Другой случай не заставил себя ждать. К нам в полк приехал заместитель командующего ВВС округа генерал Белоконь, бывший "школьный работник" (так мы называли командиров, вышедших из инструкторов училищ), и стал спрашивать у летчиков требования какого-то приказа. Конечно, все летчики показали полное его незнание. Тогда генерал вызвал меня к своему столу, дал мне в руки приказ и сказал, что через 15 минут я должен знать его требования наизусть, а сам занялся опросом другого летчика. Обладая хорошей памятью, я быстро выучил требования этого приказа и через указанное время четко доложил. Белоконь остался очень доволен и сказал нашему командиру эскадрильи:
– Вот как нужно учить летчиков!
То, как мы готовимся к полетам, как летаем, его совершенно не интересовало. К сожалению, такой стиль руководства был широко распространен в нашей армии...
А такое отношение командования авиации округа к нам, боевым летчикам, очень скоро дало свои результаты: не выдержав, стали уходить Герои Советского Союза, герои Отечественной войны... Из полка ушел его командир полковник Чупиков, устроившийся летчиком-испытателем в научно-исследовательский авиационный институт. Ушел мой ведущий Александр Куманичкин. Но, к счастью, он ушел на учебу на курсы командиров полков. Ушло много других Героев: Азаров, Шлепов, Руденко, Баклан и ряд других. Вместо них пришло много летчиков-инструкторов из училищ. Командиром полка назначили подполковника Старостина, тоже бывшего "школьного работника".
Моя судьба в это время тоже висела на волоске. Дело в том, что с 1946 года наш полк стал участвовать в парадах над Красной площадью и аэродромом Тушино. А меня, как бывшего в немецком плену (хотя и обгоревшего, тяжело раненного и бывшего в плену всего 7 дней), особый отдел (СМЕРШ) не допускал до полетов на парады. Когда начался 1948 год, новый комполка Старостин уже направил документы на откомандирование меня из полка "за невозможностью использовать в парадах", как вдруг все переменилось.
В начале 1948 года мы узнали, что старый командующий ВВС округа генерал Сбытов убыл из округа на учебу в Академию Генерального штаба, а на его место назначен новый командующий – генерал-майор авиации Василий Сталин. И почти сразу после назначения мы увидели его на нашем аэродроме, – а ведь прежнего командующего за два года мы ни разу так и не видали!
Однажды командир полка подполковник Старостин собрал летчиков в клуб. Мы вошли, расселись. Вошла группа офицеров, впереди невысокий подвижный генерал. Наш командир поднял нас и стал докладывать. Генерал посмотрел на нас и приказал:
– Садитесь.
Затем, когда все сели, он продолжил:
– Я – ваш новый командующий Василий Сталин. С вами я уже встречался под Берлином, рад, что вижу вас снова.
Затем, после нескольких фраз:
– Мне докладывали, что у вас, фронтовиков, какие-то неурядицы, – хочу услышать.
Конечно, все молчат. Тогда, еще раз осмотрев зал, Василий Сталин вдруг произнес:
– Прошу фронтовиков встать.
Вся левая сторона зала (а мы, фронтовики, сидели все вместе, слева) встала. Правая сторона, прибывшие "школьные работники", переведенные к нам "на усиление", осталась сидеть. Посмотрев на это, Василий Сталин сказал:
– Все понятно.
В дальнейшем разговоре он сказал, что примет все меры по улучшению обстановки с жильем, с аэродромом и укрепит нас опытными боевыми кадрами.
Действительно, не прошло и нескольких недель, как бывший командир нашего полка Чупиков был назначен командиром нашей "Кубинской" дивизии, а мой ведущий Александр Куманичкин – командиром 29-го гвардейского авиаполка. Чуть позднее началось строительство жилого городка из финских домиков. Василий Сталин добыл для авиации МВО из промышленности 500 финских домиков, в том числе домиков 50 для нашего полка, и к осени все наши бесквартирные летчики, ютившиеся в соседних деревушках, разместились в благоустроенных коттеджах. В этом же году мы в эскадрилье купили вскладчину первую машину. Получали мы тогда около 300 рублей, в то время как автомобиль "Победа" стоил 1600, а "Москвич", по-моему, 900 рублей. Мы решили, что я, Громов, Лазутин и Родионов кинем жребий – кому первому купить машину. Первую машину купили Лазутину. Вторым в очереди был я. Забегая чуть вперед, скажу, что машину "Победа" я себе купил в 1949 году, но буквально через полгода ее пришлось продать, поскольку я уезжал "в длительную командировку"...
Сразу после своего назначения Куманичкин вызвал меня:
– Байда, что с тобой делать? На тебя прежний командир представил материал на откомандирование.
Я ответил, что готов выполнить любое приказание. В ответ же услышал:
– Не волнуйся, за тебя я повоюю, попрошу командующего оставить.
Я не знал, что и думать. Вопрос с летчиками, бывшими в немецком плену, решался с учетом мнения командования. Мне были известны имена летчиков, попавших в плен (обычно после их сбития в воздушных боях над территорией, занятой немцами) и впоследствии, после побега из плена или освобождения, прекрасно воевавших. Даже в одном нашем полку было трое бывших в плену. Одного из них, командиpa звена Виктора Петрова, уже отправили на Дальний Восток, за меня и Виктора Шарапова долго хлопотал командир эскадрильи Иван Щербаков. Но, видимо, он не смог нас отстоять, и нас собирались тоже отправить из части. Теперь же, с приходом нового командования, у нас появилась надежда на лучший исход дела.
Через несколько дней Щербаков вечером говорит нам, мне и Шарапову:
– Готовьтесь. Завтра в 10 часов поедете с командиром полка в Москву к командующему.
Вечером мы начищаемся, приводим себя в порядок, готовимся к выезду. Утром, минут за 30 до назначенного времени, подходим к дому командира. Машина уже стоит возле крыльца. Минут через 15 выходит Куманичкин. Осмотрев нас, он говорит:
– Садитесь, поехали.
В дороге мы почти не говорили. Куманичкин о чем-то думает: видимо, проигрывает в уме свою просьбу. Нам ясно, что он будет просить за нас, и мы тревожимся и за себя, и еще больше за него. Ведь выступать против СМЕРШа решится не всякий, а для авиации Московского округа ранее было правило: бывших в плену в округе не держать.
Езда по Москве как-то отвлекла нас от тревожных мыслей. Мы проехали Калужскую площадь, Дом Правительства, центр, улицу Горького, затем выехали на Ленинградский проспект. Вот показался роскошный дом. Перед ним чугунная ограда, над зданием – флаг ВВС. Часовые козыряют Куманичкину и пропускают нас. Мы входим: кругом мрамор, ковры... После деревянных домиков нашего гарнизона эта роскошь впечатляет – чувствуется штаб воинов-победителей! Чувствуется, что в этом доме настоящий хозяин, умеющий показать свою силу, власть и могущество.
Мы входим в приемную, и Куманичкин докладывает адъютанту, что прибыли по вызову командующего. Тот просит обождать: "Командующий занят". Минут через 20 из кабинета выходит какой-то генерал. Адъютант сразу заходит в кабинет и быстро выходит: "Командующий просит зайти". Мы заходим за Куманичкиным.
Василий Сталин в хорошо сшитой генеральской форме, немного рыжеватый, быстрый в движении, внимательно смотрит на нас, затем здоровается с Куманичкиным и говорит:
– Садитесь. Куманичкин, докладывай.
Куманичкин говорит:
– Товарищ командующий, два отличных летчика, Крамаренко и Шарапов. В войну были сбиты, и оба попали в плен. Крамаренко был тяжело ранен, обгорел, через неделю освобожден нашими войсками, был полгода в госпитале, вернулся в полк и был моим ведомым. Я с ним сбил 12 самолетов. Шарапов тоже был сбит, провел полгода в плену, был освобожден нашими войсками.
Василий Сталин смотрит на меня, я встаю, и он спрашивает:
– Где был сбит?
Я докладываю:
– На 1-м Украинском, возле города Проскуров. Ранен и обгорел. Лежал 7 дней в лазарете в лагере военнопленных. Затем наши танковые войска окружили город, и я был освобожден. Лежал в госпитале, переболел сыпным тифом, затем меня отправили в Москву. Лечился в Центральном авиагоспитале. Был признан годным к летной работе, вернулся в полк и снова в полку воевал до Победы.
Генерал Сталин смотрит оценивающе на меня, о чем-то думает, затем говорит:
– Хорошо, разберусь.
Потом смотрит на Виктора Шарапова и говорит:
– А ты как оказался в плену и где был?
Виктор отвечает, что был в восьмерке Кожедуба в Курляндии. Вел бой с немецкими асами, те его сбили. Он выпрыгнул на парашюте, был взят в плен и помещен в концлагерь. В концлагере, чтобы не ходить на работы, сделал себе известью на ноге язву. Был помещен в лазарет, а за несколько дней до окончания войны был освобожден и вернулся после проверки органами СМЕРШ в полк.
Василий Сталин задумался, а потом говорит:
– Повезло тебе, а вот моего брата Якова в этом концлагере убили... А ведь тебя и доктора за твою симуляцию могли расстрелять. Скажи, кто тебя лечил в лазарете? Как фамилия этого доктора?
Виктор смутился и говорит:
– Не помню его фамилии. Я у него не спрашивал.
Василий Сталин нахмурился:
– Не помнишь? Ты всю жизнь должен его помнить: он тебя от расстрела за симуляцию спас! Сам жизнью рисковал, а ты – "не помню".
Затем, помолчав, он сказал:
– Не верю я тебе и у себя в округе не оставлю.
И, чуть подумав:
– Вы можете идти, а ты, Куманичкин, останься.
Мы, бледные от пережитого, выходим в приемную. Минут через десять выходит Куманичкин:
– Ну, поехали.
Всю дорогу мы едем молча. Шарапов сидит мрачный. У меня на душе радостное чувство, мне поверили, но переживаю за товарища. Приехав в гарнизон, Куманичкин нам говорит:
– Шарапова командующий отправляет на Дальний Восток, а относительно тебя, Крамаренко, будет решать.
Проходит несколько недель. На партийном собрании полка меня в числе других летчиков выбирают делегатом на партийную конференцию дивизии. Через три дня мы выезжаем в Кубинку. Все делегаты полка держатся вместе. Впереди командир – Куманичкин. Войдя в вестибюль Дома офицеров, мы останавливаемся, чтобы раздеться и зарегистрироваться.
Внезапно все поворачиваются. В клуб входит группа офицеров. Впереди – Василий Сталин. Увидев Куманичкина, он подходит к нему:
– Здравствуй, Куманичкин, привез своих орлов?
Затем, увидев меня, спрашивает:
– А как Крамаренко здесь оказался?
Куманичкин отвечает:
– Товарищ командующий! Коммунисты полка доверяют ему, вот делегатом выбрали.
Василий Сталин слегка улыбнулся:
– Ну, раз коммунисты доверяют ему, то и я доверяю. Назначай его командиром звена. Я утвержу.
Так я, один из немногих, бывших в плену, был восстановлен в рядах полноправных летчиков Московского военного округа и стал принимать участие в воздушных парадах.
Без колебаний я скажу, что Василия Сталина летчики любили. Несмотря на то что он был сыном самого Вождя, он честно воевал в Отечественную войну, прошел и Сталинград и дошел до Берлина, а для любого фронтовика это значит многое. Он добился того, что в Московском военном округе для всех летчиков были построены благоустроенные домики, переселил их из казарм и общежитий. А когда при подготовке к августовскому показу авиатехники на аэродроме Тушино летчик из его 32-го гвардейского полка Аркадий Макаров столкнулся с ведомым на пилотаже и оба выпрыгнули, то, узнав об этом, Василий Сталин немедленно помчался к месту происшествия и, увидев обоих летчиков живыми, обнял и расцеловал их.
До сих пор в Москве стоят прекрасные благоустроенные здания, за постройку которых Василия Сталина разжаловали и посадили в тюрьму. Я уверен, что история все расставит по своим местам и имя Василия Сталина войдет в историю Великой Отечественной войны как образец честного и смелого летчика и командира. Могу сказать, что это было время, когда сыновья высших руководителей Советского государства показывали пример в его защите. В воздушных боях погибли Тимур Фрунзе, Леонид Хрущев, Владимир Микоян. Сражались на фронтах войны и вернулись победителями Василий Сталин, Алексей и Степан Микоян, Александр Щербаков – сын 1-го секретаря Московского Комитета партии, члена Политбюро. Впоследствии Степан Микоян и Александр Щербаков стали летчиками-испытателями и были удостоены высших наград Родины – званий Героев Советского Союза.
Отвлекусь, но остановлюсь на судьбе упомянутых мною летчиков. Тимур Фрунзе вместе со Степаном Микояном осенью 1941 года прибыли в Багай-Барановку – доучиваться в запасном авиаполку. Но вскоре, не пройдя полностью программу из-за недостатка горючего, Тимур Фрунзе был направлен под Москву в 161-й истребительный авиаполк. 19 января 1942 года Тимур со своим ведущим старшим лейтенантом Шутовым вылетели на прикрытие наших войск в районе северо-восточнее Старой Руссы, где смело вступили в бой с семью немецкими самолетами. Вскоре самолет ведущего Шутова был подбит, и он произвел вынужденную посадку в расположении наших войск. Тимур Фрунзе в одиночку продолжал сражаться против семи немецких истребителей, но его самолет был подожжен, а затем очередной снаряд попал в кабину и убил Тимура. Посмертно летчику 161-го истребительного авиаполка Тимуру Фрунзе было присвоено звание Героя Советского Союза.
Совсем иначе сложилась судьба Степана Микояна. После окончания летной школы на самолете И-16 он был направлен в зап, затем в 16-й иап под Москву. Он был отобран Василием Сталиным для формирования 434-го авиаполка (впоследствии 32-го гвардейского), где в октябре 1941 года впервые вылетел на новом истребителе Як-1. Вылет был необычным. Летчикам разрешают вылет на новом типе самолета после провозки на двухместном учебно-боевом самолете такого же типа, – но его промышленность только готовилась выпускать. Вместе со своим командиром Василием Сталиным Степан подошел к стоявшему на стоянке "яку". Сам Василий только недавно, также без провозки, вылетел на этом самолете, и тот полет только случайно не закончился катастрофой. Дело в том, что длина пробега Як-1 на посадке почти в два раза больше, чем для И-16. Василий не смог приземлиться с первых двух заходов, приземлился он только с третьей попытки, и то чуть ли не на середине аэродрома. Стремительно пробежав оставшуюся половину, самолет выскочил на проходившую за аэродромом линию железной дороги. К счастью, склон перед рельсами оказался пологим. Он подбросил самолет вверх, и тот, перелетев рельсы, опустился и побежал по ровному месту уже за рельсами.
Рассматривая самолет, Степан услышал команду:
– Степка, залезай в кабину! Застегни парашютные лямки.
Посидев некоторое время и немного привыкнув к приборам и рычагам управления, тот услышал:
– Ну как, хорошо в кабине? Попробуй запустить.
Запуск оказался очень простой – гораздо проще, чем на И-16. Несколько движений рычагами и кнопками – и мотор заработал. Немного поработав на малых оборотах, Степан дал сектор газа вперед. Мощный мотор взревел, самолет задрожал, словно готовясь к прыжку. Убрав двигатель снова на малые обороты, он вдруг услышал неожиданное:
– Ну как, полетишь сам?
Степан уже слился с машиной и ответил:
– Полечу!
– Тогда так: выполнишь полет в зону, там сделаешь четыре виража, пикирование, горку – и на посадку. Давай выруливай, я пойду на СКП (стартовый командный пункт).
Взлет и полет в зону Степан выполнил вполне нормально. Потом он воевал под Москвой, был ранен, обгорел, полгода лежал в госпитале – и снова на фронт. После войны окончил Военно-воздушную академию, стал летчиком-испытателем, испытывая новейшие самолеты – сначала винтомоторные, затем реактивные. За мужество и отвагу при испытаниях новой авиатехники ему присвоят звание Героя Советского Союза. Он пролетал почти 50 лет, став заслуженным летчиком-испытателем, генерал-лейтенантом авиации, но при этом остался самым скромным, внимательным и отзывчивым человеком.
Судьба его младшего брата Владимира трагична. Так же после выпуска из школы он пришел в 434-й авиаполк, и так же Василий Сталин выпускал его на Як-1 без провозных полетов. Но то ли оттого, что Владимир хотел показать себя прекрасным летчиком, то ли оттого, что он стремился самоутвердиться, но вместо простого полета по кругу, он показал весь высший пилотаж прямо над аэродромом. Но Василий Сталин спросил у стоявших рядом летчиков: "Он нормальный ли?!" – и приказал арестовать Владимира на 5 суток за воздушное хулиганство. Впоследствии Владимир отважно сражался с немецкими асами под Сталинградом, но в воздушном бою "Мессершмитт-109" расстрелял его самолет, при этом летчик, видимо, был убит и вместе с самолетом врезался в землю.
Третий, более молодой из братьев, Алексей Микоян также стал летчиком, долгое время летал, стал командующим воздушной армии, но крепкое здоровье дается не всем летчикам. Длительное пребывание в жарком климате Ташкента подорвало его здоровье, и Алексей прожил не долго.
Судьба Леонида Хрущева трагична. Это был хороший летчик, любивший летать, но иногда допускавший необдуманные поступки. Окончив летную школу, он стал летчиком-бомбардировщиком и летал на самолете Ер-2. Это был прекрасный для того времени самолет – скоростной, с большой бомбовой нагрузкой. К сожалению, тяжелая обстановка на фронте заставила советское командование направлять наши тяжелые бомбардировщики ТБ-3 и Ер-2 на бомбежку прорвавшихся немецких танковых колонн днем, в прекрасную погоду, и часто без сопровождения истребителей. Результатом были большие потери этих самолетов от атак немецких истребителей. Несмотря на сильное оборонительное вооружение из 5-6 пулеметов, они оказались не способными противодействовать атакам двух-четырех истребителей противника.
В одном из таких дневных вылетов самолет Леонида был подбит, и он произвел вынужденную посадку в поле. Самолет ударился о неровности и разрушился. Леонид остался жив, но повредил при ударе обе ноги. Его направили в госпиталь в городе Куйбышев. Мне известно, что там его подлечили, и уже стоял вопрос о его выписке, когда Леонид устроил с другими товарищами праздник по этому поводу. В конце этого праздника прибывший откуда-то с Северного флота старший лейтенант стал демонстрировать свое искусство в стрельбе. Сделав несколько точных выстрелов по мишеням, он сбил яблоко с головы Леонида, а затем, демонстрируя свою храбрость, поставил яблоко на свою голову и предложил Леониду сбить его. Видимо, нервы у Леонида оказались не такими железными: пуля попала не в яблоко, а в голову моряка. В результате приговора суда Леониду дали 10 лет, заменив тюрьму отправкой его на фронт в роту штрафников. Никита Хрущев смог добиться того, чтобы его сына вместо роты штрафников отправили на переучивание в летную школу истребителей в г. Серпухов. Там он проучился несколько месяцев и был направлен в нашу 303-ю дивизию. Я был в 523-м полку, а Леонида Хрущева направили в лучший авиаполк дивизии – 18-й гвардейский, которым командовал майор Анатолий Голубов.
Голубов направил Леонида в лучшую, первую эскадрилью, которой командовал Иван Заморин, сделавший того своим ведомым. Совершив несколько совместных тренировочных вылетов, Иван Заморин стал летать с ним на боевые задания. В это время наши войска, для недопущения отправки немецких войск из-под Москвы в Сталинград, начали наступление под Жиздрой, южнее города Сухиничи. Авиация, штурмовики и бомбардировщики 1-й воздушной армии, стала наносить удары по немецким войскам, а наша истребительная дивизия получила задание прикрывать наши наступающие войска от ударов немецкой авиации.