Меня всю трясло. Я быстро вместе с братом спряталась в бараке.
Я так хотела, чтобы этот ужасный человек так же, как мальчики, почернел от проволоки, за которую он продолжал держаться! Но нет! Я слышал его весёлый голос, значит, он был жив и здоров, видимо, выходя из своего кабинета, он дал указание отключить ток.
Мы легли на верхние нары, укрылись одним одеялом, чтобы нас никто не заметил. Я лежала, а перед глазами рисовались разные картины смерти начальника лагеря.
Поздно вечером пришла мама, ей уже кто-то рассказал о случившемся. Она меня обняла и расплакалась, потом стала ругать и кричать, чтобы я не смела больше никуда ходить, чтобы всё время сидела в бараке.
Через несколько дней мы узнали, что наш лютый начальник погиб при бомбёжке. Ура! Теперь я свободно могла ходить по территории лагеря. Но через проволоку ходить уже не решалась.
В середине декабря 1944 года появился новый начальник лагеря. Пожилой, толстый, в поношенной офицерской форме без погон, скорее похожий на бюргера, чем на кадрового офицера. В сопровождении нескольких офицеров СС он обошёл всю территорию лагеря, осмотрел бараки, заглянул в столовую, особенно долго оставался в помещении бани.
Некоторое время ничего не происходило, всё шло по давно заведённому порядку. Но вот 24 декабря, когда немцы отмечали католическое рождество, объявили выходным днём. В столовой всех пленных накормили пшённым супом, заправленным каким-то жиром, потом дали по кружке молочной сыворотки и куску чёрствого хлеба. Вошёл начальник, поздравил всех с рождеством.
Пленные настороженно смотрели на него, не понимая всего происходящего. Они чувствовали, что всё это неспроста.
На выходе из столовой каждому вручали ещё по куску хлеба, намазанному маргарином, и газету. Люди были озадачены и разошлись по своим баракам молча. Там они развернули газету, она была написана на русском языке. Давно мы не видели какого-либо текста на родном языке. На весь лагерь была только одна, чудом сохранившаяся книга - повесть "Салават Юлаев".
В газете было написано, что германская армия восстановила свои силы и пошла в наступление на всех фронтах, что Советский Союз распадается, и все республики присоединяются к Великой Германии. В газете даже была нарисована карикатура: карта Советского Союза, где откалываются советские республики, а Сталин с большим носом, весь скрюченный, своими длинными руками пытается удержать их. Пленные скептически рассматривали газету, но между собой ничего не говорили, боялись доносов.
Накопленная за долгие годы тяжёлого труда усталость сломила их, и вскоре все уснули. Вдруг громко загудела сирена, предупреждающая о налёте авиации. Люди вскочили с нар и побежали к выходу из бараков, и в этот момент на территорию лагеря упали бомбы. От прямого попадания разрушились три барака. Несколько бомб упали на землю, но не взорвались. Около сотни человек оказались убиты и ранены, в том числе три немецких солдата.
Пленных, взрослых и детей, заставили собирать трупы и раненых, а также откапывать засыпанных землёй. Это была страшная работа! Кругом валялись убитые, фрагменты тел, слышались стоны раненых. Немецких солдат увезли хоронить, а тела пленных закапывали прямо в выкопанные траншеи на территории лагеря. Легко раненных пленных оставили в лагере, тяжело раненных отправили в так называемую "русскую больницу", откуда они уже не вернулись.
Поздно вечером всех собрали на площади. Начальник лагеря сообщил: "Лагерь бомбили американские самолёты по заданию Сталина, который всех пленных из Советского Союза считает изменниками. Их по возвращению на Родину расстреливают или ссылают в Сибирь. Поэтому тем пленным, кто будет хорошо работать, Германия разрешит остаться на жительство в стране. Продолжайте усердно трудиться во имя великой Германии".
Толпа выслушала речь и тихо разошлась по уцелевшим баракам. Утром, когда все вышли на построение, объявили, что на территории лагеря обнаружены неразорвавшиеся бомбы, которые необходимо обезвредить. Всем пленным приказали забрать из бараков свои вещи и строем отвели на завод.
Прежде, чем загнать нас в огромный пустующий ангар, немцы выбрали из строя несколько мужчин покрепче и увели их куда-то. Мы все кое-как разместились на новом месте. Было тесно и холодно, невозможно ни пошевелиться, ни выйти из здания. Вдруг со стороны нашего лагеря послышался мощный взрыв, затем ещё несколько. Люди зашевелились, сидящие у выхода попытались выйти, но за дверями стояли вооружённые солдаты.
Часа через три, когда люди уже изнемогали от тесноты и духоты, двери открылись, и все потянулись из ангара, становясь в строй. Находясь несколько часов без движения, пленные еле двигались. Солдаты стали подгонять их ударами прикладов, а собаки рычанием равняли строй.
На территории лагеря появилось несколько новых глубоких воронок, на земле лежали мёртвые тела. Это были те мужчины, которых увели солдаты. Их заставили разминировать неразорвавшиеся бомбы. Конечно, это закончилось трагически: большинство погибли на месте, другие, тяжелораненые, истекли кровью. Больше бомбёжек лагеря не было, но при звуках сирены мы продолжали прятаться кто куда.
В наступившем 1945 году первые два месяца пленных ещё гоняли на завод. Правда, обстановка была тревожной и нервозной. Количество солдат, охранявших наш лагерь и сопровождавших пленных на работу, с каждым днём всё уменьшалось.
Работа теперь заключалась не в ремонте паровозов и вагонов. Напротив, пленным приказали разбирать станки, производственные помещения, собирать документацию. Всё это грузилось на автомашины и вывозилось.
В середине марта немцы собрали мужчин и погнали на завод. Их заставили минировать оставшееся на заводе оборудование. Многие из них подорвались или были тяжело ранены.
Глава четырнадцатая
Освобождение
Стало понятно, что готовится эвакуация завода, а это означало приближение союзных войск. Но что будет с нами? Бежать невозможно, так как мы не знали расположения фронта, где какие войска находятся. Кроме того, через проволочное заграждение снова круглосуточно стали пускать ток. Собак с вечера и на всю ночь отпускали бегать по территории лагеря. Их уже плохо кормили, они были злющие-презлющие. Невозможно выйти из бараков.
В конце марта 1945 года из ближайших к бане бараков несколько сот человек загнали в помещение переоборудованной бани и пустили отравляющий газ. Мы это поняли на другой день. К бане подогнали огромные грузовики и из большого окна по конвейеру стали загружать трупы. Те, кто увидел эту картину, разбежались по баракам и рассказали, что происходит. Люди в испуге стали прятаться кто куда. Но куда можно спрятаться на территории лагеря? В вырытые траншеи, под матрасы, в разбитые бараки!
Однако несколько дней никто не интересовался пленными. Зато в здании администрации лагеря царила суматоха: подъезжали автомашины, вывозили мебель, документы, что-то жгли на костре. В конце марта в лагерь въехал большой крытый грузовик, из которого выскочило несколько десятков эсэсовцев. Они стали выгонять людей из бараков и направлять к бане. Начался переполох, крики, плач. Мама под шумок схватила меня и Эдика, побежала к дальнему разрушенному бараку и забилась под обрушенную стену, загородившись досками. Постепенно шум в лагере затих, но мы просидели в своём убежище до наступления темноты. Наконец мы добрались до своего барака, уставшие и голодные, и уснули до утра.
Утром все оставшиеся в живых пленные по привычке собрались около столовой, двери которой оказались закрытыми. Все стояли в недоумении. Самые сильные решились вскрыть двери. В столовой никого не было. Зашли на кухню. На полу в беспорядке лежали мешки с кусками засохшего хлеба, с турнепсом и гнилой картошкой. Кто-то стал раздавать хлеб, за которым сразу выстроилась очередь. Вдруг послышался шум въезжающей автомашины. Люди выскочили из столовой и кинулись прятаться. Мама успела ухватить несколько кусков хлеба и спряталась в ближайшем разрушенном бараке.
Мы находились недалеко от здания администрации, и нам были слышны голоса немцев, к которым мама прислушивалась. Она всё время прикладывала палец к губам, давая знак молчать.
Поев хлеба, мы с братом уснули. Спустя какое-то время мама растолкала нас и сказала, что автомашины уехали, и она пойдёт разведать обстановку. Она ушла, а мы спрятались подальше. Вскоре она вернулась и сказала, что немцев не видно, здание администрации закрыто, но пока лучше сидеть тихо.
На другой день снова послышался шум въезжающих автомашин, голоса немцев, лай собак. Лагерь затих, все поняли: приехали за следующей партией жертв. И в этот момент послышался надрывный вой сирены, извещающей о налёте авиации. Солдаты мгновенно взобрались на автомашины и уехали.
Началась массированная бомбёжка. По звуку падающих бомб можно было предположить, что самолёты бомбят, в основном, паровозоремонтный завод. Несколько бомб взорвались на железной дороге. Наш лагерь находился между заводом и железнодорожным узлом, поэтому все бросились прятаться. Как всегда - кто куда. Налёт продолжался несколько часов.
К утру 8 апреля 1945 года стало тихо. Так тихо, что звенело в ушах. И люди сидели тихо, боясь пошевелиться. Гнетущая тишина давила, настораживала. Вдруг послышался шум въезжающих мотоциклов. Опять немцы? Люди ещё больше съёжились в своих укрытиях. Мама крепко прижала меня и Эдика к себе. Въехавшие мотоциклы остановились, послышались голоса, речь была явно не немецкой. Они громко разговаривали, смеялись. Кто-то прокричал в рупор: "Рус, выходи! Рус, свобода!"
Наконец те, кто посмелее, стали вылезать из своих укрытий. На площади лагеря стояли мотоциклы, на них сидели солдаты, как потом оказалось, - американские. Увидев грязных, измождённых, в лохмотьях пленных, солдаты замерли, потом выпрыгнули из мотоциклов и стали пожимать им руки и угощать шоколадом.
Меня подхватил на руки чернокожий солдат, негр, как мне потом сказали. Я испугалась, ведь я никогда не видела таких чёрных людей. Когда же он в улыбке открыл рот, полный крупных белых зубов, я оттолкнула его руками и закричала. Мне показалось, что он сейчас меня укусит. Солдат громко рассмеялся и, поставив на землю, сунул в руки две шоколадки. Я стремглав помчалась к нашему укрытию, чтобы рассказать маме обо всём увиденном и показать подарок.
Днём в лагерь привезли полевые кухни. На запах пищи с котелками потянулись пленные. После трапезы к пленным обратился американский генерал. Он объяснил, что город освобождён союзными войсками, что в течение трёх дней мы, бывшие пленные, а в настоящее время свободные люди, можем делать в городе всё, что захотим, как победители. Кроме того, нам будет оказана медицинская помощь и налажено питание. После чего американские солдаты во главе с генералом уехали. Пленные, вернее с этого дня бывшие пленные, были ошарашены услышанным и медленно осознавали своё положение свободных людей.
Постепенно люди стали собираться кучками и обсуждать, что им сейчас делать. Наконец решили идти к железнодорожному узлу. Туда в последние месяцы войны немецкие власти при отступлении везли продукты и товары, награбленные в захваченных странах.
Небольшими группами люди направились к станционным тупикам, где стояло множество опломбированных вагонов с награбленным добром. Искали вагоны с продуктами, но когда вскрыли один из них, раздались выстрелы и немецкая ругань. Люди попрятались за ящиками. Шаги стрелявших затихли, и люди всё-таки продолжили вскрывать вагон. В нём оказались посуда, инструменты и даже ящик с пистолетами.
Прихватив инструменты для вскрытия вагонов и оружие для обороны от немецких солдат, люди двинулись осматривать другие вагоны и нашли-таки вагон с продуктами. Погрузив на дрезину тушёнку, сухое молоко, сухофрукты и несколько ящиков с разными консервами, люди стали толкать её по рельсам, ведущим к лагерю (рельсы проходили мимо проволочного заграждения нашего лагеря в сторону паровозоремонтного завода).
Сбежались оставшиеся в лагере, отнесли продукты в столовую. Мужчины открывали пакеты, банки, женщины принялись готовить обед, а дети побежали сзывать всех в столовую. Оголодавшим бывшим пленным, ставшими свободными всего несколько часов назад, требовалось подкрепление. Через час все сидели за столами. Оказалась занятая лишь четвёртая часть столов. Моя мама тяжело вздохнула: "Сколько же погибло человек! Сколько не дожили до победы!" Поняли это и другие и, погрустнев, молча принялись за еду. Хорошая еда, которой мы не пробовали много лет, исправила настроение и вернула силы.
Многие решили пойти на станцию и привезти ещё продуктов на будущее. Прихватив с собой инструменты и оружие, в путь двинулась большая толпа, в том числе и дети. Я как всегда бежала впереди.
Вдруг я увидела, что за вагонами мелькнули люди в немецкой военной форме. "Немцы!" - закричала я и, дёрнув маму за руку, быстро отскочила с ней за какую-то будку. Раздались выстрелы. Люди попадали на землю. Те, у кого было оружие, ответили беспорядочной пальбой. Послышалась немецкая ругань, стоны. Выстрелы из-за вагонов затихли.
Прошло несколько минут. Тишина. Только слышались стоны с обеих сторон. Кто-то пробрался к дрезине, прополз между колёс и, оглядевшись, крикнул: "Никого нет!" Все поднялись и увидели, что среди нас было двое раненых и один убитый. Их положили на дрезину, потом открыли первый попавшийся вагон, в котором оказались продукты и разнообразная одежда. Нашли упаковку с нижним бельём, вытащили из неё нижнюю рубашку и, разорвав на лоскуты, перевязали раненых.
За вагоном послышался стон. Все замерли. В тишине раздался выстрел и быстро оборвавшийся крик. Кто-то из наших полез под вагон. Вернувшись, он сообщил, что немцы-гады оставили своего раненого, и тот застрелился, не желая сдаваться русским.
Двум женщинам поручили отвезти в лагерь дрезину с ранеными и погибшим. Остальные пошли искать другую дрезину и нашли даже две дрезины. Нагрузив их доверху продуктами и одеждой и прихватив ещё оружия, поехали в лагерь, устроили грандиозный обед, перешедший в ужин. Мы, дети, растормошили мешки с одеждой и радостно мерили её на себя. Взрослые тоже присоединились к нам. Только поздно вечером все угомонились и впервые легли спать сытые и довольные.
На другой день мы увидели, что дрезины, которые оставили около лагеря, куда-то исчезли, поэтому пошли к вагонам небольшими группами. Открывали вагоны и тащили оттуда всё, что попадало под руку. Что творилось в бараках! Все нары завалены мешками, тюками, в проходах стояли ящики с разными консервами. На третий день к вагонам пошли только единицы, да и те очень быстро вернулись. Они рассказали, что видели вооружённых немцев, поэтому не стали рисковать. Мужчины на всякий случай вооружились и закрыли все ворота лагеря. Люди вернулись в бараки и стали разбирать принесённое добро и брать себе то, что понравилось. Одежду и обувь мерили, продукты пробовали. Все веселились, смеялись и даже танцевали, но быстро устав, крепко уснули.
Ночью слышались выстрелы. Утром мы увидели у ворот лагеря американских солдат, которые рассказали, что ночью вооружённые немцы пытались проникнуть в лагерь, и им пришлось открыть огонь. Как оказалось, солдаты союзных войск каждую ночь охраняли наш лагерь во избежание провокаций со стороны попрятавшихся немецких солдат. На этот раз мы не испугались чернокожих американских солдат. Все пожимали им руки, благодарили за освобождение из немецкого плена.
Днём к нам приехал генерал в сопровождении большого количества солдат. Он оглядел принарядившуюся толпу бывших пленных и сказал, что три дня безвластия кончились. С сегодняшнего дня вводится режим чрезвычайного положения. Создана военная комендатура, которая временно будет управлять городом. Порядок в нашем лагере и нашу защиту от нападения немцев будут осуществлять американские солдаты во главе с офицером. Мародёрство и набеги на железнодорожный узел запрещены. В город можно выходить по пропускам с соблюдением комендантского часа и желательно группами по несколько человек, чтобы избежать нападения немецких солдат.
Мы так и делали: собирались группами, обязательно один кто-нибудь с оружием. Столкновения были, но, в основном, с нашей стороны. Заходили в маленькие магазинчики, брали, что понравится, и уходили. Хозяева не сопротивлялись и молчали. Однажды увидев немку на велосипеде, один из нашей группы подошёл к ней и забрал у неё велосипед. Когда он въехал в лагерь на велосипеде, дежуривший у ворот американский солдат сказал, что больше ему пропуск в город не дадут.
Приближался праздник 1 мая. Немцы запрещали нам отмечать советские праздники. В первый год нашего пребывания в лагере накануне годовщины Октябрьской революции моя мама спросила у соседки по нарам, как здесь отмечают праздники. Та прижала палец к губам и прошептала: "Тише! Здесь за это избивают или расстреливают!" И люди перестали вспоминать о праздниках. Да и уставали так, что еле добирались до нар. Не до праздников было. А сейчас мы - свободные! Приоделись, подкормились, набрались сил, вот и захотелось праздника.
Несколько человек пошли к американскому офицеру за разрешением отметить международный день трудящихся 1 мая. Офицер был сыном белоэмигранта, уехавшего из России после революции в Соединённые Штаты Америки. Звали его Майкл, и он неплохо говорил по-русски. Как он пояснил, именно поэтому его и назначили надзирать за лагерем, где находились пленные из Советского Союза. Молодой и весёлый, он по-братски общался с нами, его все называли по имени, чаще на русский манер: Миша. Он не обижался и только смеялся. Майклу понравилась наша идея, и он пообещал поговорить со своим начальством. На другой день Майкл сообщил, что праздник будем отмечать на территории лагеря вместе с американскими солдатами, им тоже нужно отдохнуть от войны.
И началась весёлая подготовка к празднику! Американские солдаты навезли продуктов. Наши мужчины уговорили немецкого фермера во искупление грехов рейха и его собственных (у него тоже работали пленные) подарить нам одну свинью. Посреди лагеря устроили вертел, на который водрузили потрошёную свиную тушу. Тут же неподалёку поставили принесённые из столовой столы и соорудили один общий большой стол и скамейки, а нам, детям, устроили отдельный стол. Американцы принесли несколько бутылок вина. Нашим мужчинам этого показалось мало, и они тайком от американцев пробрались на станцию, нашли цистерну со спиртом, налили в бутыли и принесли в лагерь. За столом было весело, все смеялись, разговаривали с американцами на смеси трёх языков: русском, немецком, английском, но понятнее был язык жестов. Некоторые солдаты пытались ухаживать за нашими принарядившимися женщинами.