Есть и еще один любопытный эпизод, до конца не выясненный в литературе. Сразу же после разговора правительницы и Елизаветы вечером 23 ноября Шетарди дал знать "доверенному лицу" цесаревны (то есть Лестоку), чтобы тот явился ночью, но он не пришел и появился только на следующий день, то есть во вторник 24 ноября, "и даже довольно поздно". Лесток рассказал о содержании беседы правительницы и цесаревны во дворце, после чего посланник высказал ему те соображения, которые пришли ему в голову совсем незадолго до этого и о чем уже сказано выше: "Основой партии служат народ и солдаты, и лишь после того, как они начнут дело, если не сказать, что окончат его, лишь тогда лица с известным положением и офицеры, преданные принцессе, в состоянии будут выразить свои чувства". По мнению Шетарди, самое печальное заключалось в том, что у Елизаветы явно "нет, по крайней мере, хоть нескольких лиц для руководства толпой".
Несмотря на возражения Лестока (вероятно, опять о том, что "партия" цесаревны велика и могущественна), посол решил добиться определенности пусть даже с солдатским бунтом – назначить дату выступления и скоординировать ее с действиями шведов ("чтобы помочь, по крайней мере, этим храбрым гренадерам, а также ради славы принцессы назначим момент для начала действий, чтобы Швеция, на основании заявления из Стокгольма, которое будет сделано от имени короля, стала действовать со своей стороны"). Лесток после этого отправился к Елизавете и довольно быстро вернулся к Шетарди. Но он принес не тот ответ, которого ожидал посланник: вместо разговора о дате выступления Лесток стал просить для цесаревны в долг денег, которые, оказывается, истощились до того, что у нее не было и трех сотен рублей.
Почему Лесток скрыл от Шетарди намерение "партии Елизаветы" выступить этой же ночью и зачем так срочно ей понадобились деньги? На первую часть вопроса нет определенного ответа: либо у заговорщиков еще ничего не было решено, либо от "верного друга" решили из осторожности все-таки скрыть истинную дату выступления. Может быть, в этом проявились характерные для будущей императрицы скрытность и пугливость, равно как и ее известная нерешительность. И отсюда вытекает ответ на вторую часть вопроса: деньги срочно были нужны на подкуп солдат – участников будущего переворота. Другой вопрос: получило ли "доверенное лицо" от посла деньги? Мы еще к этому вернемся. Думаю, что комментатор мемуаров Миниха пишет как раз об этом случае: "В одиннадцать вечера (вспомним из донесения Шетарди: на следующий день, то есть 24 ноября, "и даже довольно поздно". – Е. А.) он (Лесток. – Е. А.) отправился к маркизу де ла Шетарди, чтобы взять у него денег, но при этом не открыл ему своих настоящих намерений".
В "Кратком донесении" о перевороте в Версаль, написанном по горячим следам совершившегося (точнее – 28 ноября), Шетарди неточно передает всю эту историю, смещая события по времени. По его версии, после разговора Елизаветы с правительницей, "в тот же вечер", то есть 23 ноября, гвардейцы получили приказ в двадцать четыре часа выступить к Выборгу, навстречу неприятелю. Это-де означало провал всего плана, и "незначительное число верных ей людей" поспешили разъяснить это Елизавете. "Итак, было решено, что проект будет выполнен в ту же ночь" (получается, что в ночь с 23 на 24 ноября. – Е. А.). Лесток и Шварц отправились в казармы преображенцев, вызвали наиболее преданных (надо полагать, и подкупленных. – Е. А.) двадцать гренадер, "чтобы те внимательно следили за всем происходящим, в то время как сами, пользуясь темнотою ночи, подготовляли все к моменту решительных действий. Принцесса Елизавета, надев кирасу под обыкновенное платье, заперлась в своей молельне и молилась, в то время как Лесток и Шварц вернулись известить ее, что всё готово, но усердие, с которым она молилась, помешало ей отвечать на первый их зов. Минуту спустя Лесток вошел и повторил ей, что мгновения дороги, тогда она встала и, глядя на своих ревностных слуг с ясным и доверчивым видом, говорившем о ее мужестве, сказала: "Едем!" – и села в свои сани в сопровождении Воронцова, Лестока, Шварца и семи избранных гренадер".
Итак, Шетарди ошибочно приурочил мятеж к ночи с 23 на 24 ноября, когда на самом деле всё произошло на следующую ночь, с 24 на 25 ноября. Непонятно, как он мог бы объяснить Амело расхождение сведений своего "Краткого донесения" 28 ноября с данными своего же донесения 26 ноября о том, что на следующий день после куртага (то есть 24 ноября) к нему приходило от Елизаветы "доверенное лицо" и просило для своей повелительницы денег? Однако, несмотря на все неточности, я привожу рассказ о перевороте в редакции Шетарди, исходя из того, что посланник был человеком не посторонним в этом деле и, вероятно, описывал всё со слов непосредственных участников переворота, радостно повествовавших о событии своему "верному другу" за бокалом вина из дворцового винного погреба, к которому они теперь получили неограниченный доступ. После таких возлияний перепутать дни, сместить события немудрено. Но в этом рассказе есть живые детали (чего стоят только суета и нетерпение Лестока), лирика (ясный и доверчивый взгляд Елизаветы) и немного вранья: с трудом можно вообразить, как довольно упитанная дама надевает пудовую кавалерийскую кирасу "под обыкновенное платье" того времени, после чего еще долго молится.
Кстати, из этого рассказа "растут ноги" и знаменитой легенды о том, как Елизавета, горячо молясь Богу в ту ночь, дала обет "никогда не подписывать смертных приговоров". Так это или нет, мы не знаем, но то, что императрица Елизавета Петровна за всё свое 20-летнее царствование не утвердила ни одного смертного приговора, – непреложный факт.
* * *
Итак, повторим основные этапы происшедшего. 23 ноября после окончания куртага Елизавета вернулась домой и рассказала о происшедшем Лестоку; тот попытался собрать людей, но все они уже находились по своим квартирам, и тогда выступление решили перенести на следующую ночь, то есть с 24 на 25 ноября. Но поздним вечером или ночью 23 ноября заговорщики все-таки связались с гвардейцами. Это известно из "Краткой реляции" – циркулярной записки русским послам с описанием переворота. Там сказано, что 23 ноября Елизавета послала за участвовавшими в заговоре гренадерами, которые заверили ее в готовности выступить.
На следующий день, 24 ноября, Лесток стал уговаривать колебавшуюся цесаревну решиться на переворот (эпизод с рисунками на картах), а полученные в тот день сведения о приказе вывести гвардию из Петербурга окончательно подстегнули заговорщиков и Елизавету. Тогда было решено действовать ближайшей ночью. Лесток и Шварц отправились в Преображенские казармы предупредить об этом своих единомышленников во главе с Грюнштейном. По данным И. В. Курукина, один из гренадер, Петр Сурин, в тот же день ходил во дворец договариваться с семеновцами, дежурившими эту неделю в карауле. Он сообщил солдату Степану Карцеву, что "в сию нощь будет во дворце государыня цесаревна". Вообще-то, в обращении заговорщиков к семеновцам был большой риск – их командиром был популярный в полку генералиссимус Антон Ульрих; к тому же мы помним, что Миних спешил арестовать Бирона в ночь на 9 ноября 1740 года именно потому, что "его" преображенцы несли караул во дворце последний день и их должен был сменить другой гвардейский полк. Возможно, заговорщики решили пренебречь ожиданием своей смены потому, что не 23-го (как у Шетарди), а именно 24 ноября гвардия получила приказ выступать на войну. Заговорщики наблюдали и за тем, что происходило во дворце: комментатор труда Миниха писал, что Лесток в полночь 24 ноября "узнал через своих шпионов, что во дворце все успокоилось и что там находится только обыкновенный караул".
Успокоились обитатели Зимнего дворца, скорее всего, к полуночи. 24 ноября в доме Головкина был бал по случаю дня рождения супруги кабинет-министра графини Екатерины Ивановны Головкиной, урожденной Салтыковой. Наверняка на празднике была правительница, которой графиня приходилась двоюродной теткой (рождена от сестры царицы Прасковьи Федоровны). Возможно, на празднике присутствовала и Елизавета – ее отсутствие после исторического куртага 23 ноября показалось бы странным, да и присмотреть за правительницей было нелишне – а вдруг Анна Леопольдовна вернулась бы во дворец позже и удар заговорщиков пришелся бы в пустоту... Но это лишь предположения.
А что же с деньгами для заговорщиков? Это остается неясным по вине путаника Шетарди! И. В. Курукин, ссылаясь на донесение Шетарди от 26 ноября (7 декабря по новому стилю) 1741 года, пишет, что вечером 24 ноября Лесток встретился в доме знакомого купца с посланцем Шетарди и получил от него 2 тысячи рублей для раздачи солдатам. Однако из донесения Шетарди за это число следует, что пришедшее к нему 24 ноября "доверенное лицо" Елизаветы денег не получило. Заканчивая описание того эпизода, в котором Лесток просил у него денег для поиздержавшейся цесаревны, Шетарди рассказывает, что пообещал вручить эту сумму "завтра, при наступлении сумерек (то есть вечером 25 ноября. – Е. А.), в обычном месте, где мы передавали друг другу наши записки". Далее же Шетарди сообщает, что "эта предосторожность стала излишней, и мне не пришлось даже подвергаться необходимости одалживать эти деньги. Я мог тем более избегнуть этой необходимости, что принцесса Елизавета, проходя перед моим домом в половине первого пополуночи, по пути в казармы, была так внимательна и известила меня о том, что она стремится к славе", – то есть этой ночью с 24 на 25 ноября Елизавета вступила на российский престол. Если бы Шетарди передал Лестоку деньги через кавалера своей свиты в доме купца или "в обычном месте", то наверняка написал бы об этом в донесении. Так что, скорее всего, заговорщикам пришлось действовать без французских денег.
И вот (возможно – вернувшись с бала у Головкиных поздно вечером) Елизавета собралась выступить: прилежно помолилась (причем ее поторапливал Лесток), села в сани и поехала... Согласно Манштейну, перед выходом Елизавета надела кирасу, но комментатор Миниха дает более правдоподобную версию: "Наконец, она воодушевилась, надела на себя, по убеждению Лестока, орден Святой Екатерины и, принеся перед образом Богородицы горячую молитву и обеты, села в сани" и отправилась в "путь своей славы".
Вернемся к тому моменту в описании переворота, когда Елизавета, помолясь Богу за успех предстоящего неправедного дела, вышла к своим гнусным сообщникам (или, учитывая конечный результат акции, – к своим славным сподвижникам) и села в сани. Манштейн пишет, что в полночь Елизавета, в сопровождении Воронцова и Лестока, отправилась в казармы Преображенского полка, 30 человек солдат которого были с ней в заговоре. Они собрали до трехсот солдат и унтер-офицеров, и "царевна объявила им в немногих словах свое намерение и требовала их помощи; все согласились жертвовать собой для нее". По сведениям Шетарди (в его "Кратком донесении"), помимо кирасы, Елизавета держала в прекрасных своих руках эспантон. Солдаты арестовали дежурного офицера Гревса, присягнули царевне на подданство, "она приняла над ними начальство (это-то для солдат было важнее всего. – Е. А.) и пошла прямо к Зимнему дворцу".
Миних, как и Манштейн, не видавший происшедшего собственными глазами, в описании мятежа был более краток: "В ночь с 24 на 25 ноября эта великая принцесса приехала в казармы Преображенского полка и, собрав своих приверженцев, сказала им: "Ребята, вы знаете, чья я дочь, идите за мной!" Всё было условлено, и офицеры и солдаты, узнав, чего от них требуют, отвечали: "Матушка, мы готовы, мы их всех убьем". Принцесса великодушно возразила: "Если вы хотите поступать таким образом, я не пойду с вами". Она повела этот отряд прямо в Зимний дворец".
Комментатор Миниха "забывает" подсадить на запятки саней цесаревны музыканта Шварца, но зато сообщает, что пока Елизавета ехала в казармы, подкупленные Преображенские солдаты пришли в канцелярию (наверное – полковой двор) полка, "чтобы склонить находившихся там караульных в пользу принцессы и объявить о ее прибытии". По-видимому, это прошло успешно – "когда она приехала, то все солдаты присягнули ей и затем в числе 200 или 300 человек последовали за ней к императорскому дворцу".
Шетарди в донесении 25 ноября дополняет эти сведения важными подробностями. Прибыв в казармы гренадер, где ее ждали, и "собрав некоторое число их в большой комнате, Елизавета воскликнула: "Вы знаете, кто я, хотите следовать за мной?!" Все отвечали ей, что она может им приказывать и они исполнят свой долг как храбрые солдаты. "Не как солдаты, – начала она снова, – хочу я, чтоб вы мне служили, вы мои дети, все дело в том, чтобы знать, готовы ли вы умереть со мной, если понадобится". Они поклялись в этом все с полной готовностью. Тогда ее первой заботой было пробить дно у барабанов, сложенных в одном месте, чтобы никак нельзя было произвести тревогу. Когда ее уведомили, что это сделано, она взяла крест и стала на колени, ее примеру последовали все, и она сказала им: "Я клянусь этим крестом умереть за вас, клянетесь ли вы сделать то же самое за меня?" Клятва была единодушной. "Так в путь! – сказала она. – И будем думать о том, чтобы какой бы то ни было ценой сделать наше отечество счастливым!" Гренадеры не только последовали за ней, но обещали хранить полное молчание и пронзить своим штыком всякого, кто будет иметь низость отступить хоть на шаг. По мере того как они проходили перед некоторыми домами в казармах, они стучали в двери и вызывали тех, кто там жил. Таким способом была весьма быстро собрана целая рота гренадер этого полка числом в триста человек, причем каждый был снабжен шестью зарядами и тремя гранатами".
После этого заговорщики двинулись от Преображенских казарм на Московской стороне (вокруг Преображенского собора) по Невскому проспекту к Адмиралтейскому саду (точнее, эспланаде) и подошли к Зимнему дворцу. По-видимому, Елизавета ехала в своих санях, а солдаты шли пешком рядом. По описанию Шетарди, перед дворцом Елизавета, по воле гренадер, во избежание лишнего шума, вылезла из саней и двинулась пешком, "но едва она прошла несколько шагов, кто-то сказал ей: "Матушка наша! Так не довольно скоро, надо поспешить". Елизавета ускорила шаги, но, без привычки ходить скоро, никак не могла поспеть за гренадерами. Тогда они взяли ее на руки и донесли до двора Зимнего дворца". Так символично началось 20-летнее царствование дочери Петра.
Достигнув дворца, Елизавета – по версии Манштейна – "вошла, без малейшего сопротивления, с частью сопровождавших ее лиц в комнаты, занятые караулом, и объявила офицерам причину своего прихода, они не оказали никакого сопротивления и допустили ее действовать. У всех дверей и у всех выходов были поставлены часовые. Лесток и Воронцов вошли с отрядом гренадер в покои великой княгини и арестовали ее с ее супругом, детьми и фавориткой, жившей рядом". Шетарди дает более подробную версию происшедшего: вошедшая в кордегардию Елизавета обратилась с речью к проснувшимся солдатам-семеновцам: ""Проснитесь, дети мои, и слушайте меня! Хотите ли вы следовать за дочерью Петра I? Вы знаете, что престол мне принадлежит, несправедливость, причиненная мне, отзывается на всем нашем бедном народе, и он изнывает под игом немцев. Освободимся от наших гонителей!" Офицеры, у которых она спросила затем, что они об этом думают, затруднились высказаться откровенно. "Арестуйте мне этих людей, – присовокупила она, – я вам повелеваю, повинуйтесь же"". Офицеры были взяты под караул, и их чуть было не покололи штыками пришедшие с Елизаветой гренадеры.
Далее Елизавета действовала весьма грамотно: она распределила солдат, перекрыла постами все лестницы и свободные выходы, оставив при себе сорок гренадер (еще в одном донесении от 28 ноября, повторявшем "Краткое донесение", сказано, что Елизавета велела пробить барабаны в дворцовой кордегардии). Часть солдат, которым Елизавета строго запретила проливать кровь, "отправилась затем в апартаменты царя, принцессы, сестры его, правительницы и принца Брауншвейгского, караульные которого им не препятствовали, потому что караул внутри дворца состоял из гренадер, они не оказали даже ни малейшего сопротивления, как только увидали своих товарищей". Сцена ареста правительницы в донесении опущена. В "Реляции о перевороте" Шетарди сказано больше: арестованы были четыре офицера, которых сразу же заперли в отдельной комнате, "а принцесса, пройдя в покой великой княгини-правительницы, не встретила никакого сопротивления со стороны прочих гвардейцев, за исключением одного унтер-офицера, который сопротивлялся этому, но был тотчас же арестован. Найдя великую княгиню-правительницу еще в постели, а фрейлину Менгден почивающую рядом с ней, принцесса объявила первой об аресте". В донесении того же Шетарди от 30 ноября картина дана иная: гренадеры нашли Анну Леопольдовну вместе с супругом, "лежавшими вместе на постели".