Рафаэль Сабатини в книге "Торквемада" (перевод с английского) пишет: "В словаре португальских низов и даже в среде людей относительно образованных нет эпитета "жестокий". "Еврей" - вот слово, заменяющее его, и в качестве фразы, пресекающей жестокость человека или животного, используется выражение: "Не будь евреем!" ("Nao seja judeu!").
В "Аргументах и фактах" (1993, № 19, с. 12) на вопрос "Кто был самым жестоким палачом в истории КГБ?" сотрудник безопасности отвечает: "В чекистской среде им считают Софью Оскаровну Гертнер, в 1930–1938 гг. работавшую следователем Ленинградского управления НКВД и имевшую среди коллег и заключенных ГУЛАГа кличку "Сонька Золотая Ножка". Первым наставником "Соньки" был Яков Меклер, ленинградский чекист, за особо зверские методы допроса получивший кличку "Мясник". Гертнер изобрела свой метод пытки: привязывала допрашиваемого за руки и ноги к столу и со всего размаха била несколько раз туфелькой по "мужскому достоинству"… Умерла Гертнер в Ленинграде в возрасте 78 лет".
Два "мягких" эпизода из моей жизни.
Капитан-наставник по военно-морской подготовке (назовем его Виктор Ильич) работал в нашей организации много лет и был весьма уважаемым на флоте человеком. Он выходил в море, организовывал учения на судах, делал проверки с чисто еврейской принципиальностью. Правда, не хотел признаваться, что он еврей, и всегда говорил: "Мы - из Молдавии", но ни разу, надо отдать должное, не сказал: "Я - молдаванин".
Мы были дружны с ним, вернее сказать, уважали друг друга. Он часто засиживался у меня на транспортном судне "Кенгарагс". Однажды вечером за бутылкой виски он поведал грустную и в то же время страшную (для моего восприятия) историю. В. И. был блестящим военно-морским офицером (его слова), кажется, в звании капитан-лейтенанта. В морозный вечер он находился в патруле с двумя матросами срочной службы. Недалеко от торгового порта пьяный мужчина стал придираться к В. И., произошла стычка. Поскользнувшись, В. И. упал, а пьяный ударил его ботинком в лицо, выбил зубы и побежал. (В. И. показал мне несколько металлических зубов во рту на месте выбитых.) "Я был в таком аффекте, что лежа расстегнул кобуру, вытащил пистолет и выстрелил несколько раз в убегающего".
И убил его. Был суд. Я не спрашивал о приговоре, но ясное дело, что из Военно-морского флота его убрали. Позже, когда в нашей организации 2-й отдел (военно-морская подготовка) возглавил 70-летний еврей Гордин, В. И. был принят туда капитаном-наставником. (Во время убийства Гордин, капитан 2-го ранга, был главным военно-морским начальником порта Клайпеда.)
Однажды у меня в каюте собралось несколько капитанов. Некоторые из них знали эту историю. "Почему он стрелял по убегающему?" - "Потому, - сказал Володя Кирко, умудренный жизнью капитан-орденоносец, - что В. И. еврей. Здесь был акт расизма и не более. Неосознанно, только от вошедшего с молоком матери своего расового превосходства, он мог убить любого, обидевшего его" (см. "черные страницы" в начале книги). Но надо отдать В. И. должное: развал-разгром СССР он воспринял очень болезненно, как настоящий патриот.
Эпизод второй. После второго курса мореходки мы, четверо курсантов, были на практике на одном траулере в Северной Атлантике. Самым "мудрым", рассудительным, как шахматист, и умеющим постоять за себя был наш товарищ, еврей. Однажды, не помню из-за чего, мы с ним сцепились. Слово за словом, и дело приняло горячий оборот. До мордобития не дошло, но мой "противник" вдруг схватил острый шкерочный нож, и не знаю, чем бы все закончилось, если бы проходящий мимо наш курсант Толя не сказал мне: "Петя, уступи. Он ведь пырнет тебя". И я уступил ему, еврею, чтобы не быть зарезанным. Позже мы с ним были хорошими друзьями много лет, но эпизод этот не выветрился из памяти.
…Река Гуадиана - пограничная река между Португалией и Испанией. Границы - зачем они? Два братских народа, два схожих языка. Правда, португальский со многими шипящими, как русский; поэтому на улицах я часто оглядывался на разговаривающих португальцев, думая, что слышу русскую речь. Мой афоризм - "Нужно убрать границы, религии и юристов (всех, не только "Жириновских") - и на планете нашей наступит мир и спокойствие". Кажется, Леннон пел об этом.
Река на 25 миль судоходная. Мы шли под мотором, только изредка поднимая грот. Левый берег - испанский - высокий, без яркой зелени, со многими плантациями оливковых деревьев, листья которых скорее серебристые, чем зеленые. На правом - португальском - берегу немного больше зелени от апельсиновых рощ, густо усеявших небольшие долины.
Мы стояли у причала небольшого порта Pomarao. 1 мая, как всегда на великие советские праздники, я поднял на левой рее большой красный вымпел с серпом и молотом. Старый немец (его богатая яхта стояла рядом), увидев его, пришел в такую ярость, что готов был убить нас. Видимо, бывший наци.
Фернандо, капитан небольшого круизного судна, коммунист, сказал: "В этой провинции у власти коммунисты. Мы очень рады видеть вашу яхту, с серпом и молотом. А этого фрица-фашиста я выгоню из порта".
Мазагон
В Мазагоне, испанском порту недалеко от Уэльвы, мы подняли яхту на берег, слетали в Лондон; вернувшись, стали готовиться к походу в Средиземное море. "Наконец-то побываю в портах Югославии, куда раньше не довелось заходить", - думал я. Но нам повезло встретить хорошего человека Пауля с немецкой яхты "X-one", стоящей на стапелях по соседству. Эту большую, под 50 футов яхту Пауль построил сам, даже стальные листы корпуса сваривал собственноручно. Кокпит "X-one" оборудован, как кабина военного самолета "Харрикейн", на котором он летал. "Вдоль границ СССР тоже", - сказал бывший летчик. Удобное кресло с самолета установлено так, что позволяет невысокому Паулю видеть нос яхты. "Не идите в Средиземное, это болото, из которого трудно будет выбраться". (Недавно мы прочли в английском журнале об одной паре: "Мы делаем кругосветку, да вот уже 6 лет никак не выйдем из Средиземного моря".) "Идите в Бразилию, огромное побережье, прекрасная страна, добрые люди". Пауль рассказал о своих плаваниях к Южной Америке. Он собирается идти туда опять, в третий раз. И мы решили: отменяем Средиземное море. Курс - на зюйд. Спасибо, Пауль!
Я монтировал коротковолновый радиопередатчик. Это было непросто. Опыта никакого. Все на ощупь, за ошибки расплачивался дополнительными часами работы. Однажды я просидел в закутке при температуре +35 °C около 4 часов, делая проводку кабелей и устанавливая тюнер - прибор настройки частот. Закончив работу, мы с Гиной пошли в город за продуктами. Выйдя из магазина с тяжелым рюкзаком, я почувствовал боль в правой части живота. (Когда-то мне удалили желчный пузырь. После такой операции врачи не разрешают выходить в море год. Это было в советское время. А я, потерявший во время болезни 15 кг веса и выглядевший как дистрофик, умудрился выйти капитаном на судне "Бестужево" через месяц, благо медицинскую комиссию прошел задолго до операции. Но это было давно.) Мы торопились домой. Боль усиливалась и стала такой сильной, что пришлось сесть на скамейку. Я стонал, только изредка открывал глаза и видел испуганное лицо Гины. К счастью, через дорогу напротив оказалась аптека. Гина побежала туда. Когда женщина стала замерять пульс, который почти отсутствовал, я уже был без сознания, в коме. Очнулся в машине "скорой помощи" на носилках. Я лежал легкий, расслабленный, без боли. Не было плоти, не было мыслей, не было желаний; я равнодушно смотрел на капельницу. Если это смерть, то я готов принять ее; это не страшно, главное, чтобы без боли. Как сказал Джон Фаулз, смерть сама есть природа вещей. Умирает только форма. Материя бессмертна.
Постепенно жидкость из капельницы, вливаемая в мои вены, сделала свое дело: я окончательно очнулся. И сел. Медсестра и мужчина в белом халате схватили меня, испуганно воскликнув что-то, и снова уложили. "Но я здоров, - сказал я, - боли нет, мне нужно вернуться на яхту". Гина положила свои руки на мои плечи. "My darling, my love, be calm" ("Мой родной, лежи спокойно"). Машина тронулась. Вскоре мы были в госпитале в Уэльве. Мне поставили новую 3-литровую капельницу. Через пару часов, уже за полночь, мы взяли такси и вернулись из моей смерти на "Педрому".
КАНАРСКИЕ ОСТРОВА
Когда-то в 1968 году я впервые зашел в Лас-Пальмас на острове Гран-Канария. В то время для советских моряков порт этот был настоящей экзотикой. Годом раньше наши суда брали топливо и продукты питания в Гибралтаре - английской колонии на юге Пиренейского полуострова. Туда же многие годы по пути из Антарктиды домой заходила на так называемый "отдых" (правильнее сказать - на отоваривание) китобойная флотилия "Слава", возглавляемая одесским евреем Соляником. Позже Гибралтар закрыли из-за событий в Чехословакии. ЦРУ пыталось сделать переворот, но ввод советских войск предотвратил это; сейчас США устанавливает там ракеты с ядерными боеголовками - и никто нигде не протестует.
Китобои стали проводить свою неделю "отдыха" в Монтевидео. Когда мы были в Уругвае, одна пожилая, но еще миловидная женщина, узнав, что я русский, рассказала, что заход русских моряков был праздником для всего Уругвая. В Монтевидео съезжались тысячи "девочек" из Бразилии, Аргентины и Чили. "Веселое было время, русские очень хорошие macho (мужчины)", - закончила она. (Еще бы, после 9-месячного нахождения в полярных водах.)
Советский рыболовный флот рос как на дрожжах, по полняясь новыми большими рыболовными траулерами-фабриками (не случайно капитаны официально именовались "капитан-директор"). Воды Западной Сахары стали одним из продуктивных регионов промысла, здесь работали сотни судов, которым нужны были топливо, вода, продукты. Все это доставлялось из Лас-Пальмаса. Плюс сионистский Израиль захватил земли Палестины и Египта; Суэцкий канал на многие годы был закрыт, что заставило танкерный флот ходить вокруг Африки, останавливаясь на рейде Лас-Пальмаса, чтобы "заправиться" продуктами. Сюда же в конце рейса, позже - и в середине, наши корабли заходили на трехдневный "отдых". Для порта Лас-Пальмас наступили "золотые" дни. Ливанские и ливано-еврейские торговцы из Гибралтара в спешном порядке перебрались в новую "мекку", оккупируя первые этажи домов на прилегающих к порту улицах под магазины мелкой торговли. Если мы, советские, и не были богатыми, зато нас было много: каждый день сюда заходило несколько судов, а это сотни душ. Ребята "отдыхали" с авоськами за плечами, а иногда и с "языком на плече", бегая из одного магазина в другой. Поторговаться (чего не было у нас в Союзе) - это такое удовольствие, ну прямо творчество.
Мой первый заход в Лас-Пальмас я описал в книге "Капитан, родившийся в рубашке". Коллеги-капитаны не всегда помнят каждую новую женщину, с которой были близки, но всегда помнят первый заход в новый для них порт. Я и сейчас могу рассказать об особенностях каждого из трехсот "моих" портов, в которых мне довелось побывать за мою долгую капитанскую жизнь. Не думалось в первый заход, что через десять лет, "капитаня" транспортом "Кенгарагс", я сделаю на нем 48 заходов в Лас-Пальмас и 23 - в Санта-Крус-де-Тенерифе, а еще через двадцать лет мы с Гиной пойдем на Канары на маленькой яхте "Педрома".
Не просто было убедить Гину в том, что пройти 600 миль, отделяющих Южную Испанию от островов, будет не сложно. Поколебавшись чуточку, она решилась оторваться от берега, а придя на острова, гордо сказала: "Теперь я настоящая морячка, я даже умею вязать морской узел "булинь". (На российском флоте этот узел называется очень прозаично - бочечный. В мореходке мы учились завязывать его одной рукой вокруг талии, и я никогда не предполагал, что узел сей - самый ходовой, самый употребляемый на яхтах.)
Подготовка к первому "дальнему плаванию" была сложной из-за нашей неопытности, но тем не менее здравый смысл заставил заменить старый бакштаг (такелажный трос, идущий от топа мачты на корму) - на нем я обнаружил две порванные проволоки. Мы купили 120 (!) банок рыбных консервов и складировали под пайолы (только через два года мы вспомнили о них и стали есть "сардины в масле").
11 сентября 2001 года мы с Гиной ездили в город Уэльва, а когда вернулись в марину Mazagon, были весьма удивлены: среди испанцев царило всеобщее, почти радостное оживление. Патриоты-мусульмане с ведома, то есть почти с помощью ЦРУ (правда, "камикадзе" не знали об этом), совершили акт возмездия, разрушив два небоскреба в Нью-Йорке. Без всякого преувеличения могу сказать, что все испанские простые люди, рассказывая о случившемся, улыбались; а ведь это трагедия - погибли тысячи людей. Видимо, американская гегемония настолько противна людям мира, что они радуются любому несчастью в этой стране. Поскольку Соединенные Штаты Америки и "Соединенные Штаты Европы" усиленно возрождают фашизм, то не за горами следующий акт возмездия - взрыв атомной бомбы в центре Нью-Йорка.
Что же касается роли ЦРУ в этом акте - то она очевидна, так как США требовался повод для оккупации Афганистана и Ирака. Поэтому американское правительство пожертвовало более двух тысяч жизней людей для своей еще более кровавой цели (за три года оккупации Ирака убито около 150 тысяч арабов). Когда-то президент Рузвельт, зная о движении японского флота по направлению к Перл-Харбору, не разрешил атаковать его: ему нужно было разрушение Перл-Харбора и гибель более пяти тысяч американцев, чтобы объявить войну Японии. По конституции Америка никогда не начинает войну первой. Ха-ха! (Этому примеру следовал и Путин с его ФСБ. Взорвав дома в Москве, как будто это дело рук чеченцев, Путина посадили на престол, сделав его марионеткой в руках "циркачей" грефов, чубайсов, абрамовичей.)
Мы вышли из испанского порта Ayamonte 15 сентября в полдень и ровно через 7 суток отдали якорь у маленького белопляжного острова Graciosa. Плавание прошло спокойно, в основном под парусами, мы экономили дизельное топливо, которого взяли 105 литров (на 42 часа). Через несколько лет, отправляясь из Венесуэлы на Кубу, взяли на борт 300 литров, правда, ватерлиния была чуточку ниже допустимого. Ночью мы редко включали "триколор" - трехцветный фонарь на топе мачты. Только когда видели огни другого судна - зажигали его. Однажды в 2 часа ночи при слабом свете звезд я заметил большую двухмачтовую яхту, обгонявшую нас. Она прошла в каком-то кабельтове и тоже не несла навигационных огней. Я представил столкновение двух яхт, экономящих электроэнергию аккумуляторов, и с этого дня, вернее, с этой ночи мы никогда не шли без огней. Если аккумуляторы подсаживались (в "триколоре" стоит лампа 25 Вт), включали "мигалку" - рыбацкую лампу, работающую от 2 батареек и дающую короткую вспышку каждые 3 секунды. МППСС (Международные Правила Предупреждения Столкновения Судов на море) вроде бы запрещают использовать мигалку, в то же время одно из правил гласит, что в случае выхода из строя основных огней допускается показывать неконвенционный огонь, главное - избежать столкновения. Буду честным: я, капитан дальнего плавания, спекулировал этим отступлением и даже советовал другим яхтсменам приобретать мигалки. Не только для экономии энергии аккумуляторов, но и для того, что мигающий огонь суда заметят быстрее, чем слабосветящуюся лампочку "триколор". Моя капитанская практика - свидетель этому.
При слабом ветре наша скорость была порой 1,5–2 узла. Океанская зыбь, которая при 4-узловой скорости не замечалась, начинала раскачивать наше маленькое судно. На каравеллах Магеллана во время качки на зыби скрипел рангоут, паруса хлопали и плавание было не комфортным, как и наше. Из всех трудностей этой недели - ночные вахты, расхождение с судами, приготовление пищи - Гине запомнилась больше всего зыбь при маловетрии.
В 50 милях от островов, сдавая в полночь вахту, Гина показала на большое ярко освещенное судно, которое лежало в дрейфе почти по нашему курсу. Дул легкий пассат, мы с двумя парусами шли с неплохой скоростью и вскоре приблизились к дрейфующему судну. "Иди отдыхать", - сказал я Гине. "Мне ведь интересно тоже", - ответила она и осталась в кокпите. Проходя мимо судна в двух кабельтовых с наветренной стороны, я пытался связаться с ним на 16 канале УКВ-радиостанции. В ответ - тишина. Через бинокль просматривался хорошо освещенный мостик, но никого там не было. На всякий случай я послал ратьером несколько раз "точка тире точка" по коду - буква "Р" - вызов на радиосвязь. Никакой реакции. И я подумал о наших друзьях Кене и Джоан с яхты "Amikeco de Avon", которые никогда не несут вахту ночью.
Проще простого "найти" в океане большое судно без вахтенного штурмана и "поцеловаться" с ним.
Мы стояли на якоре и отдыхали душой и телом после недельного плавания. Вода была кристально-прозрачной, и белым был песок пляжа. Здесь один из немногих белых пляжей на Канарах. Есть почти белый пляж Маспаломас на юге острова Гран Канария да пляж Сан-Андрее на Тенерифе, правда, на последний песок привезен из Сахары. Остальные многочисленные пляжи черные, ведь песок там вулканический, выработанный из черной лавы морскими волнами и ветрами в течение тысячелетий. Мы отдыхали и вдруг поняли, что это и есть то место, к которому мы шли двенадцать месяцев: мы ведь в открытом океане, мы можем идти отсюда куда нам заблагорассудится, ЕПП (если погода позволит).
Через два дня, накупавшись вдоволь, мы подняли якорь и ошвартовались у причала марины. Маленький остров - маленькая марина, но там было несколько иностранных яхт с приветливыми людьми. Видя, что мы с Гиной вообще-то "салаги", они помогли нам советами по Канарским островам, а James, англичанин с яхты "Patricia", узнав, что мы собираемся в Южную Америку, дал нам яхтенную лоцию Бразилии, откуда он только недавно приплыл на своей маленькой 8-метровой яхте.
Во время следования через Атлантику на Запад у него оборвался и утонул wind-pilot - авторулевой, работающий от ветра. Сейчас ни одна яхта не уходит в дальнее плавание без авторулевого - ветрового или электрического. В одном английском журнале я вычитал, что без этого прибора идти в плавание может только мазохист, то есть человек, получающий удовольствие от боли. James мучился много дней и ночей. Всегда сложно и тяжело одиноким. Понятно, если одиночное плавание совершается с коммерческой целью - для рекорда, для денег, но что заставляет мужчин годами ходить на яхте без экипажа? (На яхтах даже один дополнительный человек называется экипажем - crew по-английски.) Я разговаривал с несколькими "одиночками". Ответ был один: "Не знаешь, какого человека ты берешь на борт, очень часто бывают проблемы с ним. Лучше уж быть одному. Чужая душа - потемки". После таких разговоров иногда я задумывался: а смог бы я быть одиночкой? Нет, я никогда не мог быть на суше, на берегу один, без женщины, я не смогу быть один на яхте. Мне нужен crew - это должна быть только Гина.