти патологии не противоположным, как того требовала классическая теория, но подобным; таким образом, он прибегал к металлам, из которых химии (или алхимии; разницы между ними еще не было) предстояло извлечь "квинтэссенцию" жизни. При этом в качестве "жизнетворных" выступали такие ядовитые вещества, как свинец, мышьяк, сурьма. Новые идеи вызвали во Франции оживленные споры, которые во второй половине XVI века привели к настоящей научной "сурьмяной войне".
Несмотря на развитие медицины, как теоретической, так и клинической, врачи оставались безоружными перед тяжелыми, особенно эпидемическими заболеваниями. Если проказа, подлинный бич Средневековья, быстро исчезала из Европы, то чума постоянно напоминала о себе. Врачи были бессильны и перед тифом, появившимся впервые в 1470-е годы и бушевавшим в действующей армии, тюрьмах и бедных городских кварталах. Несколько больший успех ожидал их в борьбе с сифилисом, который стремительно распространялся во Франции в конце XV века: терапия ртутью и мышьяком давала сильные побочные эффекты, но позволяла продлить больному жизнь на 20–30 лет.
В конце 1520 года в Лангедоке разразилась чума. Вскоре она добралась и до Авиньона. Факультет начал работать с перебоями, а затем и вовсе закрыл на время свои двери. Студенты разбежались кто куда, причем некоторые даже не забрали свои дипломы – так велик был страх перед эпидемией. Мишель также оставил папский город. В 18 лет его планы на будущее уже определились – он станет врачом. Путь его лежал в университет Монпелье, где действует один из лучших в ренессансной Европе медицинских факультетов. Проучившись там три года, он получил степень бакалавра медицины… и отправился в путешествие, чтобы ощутить себя взрослым и конечно же набраться опыта – как жизненного, так и профессионального.
Глава вторая
МОНПЕЛЬЕ: ОТ ГУМАНИТАРИЯ К МЕДИКУ
Около пяти лет молодой Мишель странствует по Провансу и соседним регионам Французского королевства. Хотя он учится на врача и собирается продолжить образование, чтобы получить степень доктора медицины, его привлекает фармацевтика. В каждом городе, который он минует, он посещает лавки аптекарей, интересуется целебными травами, бережно записывает лекарственные, косметические и даже кулинарные рецепты. Много лет спустя он напечатает их отдельной книгой, снабдив пространными автобиографическими экскурсами. Мишеля привлекают и античные памятники – эпоха Возрождения ознаменована пробуждением глубокого интереса к культуре Древнего Рима и Древней Греции, и любознательный юноша не избежал этого увлечения.
Как пишет сам Нострадамус, он объездил все земли Южной Франции, то есть Гиень, Лангедок, Прованс, Дофине и Лионнуа:
"После того, как я посвятил большую часть моих молодых лет, о благосклонный читатель, фармацевтике и изучению трав во многих странах и землях с 1521 по 1529 год, я непрестанно путешествовал, чтобы узнать и изучить источники и происхождение растений и иных трав, касающиеся вершин медицинской науки… Завершив и исчерпав эти восемь лет, я обнаружил, что не смог в полной мере овладеть суммой великой науки. И я поступил так, как говорит светило латинского языка в словах: "Et egressus syluis uicina coegi" – закончил свою учебу, продолжавшуюся до сего момента и занявшую 31 год моего призвания, до 1552 года. Во время частых и продолжительных занятий я прочел все у всех авторов – как греческих и латинских, так и варварских, переведенных большей частью на латынь, а иных – на иностранных языках".
Итак, именно к 1521 году Нострадамус относит начало своего медицинского образования. Любопытно, что позднее, 9 сентября 1561 года, в частном письме своему германскому другу Иоганну Розенбергеру, Нострадамус пишет, что занимается медициной и астрологией вот уже 40 лет; это вновь отсылает нас к 1521 году как ко времени окончательной "профессиональной ориентации" будущего врача из Салона.
Точная дата зачисления Нострадамуса на медицинский факультет университета Монпелье до сих пор неизвестна. Большинство исследователей сходятся на 1529 годе – именно этим временем датирована запись с его именем в учетном реестре факультета. С другой стороны, уже в 1534 году в Ажене Нострадамус выступал в качестве практикующего врача, что было немыслимо без соответствующей степени. Но пять лет – срок слишком короткий для того, чтобы заслужить звание доктора медицины; даже самые способные студенты тратили на это 6–7 лет. Таким образом, как утверждают другие биографы Нострадамуса (например, Робер Беназра), начало учебы Нотрдама в Монпелье приходится на 1521 год. Но возможно ли было стать доктором медицины в 26 неполных лет? Таких случаев факультет медицины Монпелье не знал; следовательно, вопрос остается открытым. Важно другое: так или иначе, с 1521 года Мишель де Нотрдам официально или неофициально посвятил себя медицине.
В эпоху арабского завоевания в Испании процветала еврейская ученость, распространившая свое влияние на Прованс. Наиболее образованные из раввинов перевели произведения Гиппократа на провансальский язык и привлекли массу учеников, которые получили образование в рамках арабской медицинской традиции. Таким образом, Южная Франция, всегда бывшая открытой как греко-романским, так и иудео-арабским влияниям, стала своеобразным научно-культурным заповедником, наиболее ярким выразителем духа которого стал университет Монпелье. Его медицинская школа находилась под высоким покровительством местного епископа. Административное управление осуществлялось деканом – старейшим из действующих врачей. Заметной была и должность канцлера: он выступал арбитром между преподавателями и студентами, а также между университетом и местным населением. Именно он созывал ассамблеи, где решались различные вопросы обучения.
Когда ученики прибывали в Монпелье, канцлер регистрировал их в соответствии с их дипломами и аттестатами. Тот, кто, как Мишель де Нотрдам, уже имел степень магистра, освобождался от вступительных экзаменов. Университет брал студентов под свою защиту – они выводились за пределы юрисдикции светской власти и передавались в ведение канцлера и судьи университета. Порой студенты злоупотребляли этой привилегией и нарушали законы, оставаясь при этом безнаказанными. Студенческая вольница имела давние традиции, уходившие корнями в Средневековье. Например, студенты-медики Монпелье избирали своего "короля", которого они торжественно водили по всему городу. Университет воспротивился было выборам "короля студентов", но школяры тут же перекрестили его в "аббата" с теми же привилегиями и торжественными шествиями.
Студент, поступивший на медицинский факультет, должен был вытерпеть годичный период инициации – своеобразной студенческой дедовщины, называемой в современной Франции bizutage; в XVI веке ее называли bejaunage (вероятно, искаженное bee jaune – "желторотик"). "Желторотые" медики вынужденно выполняли обязанности слуг – вытирали столы, бегали с мелкими поручениями "стариков".
Их инициация достигала апогея в довольно своеобразном танце, называемом "Прыжок" – он был главным событием соответствующего праздника с музыкой и неизбежной хмельной пирушкой.
По примеру нынешних студенческих ассоциаций, ренессансные студенты-медики возглавлялись председателем – прокуратором студентов и бакалавров (procurator baccalaure-orum et studentium). Главная его миссия состояла в том, чтобы следить за исполнением законоположений университета. Прокуратора избирали сами студенты из своей среды перед ежегодным началом занятий 18 октября – в праздник святого Луки, который считался покровителем врачей. В обязанности ему вменялась также регистрация вновь прибывших студентов в специальной книге. Затем он в течение недели после приезда новичков в город представлял их канцлеру. Наконец, председатель получал и хранил сборы со студентов, которые шли на нужды университета, будь то периодические банкеты или приобретение учебных пособий, в том числе трупов для анатомирования. С 1520 года медицинский факультет Монпелье располагал человеческим скелетом, купленным в Эгморте, где он был обнаружен в подземелье. Вскрытие трупов проводилось еще крайне редко; разрешалось вскрывать только тела казненных, а их, вопреки устоявшемуся мнению о свирепости тогдашних законов, было очень и очень мало.
Занятия начинались в самый ранний час, после рассветного колокола, и проходили в столь неудобных помещениях, что сторожа в холодную погоду вынуждены были утеплять их соломой. Устное образование состояло главным образом в чтении и заучивании наизусть комментариев на Гиппократа и Галена. Как уже отмечалось, учебный год начинался в октябре, а заканчивался на Пасху. Старшие студенты, однако, были обязаны оставаться в Монпелье до Ивана Купалы (21 июня) на практических занятиях лиценциатов, готовившихся к получению докторской степени.
Что же до развлечений, то студенты не знали в них недостатка. Франсуа Рабле, не понаслышке знавший медицинский факультет университета Монпелье (он закончил его и некоторое время там преподавал), оставил пространные описания праздников и попоек, поводом для которых могло стать все: прибытие новых студентов, отбытие выпускников и конечно же успешное прохождение экзаменов. Неспроста Пантагрюэль, оказавшись в Монпелье, обнаружил там отменные вина и веселую компанию, после чего подумал: а не остаться ли ему изучать медицину?
Впрочем, студенты не чуждались и высокого искусства, например, любительских спектаклей. Вот что рассказывает тот же Рабле об одном таком спектакле, в котором и он принял участие:
"– Уважаемый учитель, как же я рад вас видеть! Я слушал вас с великим удовольствием и за все благодарю Бога. Мы с вами не встречались с тех самых пор, как вы вместе с нашими старинными друзьями, Антуаном Сапорта, Ги Бугье, Балтазаром Нуайе, Толе, Жаном Кентеном, Франсуа Робине, Жаном Пердрие и Франсуа Рабле, разыгрывали в Монпелье нравоучительную комедию о человеке, который женился на немой.