Моя точка зрения с 1996 года не изменилась: Чечня должна быть в составе Российской Федерации. Россия просто должна изменить государственное устройство, которое не соответствует либеральной, демократической стране. Если не Чечня, то завтра будет Башкортостан, Татарстан или Ингушетия… Государство устроено неправильно, и оно разваливается, как в свое время Советский Союз, – это надо понять. Чечня должна оставаться в составе Российской Федерации в рамках простых и широких ограничений: единое экономическое и оборонное пространство. Сами чеченцы с этим согласны, и так надо с ними выстраивать отношения. Нельзя воевать против народа. Ведь, по существу, в Чечне происходит реальная гражданская война, которая расползается, распространяется на другие регионы России.
Россия потерпела поражение во второй чеченской войне. Сегодня европейское сообщество отделило террористов в Чечне от сепаратистов – это следствие абсолютно глупой, непродуманной политики, которую проводит российское руководство. С самого начала было очевидно, что исток конфликта в Чечне – это попытка чеченцев получить свою независимость. Но если Россия примет позицию, что Чечня независима, – это будет первый шаг к распаду России. Я считаю недопустимым отделение Чечни от России. Эту позицию я всегда заявлял открыто – и во время переговоров с чеченцами, и после того, как, по существу, мирный процесс был сорван и началась акция в Дагестане.
Дагестанское вторжение является операцией, реализовавшей замысел российских спецслужб. Я твердо знаю, что Масхадов был против этого похода, но Басаев и Хаттаб не контролировались Масхадовым и действовали самостоятельно.
Я не слагаю вину с чеченского руководства. Оно несет полную ответственность за эту военную операцию. Но в неменьшей степени за нее несет ответственность и руководство России, которое спровоцировало это в Дагестане. Таково мое мнение, основанное на фактах.
Я узнал об этом от Удугова. В 1999 году он приехал и сообщил, что в Дагестане осенью произойдут серьезные события. После моих прямых вопросов мне достаточно недвусмысленно объяснили, что предполагается вторжение Басаева. Я абсолютно четко сформулировал свою позицию. Я сказал Удугову, что это самоубийство для чеченцев. Если начнется война в Дагестане, это будет поражение и для чеченцев, и для России, потому что остановиться будет невозможно.
Премьер-министром только-только стал Степашин. Я тут же связался со Степашиным, поехал к нему и рассказал об этом плане. Тогда я не отреагировал на то, с каким спокойствием Степашин это воспринял. Он мне сказал: "Не волнуйся, мы всё знаем, всё контролируется". И это при том, что в течение двух лет в Буйнакске, в Чабанмахи ваххабиты рыли окопы, создавали опорные пункты. Как об этом могла не знать ФСБ? Уже позже я пришел к выводу, что все это было одной большой провокацией. И интервенция Басаева, и война в Дагестане, и взрывы.
Как оценивать действия ФСБ? Конечно, русское самосознание было поражено в Чечне в первую войну. Есть два способа преодолеть это поражение. Либо ждать, когда народятся два новых поколения и травма зарубцуется, либо реванш. Другого человечество не придумало. Мы знаем историю современной Германии, знаем, что понадобилось два поколения, чтобы немцы освободились от комплекса пораженцев. Они с этим справились. Россия пошла другим путем. Она решила не ждать. Решила взять реванш. Была устроена эта провокация. Но даже после начала войны еще оставался шанс локализовать ее трагические последствия.
У меня был на эту тему серьезнейший разговор с Путиным. Мы дошли до Терека в конце 1999 года. Я никогда не прекращал встреч с чеченцами, в том числе с теми, кого в России называют "боевики". Я не прекращал связи и с теми, кто был легитимен с точки зрения российского законодательства. Это Масхадов, это Закаев, еще целый ряд людей. В тот момент, когда мы вышли на Терек, они были готовы к миру на наших условиях. Я сказал: "Путин, послушай, победа – это не флаг над Грозным. Победа – это уже преодоленный на сегодняшний день русскими "комплекс пораженцев", это ощущение чеченцев, что они проиграли. Теперь давай заключать мир. Без штурма Грозного". Но, видимо, что-то сидит внутри Путина очень ограниченное и злобное. Вот эта мелочность, тщеславие, непонимание, что за это тщеславие придется расплачиваться тысячами и тысячами конкретных жизней.
Может быть, Путин не остановил чеченскую войну потому, что мечтал принять в покоренном Грозном "парад победы". Это полковничий комплекс неполноценности, не преодоленный в период президентства. Такими действиями президент перешел все грани дозволенного, т. е. он не перешел одну грань – не отдавал приказа убивать конкретного человека, но обязательно будет вынужден этот приказ отдать.
Сегодня президент с огромным для себя трудом осознал необходимость ведения политического диалога. Одни назвали это "ультиматумом". Другие назвали "сдачей позиций", "вторым Хасавюртом". Но суть не в этом. Суть в том, что президентом было принято решение, единственно возможное решение. И одновременно это решение высветило ошибочность предыдущих шагов президента. Ошибочность его заявления о каких-то "зайцах", которые бегают по холмам и не знают, куда спрятаться, ошибочность его заявления, что нужно "мочить в сортире". Это не сработало. А сработало только то, что и могло сработать, потому что только что был печальный опыт предыдущего президента, который публично покаялся за то, что стал виновником гибели тысяч людей: и гражданских, и военных.
Путин только начал этот путь. Президент принял такое решение не потому, что он сам ментально согласился с неправильностью своей предыдущей точки зрения, а потому, что он понял, что военные вводили его в заблуждение. Они не обладают никакой силой в Чечне. Они абсолютно не в состоянии сломать ту часть чеченского народа, которая приняла однозначное решение пойти до конца. Из всех поражений, которые потерпела Россия, самое значимое – это поражение в Чечне и в целом на Кавказе. И не существует никакой возможности военным способом переломить эту ситуацию.
Эти глупые людишки из ФСБ
Среди тех, кто меня невзлюбил, была особая каста, которая называется КГБ. Менталитет у этих спецслужб генетически бандитский. Государство, которое существовало прежде (Советский Союз), в своей основе было криминальным государством. Люди, которые служили в КГБ, в других спецслужбах, они ни на секунду не задумывались, что совершают противоправные действия. Они считали, что их действия совершенно законны, поскольку освящены государством. Этот бандитизм спецслужбы осуществляли от имени государства, сажали невинных, убивали невинных от имени государства.
Когда эта государственная крыша исчезла, они стали свой бандитский менталитет реализовывать по-другому, сбившись в какие-то группы, либо самостоятельные, либо поддерживая вполне гражданских бандитов. Мощная "крыша" государства проломилась, но люди остались работать прежние. Менталитет остался прежний: можно безвинного человека посадить, можно безвинного человека осудить. Этот менталитет никуда не исчез. Только исчез сдерживающий фактор, которым являлось государство и коммунистическая партия.
Самыми крупными мафиози, самыми крупными преступными группировками стали сами спецслужбы. Тут никаких сомнений нет. Или же они были включены в обслуживание преступных интересов тех или иных группировок. Это тоже совершенно очевидно. Они остались как бы сами по себе, на вольных хлебах, с прежним бандитским менталитетом. И эти люди конечно же подталкивают Путина к более решительным шагам и представляют для него большую опасность, потому что я не думаю, что он сегодня готов на этот последний шаг. Они Путина рассматривают как промежуточное звено в окончательном построении государства черных не полковников, а черных генералов. Сегодня реально поднимает голову худшая часть российских спецслужб, которая устраивала слежки, гонения, провокации против всех граждан Советского Союза, против всех граждан России. Нужно навсегда разрушить эту бандитскую организацию, называемую КГБ, которая безнаказанно убивает под прикрытием государства.
Спецслужбы имеют большой опыт шельмования, поэтому, когда я ссылаюсь на то, что это работа спецслужб, мне говорят: "О, опять! Березовский совсем сошел с ума, везде спецслужбы". И тем не менее я утверждаю, что давление на меня через СМИ, массированное давление, началось в 1996 году, когда после выборов Ельцина спецслужбы поняли, что их главные враги уже больше не реформаторы, а те люди, которых в России называют олигархами. То есть люди, у которых есть деньги и которые будут до конца отстаивать свои капиталы. И поскольку я был одним из немногих в то время олигархов и, может быть, самым политически ориентированным, то эта кампания в основном замкнулась на меня.
Хотя, если проанализировать СМИ, российские СМИ прежде всего, то кампания против меня началась с того момента, как я стал контролировать ОРТ. Это, конечно, вызвало огромные эмоции, настоящее бешенство у коммунистов, у спецслужб, потом у реформаторов. Но тем не менее все это стало носить качественно другой характер с конца 1996 года. Реперная точка – это публикация в журнале Forbes, которая, конечно, была сделана с подачи спецслужб. Я не имею в виду, что Forbes идет на поводу у спецслужб, но он выступил против меня с подачи спецслужб, конкретно Коржакова.
Начиная с 1996 года, когда при моем активном участии Коржаков и Барсуков лишились своих постов, спецслужбы бросили на борьбу со мной колоссальный ресурс. Угрожают, но это на меня давно не действует. Тем более я хорошо знаю: если затевают что-то серьезное – никогда не предупреждают. Что со мной можно сделать? Убить? Пытались, но безуспешно. Остается либо еще раз попытаться, либо дискредитировать, что они и делают.
Я убежден, что Влада Листьева убрали спецслужбы из-за того, что я не подчинился им. А меня попытались обвинить в гибели Листьева. Одним выстрелом хотели поразить двоих. ФСБ придумывает, что я украл полстраны и что я убийца. Мой учитель академик Вадим Трапезников научил меня главному: уметь ждать. У Генпрокуратуры сдают нервы, и она бегает по всему миру: Англия, Швейцария, Франция, не говоря уже о суете в России. Все уголовные дела против меня – фарс.
Мне кажется, люди в спецслужбах сделали мой психологический портрет, знают хорошо мои слабые стороны. И тем не менее профессионалы там, похоже, перевелись. Меня и в Англии эти глупые людишки из ФСБ не оставляют в покое, пишут "подметные письма" с угрозами, что меня убьют, обратные адреса оставляют с названиями кладбищ, дескать: "Борис Абрамович, зачем вам нужно все это? Вот кладбище здесь под Лондоном такое красивое, и последнее вам пре дупреждение, а иначе фильм покажем про то, как вы с мальчиками развлекаетесь". И подписи, естественно: "Иван Иванович", "Николай Николаевич". Моей семье угрожают. Такая гэбэшная система.
Я как раз вижу в Путине для себя лично наименьшую угрозу, потому что Путин – человек нерешительный. Путин – человек слабый. Сталин построил эффективное государство, хоть оно было менее эффективным, чем более прогрессивные государства с либеральным устройством. Но какой ценой? Ценой того, что он решил, что будет убивать людей и не будет бояться ставить свою подпись под тем, что он будет убивать людей. В многочисленных архивах стоит подпись "Иосиф Сталин". Бандит? Безусловно, бандит. На уровне государственного бандитизма. И тем не менее он сказал: "Да, я бандит, я буду так поступать". Поэтому и другие так смело стали бандитами, правда, поменьше. Они ставили спокойно подпись, потому что главный бандит поставил.
Путин слаб. Он ни за что не поставит свою подпись под тем, чтобы убить Березовского. Ни за что. А втихаря команду может дать. А тем людям, которым эта команда будет дана, всегда можно сказать: ну да, давал команду убить Березовского, но это была шутка. С другой стороны, ну, убьют Березовского, что случится? Я занимаю определенную нишу. Занимаю ее, пока жив. Не буду жив, ее другой займет обязательно. Надо понимать, что моя деятельность – это не прихоть Березовского. Это порождено системой нынешней власти.
Путин не понял, что нельзя быть авторитарным наполовину. Либо не угрожай, либо выполняй угрозы. Иначе никто тебя бояться не будет. Вот сидит Березовский в Лондоне – живой. Все начинают спрашивать: почему? Как это может быть сильным режим, который не может уничтожить одного человека? Вместо того чтобы действовать, письма дурацкие мне шлет с угрозами.
Сегодня я считаю спецслужбы своим главным противником и врагом номер один либерального вектора развития России. Но, к сожалению, я пришел к этому выводу не сразу. Когда я это понял, было слишком поздно. У меня ни к кому нет претензий. Это мой путь, я сам его выбрал. У меня нет претензий к Путину, так же как нет претензий к ФСБ, которая тупо выполняет свою задачу, как они считают, разумную. Хотя признаюсь: и сегодня, если бы вновь повторилась альтернатива 1999 года – Примаков или Путин, я снова выбрал бы Путина.
У нас был небогатый выбор – у нас был выбор, по существу, между Примаковым и Путиным, между плохим и очень плохим. Выбор был ограничен. Впечатление у меня было, что мы выбирали между хорошим Путиным и плохим Примаковым, а оказалось, что мы выбирали между плохим Путиным и очень плохим Примаковым. И по сей день я считаю, что Путин – выбор лучше, чем Примаков. Конечно же Примаков делал бы то же самое, что и Путин, но делал бы это очень аккуратно. Он бы не делал этих диких, глупых, видимых всему миру нелепых шагов, которые делает Путин. Например, разрушение НТВ, захват НТВ. Примаков тоже бы подчинил себе НТВ – никаких сомнений в этом нет. Но это никогда не выглядело бы как вторжение. Это было бы сделано аккуратно скальпелем. А Путин показал: его инструмент дубина. И этим Примаков отличается от Путина или Путин отличается от Примакова.
Я допустил одну системную ошибку. Я считал, что главная сила, противостоящая реформам, – это коммунисты. А это – ФСБ, точнее, КГБ СССР. Эта организация осталась как братство духа, братство по преступлениям. КГБ был становым хребтом Советского государства, его составляли люди, которых учили совершать преступления и которым объясняли, что это не преступления. И эти люди никуда не исчезли. Да, КГБ распался на много конкурирующих групп, обслуживающих свои или чужие интересы. Но оказалось, что дезинтеграция была просто формой мимикрии.
В 1996 году, когда я попытался построить конструкцию, которая противостояла бы коммунистам, у меня зародилось сомнение. Это был первый звонок, который, к сожалению, не разбудил меня. Звонок прозвучал 17 марта 1996 года, совсем незадолго до президентских выборов, когда один из близких Ельцину людей разбудил меня рано утром и сказал, что Ельцин, находясь в Завидове, подписал три указа. Один указ о переносе выборов на два года, второй указ – о разгоне компартии, третий указ – о разгоне парламента.
Я был крайне удивлен. Я встретился с этим человеком буквально через час. Я прекрасно понимал, что это катастрофа, что 1993 год повторить в России невозможно. Это означало бы снос Ельцина или превращение его в нелегитимного президента. Я вместе с другими приложил массу усилий, чтобы этого не произошло. Сегодня известно, что главным человеком, переломившим ситуацию, был министр МВД Анатолий Куликов. Он сказал Ельцину, что не сможет удержать народ. Он не гарантирует, что не будет крови на улицах. Не думаю, впрочем, что это был решающий довод для Ельцина.
У этой зловещей, антиконституционной конструкции были свои архитекторы. В ночь с 16 на 17 марта в Завидове они уговорили Ельцина подписать указы. Вот тогда, собственно, и началось противостояние команды, которую создали олигархи, команде силовой. Закончилось оно поражением силовиков. Чубайс тогда воскликнул: "Вбит последний гвоздь в гроб коммунизма". И вот тогда у меня зародилось сомнение: а правильная ли цель – борьба с Зюгановым? Отсюда ли исходит основная опасность? Что было бы, если бы победил Ельцин, но остались бы Коржаков и Барсуков? Ельцин переставал бы быть легитимным, опирался бы только на спецслужбы, и они получили бы неограниченный контроль над ним. Дальнейшее развитие совершенно понятно. Но опять же я не придал этому большого значения, потому что все закончилось успехом: коммунисты были повержены, Коржаков, Барсуков отстранены.
Уже позднее я понял, что мы прошли буквально по лезвию. Коммунисты повержены в результате выборов. А Коржаков уже в результате административных действий Ельцина. И постепенно я понял, что основной противник реформ и вообще нормального развития России – это не коммунисты, а спецслужбы. Уже после того, как "партия была сделана" и избрали Путина, я стал задумываться над этой историей со взрывами домов. Я вдруг понял, что это была абсолютно такая же конструкция, но другого исполнения, какую пытались в свое время осуществить Коржаков и Барсуков. Сегодня у нас есть неопровержимые материалы, которые свидетельствуют о том, что взрывы 1999-го производились российскими спецслужбами.
Спецслужбы реально провоцировали конфликт в Чечне и принимали участие в организации этой провокации. Я причисляю Путина к числу людей, которые доподлинно знали о терактах в сентябре 1999 года, а Патрушева – к тем, кто непосредственно их исполнял. И если кто-то считает, что это провокация с моей стороны, я готов встретиться с этими людьми в суде.
Я уверен в причастности российских спецслужб к взрывам зданий в Москве и Волгодонске. Уверен, поскольку то, что произошло в Рязани, – это точная модель того, что происходило в Москве и Волгодонске. Модель, которую не удалось реализовать. Единственное, что я не могу сделать, – это сказать, что Путин отдавал приказ по этим операциям, что Путин лично командовал этими операциями. Вот здесь ничего не могу сказать. У меня нет доказательств того, что Путин замешан в организации терактов. Но я задаюсь вопросом: чтобы организовать теракты в жилых домах, чтобы отдавать такие приказы, нужна воля. Если ФСБ организовала взрывы, кто из руководства мог принять решение?
В 1999 году наряду с официальным штабом действовал неофициальный "параллельный центр", использовавший иные технологии для приведения Путина к власти. Этот штаб действовал параллельно нам. Были люди, которые присутствовали одновременно в обоих штабах. Соединяли обе технологии. Другая технология, другая идея приведения к власти была схожа с той, которую пытались реализовать Коржаков и Барсуков. Но в отличие от 1996 года, когда спецслужбы в лице Коржакова и Барсукова действовали явно и потерпели поражение, в 1999 году я не наблюдал спецслужбы как действующий фактор.
В 1999-м я не придал тем взрывам политического значения. Мне в голову не могло прийти, что таким путем можно пробивать дорогу к власти. Если можно действовать демократическими – пусть по российским меркам – способами, если есть Доренко, зачем же бомба? А вот потом, когда у меня появилось время все проанализировать, ознакомиться с некоторыми документами, я стал склоняться к выводу, что дело нечистое.
Расследование взрывов жилых домов доказало: провокацию организовали спецслужбы с одной целью – получить контроль над президентом. Что это была за команда – мне сказать трудно. Я ее не наблюдаю в открытом политическом пространстве. Но она продолжает существовать и действовать.
Знал ли Путин о существовании двух параллельных штабов? Внешне он вообще не присутствовал в выборах. Промолвил какие-то невнятные слова, что поддерживает "Единство". Потом промолвил еще невнятнее, что поддерживает СПС. Но то, что существовала "параллельная технология", начиная с Дагестана, продолженная взрывами в Москве и в Волгодонске, для меня несомненно.