– Юра! Здание детского садика, которое на той неделе сдало твое СМУ, получилось просто "супер"!
– А если усилить?
– Приемочная комиссия от восторга писала кипяточком!
– И юра будет счастлив, услышав это?
– Факт! Видишь, как светится!
– А как бы ты сделал то же самое, если бы юра был оперным певцом?
– юра, ты вчера затмил самого Карузо!
– А усилить?
– Ну, поклонницы… кипяточком!
– Так вот, ребята! юра-певец не будет счастлив от такого комплимента. Он будет счастлив лишь в том случае, если ты добавишь: "А Петя на твоем фоне блеял, как козел!"
Когда люди не только завидуют, но и безуспешно пытаются осуществить свою мечту, мне их искренне жаль. Все они пострадавшие. Первые являются жертвой обстоятельств, вторые – собственной переоценки.
Ни малейшей антипатии я к ним не испытываю.
Чего не могу сказать о лентяях.
Если я отношу кого-либо к категории завидующих лентяев, то совсем не обязательно, что данный конкретный представитель человечества ленив во всем. Ленив он именно в том занятии, в котором больше всего хотел бы добиться успеха, в том, что является объектом его зависти.
Эталонным воплощением этого был мой коллега по ППИ, которого зашифруем под "ТФ". Ввожу я эту конспирацию, чтобы не нарушать принцип, который соблюдаю полвека: о конкретных фронтовиках плохо не говорить. А ТФ не только воевал, но и был ранен.
Мы познакомились году в 1964-м. Я был в очной аспирантуре у Е. Гинзбурга в ППИ, ТФ – направлен от политеха в московскую аспирантуру. Он старше меня лет на десять, но защитились мы почти одновременно. В политехе я был новичком и начинал карьеру со старшего инженера экономической лаборатории при совнархозе, ассистента кафедры. ТФ, любимец ректора, до аспирантуры был секретарем парткома, начальником штаба стройки корпусов института. Сразу после окончания аспирантуры его назначили заведующим лабораторией, не очень деликатно "отодвинув" ее создателя Е. Гинзбурга.
ТФ мог целыми днями пропадать на стройке, проводить совещания и заседания и даже фонтанировать идеями. Но написать собственной рукой более страницы было для него мукой. Не знаю, как он преодолел эту сложность, работая над кандидатской диссертацией, но когда дело дошло до докторской, процесс забуксовал.
Своим подопечным он давал задания, и они тащили ему десятки килограммов научного полуфабриката, который под собственную оригинальную идею надо было систематизировать и изложить в едином стиле. И то, и другое мог сделать только автор (о наличии научно-литературных "негров" в те годы мы даже не знали). ТФ не только не мог найти свою научную "золотую жилу". У него не хватало терпения (да и умения) ее искать.
Все время его правления (потом он одновременно возглавил и кафедру) я был его "правой рукой": одним из ведущих преподавателей кафедры, научным руководителем исследовательских работ в лаборатории, много писал и, соответственно, публиковался во всесоюзных научных журналах. Сначала неформально, а потом и официально у нас сложились добрые рабочие и человеческие отношения. Работая "на себя", я вносил солидный вклад и в "командный зачет".
Но лет через пять я почувствовал, что мой шеф, при внешне прежней доброжелательности, стал меня "притормаживать". То не отпустит на важную для меня научную конференцию, то пошлет в колхоз руководить студентами, то подкинет непрофильную работу… "Смена климата" по срокам совпала с моей просьбой дать творческий отпуск, как было написано в заявлении, "для завершения докторской диссертации".
Диагноз не вызывал сомнений: "белая" зависть у моего соратника трансформировалась в "черную".
Отпуска мне не дали, и через три года я был вынужден перейти в Пермский госуниверситет.
Рецидив "черной" зависти (по крайней мере, по отношению ко мне) случился у ТФ в 1976 году, когда он пришел на защиту моей докторской диссертации и выступил "против".
Проголосовали за меня единогласно. После защиты член Ученого совета, декан юридического факультета А. В. Рыбин сказал мне:
– Евгений Саулович, а ты у ТФ в должниках. Как минимум два члена совета, в том числе я, колебались, как проголосовать. Но после его явно предвзятого и бестолкового выступления уверенно поддержали тебя.
По поводу людей "с положением", носителей "черной" зависти, у меня имеется еще одно наблюдение, которое не претендует на закономерность, но может быть использовано как информация к размышлению.
Обычно это люди не без способностей, но по своему характеру разбросанные и по этой причине не способные доводить задуманное до завершения. Именно с этой особенностью характера ТФ связан еще один эпизод наших с ним взаимоотношений.
С моим уходом из ППИ в университет характер ТФ, естественно, не изменился. Через пару лет он попытался "скушать" сменившего меня на вторых кафедральных ролях Александра Русейкина. Но не на того напал. А. Русейкин был в то время секретарем парткома политеха и вполне резонно перешел в контратаку. Дело дошло до райкома КПСС, где была создана специальная комиссия. Ее председателем назначили доцента сельхозинститута, который обратился ко мне с просьбой прояснить кое-какие вопросы этого, как он выразился, "давнего и запутанного дела".
Вопросы, которые председатель райкомовской комиссии задавал, касались двух тем: научной состоятельности ТФ и причин моего ухода из ППИ. Более часа я добросовестно на них отвечал, откровенно не прилагая усилий к защите ТФ. Мой собеседник внимательно слушал, периодически делая записи в своем блокноте.
После моего последнего ответа председатель закрыл блокнот и спросил:
– Извините, но я хотел бы задать еще один вопрос. Не по теме и поэтому "без протокола".
– Ради Бога.
Он достал из папки конверт с прикрепленным к нему листком и продолжил:
– Мы получили анонимку, в которой говорится, что ТФ имеет любовницу, лаборантку, со всеми вытекающими отсюда приключениями. Анонимку мы можем не рассматривать, но я для себя хочу понять: заслуживает все это внимания или нет?
На все предыдущие вопросы я отвечал после паузы, тщательно обдумывая то, что собираюсь сказать. На последний вопрос я ответил моментально:
– Категорически нет!
– Евгений Саулович, еще раз извините, но вы не последовательны. В течение всей нашей беседы вы мягко, но однозначно характеризовали ТФ с отрицательной стороны, а сейчас решительно встали на его сторону.
– Извинение принимаю и поясняю: целый час я вам на разных примерах пытался показать одно: ТФ ничего не доводит до конца.
В этом отношении антиподом ТФ и образцом отношения к делу является многолетний лидер Свердловской области Эдуард Россель. За почти 20 лет нашего знакомства я не менее пяти раз был свидетелем того, как он принимался за какой-нибудь проект. Глобальный или сугубо местный, "долгоиграющий" или "блиц"… Автомобильная дорога Качканар – Теплая Гора, международная ярмарка оружия в Нижнем Тагиле, двухпалатный областной парламент, Национальный экономический форум… За что бы он ни брался, он все доводит до завершения. Или до стадии, дальше которой его возможности исчерпаны (так произошло с идеей Уральской республики). Национальный экономический форум в Екатеринбурге он создал еще до Петербургского и, тем более, Байкальского. Первые годы федеральное руководство его чтило, затем охладело, неформально перевело в статус второразрядного. Другой бы тихо прикрыл эту затею. Но только не Россель, который в одиночку второй десяток лет тянет этот воз, год от года повышая его уровень.
Мне посчастливилось поработать на прямом производстве (на заводе), в учебных заведениях, в научном учреждении, быть парламентарием и чиновником. К тому же со студенческих лет имел знакомых и даже друзей в артистической среде. Так что имею представление о характере взаимоотношений во всех этих человеческих сообществах. Не только "на сцене", но и "за кулисами". Даже мой собственный жизненный путь свидетельствует о том, что один и тот же человек может побывать в разных ипостасях. Что интересно: вроде бы ты тот же самый, но те черты характера, которые связаны с конфликтностью, в одной ипостаси почти исчезают, а в другой так и лезут наружу, причем, в буйной форме.
Я даже попытался расположить по нарастающей потенциал конфликтности в известных мне различных сферах человеческой деятельности. Шеренга получилась любопытная: прямое производство; государственная служба; преподавание; научная работа; парламентская деятельность; искусство (богема). И это по отношению к одному и тому же человеку ("при прочих равных условиях").
В чем тут секрет? Моя версия: в объективно различном объеме соавторства, в соотношении личного и командного в той или иной профессии. А следовательно, в принципиально различных объемах возможной зависти.
Очень трудно выделить личное "я" в успехах твоего цеха. Соответственно, и поводов для зависти не так уж и много. Другое дело, если речь идет о вокальных данных. И если диапазон голоса одной солистки две октавы и у нее два любовника, а у другой – от силы полторы (и того и другого), то дружить они могут… Разве что только против той, у которой диапазон две с половиною октавы и муж – художественный руководитель. Объединят их "черная" зависть и вера в то, что успехи "заклятой подруги" – не результат ее природного таланта и работоспособности, а змеиной хитрости, так присущей ее "деревенскому происхождению" (полярный вариант: "не титульной" национальности).
На государевой службе проблема эта не так остра. Научного работника, который без ссылки на первоисточник опубликовал (озвучил) результаты чужого исследования, презрительно называют "плагиатор". В аппаратной сфере пишет доклад один, а официальное (!) авторство принадлежит другому. Но это правила игры, отработанные веками и принятые во всем мире. И, в принципе, справедливые. В 2000–2003 годах, работая в Фонде Грефа и в Академии государственной службы, я принимал участие в подготовке нескольких президентских документов. Когда документ появлялся на свет, заинтригованно выискивал в нем свои "следы". Вынужден признаться, что один к одному не нашел ни единого.
Среди полутора десятков формулировок ревности я отыскал единственную, которую можно как-то приспособить для характеристики распространенной причины возникновения конфликтов: ревность – обостренное проявление собственнического инстинкта.
Оглянувшись в десятилетнее прошлое, я вынужден констатировать, что сочетание великости и ревности явилось не единственной, но самой весомой причиной драматического конфликта между мной и Геннадием Вячеславовичем Игумновым.
Приведенный ниже материал является немного сокращенной "сагой" наших взаимоотношений в 1990–1998 годы. Он опубликован отдельной главой "Ракета "ГВ-36" в моих воспоминаниях "Стриптиз с юмором" (2003).
Сократил я этот материал по одной причине. Описывая эту историю в "Стриптизе…", я старался быть объективным, но… не получилось. Я не мог скрыть свою обиду, и следствием ее явилась несколько завышенная доля сарказма. Вот эти излишества я и постарался исключить. Но в оставшемся тексте не изменено ни единой буквы.
ПОЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА К ПОЛЕТУ
Отдаю должное наблюдательности того, кто впервые использовал для описания карьеры термин "траектория". У кого-то карьерная траектория незамысловата, как полет футбольного мяча: пнули – полетел. У кого-то напоминает полет космической ракеты. Мой герой заслуживает второго сравнения. На основании его имени, отчества и года рождения ракете присвоен код "ГВ-36".
"Время -
начинаю
про Ленина рассказ".
Этими строками В. Маяковский начал свое, известное раньше любому школьнику произведение. Вот и я начинаю рассказ о Геннадии Вячеславовиче Игумнове (ГВ). В моей личной истории периода 1990–2000-х годов присутствие Вячеславовича по своим масштабам вполне сопоставимо с присутствием Ильича в истории российской.
За это десятилетие я стал первым спикером Законодательного собрания Пермской области, первым пермяком – федеральным министром. Было еще кое-что калибром поменьше… Теперь появился еще один шанс отличиться – быть первым "живописцем", написавшим портрет Г. Игумнова. Хотя за эти годы число публикаций о ГВ исчисляется сотнями, я не оговорился, претендуя на приоритет. Все известные мне публикации делятся на две группы.
Первая – комплиментарные, написанные в ярких верноподданнических тонах, с добавкой в краску елея. Иногда примитивно – черпачком, иногда мензурочкой, с претензией на независимость и даже элитарность (классический пример – "Осень патриарха" С. Трушникова). Иногда – со вкусом ("Пермский Пресс-Центр").
Вторая группа – портреты, мягко говоря, критические. Как правило, это предвыборные публикации, заказанные соперниками ГВ. Там краски совсем других цветов, совершенно иные по запаху присадки. Несмотря на мрачные тона и дурной запах, в некоторых из портретов чувствуется кисть большого мастера.
А вот портретов ГВ, при написании которых использовалась бы вся палитра красок, – не припоминаю. Был интересный фрагмент в интервью В. Хлебникова (Газ. "Звезда", 2000, 20 марта), но очень краткий и все же тяготеющий ко второй группе. Поэтому торжественно обещаю, что буду использовать весь ассортимент тюбиков и постараюсь, чтобы их соотношение отражало былую реальность. Если что не так, прошу учесть: пишу портрет не с натуры, по памяти. Не менее торжественно клянусь: ничего пахучего в краски не подмешивал.
СТАРТ
Шапочное знакомство с Геннадием Игумновым состоялось в середине восьмидесятых. Более тесное – летом девяностого, когда я был утвержден заместителем председателя облисполкома и обосновался в кабинете на седьмом этаже Дома Советов. Моими ближайшими соседями оказались зампред областного Совета Виталий Зеленкин и руководитель аппарата Совета Геннадий Игумнов. Должность у Игумнова была третьеразрядная. Но в связи с тем, что его непосредственные руководители Рудольф Швабский и Виталий Зеленкин были начинающими политиками, он очень быстро стал заметной фигурой даже среди "второразрядников" – заместителей председателя исполкома или облсовета.
У Г. Игумнова были богатейший аппаратный опыт районного и областного масштаба, предрасположенность к новому, прекрасный "нюх" на складывающуюся конъюнктуру. Ко всему этому следует добавить грамотную, доступную и логически выстроенную речь, наличие чувства юмора, артистизм. На "неформальных мероприятиях" он удачно копирует Аркадия Райкина, хорошо рассказывает анекдоты. Так что термин "обаяшка" по отношению к ГВ не является преувеличением.
Сочетание этих качеств привлекало меня к нему как к человеку и профессионалу. В свободную минутку я нередко заглядывал "на огонек" к соседу. Когда собирались втроем (с В. Зеленкиным), ГВ шутил: "Два гения и Евгений".
В партийно-советской системе склонность к публичной политике, к стремлению иметь авторитет "в массах" лишь вредила карьерному росту (издавна проявлявший подобные качества секретарь ЦК КПСС Борис Ельцин – редкое исключение).
Думаю, что даже бескорыстно Игумнов всегда стремился быть популярным в "народных массах". Может быть, именно по этой причине не очень-то складывалась его карьера в доперестроечные времена, несмотря на то что по многим статьям он был сильнее большинства своих руководителей. И вдруг все изменилось: от народных масс (депутатов, избирателей) стало что-то зависеть!
Складывалось просто "обалденно" (любимое выражение ГВ). Очень быстро Игумнов стал сначала незаменимым советником своего руководства, а затем и "шеей", которая поворачивала в нужную (для дела и для него) сторону "головы" облсовета. Через некоторое время скромный (по должности) руководитель аппарата стал неформальным лидером областного Совета.
Как опытный аппаратчик, он всегда старался избегать конфликтов, наживать себе лишних врагов. Самый наглядный пример – отношения с председателем облсовпрофа Борисом Пожарским. Когда начальника одного из производств объединения им. Свердлова Б. Пожарского избрали секретарем парткома, уже через месяц к нему прилипла кличка "начальник парткома". Став областным профсоюзным боссом, он так и остался "начальником". Теперь уже – профсоюзов. После августа 1991 года он не скрывал своей непримиримости к новой власти, к "антинародному режиму". Непримиримости неконструктивной. Чем нагнетал и без него взрывоопасную атмосферу. В то время, да и позднее, администрации области было несложно повлиять на замену Пожарского более демократичным лидером (а такие были на заводах). Темболее, с аппаратным опытом Игумнова. Но когда я предложил это сделать и даже предложил кандидатуру – профсоюзного лидера ПЗХО с не менее исторически значимой фамилией – Минин (!), глава администрации Б. Кузнецов, на основе рекомендации ГВ, в этом меня не поддержал. Пожарский был об этом осведомлен и не остался в долгу. Лично перед ГВ. Не скажу, что при этом его политический вектор претерпел изменения. А ГВ от этого выиграл. Что же касается пермских профсоюзов, то они так и продолжали ходить не под синими, а под красными знаменами. Аналогичный пример с изменением административно-территориального деления некоторых территорий области. Опыт объединения города Чайковского и Чайковского района показал правильность такой политики. Я неоднократно обосновывал и предлагал сделать то же самое в Кунгуре, присоединить Усолье к Березникам. Более того, в декабре 1994 года директора ряда кунгурских предприятий официально обратились к Б. Кузнецову и спикеру Е. Сапиро с подобным предложением. Реализовать его в этих условиях было лишь делом техники. Конечно, эта акция не была бесконфликтной, вызывала неудовольствие со стороны "присоединяемых" районов. Но потенциал объединения перекрывал неприятности… ГВ, отвечающий в администрации за территориальную политику, на это не пошел.
Будучи заместителями Б. Кузнецова, мы занимали равные посты. Я был первым заместителем по экономике и финансам, он – по "социалке". Однако на встречи с участниками многочисленных митингов протеста, пикетов, чаще всего "социальщиков", как правило, выходил я (или "простой зам" Владимир Боев), за что и получал от митингующих по полной программе. ГВ старался "не лезть на рожон". Однако из этого не следует, что он проявлял трусость, "дрейфил", как говорили мы в далекие времена.
Осторожность, склонность к всеобщему компромиссу он проявлял до поры до времени, пока в резких телодвижениях не возникало острой необходимости. Если же становилось ясно, что дальнейшая ситуация складывается не в его пользу или требует четко ответить на вопрос типа "ты за белых или красных", он поступал решительно и твердо, гнул свою линию до конца.
Как правило, эта линия его поведения совпадала с моей. Например, во время августовского путча 1991 года. Первые руководители области Михаил Быстрянцев и Рудольф Швабский, явно не сочувствовавшие Б. Ельцину, растерялись и заняли выжидательную позицию. Г. Игумнов, хотя подвигов не совершал, но при своих небольших погонах все же действовал. И попал в масть. Видимо, это не было случайностью: позднее он явно не насиловал себя, поддерживая "демократов", рыночную экономику. О его демократической предрасположенности свидетельствует случай, о котором он рассказывал мне сам.