Оживление зеленых на Абравском полуострове.
Многие тайны тюрьмы вскрыты. Федько, арестованный вместе с Семеновым и Новацким, расстрелян. Латыш-студент, загнанный Зелимханом, также расстрелян. Оба - в одну ночь, когда у Кравченко оказались непроверенными ключи.
В два дня после освобождения тюрьмы, все группы от Новороссийска до Анапы об’единены были в одну группу "Террор".
Полезли из ущелий, землянок, несчитанные, неведомые, одичавшие местные зеленые. Поверили, наконец, в свои силы, в мощь организации, незнакомому им человеку.
Кравченко был придан вождем Абравского полуострова. Он привел сильное ядро - и оживилось движение.
Но пятьсот заключенных. Ведь это же преступники, ведь среди них были каторжники. Это - ядро?
Но разве уркаганы, скокари, ширмачи пойдут в горы? Ведь там нет кабаков, нет продажных девок. Там сырые ущелья, колючий хмеречь, изнурительная кровавая борьба.
Уголовные преступники отстали еще в городе. Другие пошли в горы, пытались ввести среди зеленых разбойничьи нравы, но в первые же дни Кравченко собрал секретный совет. Там и Узленко был и все высшие начальники. Решили расстрелять 12 человек. И расстреляли. Группа обновилась. Кто не мог переродиться - скрылся. Кто хотел загладить вину перед обществом - самоотверженно боролся против строя, искалечившего его. А большинство заключенных ведь и не были преступниками, это были смелые, дерзкие, не подчинявшиеся режиму Деникина. И коммунисты среди них были.
Оживился Абравский полуостров, разгорелась борьба с белыми. И в этой борьбе Кравченко проявляет ту же тактику, как и в тюрьме: на себя возлагает главную задачу, на массу - подсобную. В каждой операции он впереди. Его тактика противоположна тактике другого Ильи, возглавившего движение зеленых на Черноморье. Тот на себя специальных задач в бою не берет, тот наблюдает и руководит.
Через четыре дня по освобождении тюрьмы, Кравченко с небольшим отрядом напал на гауптвахту в городе и освободил человек 45 солдат. Четырех офицеров расстреляли, солдаты все пошли в лес.
На следующий вечер налетели на радио-станцию, офицеров перебили, а солдат вместе со станцией отправили в горы.
11 марта - налет на батарею "Канэ", стоявшую на берегу моря, на косе. Сопротивлявшихся артиллеристов перебили, замки от орудий побросали в море, а сдавшихся солдат увели с собой.
На следующий день сдались в группу два взвода солдат вместе со своим офицером. Их приняли.
Носится Кравченко на своем коне вихрем; развеваются по ветру, как крылья демона, черные полы черкески. Силен его авторитет среди зеленых. Но близость к Новороссийску, шатание между зелеными провокаторов лихорадило группу. Командиры ссорились. Какой-то захудалый командиришка группы в 25 бойцов, за всю гражданскую войну ничем не проявивший себя, кроме лихих полубандитских налетов, претендовал на главенство. Иные местные зеленые недовольны были, что в их краях хозяйничают пришлые, что им не дают покоя, ставят их в строй. И поползла клевета брюхом: Кравченко - грабитель, Кравченко - уголовный. Пускались в ход те же обвинения, те же средства борьбы, как и против другого Ильи.
В Абрау-Дюрсо был выслан 13-й офицерский стрелковый полк. Его встретили зеленые между Федотовкой и Глебовной, устроив засаду в триста человек. Бой продолжался 4 часа, офицерский полк был разбит и разбежался. Зеленым достались 2 пулемета, "Максим" и "Люис", 6 подвод обмундирования и снаряжения и 8 лошадей. Захватили трех офицеров, в их числе полковника, всех расстреляли; сдалось 30 солдат - приняли.
Это было 15 марта, когда ставка Деникина переехала в Новороссийск.
После этого здесь начались ежедневные бои. Отряды Кравченко расположились полукругом на Абравском полуострове. Днем белые теснили их - ночью зеленые снова подходили к городу.
Подготовка к бою за Геленджик.
Под Геленджиком же, белые, узнав о замыслах зеленых, выслали к ним трех представителей: старосту, уже ходившего на переговоры с зелеными осенью под Адербиевку, интеллигента - эс-эра и какого-то мужика. Перехватили их зеленые на фронте и с завязанными глазами доставили в Широкую щель, в штаб боевого участка.
Делегаты эти представляли собой мирное, беззащитное население и войска белых. Советовали "по-дружески" не наступать на город: безнадежно это - войск белых 5000, прекрасная техника, несколько боевых судов в заливе. Уверяли, что этот бой погубит зеленых, причинит страдания мирному населению и вызовет взрыв репрессий и активности белых.
Илья приказал засадить их под арест до окончания боя за Геленджик.
13 марта на Михайловский перевал приехали на своем автомобиле командарм Рязанский и председатель реввоенсовета Норкин… "для личного руководства боем". Рязанский предупредил Илью по телефону, что он прибудет на фронт. Тот приготовил для встречи в Широкой щели резервные части.
Под’ехал Рязанский по шоссе до входа в ущелье - машина не могла пройти через речку, игриво несколько раз перебегавшую дорогу. Что делать? Скандал: командарм - на костылях, итти не может. Подвернулась повозка на быках - перевезли его. Величественное зрелище получилось. Как король Черногорский на быках отступал из родной страны. Выехала повозка на широкий плацдарм. Зеленые в английском стройными рядами стоят, замерли. Вызвал Илья двух зеленых - подскочили они к бычьей повозке, высадили командарма под руки, как старца. Тот речь двинул, хорошую, остроумную. Тут и узнали зеленые, что Колчак божиею милостию помре: сибирские партизаны захватили его и "в расход пустили". Очередь за Деникиным.
Уехал Рязанский, а под вечер Илья поскакал на Михайловский перевал.
Приехал. Познакомился с Норкиным, человеком в приплюснутом кепи.
Развернул набросанную им наскоро карандашом карту города и окружающих его гор:
- Я могу выделить в бой вместе с прибывшим из Туапсе седьмым батальоном полторы тысячи бойцов - пять батальонов. Начнем наступать с тылу.
- Почему же не с фронта? - удивился Рязанский.
- Отсюда нас противник ждет. Полтора батальона в пятьсот человек с криками ура бросится оттуда на город. Белые поверят, потому что зеленые всегда бьют с тылу, и направят свой удар туда. А мы все-таки главные силы здесь оставим, обождем с полчаса - и навалимся им на плечи. Но до рассвета мы должны подтянуть силы к городу, чтобы парализовать сильную артиллерию белых. Я полагаю, что в течение двух часов город будет взят.
- Если же, - продолжал он, - белые успеют занять позиции и бой затянется, они все-таки будут думать не о разгроме нас, а о том, чтобы вырваться из кольца. Шоссе в их тылу мы забаррикадируем, разберем мосты, чтобы белые ничего не могли увезти с собой. Ведь полтора батальона зеленых не смогут удержать лавину в несколько тысяч отборных бойцов белых.
Рязанский без спора согласился. Предложил Илье написать диспозицию. Но время было вечернее, Рязанский и Норкин располагались спать; Илья вспомнил, что утро вечера мудренее, и тоже стал прилаживаться на полу. Норкин удивленно уставился на него:
- А диспозиция?
- Через два-три часа. Вздремну немного, а то я давно не спал.
- Смотри же: один день до боя остался.
Илья и в самом деле переутомился, бредил ночами. Последние дни, когда положение на фронте стало особенно напряженным, каждую ночь прибегали перепуганные разведчики и будили его, сообщая, что белые перешли в наступление с броневиками и кавалерией. А он уже усвоил манеру презрительно относиться к паническим сведениям и сквозь сон, в бреду, отвечал, точно наяву:
- Кавалерия поскачет по хмеречи, броневики понесутся по скалам, артиллерия громить будет ущелья. Передай, что белые ночью из хат по нужде боятся вылезти, - и умолкал. Разведчикам оставалось стыдливо возвращаться назад и докладывать, что Илья их на смех поднял.
Ночью засел писать приказ о наступлении. Писание затянулось до утра: нужно было предусмотреть все мелочи. Ведь расплачиваться приходилось живыми людьми.
Под утро он осторожно разбудил свое начальство. Приказ его был утвержден с маленькой поправкой: одна рота зеленых должна быть направлена сюда, за 18 верст от города, для охраны высоких особ. Затем он должен был доносить каждые полчаса о ходе боя.
Илья не спорил: он умел подчиняться, хоть и не любил этого. Поскакал на фронт. Предстояло перепечатать приказ, вручить всем командирам, обсудить его с ними; за ночь перебросить через Мархотский хребет в тыл Геленджика 500 бойцов, и подтянуть части к городу.
И день и ночь ушли в горячке. Все запаздывало. Орудия, прибывшие накануне, не были проверены, совещание командиров провели вечером и наскоро, при неполном сборе. Всем казалось, что все ясно, задача проста, а между тем части путали, шли не туда, куда нужно, забывали доносить. Илья распорядился, чтобы вечером хорошенько накормили бойцов, ночью дали им отдых, чтобы в бой вступили они бодрыми и сильным. Но это было скомкано, ужин наполовину остался забытым, часть отрядов до глубокой ночи шаталась по колючему кустарнику.
Илья недоволен был, что этот первый большой бой против сильнейшего врага приходилось начинать с плохой, неряшливой подготовкой, когда маленькие операции подготовлялись тщательно, наверняка.
Через Мархотский хребет к Марьиной роще был направлен Горчаков с половиной лучшего, пятого батальона и горным орудием. К Марьиной роще должен был выйти и расположенный неподалеку от нее первый батальон Сокола. Пашет с несколькими кавалеристами отправился туда же, чтобы об’единить под своим командованием все части. Из-под Кабардинки ожидался отряд в 30 человек Васьки-анархиста.
Переход половины пятого батальона с пулеметами и горным орудием по вязкой грязи через высокий и крутой Мархотский хребет был чрезвычайно труден. Все вывалялось в грязь. Горное орудие бесконечно переворачивалось, лошади не тянули его, и бойцам приходилось вытаскивать его на плечах.
Поздно вечером Рязанский передал Илье по телефону из Михайловского перевала последнюю новость, что сил белых 4000. Илья вздрогнул, и у него вырвалось:
- Вот как? - и, чтобы скрыть минутную растерянность от окружающих и своего начальника, весело бросил: - Ну, тем лучше: больше трофей достанется.
Было от чего вздрогнуть. У противника - офицерские, чеченские части; эти будут драться до последнего; на двух миноносцах и на берегу - 13 орудий, из которых 6 дальнобойных. А сколько судов еще придет во время боя? Подводная лодка с двумя пулеметами - она недосягаема для зеленых, но будет обстреливать их с фланга, а два броневика - в лоб. Где же от них спрячешься? Эскадрон кавалерии, пулеметов не менее семидесяти. У пристани - транспортное судно "Мария". Белые могут спокойно драться, не боясь окружения: у них есть возможность погрузиться на судно. У противника прекрасное кольцевое положение, проволочные рогатки на улицах, густая телефонная сеть, связывающая все участки позиции.
А у зеленых - смешно перечислять. Два батальона геленджикского участка - не в счет, они разбросаны в горах и на берегу для защиты от десанта белых. На позиции - двести пленных, погулявших месяц на Кубани, полторы сотни старых зеленых пятой группы, сотая боевых зеленых из первой группы, изредка нападавшей на гарнизоны, всего 450 бойцов, на которых еще можно было положиться; 400 - седьмого батальона, состоявшего из пленных, взятых в Туапсе, ни разу не бывавших в боях, непроверенных; остальные 650 - местные зеленые, всю гражданскую войну скрывавшиеся у хат и изредка отбивавшиеся от мелких облав белых. Три легких, непроверенных орудия, захваченных в Туапсе вместе с артиллеристами, и с ними же присланных сюда. Пулеметов около тридцати. Фронт растянут; отряды, нападающие в лоб, оторваны от нападающих с тылу, 30 кавалеристов Усенко должны поддерживать связь по колючему кустарнику.
И этим боем решалась участь всей кампании.
Бой 15 марта.
Утро было тихое, радостное, предвещавшее солнечный день. Еще до рассвета зеленые расположились цепями в кустах вдали от города.
Светало. Все напряженно ожидали стрельбу из горного орудия со стороны Марьиной рощи. Этим сигналом должны были дать знать оттуда товарищи, что они готовы и начинают бой, отвлекая силы противника на себя.
Отдаленно глухо ухнуло - и загрохотал по небу снаряд. Гулко взметнулся взрыв у пристани, весело прокатилось по горам эхо.
Еще выстрел. Взрыв. Тишина…
Почему прекратилась стрельба?.. Не захватили ли врасплох самих зеленых? Или артиллеристы умышленно испортили орудия, чтобы белые успели занять позицию?
Главные силы зеленых пошли вперед, вплотную к постам белых, чтобы по сигналу двух орудий отсюда, с криками ура броситься в город.
Со стороны Марьиной рощи еще до рассвета разобраны были мосты, кое-где свалены были деревья на шоссе, нагромождены поперек его камни, перерезаны провода в Новороссийск. Горное орудие было установлено в каменоломнях. Цепи зеленых подошли незамеченными к цементному заводу. Томительно долго ожидали сигнал. И когда последовали два выстрела - двинулись вперед.
По дворам итти было долго, да и неудобно: это нужно было каждый двор брать приступом от бесновавшихся собак. Шли берегом, улицами, переулками, шли под горой кустами.
Прошли цементный завод - в тылу завязалась перестрелка. Но цепи зеленых, не слыша над собой пуль, не задумывались о причинах этой стрельбы, не задумывались и о причинах молчания горняжки; они стремительно пошли к центру города, не видя перед собой противника, не встречая отпора.
Прошли до поворота шоссе, на главную улицу. Неподалеку - две гостиницы, набитые добровольцами.
Зеленые бросились к этим гостиницам, откуда уже выбегали добровольцы в белье или наскоро одетые, в ботинках на босу ногу, без обмоток; взяли под обстрел выходы из гостиниц и захватили в плен партию добровольцев, на постелях, полусонных, недоумевающих. Подняли крик, торопя их собираться и итти под конвоем в тыл зеленых.
Взвод кавалерии белых вихрем проскакал по шоссе, и только свернул на повороте, как несколько пулеметов зеленых застрочили по ним - и кавалерия была сметена. Груда трупов лошадей и горцев осталась на месте.
Взрыв ликования, крики ура прокатились по цепи зеленых. Они ринулись вперед против врага в несколько раз сильнейшего, но белые строчили из бесчисленных пулеметов, от огня которых ветви деревьев трепало, как от ветра; броневики их выкатили вперед до поворота шоссе.
Со стороны главных сил зеленых также выпущено было два снаряда - и стрельба умолкла. Белые поняли, что они окружены, высыпали в цепь вокруг города и навались всей тяжестью на отряд Пашета, прорвавшийся в центр города. Тем временем началась паническая погрузка белых на пароход "Мария". Подводная лодка строчила по пятому батальону, шедшему берегом, артиллерия белых начала гвоздить снарядами вокруг города, особенно по первому батальону, шедшему под горой, левей пятого. И первый батальон бежал по кустарнику назад, спускался под защиту строений. Цепь зеленых начала откатываться. Со стороны пятой группы, донеслись крики о помощи: белые отрезали их, отбили своих пленных и забирают их самих в плен.
Снова пошли зеленые вперед, на выручку. Пулеметчики против шоссе сдерживали напор белых, обстреливали бронированные автомобили.
Тут прискакал с группой конных Васька-анархист с ручным пулеметом. Сам громадный, красавец, взгляд орлиный, а голос бархатистый, как у певца. Выскочил из-за домов и кричит белым:
- Отдай пленных, душа вон!.. - пулемет через руку - и начал строчить.
Отбил пленных - и цепи зеленых начали поспешно отходить к цементному заводу. Командиры их - Пашет, Горчаков, Сокол, Кубрак приказывали ложиться, грозили пристреливать малодушных и, когда цепи залегли, - били камням тех, которые пытались подняться, чтобы бежать в тыл.
В горячки боя один трус губит все. Поднялся один, за ним - другой; один - по одному, глядишь - и вся цепь побежала.
Залегла цепь. Кричат в несколько сот глоток ура, чтобы слышали главные силы по другую сторону города и скорей выручали.
Но помощи не было. 13 орудий белых подняли канонаду, пулеметы грохотали, цепи наваливались, вырывались из кольца…
Начало боя со стороны главных сил зеленых было сорвано.
Выждав условленные 20 минут после сигнала горняжки, Илья послал конного к своим двум орудиям с распоряжением открыть сильный огонь по пристани. Но в это время, будучи на склоне горы, он увидел внизу, в кустах, отставшую, двигавшуюся вперед цепь. Это было для него неожиданностью, так как от всех частей поступили донесения, что позиция ими занята и все другие цепи ушли уже далеко. Он послал одного конного к этой цепи, узнать, какая это часть и почему отстала, другого - к орудиям, чтоб не открывали огня и не привлекли внимания белых к фронту, где не было цепи.
Возвратился конный, донес, что отстал седьмой туапсинский батальон. Взбешенный предательством Илья снова послал конного с приказанием батальону немедленно нагнать цепи, угрожая перестрелять и командира, и комиссара. А в это время из орудий дали два выстрела: конный не успел предупредить их. Снаряды полетели далеко влево, за город, и разорвались на Толстом мысу, где должны быть уже цепи зеленых.
Туапсинские пленные определенно срывали бой. Илья послал уже третьего конного к артиллеристам с угрозой перестрелять их, если они не направят орудий в центр города, но в это время к орудиям прискакали вторые гонцы, передавшие распоряжение не открывать стрельбы. Это распоряжение уже запоздало, стало нелепым, если уже открыли себя, но артиллеристы стрельбу прекратили - и белые, хоть и в белье, но успели рассыпаться в цепь и спасти себя от разгрома.
Илья и его комиссар тем временем поскакали с отрядом конных разведчиков к городу. Пронеслись со зловещим шорохом, дробным звоном копыт, лязгом удил и стремян по шоссе, мимо одиноких, дремлющих в весенней прохладе домиков. Испуганная старушка выбежала на балкончик хаты и, поняв, что ворвались зеленые, принялась крестить промчавшийся отряд конных. А они, возбужденные скачкой и милым жестом старушки, готовы были ринуться в город. Но пули визжали, проносились роем, загоняли под укрытие.
Отряд всадников остановился под обрывом шоссе на высоком месте, откуда виден был весь в черепичных пестрых крышах Геленджик и голубой залив с громыхающими боевыми судами. Илья разослал почти всех конных установить связи и донести о положении отрядов.
Загрохотали орудия зеленых. Но снаряды летели беспорядочно, в разные части города. Цепи уже обложили его, крики ура раздавались вокруг него, даже бывшая беспробудная вторая группа, а ныне второй батальон, кричал ура, хотя не смел переходить оголенный Толстый мыс. Белые были зажаты в центре города.
Бой разгорелся. Снаряды зеленых рвались уже у пристани, где происходила паническая погрузка. Стрельба пулеметная, ружейная клокотала в городе, как шум водопада. Все тринадцать орудий белых перебрасывали воющие, ревущие, сотрясающие громом взрывов снаряды в тыл зеленых, где никого не было.
Снаряды английских скорострельных орудий перелетали низко или рвались над головами группы конных: повидимому, белые догадались о присутствии здесь главных начальников зеленых.