В новом походе участвовали ветераны из отряда Ермака. Следом за служилыми людьми и казаками в Пелым прибыли русские крестьяне из Каргополя, Перми и Вятки. Им выделили землю под пашню и поселили отдельной слободой.
Посад подле Пелымского острога населили русские поселенцы из Углича, подвергшиеся наказанию после смерти царевича Дмитрия.
С основанием городков на Лозьве и Пелыме труднопроходимый путь с Чусовой на Тагил и Туру утратил прежнее значение, уступив место более надежному пути с Вишеры на Лозьву и Тавду.
С реки Пелым воевода Траханиотов с ратными людьми ушел на стругах в Тобольск, а оттуда на Обь. На реке Сосьве близ ее впадения в Обь он основал городок Березов. Городок стал важным пунктом на древнем пути из Печорского края в Югру.
Вскоре же русские ратные люди продвинулись вверх по Оби до реки Сургутки. Местный хантский князек Бирдан, с трудом оборонявшийся против соседей - Пегой орды, добровольно принял русское подданство и помог воеводам выстроить на Оби городок Сургут. Старый Обский городок, основанный И. Мансуровым, был сожжен.
Опала пресекла попытки Строгановых использовать царское пожалование и подчинить себе сибирские земли. Но солепромышленники не жалели сил и казны, чтобы избавиться от царской немилости. Правительство не могло обойтись без их услуг и объявило о возвращении Н. Г. Строганову Орла, самого крупного из строгановских городков. В 1590–1591 годах царь Федор пожаловал "Никиту Григорьева сына Строганова, велел ему вотчиною его, городком Орлом, слободою и с варницами и с деревянными и с починками со всеми к ним угодьи владеть по прежнему…".
К тому времени Борис Годунов окончательно забрал в свои руки бразды правления, и Строгановы сделали все, чтобы заручиться его расположением. Они поднесли ему богатые подарки, а затем изложили проект подчинения заобских самоедов. По словам голландского купца Исаака Массы, этот проект вскоре же был осуществлен. Посланные Строгановыми люди проникли на 200 миль за Обь и склонили жившие там племена к тому, чтобы они "добровольно подчинились русскому царю и позволили обложить себя данью". Годунов оценил старания Строгановых, после чего "Аниковичи еще больше возвысились и получили большие привилегии и власть над многими местностями, которые были присоединены к их земле". Приведенное известие заслуживает полного доверия. Через десять лет после опалы Строгановы получили от казны в придачу к старым камским владениям более полумиллиона десятин земли.
Однако утвердиться в Сибири Строгановым так и не удалось.
ГИБЕЛЬ КУЧУМА
Множество песен и преданий сложил о Ермаке народ. Едва ли не самым удивительным было то, что память о нем хранили и русские люди, и местные сибирские племена. Собираясь на праздник, обитатели глухих деревень пели о Ермаке русские и татарские песни. Одни при этом плакали, другие смеялись. Так было три века спустя после гибели славного атамана.
Коренные жители Сибири явились первыми творцами легенды о Ермаке. Через неделю после гибели атамана, гласит предание, некий рыбак-татарин заметил в Иртыше мертвое тело. Вытянув его на берег, рыбак по доспеху увидел, что это не простой казак. Он поспешил в деревню и вернулся на берег с толпой.
Всё, что произошло с телом дальше, напоминало сказку. Отец Ремезова услышал и записал эту сказку при посещении калмыцких кочевий в середине XVII века.
В калмыцких степях акыны пели о том, как утоп Ермак, как был "обретен и стрелян и кровь течаше" и сколько "от пансырей (его) и от платья чудес было", как похоронили его татары и "смертной завет положиша, что про него русакам не вещати".
Семен Ремезов знал от отца калмыцкие предания. В своей "Истории" он дополнил их множеством подробностей. Пробыв в воде две недели и еще шесть недель на суше, тело Ермака будто бы источало живую кровь и оставалось нетленным. Птицы кружились над ним, но не смели клевать.
Мурза Кайдаул Баисетов, опознав Ермака, велел положить тело на помост (лабаз) и стал созывать татар из всех поселений. Каждый вновь прибывший поражал мертвое тело стрелой.
Среди сибирских племен преобладал шаман. Своих жрецов-шаманов соплеменники погребали над землей на лабазе. Такой способ погребения считался почетным.
Ермака поначалу оставили лежать на лабазе. Но потом атаман будто бы стал являться в видениях "бусурманам", и те настояли на его погребении. Местом погребения было выбрано Баишево кладбище. То было место захоронения некоторых из мусульманских шейхов, павших в дни "священных" войн ислама на берегах Иртыша. Над шейхами высились небольшие погребальные сооружения - мавзолеи. Ермака закопали под кудрявой березой.
В память о доблестном враге татары будто бы устроили богатую тризну. Вскоре по степям разнеслись слухи о чудесах, творившихся на могиле героя. Семен Ремезов записал толки, подслушанные им в татарских улусах. "Бе же видитца бусурманоми до днесь, - писал историк, - во вселенские суботы столп до небеси, а по простым свеща велия". Огни на могиле видели, впрочем, одни мусульмане, тогда как православным ничего не открывалось.
Чем больше проходило времени, тем больше легенд слагали о Ермаке. Калмыцкий тайша Аблай поведал Ремезовустаршему, что в детстве его исцелила щепотка земли с могилы Ермака. С тех пор Аблай, отправляясь на войну, брал с собой землю со священной могилы и побеждал. Если же земли с ним не было, он терпел неудачу.
Мусульманское духовенство относилось с неодобрением к народным песням и преданиям, прославлявшим атамана. Но все попытки заглушить молву о Ермаке ни к чему не привели.
Кучум был последним, кто прибыл на берег Иртыша, чтобы посмотреть на своего грозного противника. Его сопровождали знатные мурзы.
Кучуму не удалось вернуться в Кашлык, где утвердился его соперник Сеид-хан. Даже когда тот попал в плен, это не принесло выгоды престарелому хану. Русские воеводы объявили, что царь возьмет на службу всех татар, которые того пожелают. Новым царским слугам назначали денежное и хлебное жалованье.
Призывы воевод возымели действие. Многим татарам надоело скакать по степи за Кучумом, и они потянулись в родные улусы под Кашлык. В числе других к русским отъехал мурза Кайдаул, которому по разделу достался доспех Ермака.
Сфера власти Кучума стремительно сужалась. Волости, располагавшиеся в Прииртышье к югу от Тобольска на расстоянии пятнадцати дней пути по реке, признали власть русского царя и стали платить воеводам ясак в половинном окладе. Другую половину ясака местные князьки и есаулы продолжали давать Кучуму, "блюдяся от него войны".
Теснимый со всех сторон, Кучум послал в Москву грамоту. Он настойчиво просил отпустить к нему пленного Маметкула. Одновременно хан просил царя Федора пожаловать его сибирским юртом "под царскою высокою рукою". В Москве не придали значения миролюбивым заявлениям Кучума. Там не забыли, как хан, будучи царским вассалом, велел однажды убить русского посла и вероломно напал на Пермский край. Маметкул справедливо считался лучшим военачальником Сибирского ханства. Не потому ли Кучум старался вызволить его, что замышлял новую войну?
Выстроив сеть укреплений на Оби и Нижнем Иртыше, русские двинулись в южные пределы Сибирского царства. Воевода князь Андрей Елецкий получил приказ пройти по Иртышу до устья реки Тары и выстроить там крепость. Царская рать насчитывала более полутора тысяч ратных людей. Среди них было 550 сибирских татар и 400 башкир и татар из Уфы, Казани и Свияжска.
Елецкий не скупился на мирные жесты по отношению к Кучуму. Он должен был усыпить бдительность хана, "приказывать гладко и его оплашивать, покаместь город укрепится".
Мирные заверения сторон были не более чем хитростью. Андрей Елецкий имел тайный наказ разгромить Кучума, если представится возможным захватить его врасплох. В свою очередь, Кучум искал повсюду союзников для войны с "белым царем". Он не раз обращался к правителю Бухары Абдуллах-хану с просьбой о помощи. Но бухарский правитель был занят борьбой за Хорезм и не мог прислать ему подкрепления.
Кучум заключил договор с нарымским князем Воней, стоявшим во главе Пегой орды. Воня копил силы для нападения на Сургут, и Кучум прикочевал поближе к его владениям, чтобы сообща напасть на русских. Но их воинственным планам не суждено было осуществиться.
Кучум мог рассчитывать на поддержку ногайских мурз, пока между ними не возник спор из-за земель. Одним из самых больших улусов на Иртыше владел ногаец Авлия Мурзин. Кучум послал сына-царевича Алея, и тот "отвел" людей от мурзы. Тогда Авлия пожаловался правителю Бухары. Абдуллах-хан потребовал, чтобы Кучум немедленно вернул улус ногайскому мурзе и учинил его "меньшим братом" для совместной войны с русскими.
В Москве оценили весть о раздоре Кучума с ногайцами. Царь Федор упомянул об этом в одной из своих грамот к хану. "…ногайские улусы, - писали дьяки, - Тайбугин юрт, которые кочевали вместе с тобою, от тебя отстали, на которых была тебе большая надежда". Знать из рода Тайбуги издавна пользовалась исключительным влиянием в Сибирском "царстве".
Война с Калмыцкой ордой окончательно осложнила положение Кучума. По русским данным, после одного неудачного боя ханскую ставку покинули двое царевичей и 300 татар, а "иные пошли в Бухары и в Нагаи и в Казахскую орду".
Некоторые из приближенных Кучума перешли на сторону русских. Владелец крупного улуса Чин-мурза, сын Ильмурзы Исупова, перешел на царскую службу. Выехала в Москву мать царевича Маметкула.
Зная о трудном положении Кучума, правитель Борис Годунов предпринял новую попытку привлечь его самого на русскую службу и таким путем положить конец войне в Сибири. Находившийся в русском плену царевич Абдул-Хаир написал грамоту отцу, предлагая ему "покрыть свои вины" и отдаться под покровительство царя. Абдул-Хаир советовал Кучуму показать свою добрую волю, прислав в Москву одного из своих сыновей.
Не получив ответа, московские власти в 1597 году предприняли новый демарш. Абдул-Хаир, на этот раз вместе с Маметкулом, направил новое письмо Кучуму, где сообщалось, что они несут в Москве службу и получили в удел города и волости. От имени царя Федора Маметкул и АбдулХаир предлагали Кучуму две возможности: либо он приедет в Москву и получит щедрые земельные владения - города и волости, либо царь вновь "учинит" его на Сибирском "царстве" под своей высокой рукой. В Москве была составлена от имени царя Федора "опасная" грамота Кучуму, гарантировавшая ему безопасный проезд и царскую милость.
Однако обещания царских милостей не прельщали Кучума. Сын степей, он слишком высоко ценил волю. Свое последнее письмо воеводам Кучум адресовал так: "От вольного человека, от царя боярам поклон!" Хан желал узнать у воевод, нет ли указа насчет него от царя из Москвы. Он явно ничего не знал о царской "опасной" грамоте и добивался некоторых практических уступок. "Прошу у великого князя у белого царя, - писал он, - Иртышского берегу, да и у вас, у воевод, бью челом, того же прошу".
В последние годы жизни Кучума мучительно преследовали мысли о поражениях, покончивших с его счастливым царствованием. Он не раз вспоминал Ермака. И в своем последнем письме Кучум упомянул его имя. "А от Ермакова приходу и по ся места пытался есмя встречно стояти, - сокрушенно признавал он, - а Сибирь не яз отдал, сами естя взяли; и ныне попытаем миритца, либо будет на конец лутче".
Кучума удручали старческие немочи. Он стал слепнуть и пытался помочь беде, выписав снадобье для глаз из Бухары. Однако бухарский посольский караван попал в руки к русским, и хан смиренно просил воевод вернуть ему конский вьюк из захваченной "рухляди". "Очи у меня больны, - писал старец, - и с теми послы были зелия, да роспись тем зельям…"
Кучум пытался убедить воевод в своем миролюбии. Но он отказывался послать в Москву сына, что подрывало доверие к его словам.
В 1597 году Кучум собрал ясак с нескольких тарских волостей. Вскоре прошел слух, будто он готовит набег на Тару.
В августе 1598 года помощник тарского воеводы Андрей Воейков отправился в Барабинские степи, чтобы отыскать Кучума и разгромить его. При воеводе находились голова Черкас Александров, ратные люди, казаки, служилые татары, всего 400 человек. Ермаковский атаман возглавил поиск в двух "волостях", только что "отведенных" от Кучума. Захваченные им "языки" показали, что хан кочует на Черных водах и при нем находятся "в собранье" 500 татар да еще 50 бухарских торговых людей. Захваченные в плен татары подтвердили, что Кучум откочевал на Обь и собирает отовсюду людей, чтобы идти войной на Тарский городок.
Вести встревожили воеводу. В двух днях пути от кочевий Кучума было замечено сосредоточение воинов-калмыков - пять тысяч человек. Намерения их оставались неизвестными.
Воейков решил не терять времени. Ратные люди шли днем и ночью. Наконец на рассвете 20 августа они приблизились к ставке Кучума. Побоище началось на заре и закончилось в полдень. Несмотря на то, что при Кучуме было 500 воинов, тогда как у воеводы лишь 400, татары потерпели сокрушительное поражение. В бою погибли брат и двое внуков Кучума, шесть князей, 15 мурз и "аталыков", 150 человек ханской гвардии. Около 150 татар погибли при отступлении. В плен к русским попали пять младших сыновей Кучума, восемь цариц из его гарема, пять высших сановников и 50 отборных воинов.
Кучума не было ни среди убитых, ни среди пленных. Одни говорили, что хан "в Оби реке утоп", другие - будто "Кучум в судне утек за Обь реку".
Действительно, хан в разгар боя бежал в небольшой лодке. Воейков пытался настигнуть беглецов, для чего наскоро соорудил плоты. "Плавал я, - писал воевода в Москву, - на плотах по Оби и за Обью рекою, по лесам искал Кучума и нигде не нашел".
Кучум вновь ускользнул от погони. Вскоре к нему "прибежали" трое старших сыновей и 30 воинов.
Выждав время, хан вернулся на место битвы и в течение двух дней хоронил убитых, а потом послал гонца к мурзе Кожбахтыю в соседнюю волость, прося лошадей и платье, "чем бы ему мочно поднятца". Мурза прислал ему коня и шубу, а затем сам прибыл к Оби и предложил Кучуму свидеться. Хан не стал дожидаться мурзу и ночью бежал прочь.
С наступлением осени 1598 года тарские воеводы вновь предложили Кучуму поступить на государеву службу, обещая вернуть жен и детей и пожаловать "царским жалованьем". При Кучуме не осталось ни одного писца, и он передал ответ воеводам на словах: "…не поехал деи я к государю по государеве грамоте, своею волею, в кою деи пору я был совсем цел, а за саблею деи мне к государю ехать не по что, а нынеча деи я стал глух, и слеп, и безо всякого живота".
Кучум нисколько не сгущал краски, описывая свое бедственное положение. Он почти ослеп и оглох. Его покинули все, и бывший властитель метался по степи, не доверяя даже своим слугам. Любой мурза мог захватить его и выдать недругам.
Старшие сыновья давно отделились от отца, соседство с которым становилось все более опасным. Кучум смирился со своей участью, но часто сетовал о пленении своего кормильца ("промышленника"), тридцатилетнего царевича Асманака: "Хотя бы деи у меня всех сыновей поимали, а один бы деи у меня остался Асманак и яз бы деи об нем ещо прожил, а нынеча деи я иду в Нагаи, а сына деи своего (Каная. - Р. С.) посылаю в Бухары".
Канай поддерживал отца до последней минуты, не желая покидать его. Но Кучум пожалел сына и отослал его в Бухару, где доживала свои последние годы мать царевича.
Бывший властитель Сибири держался в Барабинских степях, пока находил поддержку у ногайских мурз и при дворе бухарского правителя. Когда же он лишился войска и всего имущества, от него отвернулись и ногайцы, и покровители из Бухары. Гибель Кучума стала неизбежной.
С тех пор как кибитки царевича Каная скрылись за Обью, следы Кучума затерялись в степях. Прошел слух, будто хан пытался отбить стада у калмыков, но был настигнут ими и разбит. Окончательно лишившись всего, Кучум бежал в ногайские кочевья и был там убит.
Царевич Канай иначе излагал историю гибели своего отца. Канаю не довелось найти прибежище в Бухаре, и его переполняло негодование на интриги бухарского правителя. Царевич считал, что калмыки были лишь орудием в руках бухарцев, а ногайцы явились такими же жертвами последних, как и сам Кучум. По словам Каная, бухарцы, заманив его отца "в колмаки, оманом убили", и, кроме того, "у них в бухарех многих нагайских мурз, заманив оманом, побили".
С гибелью хана Кучума Сибирское "царство" прекратило свое существование.
* * *
После смерти Ермака молва о взятии Сибири разошлась по всей Руси. В казачьей среде в Сибири родились первые песни об удалом атамане. Одни ермаковцы вернулись в родные станицы на Волгу, Дон, Яик и Терек. Другие, продолжая дело Ермака, ушли далеко на восток к неведомому океану. Но куда бы они ни шли, они несли с собой давние "сказы".
В песнях Кирши Данилова Ермак приобрел черты былинного богатыря. Как некогда Илья Муромец сражался с враждебной Руси степной стихией, так и Ермак бьется и побеждает "царя татарского" и всю его силу.
Вольные казаки явились пионерами в освоении новых земель. Опережая правительственную колонизацию, они освоили "дикое поле" в Нижнем Поволжье, на Тереке, Яике и Дону. Поход Ермака в Сибирь был прямым продолжением этого движения. То, что первыми русскими поселенцами здесь стали вольные люди, оказало влияние на исторические судьбы Сибири. Преобладание народной колонизации привело к тому, что дворянское землевладение и крепостное право никогда не утвердились на сибирской окраине.
Казаки Ермака сделали первый шаг. Следом за ними на восток двинулись крестьяне, промышленники-звероловы, служилые люди. В борьбе с суровой природой они отвоевывали у тайги землю, основывали поселения и закладывали очаги земледельческой культуры.
Приложения
Приложение 1 ПОГОДИНСКИЙ ЛЕТОПИСЕЦ
Повесть летописная, откуду начяся царство бисерменское в Сибири и чесо ради наречеся Сибирь, и како Божиим повелением взята бысть православными хрестьяны, и како в Сибири бусорменская вера умалилась, а православная крестьянская вера распространилась.