- Совет у нас был, не в обиду будь сказано, смирнай. Главным народным комиссаром был у нас фронтовик, с полным георгиевским бантом, только гнул он линию не казацкую. Ну, посля-то он одумался и стал на путь праведный. Хохлы у него, в роде как бы, страдальцы. Их тут у нас, в хуторе на 200 дворов человек 10, можа, наберется: два лавочника, два мирошника на ветряках, да чеботарь, да там на перяправе босевня какая-то. Горшечники есть, энти - кацапы. Ну, так он их приголубливать стал и в почет превозносить. Мы, стало-быть, в обиде: Я царю Ляксандру второму служил, под Турцию ходил, медаль за храбрость имею, я - старший урядник Королькёв! а он мне никакого почету. Иде это было видано!? - Он стукнул кулаком по столу и орлиным взором окинул компанию, будто командовал полком. Вино плюхнулось из стаканов, бабка перекрестилась, зашептала о близком конце света. Улыбающийся Георгий казался перед ним щупленьким, маленьким. Илья улыбался снисходительно.
- Мы, старики, ходили сторонкой: "Поглядим, как вы без нас управитесь", а они забегались, как худой щенок на понос. Мы это свому главному народному комиссару и гаво́рим: "Как же зямлицу дялить будем?" А он: "И-и, родимые мои отцы, и чего вы беспокоитесь? Да нешто мы, донские казаки, обидим вас? Да нешто"… А мы ему: "Хохлам земля тож-жа будя? Кровью завоевали, кровью и отдадим!" - "Да сколько их там кот наплакал. Нешто они не люди? Надо же по-справедливости"… В совете хохлы верховодят, а наши офицерья на берягу лягушек байдиками сбивают: дела им нет. Видано ли это дело? Я свово сына двадцать лет учил, а они его во что произвяли? - и он снова стукнул кулаком по столу. Бабка вздрогнула, перекрестилась:
- Будя табе воевать, можа таперь по-хорошему все кончится. И откеля эта война взялась; брат на брата пошел, сын на отца…
- Приходят к лавочнику, забирают, что им нужно - реквизиция, гаворют; а по-моему: грабеж. Все им нужно знать, хлеб на базар не вязи, им антиресно знать, сколькя его у мине в закроме. Да я его сам отродясь никогда не считал!.. А поедешь на Шахты - глаза не глядели бы… Бе-зо-бразия! - Вдруг он остервенело стукнул по столу - и выпалил:
- Попа с кобылой венчали!
- Господи Исусе… Анчихристы какия, что творится на белом свете…
Потом старик начал говорить о сыне-офицере, потом запел что-то старинное. Георгий взялся "дишканить" и хоть и слов не знал, но ничего, выходило. А Илья под рокот говора, под песни размечтался…
Вспомнил, что им нужно торопиться: опоздают - смерть. Поднялся:
- Спать пора. Только, пожалуйста, не опоздайте с лошадьми.
Раздобревший старик тяжело поднялся:
- Будь уверен, сынок. Как петухи прокричат - и кони будут готовы.
У родных. Связь. У бедного казака.
Приехали в станицу - уже одинокие торговки, гулко поскрипывая снегом, шли серыми тенями на базар.
Георгий махнул по задворами к себе. Илье можно было пройти только через станицу. Георгий дошел спокойно, у Ильи получилось неладно. Вошел во двор, точно в западню: постучишь, а выйдет казак или офицер. Может-быть, в этом районе целый отряд размещен, во дворах - дневальные. Куда побежишь?
Тут-то ему и пришлось… Уж он и стучал, и к окну подходил, и шапку снимал, и пальто расстегивал не узнают, хоть тресни. Мать не узнает! Вся семья всполошилась - отца дома не было, - старшин брат командует: детишек - к окнам, матери - кочергу, сам - за топор. Высунется из-за двери наполовину, лампа в руке: "Ну, чего тебе нужно?" Мать из себя выходит: "И какого тебе чорта нужно, проваливай, пьяная морда!" (У Ильи же голос хриплый после испанки). Что тут делать? Совсем рассвело. Начал рвать дверь коридорчика, сорвал крючок - и к другой двери: "Мама, это - я"…
Стоит ли о встрече говорить: и слезы, и ласки, и страх…
Не прошло и двух часов - полицейский. Спрашивает Илью, называет его настоящую фамилию, офицерский чин. Все удивились. "Какого?" Это - однофамилец, у них нет такого от роду. Мать шмыгнула в погреб за вином. Брат - пройдоха! - дипломатию развел. Предложил полицейскому присесть отдохнуть.
Накачали его до одури - и побрел он прямо домой, спать: куда ему там на службу - выгонят. А Илья сидел в соседней комнате, писал. Недоразумение: если бы узнали о приезде, наверное квартал бы оцепили.
Вечером, воровски озираясь, прошмыгнул в калитку сгорбившийся человек с поднятым воротником пальто в нахлобученной шапке.
Нерешительно вошел в дом, спросил брата Ильи. Тот молчаливо проводил его к Илье в угловую комнату:
- Узнаешь? - и присел к столу.
Тот снял шапку, сконфуженно вскинул глаза на Илью, болезненно улыбнулся:
- Как не узнать?.. Вы какими же судьбами к нам?
- Да ты что робеешь? - весело вскочил Илья. - Садись к столу да снимай пальто. Весной вместе в дружине были, а теперь: "вы". - Илья взял из его рук пальто и шапку я сложил их на корзину в углу. - Хочешь вина? Закусывай. Выпей для смелости. Чем это тебя пришибло? Помнишь, в зимовную за кобчиками ходили ребятишками? Тогда ты на самые верхние ветви залазил, не боялся. Ты птенца достаешь, а над головой старые кобцы кружат, норовят долбануть тебя. Сорвался - и всмятку расшибся. Тогда ближе смерть была, а теперь ведь, ты - громобой, побывавший на германском фронте… Выпьем еще по одной, за смелых, за гордых… От этого пьян не будешь: вино легкое - квасок. А ведь я-то в детстве труслив был: меня, бывало, брат топил; захватит за ногу, как овцу, и тащит вглубь, а я воду хлебаю. Это он меня за то, что я далеко от берега не плавал. Помнишь, братень? Теперь я под штыком умею смеяться, а вы в закромах прячетесь. Я не к тому говорю, чтобы обидеть вас, но вам нужно встряхнуться. К чему дорожить трусливой кожей? По-моему: или добиться своего, быть независимым, гордым - или погибнуть. Да, наконец, безоружных, трусливых все бьют, а смелый сам бьет. Взять нашу станицу. Кто с отрядами ушел - жив. Кто остался - или за бойней в навозе гниет, или в погребах прячется, а такие, как вы, до которых очередь еще не дошла, живете - и заживо гниете. От вас завтрашним трупом несет. Так зачем же ждать своей очереди? Не лучше ли поменяться ролями? А ведь бить куда веселей. Эх, да и весело же, когда чувствуешь себя бойцом! Да еще каким бойцом! За новый мир, в котором не будет нищеты и рабства!
- Да что говорить, товарищ Илья, - не выдержал, наконец, гость. - Нешто я отказываюсь? Да я всей душой; детей у меня нет, сирот не останется. Ну, темнота наша. С какого конца начнешь?..
- Ну, вот. Оказывается, напрасно я разводил от сивки-бурки. Теперь к делу. Ты да брат - уже два. Подберите надежных, человек несколько. Создайте ячейку. Достаньте оружие. Как? Очень просто. Вышли, положим, вечером вдвоем на охоту. Нагнали офицера - и чакушей по черепу. Один револьвер есть. Там - у сонного стражника отобрали, там - в квартире у пьяных казаков винтовки забрали. Доставайте - и раздавайте кому следует. А я вас свяжу с Ростовом. Будем высылать вам подпольные газеты, воззвания, распоряжения - и пошла работа. Агитировать, конечно, будете. Если понадобится, - выступите с оружием, или у себя, или в другом месте. Преследовать станут - скроетесь. Ясно?
- Ну, еще бы. Кабы ты знал, как мне весело зараз стало. Вроде как на гору поднялся, и люди подо мной маленькие… Но боятся же ребята! Поверишь - двух слов не скажешь - и бежит от тебя, как ошпаренный. Все этот Рыжик напугал. Вот бы до кого добраться! Я бы его своими…
- Сумейте добраться! - подзадорил, улыбаясь, Илья. - Но я пошутил. Не увлекайтесь личностями. Дело не в Рыжиках. Дело в системе.
Потом стали перебирать товарищей, кого можно привлечь к работе. Илья щедро и уверенно рассыпал советы, как поступать в затруднительных случаях, будто сам был опытным подпольником. А между тем эти мысли приходили ему только теперь впервые.
Гость был в восторге от Ильи, который казался ему неузнаваемо изменившимся за последние годы, умным, ученым, сильным; ведь Илья - революционер-подпольник, а такими становятся, наверно, особенные люди, и он безвольно, с наслаждением подчинялся внушению Ильи.
Три дня побыли ребята в станице, на двух тетрадях изложили программу партии для широкого ознакомления, а на четвертый день, на заре, Георгий пришел к Илье. Подлетели сани, ребята уселись, кони хватили - и понесли.
Илья уже в английском пальто и фуражке - брат обменял, - вид стал приличней. Мать на прощание сунула в карман пачку "донских" - не сумел отказаться.
Вынесли кони ребят на широкую дорогу, уплыла, скрылась в снегах родная станица. Надолго ли покинули? Увидят ли ее? Но они не грустят. Не о смерти, не о муках в застенках думают. Они мечтают, как о любимой девушке, о боях в тылу врага, о славе.
Снова потянулись снежные поля. Скатились в хутор, раскинувшийся в широкой балке. Остановились у медлительного, невеселого казака. Для ребят он - находка. Сели закусить, бутылку вина - на стол, поднесли стакан хозяину - разговорился. Пришел он на побывку с фронта. Верст двести отмахал. Это у них в обычае. Война - не война, а погибель казачеству. Зима пришла, а казаки раздеты. Как летом из дому пошли в чириках да в шерстяных домовязанных чулках - это им и все. А на коне разве так усидишь? От холоду в солому прячутся. Вылезет, постреляет - и опять в солому. Заболел - иди домой пешком. А поезда пустые ходят, в поездах гробы возят.
- И чего они воюют - не пойму и своей глупой башкой. На хуторе дизентёры завелись. Придут на побывку - и не выгонишь их. Растравит себе что-либо, пойдет на комиссию, ему и дадут отсрочку.
А во дворе у него неприветливо: соломенные крыши плетневых сараев разметало, плетни обветшали, местами пригнулись к земле. Во дворе пусто, заброшено. Да и хатенка у него саманная с обгрызанной крышей.
Отдохнули - покатили дальше.
Ася в контрразведке.
В Ростове тем временем, с легкой руки Георгия, быстро втянулось и работу с полдюжины курсисток. Они уже раз’ехались в окрестные станицы, на фронты, повезли подпольные газеты, листовки, а одна даже отправилась в Советскую Россию. Но главное - нужно было как-нибудь связаться с Мурлычевым, выручить его. Решено было, как надоумил тот же Георгий, послать в контрразведку "невесту". Но кого? Не подпольницу же? Просилась Леля, но она еврейка, посылать ее туда безнадежно, даже опасно, да и молода уж очень - не давали ей развороту.
Поручили это молоденькой, не связанной с подпольем курсистке Асе. Шла она в контрразведку с горделивым сознанием важности порученного ей дела. Она трепетала от восхищения при мысли, что может спасти товарища - и ужасалась позорного провала затеи.
Пришла в контрразведку, замирая от страха, как бывало в комнату директриссы гимназии. Робко вошла, не смея встретиться глазами с тем ужасным, от кого зависело замучить человека или отпустить на свободу. Нерешительно спросила у приглянувшегося ей пожилого, самого маленького чиновника - наверное, у него большая семья, человек он, видно, старого закала, вырос на подмазках да на подмочках, - так спросила у него нерешительно, и вкрадчиво к тому же: как бы увидать главного, как он у них называется. Тот указал на дверь и сказал, что надо подождать. Стала она ждать, но из этого ничего не получилось. Люди входили, выходили, присматривались почему-то к ней: видимо, у них собачья повадка вкоренилась, на ходу всех обнюхивать, друг или недруг, и к каждому подходить, как к вожделенной жертве. Надоело ей сидеть, решила снова обратиться к "папаше" за помощью. Он, конечно, в очках был и поэтому посмотрел на нее сверх очков, отчего стало казаться, что он по-бычьи хочет ее боднуть. Ей стало страшно от этого взгляда, но она вспомнила про женские хитрости, которые ни один мужчина, если он вообще мужчина, не в состоянии был игнорировать. Хотела она всхлипнуть и попросить, он уже добрыми глазами посмотрел на нее в ожидании, она полезла в ридикюль за платком, чтобы его своевременно поднести к глазам, но дверь открылась, вышел военный и, спросив ее в чем дело, предложил войти. Один план ее рушился, нужно было сгоряча строить другой. Прошла за ним в кабинет.
Холодный, благородного вида военный предложил ей сесть и спросил, чем может служить. Она и в самом деле столько наволновалась в ожидании и так внушила себе, что ей нужно чуть-чуть слезу пустить для полного эффекта, - что и в самом деле в ответ на его слова совершенно искренно всхлипнула. Он засуетился, поднес ей стакан воды, постарался успокоить ее и, наконец, узнал то, что нам было давно известно, что она - невеста Мурлычева и беспокоится о его судьбе. Услышав эту "хамскую" фамилию, он скривился и чуть растерялся: "Эта девушка его невеста?.. Но ведь она так искренно держится!" Снова взяв холодный тон, он в двух-трех словах изложил си суть дела, сказал, что скоро будет суд и он ничем больше полезен быть не может. Свидание же разрешить с ним может, но для этого ей нужно выйти и немного подождать.
Выйдя в комнату, где был бодливый "папаша", она так была довольна полученным разрешением на свидание, так расхрабрилась, что "котелок" ее начал варить во-всю. Она вмиг сообразила, что здесь может помочь ей только "папаша" и подсела к нему. Разрешение на свидание должен был написать он, но, как всякий чиновник, он выполнял свое дело равнодушно, спокойно, будто забыв, что от него ждут милости; Ася заговаривала с ним, спрашивала, нет ли у него дочерей, призналась, что она как-будто знает его дочь, справилась об его адресе и постаралась этот адрес крепче запомнить. Увлекшись разговором, она попыталась отвлечь его внимание от главного на пустяки, чтобы ее у него не "встретили", и тут-то услышала: щелк, щелк… Один с левой стороны пробежал с папкой, другой - с правой. Похолодела от мысли: "Сфотографировали для коллекции, с первого же шага попалась"…
Выдали ей вежливо пропуск, вышла. Как рванула от двери! Как из подвала на солнце вырвалась: так легко, весело! Пробежала немного, оглянулась - спутники поодаль, торопятся - шпики! Она - на извозчика, - и они. Она - на трамвай. - и они. Она - в большой магазин, в толпу, а там смелым шагом - в контору, во двор, на другую улицу, - и растаяла, как дым. Прибежала в общежитие, хохочет, аж слезы на глаза выступили; рассказывает со всеми подробностями, как она держалась смело, всех провела, даже всплакнула: не хуже актрисы держалась.
Попробовал бы кто-либо сказать ей, что она, может, и вправду всплакнула - глаза бы выдрала: "Хуже всего, когда героические поступки оценивают иронически со стороны те, которые сами не способны на это".
А они слушают ее завистливо и думают:
"Ах, если бы нам доверили такую важную, рискованную работу".
Мурлычев передал из тюрьмы, куда его перевели, письмо, в котором раскрывал тайну провала. Хозяйка дома, где он жил, знала его, как большевика и десятника боевой дружины завода "Лели", где он работал слесарем. Знала также о том, что он был членом Горсовета. У нее - знакомый, старший надзиратель 7-го участка. Хотела ли она Мурлычеву злой смерти или думала, что его нужно посадить в "холодную" на недельку, одуматься и остепениться, - но она донесла, "как верная долгу гражданка", о том, что Мурлычев, такой-сякой, может, взорвать кого задумал, что-то затевает. А в то время конспирация какая была: дворовый пес, и тот понимал в чем дело и явно равнодушно пропускал гостей к Мурлычеву. Надзиратель проследил, донес по начальству - и дело было сделано.
Условия работы в подполье.
Ребята постучали в дверь своей квартиры. Им открыл мальчик, сын хозяйки. Впереди, резко шагая, пронесся в свою комнату Илья со свертком подмышкой. За ним торопливо проследовал Георгий. Илья бросил сверток на стол. Разделись.
Из своей комнаты выглянула Анна, улыбаясь поманила их к себе:
- Заходите. Прикройте дверь. Тсс… Хозяйки дома нет, но мальчик…
Георгий поджал живот и, втягивая в себя воздух, таинственно заскрипел утробой, уморительно гримасничая губами:
- А-как-у-вас-тут-все-благо-по…
- Не дурите, - тихо рассмеялась Анна и присела на кровать. - Расскажите о поездке. Что у вас за сальный сверток? - обратилась она к Илье. Тот раскрыл рот, чтоб ответить, но Георгий уже проскрипел:
- Э-то гусь жареный. По-де-шевке ку-пил тухлого.
- Не ври, - обиделся Илья и сел к столу. - Скажите, Анна, как с Мурлычевым?
- Плохо, - весело затрещала Анна. - Посылали Асю в контрразведку. Еле удрала. Только свидание и выпросила. Пробовали подкупать, да люди подворачиваются без влияния - так, лишь бы денег сорвать.
- А мы здорово с’ездили, - вмешался Георгий, перебирая на угловом столике женские безделушки - пудреницу, медвежонка, бантик, флакончики. - Связь установили. Вся станица трезвонит, что большевики приезжали; говорят, значит и красные скоро придут. Илью чуть не захватили. Он - в дом, а вслед - стражник, спрашивает его.
Анна ласково глянула на Илью, тот, вспомнив о своем грубом лице, стыдливо отвернулся:
- Ерунда, просто совпадение… Как у вас дела?
- И хорошо, и плохо. Георгий, - строго улыбаясь бросила тому, - зачем в тумбочку полезли? И к окну не подходите. Сядьте, егоза, - и снова к Илье: - Конспирации нет. Работники все прибавляются, и чуть не каждый знает нас. Без конца - собрания, заседания, а шпики на каждом шагу.
- Отрядик бы сколотить! Вот бы наворочили дел! Илья!..
- Тсс… - перебила Георгия Анна. - Вам бы на коне скакать, шашкой размахивать. Здесь другие задачи…
- Почему здесь нельзя? Илья, сказани, - перебил ее Георгий. - За городом на склад оружия наскочили - и вооружились. Потом в городе налет на какой-нибудь штаб. Вот-то нашумели бы!
- Вы лучше утробным голосом говорите, - рассмеялась Анна, - а то вас за окном слышно… На отряд не так-то легко найти смельчаков. Вашему брату по улицам без оружия ходить - и то каждый день приключения: то облава, то проверка документов. Зато нам работать! Едешь в поезде - офицеры ухаживают: то на вокзал сбегает купить чего-либо, то пудовую корзину с воззваниями поднесет. А ты еще подшутишь, попросишь поставить ее на верхнюю полку. Ха! ха! ха! Даже моя седая прядь волос им нравится: говорят, что пикантно, верно, кто-то из-за меня застрелился. - И расхохоталась снова. - Разве они могут думать, что я - большевичка. Они представляют их с хриплыми, пропившимися голосами, со свалявшимися волосами… - и серьезно добавила: - А мне говорили еще на Украине, что на мне уже есть отпечаток советского: резкие движения, широкая торопливая походка..
- А с пропиской как? - вспомнил Илья.
- Как будто все хорошо: никто не приходил, слежки не видно. Хозяйка о вас самого лестного мнения. Однако мне надо торопиться.
Она быстро накинула на себя пальто, подбежала к зеркалу на угловом столике и начала прилаживать белую вязаную шапочку. Георгий тем временем уже оделся.
- А ты куда? - грубовато бросил ему Илья. - Не успел приехать - и уже потянуло.
- А раньше?.. - виновато улыбнулся, сверкнув белизной зубов, Георгий.
- К курсисткам?..
- А хоть бы и так, - и метнулся к выходу. Анна шикнула вслед:
- Нельзя вместе выходить… Ну, хорошо, только вы не подходите ко мне на улице.
Вышли. Илья перешел в свою комнату, прилег на кровать.
Пустое дело, казалось, прописка, а сколько возни было, даже выезжали из города. Илья никак не мог примириться со своим паспортом. Смывал подписи раствором марганцево кислого кали и кислотами, подписывался, снова смывал, затем для отвода глаз обрызгал его, старательно вывалял в грязь - паспорт стал хуже, чем был. Тогда Илья в отчаянии бросил возню с ним, взяв пример с Георгия, который брал на ура и оставил свой паспорт в девственной чистоте.