* * *
Через два дня чета Шелли уезжает в Уэльс, но позже, во время своих визитов в Лондон, Шелли навещает Годвина. Гарриет очень недовольна этим знакомством. Ей не нравилась жена Годвина, "отвратительная кокетка" по ее отзыву, не нравилось, что Годвин пытается вовлечь Шелли в политику. Возможно, ей не нравилось и еще кое-что, например, что Годвин, находящийся в стесненном положении, без зазрения совести берет у своего юного и богатого друга деньги на развитие издательского бизнеса. Так или иначе, Гарриет тревожила эта дружба.
Годвин был очень любезным хозяином, он предоставил Кристи и Мэри полную свободу: они могли вставать, когда им захочется, завтракать в своей комнате и проводить время как заблагорассудится. Кристи, которая была воспитана дома в строгих пуританских нравах, напугал мистер Лэм, пожелавший во время знакомства поцеловаться с юной шотландкой. В другой раз за ужином девушки устроили целый диспут о правах женщин. Кристи и Фанни отстаивали право женщины жить лишь своим домом и семьей, Мэри и Джейн утверждали, что она должна иметь более широкий кругозор.
Возможно, Годвин понял, что его молодой друг все чаще отворачивается от своей жены и обращает взгляд на его дочь, возможно, он ничего подобного не заметил, а просто следовал заранее составленному плану. Но, так или иначе, в июне 1813 года Мэри вернулась в Шотландию и прожила там еще девять месяцев.
У четы Шелли тем временем родился ребенок: дочь Элизабет, для которой отец выбрал красивое и необычное прозвище Ианта, что означало "гиацинт". Согласно греческой легенде, гиацинты выросли на могиле прекрасной гречанки, носившей это имя. Такая похоронная тематика не показалась Шелли неуместной. "Он чрезвычайно любил своего ребенка, – вспоминал друг Шелли Пикок, – и подолгу мог расхаживать взад и вперед по комнате с ребенком на руках, напевая ему монотонную мелодию своего собственного изобретения".
Женщина с именем Ианта стала одной из героинь поэмы "Королева Маб", опубликованной Шелли в 1813 году. Поэма вдохновлена идеями Годвина о неизбежности исторического прогресса, которые Шелли поместил в обертку из сказочной истории о королеве фей Маб, той самой "повитухе фей", насылающей людям счастливые сновидения и помогающей им породить свои мечты, которую воспевает Меркуцио в "Ромео и Джульетте". В прологе поэмы Шелли Маб возносит в своей крылатой колеснице душу спящей девы Ианты, воплощающей в себе человечество, к звездам и показывает ей жестокость прошлого и настоящего, а после рисует картину счастливого будущего, в котором свободные и могущественные люди обустраивают свою планету, делая ее пригодной для жизни: меняют климат, разводят сады в пустынях. Все голодные накормлены, все неимущие одеты и обуты, все страхи побеждены. Шелли, как и многие родители до него, надеялся, что его дитя будет жить в лучшем и совершенном мире.
Поэма посвящена Гарриет, и в посвящении Шелли щедро рассыпает жене комплименты: ее похвала – величайшая награда для него, от ее нежных взглядов воскресает его душа, она – его вдохновение, его радуга, его любовь к ней никогда не иссякнет. Но эта страсть показная. На самом деле отношение Шелли к Гарриет резко изменилось.
Рождение ребенка, а скорее первые месяцы после его рождения часто являются испытанием для молодых пар. Они, как правило, неопытны в уходе за младенцами, не готовы к свалившейся на них ответственности, и непредсказуемость поведения ребенка, ощущение своей беспомощности и беспомощности партнера регулярно повергает их в отчаяние, заставляя проявлять худшие черты характера. Некоторые пары благополучно проходят этот период, их любовь изменяется, становится менее слепой и идеализирующей, они теряют множество иллюзий друг относительно друга, но на смену восхищению приходит сочувствие и близость. Они словно увидели все самое страшное, что может произойти с любимым человеком, всю слабость и подлость, что таится в глубине его души, и убедились, что эта подлость не безгранична. Она обычная, человеческая, и они вполне могут с ней ужиться.
Но нередко случается так, что первые испытания убивают любовь. Именно это произошло в браке Шелли и Гарриет. Разность в образовании, разность в видении будущей жизни, незаметная в первые годы любви, теперь остро выступила на первый план. В 1814 году Шелли пишет о своем браке с Гарриет как о "безрассудном и безлюбом союзе", сетует на то, что тщетно потратил слишком много времени и сил на то, чтобы "развить ее ум", и отрекся от других своих интересов. "И мне почудилось, что живой и мертвый слились в пугающем объятии". Бедняжка Гарриет! Уж она-то была не мертвой, а, напротив, очень живой, молодой матерью, гордой и взволнованной своим материнством и ожидавшей от супруга, который был старше ее на несколько лет, отнюдь не "развития ума", а заботы и поддержки. Она любит его по-прежнему и не хочет верить в его охлаждение. Но Шелли оказался не готов к прозаической роли мужа и отца. Он снова отдался поэтическим мечтаниям. "Помнится, однажды я предпринял пешую прогулку из Брэкнелла в отцовское имение (что составляет сорок миль), – пишет он другу. – Воображаемые происшествия длинной чередой носились перед моим мысленным взором, пока мои мечтания не достигли настоящих чувств. И вот уже мне встретилась подруга, назначенная мне судьбой, и вот она уже отвечает на бурные мои восторги, и вот побеждены препятствия, мешавшие нашему полному единению. Я зашел так далеко, что стал обдумывать послание к Гарриет о том, что полюбил другую. За этими мечтаниями я не заметил, как прошел весь путь, в конце которого не ощутил усталости".
* * *
А та, что назначена ему судьбой, возвращается в Шотландию, в гостеприимный дом Бакстеров. Долгожданная встреча с Изабеллой – подруги не могут наговориться. Но вскоре все новости обсуждены много раз, и жизнь возвращается в привычную колею, как будто Мэри никуда и не уезжала. Снова девочки бродят целыми днями по холмам, болтая и фантазируя. Изабелла, интересовавшаяся историей Французской революции, считает Мэри счастливицей: ведь ее мать была там и все видела своими глазами. Бакстеры тоже некоторым образом причастны к этим событиям, их небольшое состояние сколочено в годы наполеоновских войн. Они поставляли джут и лен армии Веллингтона. Девушки обсуждают историю своих семей и мировую историю, гуляя у подножия "Трех граций" – скал, между которыми струится Тэй. Ужасаются злодействам Робеспьера и восхищаются Шарлоттой Корде и "неистовой республиканкой" Манон Ролан, которая умерла на гильотине, сказав своим палачам: "Как мне вас жалко… Вы можете послать меня на эшафот, но не можете лишить меня той радости, которую доставляет чистая совесть". Позже Мэри Годвин напишет: "Я… долго жила в Шотландии. Иногда я посещала более живописные части страны, но обычно жила на унылых и безлюдных северных берегах Тэй, близ Данди. Сейчас, вспоминая о них, я назвала их унылыми и безлюдными, но тогда они не казались мне такими".
Изабелла показала ей Данди, город, расположенный на берегу длинного залива Ферт-о-Тэй, там, где Тэй сливается с рекой Эрн, город китобоев, торговцев и промышленников: ткачей, производящих джут, лен и хлопок. Жители Данди очень предприимчивы. Например, в верховьях залива, где раскинулись болота, сто лет назад начали сажать тростник, чтобы предотвратить разрушение берегов. Теперь там огромные плавни, самые большие в Великобритании, где местный люд собирает тростник для кровель.
По воскресеньям семейство ходит в церковь. Бакстеры – гласситы, они принадлежат к секте, основанной в 1730 году в Шотландии преподобным Джоном Глассом. На своих проповедях они говорят об "оправдании верой", о том, что для спасения нужно лишь горячо и искренне верить в то, что "жертвы Христа достаточно для того, чтобы сам "отец греха" предстал непорочным перед Создателем". Подражая апостолам, они омывают друг другу ноги и приветствуют новообращенных "святым поцелуем". Они не требуют от своих старшин, священников и епископов "книжной премудрости", не видят необходимости в специальном образовании для них – священнослужителей выбирают всей общиной из числа добропорядочных и уважаемых людей. Произнести проповедь тоже может каждый, кто "владеет даром поучать собратьев". После проповеди гласситы, подражая первым христианам, собираются на "трапезы любви". Здесь подают не символические кусочки хлеба и глотки вина, как в других общинах, но сытную и горячую шотландскую похлёбку– гласситы называют ее "Кайл Кирк", – которую готовят вскладчину из баранины или говядины с перловой крупой и овощами. Этот обычай возник отчасти как благотворительность, чтобы бедные члены общины, каковых было большинство, могли хоть раз в неделю наесться досыта, отчасти в связи с тем, что многим прихожанам, в том числе и Бакстерам, приходилось проделывать долгий путь для того, чтобы присутствовать в церкви, и по окончании службы их ждал не менее долгий путь домой.
Одновременно с такими проявлениями братской любви, смирения и заботы их церковь чрезвычайно строга к инакомыслящим. Их изгоняют из общины, с ними запрещают делить кров, хлеб и воду. Впрочем, в этом гласситы не оригинальны.
Для Мэри это первый случай столкновения с истинно верующими людьми. В ее родном доме по вечерам читали политические трактаты, здесь читают Библию. Атеист Годвин не мог не дать дочерям хотя бы азов религиозного образования, иначе они оказались бы "белыми воронами" в современном им обществе. Однако он не мог и не развивать в девочках критичность и независимость мышления. Мэри ясно видит простодушие и глубину веры Бакстеров, но и множество проявлений неосознанного лицемерия: и то, как гласситы поступают с несогласными, и то, что их максима "Вещи связывают и убивают" и проповедь нестяжательства не мешают им накапливать состояние.
При этом гласситы, как разумные люди, вовсе не считают прочих христиан прислужниками сатаны, от которых нужно держаться подальше. Изабелле и Мэри никто не мешает осматривать остальные достопримечательности Данди: готическую церковь святой Марии XVI века, на то время самую большую в Шотландии, с самой высокой колокольней, – они лишь не могут молиться вместе с прихожанами этой церкви – и остатки старого замка, разрушенного в XVII веке в войне между шотландским парламентом и роялистами – сторонниками Карла I.
Изабелла с гордостью показывает только что построенный маяк Белл-Рок (Колокольная скала), возведенный прямо посреди моря, на подводном рифе, и освещающий путь кораблям. Строителям приходилось работать лишь во время отлива, многократно проделывая 24-километровый путь от берега до рифа и обратно. Титанический труд! Слабые люди вступили в единоборство с неодолимой силой стихии и выиграли, заплатив, правда, двумя жизнями за свое дерзновение. Эту битву затеял молодой инженер Роберт Стивенсон, дед знаменитого писателя. Но об этом девушки, разумеется, не знают.
У них есть и свои собственные тайны, свои секретные места, о которых старшие не подозревают. Они посещают холм на Гертли-стрит, где в Средние века сжигали ведьм, и приходят на Календар-Клоуз, чтобы увидеть дом, где жила знаменитая колдунья Гизель Джаффри. Они забираются на скалу Лоу, чтобы прижаться щекой к камню и загадать желание. Конечно же, о суженом! И скоро оно сбудется.
Изабелла сумела увлечь Мэри недавними событиями, а Мэри заразила подругу любовью к страшным историям. Шотландцы знают их множество! О чудовищном Морском Коне, который, прикидываясь молодым щеголем, соблазняет девушек, а потом показывает свою истинную личину, и бедняжки сходят с ума от ужаса и умирают, о рыцаре-эльфе, заманивающем в холм храбрых воинов, о безобразной старухе-ведьме, которая берется помочь молодой королеве, но в награду требует, чтобы та отдала сына, о королевском сыне, колдовством обращенном в пса, и о его сестре с зеленой кожей, которые обретут прежний облик, лишь когда их кто-то полюбит.
Маяк Белл-Рок – маяк в Северном море, расположен на рифе Инчкейп в 19 км на восток от берегов Шотландии (область Ангус), у входа в бухту Ферт-оф-Тей и недалеко от залива Ферт-оф-Форт. Маяк был построен в 1807-11 гг. инженером Робертом Стивенсоном (дедом знаменитого писателя) и ныне является старейшим маяком на Британских островах из числа построенных на рифах
По свидетельству самой Мэри, ей довелось попутешествовать по Шотландии. Вероятно, она посетила Данкельд с его прекрасным готическим собором и надгробьем Александра Стюарта, графа Бухана. Крышка гроба, по средневековому обычаю, представляет собой статую графа в рыцарских доспехах. В Сент-Эндрю она осмотрела развалины средневекового замка. Побывала она и в Перте, где во дворце Скун хранился камень судьбы, на котором короновались шотландские короли, в церкви Сент-Джон проповедовал некогда Джон Нокс – неистовый основоположник шотландской реформации – и жил Роберт Бернс, прославленный шотландский поэт, воспевший французское "дерево свободы", которое мечтал пересадить на шотландскую почву и был уверен, что придет время, "когда уму и чести на всей земле придет черед стоять на первом месте". Вероятно, она бывала и в Монтрозе – Шотландской Венеции, названной так из-за пронизывающего город эстуария реки Эск, образующей огромный разлив у стен. Видела скалу Голова Дьявола и замок Даннотар на побережье близ Данди.
Возможно, она побывала и на Оркнейских островах, что позволило ей позже оставить в тексте "Франкенштейна" яркое описание этих суровых мест. "…Я пересек северное плоскогорье и выбрал для работы один из дальних Оркнейских островов, – рассказывает главный герой романа. – Это было подходящее место для подобного дела – высокий утес, о который постоянно бьют волны. Почва там бесплодна и родит только траву для нескольких жалких коров да овес для жителей, которых насчитывается всего пять; изможденные тощие тела наглядно говорят об их жизни. Овощи и хлеб, когда они позволяют себе подобную роскошь, и даже свежую воду приходится доставлять с большого острова, лежащего на удалении пяти миль.
На всем острове было лишь три жалких хижины; одна из них пустовала, когда я прибыл. Эту хижину я и снял. В ней было всего две комнаты, и она являла чрезвычайно убогий вид. Соломенная крыша провалилась, стены были не оштукатурены, а дверь сорвана с петель. Я распорядился починить хижину, купил кое-какую обстановку и вступил во владение; эти обстоятельства должны были, безусловно, удивить здешних обитателей, если бы все их мысли не были притуплены жалкой бедностью. Как бы то ни было, я жил, не опасаясь любопытных взглядов и помех и едва получая благодарность за пищу и одежду, которые раздавал, – до такой степени лишения заглушают в людях простейшие чувства".
* * *
Но вскоре в судьбах обеих девушек наступила резкая перемена. Умерла самая старшая замужняя сестра Изабеллы, Маргарет, и вдовец, 48-летний Дэвид Бусс, приехавший в дом Бакстеров, посватался к Изабелле. Некоторые биографы Мэри Годвин считают, что сначала он остановил свой выбор на ней и даже ездил в Лондон просить ее руки у Годвина, но, получив отказ – вероятно, потому, что Годвин считал Мэри слишком юной для замужества, – окончательно остановился на свояченице. Так это или нет, точно не известно, но в марте Изабелла была помолвлена с Джоном, а Мэри вернулась в Лондон. Исследователи считают, что ни Бакстеры, ни Джон не были настолько состоятельны, чтобы речь могла идти о каких-то меркантильных соображениях. Бакстеры к тому же сильно рисковали, заключая эту помолвку: несмотря на то, что браки с несколькими братьями и сестрами описаны в Библии, гласситы их не одобряли. Они считали, что сестра жены становится сестрой мужу, и союз между ними невозможен. Бакстеры оказались под угрозой исключения из общины. К счастью, гласситы из Данди были достаточно благоразумны, чтобы закрыть глаза на этот грех, и Изабелла впоследствии стала почтенной шотландской матроной.
Слеток
Итак, в марте Мэри возвращается в Лондон, а в мае возобновляет знакомство с Шелли. Он помогает ее отцу в его издательских проектах советами, а главное – деньгами, и часто бывает дома у Годвинов. Влечение Перси и Мэри взаимно, и события развиваются стремительно. 27 июня Мэри приводит Шелли на могилу своей матери на кладбище рядом с церковью Сент-Панкрас, и там они признаются друг другу в любви.
Мэри, вдохновленная романтической историей своей подруги Изабеллы, очень решительна и не испытывает сомнений. Позже Шелли напишет другу: "С самого начала меня снедало страстное желание завладеть этим бесценным сокровищем. Но чувство мое к ней, в природе которого я сам себе не сознавался, принимало разные обличья. Я пробовал не сознаваться в нем и Мэри, но напрасно. Я колебался, ни на что не мог решиться, мне было страшно преступить лежащий на мне долг, и я не в силах был понять, что есть граница между злом и сумасшествием, при коем жертва превращается в идиотическое расточительство. Но разум Мэри освещен был духом, который видит правду, – она не оскорбила моих чувств каким-либо пошлейшим предрассудком, который мог бы омрачить их чистоту и святость. Не передать словами, какой она была, когда развеивала все мои сомнения, и в еще более высокую минуту, когда вручила себя мне, давно ей втайне принадлежавшему. Изобразить это не в силах человеческих, довольно лишь сказать, что, будучи мне другом, ты можешь за меня порадоваться, ибо она моя – я обладаю неотъемлемым сокровищем, которое искал и наконец обрел".
28 июля в четыре часа утра Шелли в нанятой карете подъезжает к дому Годвина. Мэри тайком спускается к нему, влюбленные обнимаются. Мэри говорит, что должна вернуться и кое-что захватить. Она уходит, и Шелли проводит едва ли не самые мучительные пятнадцать минут в своей жизни. "Я ощущал, что мы рискуем жизнью и надеждой", – позже напишет он. Но вот Мэри возвращается, на этот раз ее сопровождает Джейн. Оказывается, ей тоже не хочется оставаться в родительском доме. На споры нет времени, Шелли согласен на все, если этого хочет Мэри. Беглецы садятся в экипаж и спешат прочь из Лондона по дуврской дороге.
Вероятно, Гарриет, беременная вторым ребенком, узнав о бегстве Шелли, впала в отчаяние. В доме Годвина тоже смятение. Уильям, припомнив то, что сам писал в воспоминаниях о Мэри Уолстонкрафт, быстро примиряется с безрассудством влюбленных. Это их жизнь, они сделали свой выбор. Мэри оставила ему знак, прихватив с собой первый роман матери и томик ее писем из Скандинавии. Он, конечно, огорчен побегом и не желает видеть блудную дочь еще некоторое время, но он, по крайней мере, не пытается ее остановить. А вот миссис Годвин отправляется в погоню.
Преследовательница настигла беглецов, когда они переправились через пролив и остановились в гостинице в Кале. Судьба Мэри ей более или менее безразлична, но она полночи увещевает свою дочь, Джейн, настаивая, чтобы та вернулась домой. Джейн настроена решительно, и миссис Годвин уезжает ни с чем.