Каролина свалила на пару недель, оставила Сесилии ключи от квартиры. Сесилия пригласила меня в гости на ужин. Долго не могла справиться с микроволновой. Помогла моя русская сноровка (нажимать на все кнопки без разбора, пока не заработает). Свечи, музыка, льющаяся из мощных динамиков, вино, все дела. Эта квартира, где туалет по площади превышал мою кухню, запомнилась, прежде всего, вечеринкой без штанов. Каролина прислала мне е-мэйл, где говорилось о том, что в городе достаточно одиноких женщин, и одиноких мужиков тоже хватает. Поэтому она и несколько ее сподвижниц в деле сведения одиноких сердец устраивают партейку у Каролины дома. Дамы приглашались к 17.00, кавалеры к 19.00. Когда я с парой приятелей прибыл к месту назначения, выяснились условия прохода: всем мужчинам требовалось снять штаны. По квартире расхаживали сэры в нижнем белье от "Dim", а так же сэры в трусах, чей дизайн был явно позаимствован у модельеров, обслуживавших кавалерию Красной армии. Все были изрядно под шафе, основной контингент составляли подданные иностранных держав. Редкий случай, когда можно встретить топ-менеджера западной фирмы при галстуке и голых ляжках или служащего банка в одних носках. Некоторые индивидуумы, чьи портки, видать, потеряли товарный вид, обвязались полотенцами, и стали похожими на Тарзана, болеющего водянкой. Среди гостей терлась русская девица глянцевого вида, пришедшая сюда обзавестись папиком.
Шведы предваряют вечеринку национальным напитком, запамятовал, как называется. Водка с томатным соком варится в огромной кастрюле (плюс добавление ряда специй), после чего получившееся пойло разливается по стаканам и всучивается всем гостям без исключения. Гадость редкая. Еще одно блюдо, которое я никогда так и не осилил – бананы, нашпигованные шоколадом и запеченные в духовке.
Сесилия не стала мудрить, и приготовила мясо по интернациональному рецепту – хорошенько его прожарила, положила рядом горсть риса и свежие овощи. Такое блюдо придется по вкусу и китайцу и эскимосу. Я уже научился не говорить о превосходстве некоторых изделий отечественного производства над западными аналогами, потому что лучший шоколад производят в Швеции, так же как пиво, и все остальное. В данной ситуации я готов был согласиться с этой версией. Я готов был согласиться вообще с любой информацией, проистекавшей из ее уст. Когда она говорила: "Это была наша территория!", я соглашался. Ваша. До Петруши Первого. А после Петруши стала не ваша. Окошечко. В Европу. Сквозняки из этого окошечка до сих пор по всей стране гуляют.
Хронология событий, кастрированная советскими историографами, ведет отсчет отнюдь не с Петропавловской крепости. В школе нам рассказывали о нескольких деревеньках, ассимилировавшихся со столицей. Коренной петербуржец уверен, что до того, как в здешней трясине увязли ботфорты первого русского императора с обритым подбородком, жизнь вдоль Невы была связана лишь с миром флоры и фауны. Территория Шведского переулка с прилегающим консульством, Шведским домом и шведским лютеранским приходом церкви Святой Екатерины опрокидывает устоявшееся мнение о нелюдимости питерских болот в пучину фактов. Шведский приход, один из старейших в России, ведущий отсчет времени с 1640 года, возник на территории шведского города Ниена, основанного восемью годами раньше. На другом берегу, в лоб Ниену смотрела крепость Ниеншанц (на месте утрамбованной новгородцами Ландскроны). Здесь тряслись карманы купцов, плативших пошлину шведосам за право двинуть с Востока на Запад и обратно. Ниен, в котором проживало порядка двух с половиной тысяч Сесилиных предков, был спален по приказу коменданта Ниеншанца Иогана Апполова, когда дух приближающегося фельдмаршала Шереметьева стал ощущаться особенно остро. Ниен был растащен на запчасти для Петропавловки. Его крепостные валы продолжали нагло выпирать до конца XIX века. Этой историей не принято дорожить. Река Оккервиль, названная в честь полковника Оккервиля, точнее в честь его мызы, которая стояла на ее берегу. Еще одна мыза майора Конау, где Петруша устроил свою первую питерскую резиденцию, свой Летний сад, насадив тополей, тень которых укрывала потом Крылова и Пушкина.
Сесилия рассказала, как зашла погулять в Летний сад с собачкой своей подруги, не зная о том, что этого делать нельзя. О разочарованном менте, который вынужден был ее отпустить, даже не оштрафовав ("Это была наша территория!" "Спокойно, Сесилия, ваша"). О волшебной жизни персоны под грифом "дипломатическая неприкосновенность" с автомобильными номерами красного цвета. Хотя еще несколько лет назад она работала в одном из шведских баров официанткой. Упорство и любовь к русскому языку сделали свое дело. Человек, который нам всем казался представителем иной системы, на деле был в доску свой. Она адаптировалась к России, стала понимать вещи, здесь происходящие так, как понимаем их мы. Но при этом в ней сохранилась главная ценность любого адекватного иностранца – всегда можно было послушать мнение человека о российской действительности, не обремененного патриотическими догмами и "болью за родной народ". Это был взгляд со стороны, взгляд точный и безжалостный. Безжалостный, потому что честный.
Новый год приближался, подкрадывался елочным десантом, готовя засаду. Я продолжал экспедиторствовать, мозги кипели от истерик директрисы. Новый год – апогей торгового сезона, после которого наступает январский штиль с мизерной покупательской возможностью. Поэтому работники сферы купи-продай (от торговок мясом на рынке до официальных дистрибьюторов "Мерседес") стараются выжать из предновогодних недель все возможное. За год до этого в течение трех последних декабрьских дней в качестве продавца я заработал денег больше, чем за весь последующий январь. Но это психоз чистой воды.
В последнюю ночь перед отъездом Сесилии, мы с ней сидели у меня на кухне. Даже в такой момент она продолжала думать о работе, о том, кто заступает на ее место.
– Ты можешь, наконец, забыть про fucking job? – не выдержал я. Мы мало спали за последние несколько суток. Нервное напряжение росло в геометрической прогрессии. Потребовалась четверть часа, чтобы вице-консул уступил в ней место женщине.
– В Швеции очень скучно, – сетовала она, – и очень дорого.
Утром она ушла. В квартире у нее уже все было собрано. Приезжает фура, водитель сам складирует вещи по коробкам, разбирает столы и шкафчики, грузит их в машину, приезжает в Швецию, в нужную квартиру, расставляет мебель по местам. Сесилии надо было только привести получившийся интерьер в божеский вид. Вы в России доверите незнакомому водиле ключи от двух квартир, с тем, чтобы он перевез ваши шмотки из одной в другую, при этом собрав их собственноручно?
Потом несколько недель холодильник стоял у Сесилии посреди комнаты, потому что она не сказала грузчику-шоферу, куда его нужно поставить. Одной ей было его даже с места не сдвинуть.
Тридцатое декабря. Корпоративные пьянки во всех офисах. Электрички в метро перегружены туловищами с ошалевшими взглядами. Люди носятся по магазинам, каждый отсек в универмаге – дистанция, которую нужно преодолеть по-спринтерски. Подарки – бич праздника. Всеобщая паника в преддверие водочного потопа. Каждая квартира, каждая нора с канализационной системой и электропроводкой внутри становится отдельно взятым ковчегом. А впереди маячит рожденный гребенщиковской музой ангел всенародного похмелья с мокроусыми крылами.
Аристотель назвал бы происходящее в моей конторе не иначе как катарсисом. Я помогал со сборами.
– Павлик, ты все подготовил для Гостинки? – спросила меня директриса. – Все проверил по списку.
– Все, – ответил я, понимая, что осталось потерпеть еще немного. В январе контора вымрет, как сочинские пляжи в межсезонье, и я смогу восстановить душевное равновесие.
– Отвечаешь?
Она стала с остервенением отдирать скотч от коробки, желая самолично удостовериться, что на самом деле я собрал не все. В чем-то ошибся. Что я вместо одного ебаного конфетти положил другое ебаное конфетти. Ей требовался очередной выплеск скопившегося за ночь дерьмеца, а для этого нужен повод. Я был уверен, что все проверил. Потому что мне же эти долбанные единицы товара отдавать на склад, где все должно сойтись. "Если она не найдет повода в этой коробке, то она найдет его где угодно, хоть у меня в жопе. Как же ты предсказуема, – подумал я, – ни Фрейда, ни Берна не нужно".
В соседней комнате заверещал телефон.
– Паша тебя, – крикнула секретутка.
Я переместился к телефону.
– Привет, – послышался в трубке Сесилин голос.
Она звонила из аэропорта. Я присел на край стола. Секретутка тактично удалилась. Все слова давно пусты. Гной скопившейся усталости начал вытекать из глаз. Я вытер мокрую соль кулаком с лица. Только этого не хватало – нюни-нюни.
Все через анус. Каждый раз, встречая человека, близкого мне по духу, к которому я начинаю что-то чувствовать, обстоятельства юркой отверткой отвинчивают шурупы, на которых платформа счастья крепится к станине жизни, и она отваливается с грохотом, оставляя синяки на сердце. Я размяк, как хлебный мякиш, насаженный на рыболовный крючок и закинутый в воду. Силы ушли, покинули меня. Так поезд покидает перрон – медленно, но верно, набирая скорость.
– Сесилия…
Я не помню, что говорил. Не помню, что она отвечала. Что-то нежное. Что-то искреннее. В голову ударил вопль из соседней комнаты.
– Павлик, ты долго будешь разговаривать? Ехать пора.
Помни, Венечка, те несколько часов. То есть, Пашечка. Я собрал остатки силы воли, дабы не оторвать директрисе голову. Хотелось сыграть ею в футбол.
– Прощай.
Короткие гудки. Трубка, как дуршлаг, в мелкую дырочку. Макаронины слов просовываются сквозь них в голодные до лапши уши. Я не вешал лапшу. Говорил правду. Понимал, что мне будет не хватать ее. Две копейки скандинавских озер в каждом глазу. Цвет волос натурален, как деревенский творог.
Одна из заслуг Сесилии передо мной заключается в том, что она свела меня в фитнес, который мне до этого казался привилегированным аквариумом для особо ценных пород млекопитающих. И за это я ей благодарен.
Всех евоадамов можно условно поделить на две категории: тех, кто в фитнесе, и тех, кто бухает. Сесилия относилась к обеим категориям сразу. Я не раз намекал ей, что так можно распрощаться с сердцем, потому что у шведосов есть дурная привычка ходить в тренажерные залы на следующий день после пьянки. У нее был личный тренер и абонемент в клуб, который держал ее соплеменник.
– Первое занятие для всех бесплатное, – сказала она.
Способность совмещать бухло, сигареты, легкие наркотики и изнуряющие тренировки поражала меня в шведах. Мы отправились в зал на следующий день после попойки, во время которой я не выпил ни грамма, зато форенеры заправили полные баки. Какого же было мое удивление, когда я встретил эту же компанию, правда, поредевшую, в обрамлении тренажеров. Еще вчера они скандировали "Сколь!" (слово, произносящееся при чокании бокалов, что-то типа английского "Cheers!" или русского "Ваше здоровье!"), а сегодня вытравливают из организма килокалории.
Я воспользовался разовой халявой, полежал под штангой, сходил в сауну и забыл о фитнесе на три года. Вспомнил, когда съехал с Моховой, где газовая труба в подъезде служила мне турником, а две железки, которые кладут на весы, взвешивая мешки с капустой, гантелями. Первым делом отправился в тот же самый зал, куда меня свела Сесилия. Большое синее полотенце, ключ от шкафчика, прорезиненный пол, зеркала с человеческий рост, накаченные инструкторы, воспитывающие клиентуру с бисером пота на лбу.
Фитнес – вежливый наеб с комфортом. Упражнения, которые нужно совершать для поддержания тела в форме, давно известны. Все эти тренажеры, напоминающие камасутру для терминатора, нужны для того, чтобы посетитель ни на секунду не усомнился: бабло заплачено не зря. Здешнее оборудование напоминает мне задорновскую грелку для пупка – вещь, по всей видимости, небесполезную, но прожить без нее можно.
Когда перед человеком стоит острейшая проблема изменения конфигурации своих чресел, ему нужно бегать и пресс качать, а уж потом все остальное. Но за деньги, за большие деньги, пусеньку посадят, пусеньку уложат, дадут в ручки две железные мандулы, опрезервативленные резиновыми рукоятками, и скажут, сколько нужно делать повторений на данном тренажере, чтобы у пусеньки мамончик сдулся, а ручки наоборот, надулись.
Я знаю, что штангу нового поколения придумать невозможно. Это все равно, что колесо нового поколения изобрести. Поэтому когда в одном из фитнесов тренерша увещевала меня, что у их конкурентов морально устаревшие тренажеры (а у них, соответственно, тренажеры нового поколения), я не совсем понимал, что она имеет в виду. Мне нужно несколько железных конструкций, примитивных по своей форме, для выполнения незамысловатых действий, направленных на укрепление мышц. Все остальное меня не интересует.
Павлик обошел все питерские фитнесы, которые находятся в пределах досягаемости, и в которых действует волшебная формула: бесплатный первый визит. Месяц наслаждался созерцанием загорелых телок с упругими попками, обтянутыми шортиками "Speedo". Месяц чувствовал себя безобидным диверсантом – я обманывал менеджеров, которые окучивали мой мозг информацией о стоимости абонемента на год и полгода, провожали меня словами:
– Ждем вас в следующий раз.
Ждите.
Шведский опыт пришелся ко двору. Павлик до Сесилии и Павлик после Сесилии – два разных человека. Она заставила меня поверить в себя. Дала понять, что нет недостижимых целей. Избавила от "социального" комплекса, из-за которого я бы никогда сам не перешагнул порог фитнес-зала.
Отрезок одиннадцатый
"Сила воли – способность бросить курить. Нечеловеческая сила воли – никому об этом не рассказывать"
(Неизвестный автор).
Конопляный рецидив имел место быть в тот период, когда тело мое освоилось с предложенными ему нагрузками, и я начал забывать про опущенные почки и гастрит. Случилось это под занавес непродолжительных курсантских каникул Павлика.
Натуральная армия в искусстве – роман "Синдром Фрица" и спектакль Gaudeamus в МДТ. Свой мимолетный роман с РЭП я не стану сравнивать с опытом Бортникова. Есть рэп в исполнении Public enemy, а есть РЭП в исполнении глушилок. Это радиоэлектронное подавление. А "белый шум" – это не цитата из акмеистов. Это независимость спектральной составляющей от частоты. Иэн Бэнкс использовал белошумный термин в двух своих романах – он действительно поэтичен, несмотря на брутальную математическую расшифровку. Мой профиль – радиоэлектронная борьба.
На первом курсе мы познакомились с майором Блиновым.
– Мне бы этого Рэмбу, – говорил Блинов с сардонической ухмылкой, передергивая плечами, предвкушая, чтобы он сделал с железным Слаем, окажись тот поблизости. Наверное, что-то нехорошее.
Любое возражение майор встречал вопросом:
– А у тебя сколько прыжков с парашютом?
Поскольку парашютистов среди нас не наблюдалось, майор всегда был прав. У него за плечами, украшенными рубцеватыми звездочками, с помощью которых можно идентифицировать воинское звание, всегда болтался парашют. Так казалось и ему и нам.
В здании на Английском проспекте, где располагалась наша военная кафедра или факультет военного обучения, как теперь принято выражаться, стояла аппаратура, мощности которой хватило бы, чтобы заглушить в Питере все радиостанции, начиная от "Европы плюс", заканчивая "Рекордом". Иногда бабушки из окрестных домов жаловались в местное отделение милиции, что у них канал ОРТ ругается матом. А это всего лишь студенты отрабатывали передачу информации с одного этажа на другой посредством радиосвязи.
Приходилось учить азбуку Морзе. Выстукивать чечетку пальцами нас не заставляли, натаскивали лишь на прием точек-тире. Для каждой буквы и цифры существуют напевы. Буква д. Тире, точка, точка. Напев "до-мики". Вспоминаю такие шедевры, как "Петя петушок", "Куда пошла". Проще всего усвоилась цифра 3, потому что ее напев идеально ложился на строчки из песни Prodigy "I’ve got a poison". Айв-гат-э (три точки) пой – зон (два тире).
При выходе с военной кафедры висела красная табличка "Сдай секретную тетрадь". Это была special тетрадь, куда мы записывали сведения, утратившие свою секретность еще при Брежневе. Нам выдавали ее в начале лекции и отбирали в конце. Преподаватели (полковники и подполковники) рассказывали, как один плохой мальчик забыл сдать тетрадь, унес ее домой. Жил он загородом, без телефона. Блюстители государственных тайн из ФСБ поставили на уши всю группу, выясняя местонахождение преступника. У парня были серьезные проблемы, к счастью, без тяжких последствий.
Перед началом лекций класс произносил:
– Здравия желаем, товарищ полковник! (если преподаватель был полковником).
В конце фразы в аудитории зависали две одинокие буквы "ст", последний слог неопознанного воинского чина. Это я баловался с озорством гоголевского семинариста, заменяя слово "полковник" на слово "педераст". Полифония студенческого хора позволяла вносить в нее малый диссонанс так, что он был не заметен в потоке голосов, чеканящих армейское гав-гав-гав.
В одном из номеров журнала "На связи" я прочитал подборку студенческих баек, в частности было там достаточно россказней на тему военной кафедры, как полковник показывал студентам диафильм. Для чего на доске был повешен экран, а в конце аудитории установлен проектор. Первый кадр получился не совсем удачным – картинка вверх ногами. Студенты заржали. Полковник подошел к доске, снял экран и, перевернув его, повесил обратно. Изображение осталось прежним. Студенты заржали еще больше. После чего полковник реверсивным движением перевернул экран еще раз.
Бездомная сирота, Российская армия, питается подачками и вшивеет, распродает свои внутренние органы, еле сводя концы с концами. Удручающая картина действительности может вызвать праведный гнев у малосольных патриотов, но только в том случае, если они в этой армии не были. Потому что стоит хотя бы одним глазком увидеть изнанку призывной кампании, как любые воззвания к укреплению военной мощи страны утонут в потоке информации, полученной из воинской части, допустим, в Карелии. Когда-то Плеханов высказал мысль о том, как следует поступить гражданину России: посидеть месяцок в тюрьме, чтоб стало понятно, в каком государстве ему приходится жить. Перефразируя Плеханова, можно сказать, что достаточно потратить месяцок, съездив на военные сборы, как это сделал я, и как это делают ежегодно тысячи российских студентов.
Наша часть располагалась в местечке Лахденпохья. Прибыли уже под вечер. Сто человек "курсантов" обмундировали в утиль времен Второй мировой войны. Вслед за формой борцов с гитлеровскими захватчиками интендантам следовало бы вынести аркебузы или пищали, выкатить лафетные пушки и призвать к осаде Выборга. Выглядело бы вполне органично.
Товарищам с 46-м размером ноги не хватило сапог. Им разрешили ходить в кедах. Я тоже ходил в кедах, несмотря на свой вполне ликвидный 42-й. Отмазывался, что и мне сапог не хватило. С щедростью мецената прапорщик выдал еще одни. Я смастерил из них ефрейторские пуанты, оторвав каблуки, и продолжал ходить в обуви, которую можно зашнуровать, предпочитая носки портянкам.