И для Бориса Ивановича эти встречи, надеюсь, были полезны. Я был более "продвинутым" по рыночной проблематике, по государственному устройству стран с давними демократическими традициями и пытался примерить их опыт на наше "плечо". Существовал еще один, более прозаичный аргумент в пользу наших бесед. Вечерами, пока Б. Коноплев не уходил из кабинета, все руководство обкома не решалось покидать свои боевые посты. Так что, помимо всего, я помогал собеседнику коротать время.
Секретарю ЦК КПСС Разумовскому, посетившему Верхнекамье, местное руководство, не согласовав идею с областным, вручило челобитную: просим создать на нашей базе "территориально-промышленный комплекс" (Верхнекамский ТПК). Вскоре появилось поручение Госплану СССР и Пермскому облисполкому: "проработать вопрос". Через пару дней следует вызов представителя области в Москву на совещание у зампреда Госплана Гусева. В Доме Советов – боевая тревога. Сначала толком не знали, откуда "растут ноги". Разобрались. Новая беда: что это за штука, Верхнекамский ТПК?
Следуют приглашения к Б. Демину и зампреду облисполкома Б. Мазуке. Высказываю две версии. Первая, прежде всего технологическая: теснее объединить всех пользователей верхнекамского месторождения (например, как в Братско-Усть-Илимском ТПК). Вторая версия – аппаратная: желание наших северян получить автономию от области.
Принимается решение: в Госплане область необходимо представлять мне, причем выруливать на первую версию. "Послом" от Березников был председатель горисполкома Геннадий Белкин.
Совещание в Госплане прошло продуктивно. Было принято решение о финансировании разработки технико-экономического обоснования Верхнекамского ТПК. "Головниками" определили наш академический институт и НИИ экономики Госплана РСФСР. Я был утвержден научным руководителем работы. Для Уральского отделения АН СССР это было престижное поручение. Довольны остались и областные власти. Эта работа продолжалась до распада СССР.
Как член Президиума Пермского научного центра УрО АН СССР, я регулярно принимал участие в его заседаниях и получил возможность ближе познакомиться с людьми, у которых не только можно было поучиться полезному, но общение с которыми было просто приятным. В первую очередь это относится к Валерию Варфоломеевичу Мошеву, возглавляющему Институт механики сплошных сред, и Валерию Александровичу Черешневу, директору им же созданного Института экологии и генетики микроорганизмов.
Валерий Варфоломеевич Мошев был среди нас старшим по возрасту (в 1987-м ему исполнилось 60), но душой оставался моложе некоторых тридцатилетних. Все его более молодые коллеги, включая меня, рыли землю в стремлении развить свои только что родившиеся институты и отделы. Валерия Варфоломеевича отличала полная невозмутимость – и при этом он достигал не менее высокого результата. Отсутствие суетливости он демонстрировал и по отношению к научным регалиям. При своих научных заслугах (75 изобретений, более 500 научных работ, орден Ленина и Государственная премия за разработку порохов, ракетных топлив и зарядов) он так и не стал членом-корреспондентом Академии наук. Слишком много это требовало усилий совсем не научного характера. Зато освоил японский язык.
Так получилось, что в 1997 году его семидесятилетие отмечали в день выборов председателя Законодательного собрания Пермской области. На этих выборах я проиграл. Настроение было паршивое, но к Мошеву я не мог не пойти. И, поздравляя его, радуясь за его душевное состояние и приятное окружение, подумал: все эти карьерные неприятности – мелочь жизни.
С удовольствие фиксирую: недавно Валерий Варфоломеевич разменял 80.
На заседаниях Президиума Пермского научного центра моим постоянным соседом был молодой доктор наук Валерий Александрович Черешнев. Нас с ним объединяло не только настойчивое стремление доказать на деле, что мы не последние парни на деревне под названием Наука. Валерий Александрович большой ценитель и блестящий рассказчик анекдотов. В последующие 20 лет он одолел самые высокие академические вершины, стал председателем комитета по науке в Государственной Думе. Применительно ко многим, добившимся подобных успехов, можно сказать – случайность. Применительно к Черешневу – заслуженная закономерность.
Когда я приступил к исполнению своих академических обязанностей, обнаружилась приятная неожиданность: к отделу прикреплен автотранспорт. Правда, это была не черная "Волга" и даже не "Москвич", а сильно побитый жизнью и ухабами небольшой автобус. При малой доле фантазии его можно было причислить к категории "персональный автомобиль".
Моя академическая должность была номенклатурой обкома, со всеми причитающимися приложениями. Так что я "на автомате" стал депутатом районного Совета, членом бюро райкома.
Все это вскоре сыграло свою роль.
От восьмого до первого
Первая сессия Пермского областного Совета народных депутатов, собравшаяся весной 1990 года, избрала председателем облисполкома Виктора Александровича Петрова. Он занимал этот пост и при прежнем Совете (депутатов трудящихся). Не мудрствуя лукаво, он почти не стал менять структуру прежнего областного правительства и его персональный состав.
Единственное изменение: в состав облисполкома был введен еще один, восьмой по счету заместитель председателя. Журналисты вскоре окрестили эту должность "зам. по рынку".
Выражаясь военной терминологией, командовать этим парадом было предложено мне.
Мое пребывание в верхних слоях областной атмосферы не прошло бесследно: я знал почти всех партийных и хозяйственных руководителей, большинство из них знали меня. Знали как преподавателя, лектора, ученого. В роли руководителя, тем более областного масштаба, я предстал перед ними впервые.
И не только перед ними – перед собой. У меня был определенный опыт работы руководителем в преподавательских и научных коллективах. Но, если не кривить душой: мой аппаратный опыт был близок к нулю.
Хотя меня приглашали в облисполком как экономиста, из финансово-экономических функций на мою долю перепало немногое. И не очень конкретное. Финансовое управление напрямую было подчинено В. Петрову. Облпланом руководил М. Быстрянцев. За мной остались экология, внешнеэкономические связи и рыночные структуры.
Почти все мои коллеги по "кабинету" Петрова были при деле. И при ресурсах. Быстрянцев делил все материальные ресурсы. Ресурсы строителей были подконтрольны Евгению Косованову, дорожников – Анатолию Тульникову, связистов – Альвиану Кочкову…
Доставшиеся мне экономические и внешнеэкономические функции оказались весьма абстрактными. Зато недостаток конкретики был с лихвой компенсирован подчинением мне комитета по охране природы.
Думаю, что со мною согласятся былые коллеги: при всей сложности работы на каждом участке, наиболее политизированные и конфликтные в те годы достались мне. Назову лишь малую долю только экологических головных болей зампреда Сапиро в первый год его пребывания на этом посту:
– манифестации и газетные публикации по поводу сверхнормативных выбросов "Пермнефтеоргсинтеза";
– "экологическая" забастовка на Губахинском коксохимическом заводе;
– протесты по поводу строительства атомной электростанции в КомиПермяцком округе;
– протесты "зеленых" в связи с перерубом расчетной лесосеки;
– протесты жителей в связи с приданием статуса заповедника Басегам;
– жалобы на загрязнение Вишеры алмазодобытчиками…
С первых дней работы в облисполкоме я не бегал от ответственности, не прятался за широкую спину председателя, брал решения многих неприятных вопросов на себя. Иногда и не совсем своих (по распределению обязанностей). Выход от имени власти к депутатам всех уровней, манифестантам, протестующим, забастовщикам становился моей специализацией.
Реагировал на все эти эпизоды (кроме АЭС) с выездом на место. И хотя очередной "пожар" удавалось погасить, давалось это ой как нелегко!
Большая степень свободы была предоставлена председателем своему новичку-заместителю и по кадровым вопросам. Достаточно типичная картина (особенно в нынешние времена) – замена старых ("чужих") на новых ("своих"). Я этой свободой не злоупотреблял: кадровые замены, производимые по моей инициативе, были минимальными. На то были две причины.
Первая: к подчиненным следовало присмотреться и только после этого "двигать" (вверх, вниз, в сторону).
Вторая: я бы с удовольствием расставил несколько "своих" на ключевые посты, но, увы, все "мои" были из науки и опыта аппаратной работы не имели. Так что пришлось довольствоваться тем, что досталось по наследству.
Лишь один раз В. Петров "надавил" на меня по кадровому вопросу.
Когда я был избран, вакантным оставалось место начальника отдела внешнеэкономических связей. Прошел всего год, как Пермскую область открыли для иностранцев. Так что дело было дважды новое: не было "внешторговцев" с опытом, да если бы они и были, старый опыт мало чего стоил при новых, "околорыночных" правилах игры. Я только стал присматриваться в поисках подходящей кандидатуры, как меня пригласил председатель.
– Остался не при деле бывший генеральный директор "Сильвинита" Нечаев. Повстречайтесь с ним и начинайте оформлять.
Указание было предельно четким. И безальтернативным. Встретились с Виктором Федоровичем Нечаевым. Задаю вопрос:
– Как вы представляете содержание своей будущей работы?
Он начинает рассказывать мне, как будет торговать удобрениями, лесом и металлом, вести переговоры на эти темы. Подчеркивает, что имеет богатый опыт такой работы.
– Вынужден вас разочаровать. Торговать и вести переговоры будут директора предприятий. Если нам (областной власти) и перепадет малая толика, то этим будет заниматься председатель или я. А ваша задача – вспомнить, что вам, как директору, не хватало, что мешало торговать, и создать условия для работы тех директоров, которые "у руля". Обеспечить торговую площадку. Если на это согласны, то – вперед. Если же нет, то мы вряд ли сработаемся.
То же самое я повторил через пару дней в присутствии В. Петрова. Виктор Федорович вроде бы и соглашался, но как-то уклончиво. Пришлось задать прямой вопрос:
– Еще вчера вы были "генеральным". Кто-то готовил вам материалы, оформлял визы и билеты, носил ваш кейс. Ваше слово было последним. Вас не смущает, что роли переменились? Что теперь вы будете выполнять, извините за цинизм, функции "шестерки"?
Без энтузиазма было произнесено: "Не смущает".
Последующие события показали: он так и не смог выбраться из "генеральского мундира". Что, несмотря на многочисленные достоинства Виктора Федоровича, создавало дискомфорт и ему, и мне.
В начале 1991 года Виктора Петрова на посту председателя облисполкома сменил его первый заместитель Михаил Быстрянцев. Он почти полностью сохранил прежний состав "правительства", сохранив за собой непосредственное руководство двумя ключевыми участками: финансовым и экономическим (распределение ресурсов).
Мои функции формально остались теми же, что и при В. Петрове. Но я уже не был "салагой" и по многим позициям от планов переходил к конкретике. Диапазон решения конкретных задач становился все шире:
– выбивание в Москве квот на реализацию в пользу области экспортной продукции и приобретение на вырученную валюту социально важных товаров: зерна, сахара, спиртного, табачных изделий;
– организация совершено новых РЫНОЧНЫХ структур (наиболее известный пример – создание Пермской товарной биржи; менее известный – помощь Валерию Сазанову в организации первой в области акционерной структуры такого масштаба);
– работа с директорским корпусом промышленных предприятий – ранее директора находились под жесточайшим контролем партийной и советской власти, а теперь практически были предоставлены сами себе;
– проработка в Москве и Перми вопросов по вдруг выявившимся "узким местам" (например, по мощностям табачной, кондитерской фабрик);
– и много еще чего, не прибавляющего положительных эмоций.
Все эти и плюс к тому природоохранные дела относились к моим прямым обязанностям. Но с ростом "политического веса" наряду с ними появились и дела непрофильные.
Теперь даже в большей мере, чем при В. Петрове, мне приходилось осуществлять связь нашего "кабинета" с общественностью. Правильнее сказать, с той ее частью, которая тяготела к демократическому, протестному флангу. Со "старослужащими" Михаил Иванович прекрасно управлялся сам. До той поры, пока они, оказавшись где-то между остатками плановой экономики и зародышами рыночной, сами плавно не перетекли в ряды протестующего народа.
Запомнилась встреча с директорами крупных предприятий, среди которых как минимум половина были нашими общими добрыми знакомыми. М. Быстрянцев присутствовал, но справедливо ведение поручил мне, как представителю "рыночного" течения. Мол, ты за это ратуешь, так что и отдувайся. Публика была солидная, внешне выдержанная. Но кое-кто в выражениях не стеснялся. В первую очередь, бывший тогда директором Чусовского металлургического завода Ирек Губайдулин. Он одобрял решения партии и правительства, позволяющие продавать продукцию чусовлян по свободным ценам, но возмущался тем, что государство не контролирует цены поставщиков руды и кокса, "дерущих три шкуры". Доводы о необходимости соблюдения баланса интересов он не воспринимал. Успокоился он лишь после моих слов:
– То, что ты предлагаешь, называется "и рыбку съесть, и на х… сесть".
Вдвойне психологически тяжелыми были встречи с пикетирующими представителями инвалидов, "чернобыльцев", "афганцев"… Вдвойне, потому что они были правы в своих требованиях, а я как представитель властей мало что мог для них сделать.
Были, правда, и пикеты, к участникам которых симпатий не возникало. Например, к участникам "водочных" акций. В Перми впервые это случилось на Городских Горках (напротив цирка): в магазине закончилась водка, продаваемая по талонам. Когда мы в облисполкоме об этом узнали, протестующих было не более десятка. Разобраться с ними без шума мог бы наряд милиции. Учитывая это, я предложил действовать жестко, строго по закону, но председатель меня не только не поддержал, но и распорядился "подбросить" товар. Проявленная властью слабость не осталась незамеченной: прецедент был создан, продолжение и тиражирование "водочных бунтов" не заставило себя ждать.
Мы могли иметь в связи с этим еще большие неприятности, если бы не филигранная работа начальника областного УВД Валерия Федорова: он продемонстрировал гласный контроль силовиков за распределением спиртного с ликероводочного завода, одновременно припугнув наиболее рьяных пикетчиков. Пар был стравлен.
Аналогичным образом вяло М. Быстрянцев повел себя и тогда, когда под руководством депутата горсовета В. Зотина был осуществлен захват обкомовской гостиницы под детскую больницу. Требования передачи гостиницы звучали неоднократно – с подтекстом борьбы с партийными привилегиями. Однако город потерял бы единственную приличную гостиницу. К этому моменту мы прорабатывали минимум два варианта выделения помещения под больницу. Убежден, что более обоснованное решение было бы найдено в течение полугода. Но популистский шаг был сделан. И не был пресечен властью.
Это, к сожалению, не случайность. На первый взгляд, Михаил Быстрянцев был компетентным и волевым руководителем. Большинством традиционных вопросов, требующих такого же традиционного решения, он владел хорошо. Но те, что стали возникать на перепутье, в эпоху "переходного периода", его нередко загоняли в угол. Не раз и не два в подобных ситуациях я перехватывал его взгляд, напоминавший мне школьные годы: взгляд ученика, не выучившего урок и просившего подсказки. Я ему помогал как мог. Но часто мало было знать, что и как делать. Надо было решиться на это. И здесь, на мой взгляд, Михаил Иванович давал слабину.
Что это было? Нерешительность? Трусость? Разумная осторожность? Не берусь давать этому свою оценку.
Нерешительно вел себя М. Быстрянцев и во время августовского (1991 года) путча.
Кстати, после провала путча еще одной моей непрофильной обузой стало руководство областной Комиссией по ликвидации имущества КПСС. Подобные комиссии были созданы на всех уровнях: от республиканского до районного. Перед ними ставились три задачи: цивилизованная передача партийной собственности в государственную; возвращение незаконно выделенных средств партии (на федеральном уровне это шло со звонким заголовком "поиски золота партии"); увольнение, трудоустройство лиц, работающих в аппарате партийных органов. Вначале председателем комиссии был назначен управляющий делами облисполкома Валерий Прокопенко. Вроде бы выбор был сделан правильно: он был прожженным аппаратчиком, все три задачи были по его профилю деятельности. Кроме того, в облисполком он пришел через обком и знал там всё и всех. Но прошло чуть больше недели с момента начала его деятельности на этом поприще, как в адрес Быстрянцева посыпались многочисленные жалобы на Прокопенко за волокиту, бездушное отношение к людям. По своему характеру он был порядочной ехидиной. Но одно дело, когда ехидничаешь по поводу притязаний "просителя" на менее изношенный персональный автомобиль. Совсем другое, когда с ехидством решаешь судьбу рядового партийного чиновника, за год до пенсии оказавшегося вдруг никому не нужным.
М. Быстрянцеву, человеку доброжелательному, да еще поработавшему в свое время первым секретарем Дзержинского райкома партии, это было не по душе. На одном из совещаний он сделал своему управделами соответствующий втык, я его полностью поддержал. После совещания, когда мы остались в узком кругу, я сказал, что отношение В. Прокопенко к своим бывшим "братьям по партии" напоминает мне тот случай, когда запуганному еврею вдруг доверили блюсти чистоту кадровой политики. Чтобы его не заподозрили в протежировании "своих", он давит их более ретиво, чем откровенный антисемит.
Инициатива наказуема. Вскоре после этого председатель предложил мне принять на себя руководство комиссией. Членами комиссии были работники облисполкома и несколько депутатов облсовета. Работа была достаточно рутинная и… неблагодарная. Например, огорчило меня известие о том, что бывший секретарь обкома Элеонора Копысова нелестно отозвалась о моем указании снять со своего места вывески "Пермский обком КПСС". Хотя я распорядился не только снять, но и передать в музей… Досталось мне и за то, что разрешил бывшему первому секретарю обкома Е. Чернышеву выкупить по остаточной стоимости и вывезти в Москву имущество служебной квартиры, в которой он жил в Перми…
А с другой стороны, лет через пять-шесть несколько человек останавливали на улице и благодарили за то, что в той ситуации вел себя по-человечески. Совсем неожиданную версию результатов возглавляемой мною комиссии преподнес мне бывший персональный пенсионер, с которым и встречался-то всего два раза.
Познакомились мы с ним в 1981 году. Профессоров, как и заслуженных артистов, прикрепляли к "спецбольнице" (расположенной у приборостроительного объединения). На первом этаже располагались персональные пенсионеры, на втором – "пришлые", вроде меня, на верхних этажах – партийное и советское руководство. Пациенты верхних этажей проходили под кодовым названием "партактив", нижнего – "партархив".