"Того ради, - писал царь Долгорукову в Данию, - короля лучше на том Шведском берегу посетить, и к желаемому миру принудить; а ежели в том слабо поступить, опасно, дабы кто из сильных в медиаторы не вмещался, и тогда принуждены будем всё по их музыке танцевать".
Шведы намеревались отыграться за прошлогоднюю неудачу. Набежали на Ревель. Врасплох русских не застали. Уже при входе батарея на мысу охладила их пыл. Потом заговорили пушки двух бригантин. На пристань быстро выставили полковые пушки и стреляли в упор. Пришлось убраться восвояси.
В конце июня 1715 года вице-адмирал Пётр Михайлов поднял флаг на "Ингерманланде", авангард возглавил капитан-командор Меншиков.
Эскадра готовилась сняться с якорей, но случилась беда. Лето стояло жаркое, сухое, без дождей. Ночью 27 июня разразилась гроза. Молния ударила в "Нарву". Корабль мгновенно вспыхнул и через несколько минут взорвался. Погибло 300 офицеров и матросов, вместе с командиром…
Вторую кампанию эскадра выходила в море под командой Петра. Галерный флот возглавил Апраксин. Из Ревеля Пётр отправил галеры в Либаву.
- Наши союзники что-то мудрят в Датском королевстве, - объяснил он Апраксину, - и хочется им, и колется. Швецию воевать желают, а на меня озираются, побаиваются. Нынче Змаевича с войсками определим в Либаву. На ту кампанию двинемся в Данию.
На подходе к Ревелю Петру доложили:
- На рейде две эскадры, под английским и голландским флагами. Двадцать два вымпела.
Пётр первым разглядел адмиральские флаги, не опуская трубы, сказал Апраксину:
- Англичанин - адмирал, голландец - шаутбенахт. Салютовать им не будем, твой чин равный.
Голландский флагман порядок соблюдал, приветствовал салютом русского адмирала, Апраксин вежливо ответил. Морские салюты, кроме чинопочитания, означают уважение к флоту государства… Морские традиции незыблемы. Первыми наведались гости на корабль под царским штандартом.
- Адмирал Норрис, шаутбенахт Дефет, - представились они Петру.
Оказалось, что они сопровождают большой караван, около сотни купеческих судов, в Петербург.
- В прошлую кампанию мы понесли большие убытки от шведских каперов.
Пётр согласно кивнул и похвалился:
- Нынче весной мы уже изловили пяток каперов, но брат Карл не унимается, не желает нашей обоюдной торговли.
Потягивая вино из бокалов, гости благожелательно улыбались: хорошо, когда царская особа занимается морским делом, понимает их…
Начались взаимные визиты, встречи. Распределяли, чтобы не было ущемления, кому первому играть утреннюю зарю, кому вечернюю.
Первым начинал старший по званию. Апраксин и Норрис по званию оказались равными: Норрис играл утром, Апраксин - вечером…
Вместе с англичанами и голландцами приплыли из Англии ещё три покупных корабля - "Ричмонд", "Лондон", "Британия".
Первую годовщину Гангутской победы Пётр отмечал торжественным обедом. Приглашённые адмиралы-союзники пили за здоровье государя и за российский флот, а Норрис про себя подумывал: "Как бы нам вскорости не разойтись контркурсами". Перед уходом из Англии первый лорд Адмиралтейства предупредил Норриса: "Присматривайтесь к русским кораблям и капитанам, оценивайте их мощь, осваивайте гавани и рейды".
Время бежало, на Ревельский рейд один за другим возвращались зарубежные купцы с товарами из Петербурга. Гости собирались в дорогу. Начались прощальные визиты адмиралов. За время стоянки в Ревеле Пётр не раз гостил у Норриса, тот наносил ответные визиты. За столом, за чаркой доброго вина, у моряков всегда отыщется свой флотский интерес. У Норриса в подчинении был ещё шаутбенахт. Он тоже часто составлял компанию флагманам. В знак расположения к новым знакомым Пётр подарил Норрису свой портрет с алмазами, а шаутбенахтам, английскому и голландскому, презентовал бриллиантовые перстни.
Кампания 1716 года обещала стать переломной в ходе Северной войны. Пётр договорился, правда на словах, с королями - польским, прусским и датским - о совместной высадке десанта на побережье Швеции. Флот опять выходил на передовые рубежи войны.
В прусском порту Росток на борт галер и бригантин дополнительно погрузили войска. Под флагом вице-адмирала Петра Михайлова галерный флот в начале июня появился на рейде Копенгагена. В гавани уже стояли на якорях пять кораблей Наума Сенявина и Бредаля. Четыре из них только что построили на верфях Голландии по заказу Салтыкова.
Через две недели на рейд Копенгагена, салютуя, вошла Ревельская эскадра капитан-командора Сиверса. Пётр поднял свой флаг на "Ингерманланде". Рядом на якорях расположилась английская эскадра Норриса, голландская командора Гуля, датская адмирала Гульденлева.
Пётр поторапливал датчан с десантом, а те день за днём отговаривались. Ждут, мол, подкрепление от берегов Норвегии, где действовала против Швеции эскадра датчан.
Пётр не выдержал, пошёл разведывать на шняве "Принцесса" шведский берег для высадки десанта. Шнява прошлась вдоль побережья, вызвала огонь батарей. Видимо, шведы укрепились и ждали десант.
Возвратившись, Пётр досадовал:
- В Копенгагене соединённый флот - шесть десятков кораблей. Шведы пока отсиживаются в Карлскроне, боятся нос высунуть, на Аландах Апраксин ждёт моего приказа десантировать войска у Стокгольма. Чего датчане мешкают?
Излил душу Апраксину в письме: "Бог ведает, что за мучение с ними, самое надобное время упускают и как будто чужое дело делают".
Мешкали датчане потому, что с опаской поглядывали на русские вымпелы с десантом. А в Ростоке стоял ещё двадцатитысячный корпус Шереметева, ожидая датских транспортов. Пошли слухи, что русские намереваются остаться в Дании надолго. Опасения возникли после того, как Пётр договорился с мекленбургским герцогом о династическом браке с племянницей Екатериной Ивановной. Англичане усмотрели угрозу своему безраздельному морскому владычеству. Русские уже в Курляндии, теперь осядут в Мекленбурге, и всё Балтийское море у них. Пётр догадывался об этой подоплёке, но виду не подавал.
А ныне приходилось бездействовать. Как говорится, "флот сушил паруса" не первую неделю, на рейде Копенгагена скопилось около сотни купеческих судов, ожидали конвоя для следования в Россию.
Пётр задумал провести этот караван через Балтику. Все адмиралы поддержали его и единогласно предложили Петру командовать соединённым русско-англо-датско-голландским флотом.
5 августа флагман "Ингерманланд" поднял сигнал: "Эскадре сняться с якорей, вступить под паруса". Русский вице-адмирал вывел в море соединённую эскадру четырёх государств. Шестьдесят вымпелов следовали в кильватер "Ингерманланда", прикрывая сотню купеческих судов.
У Борнхольма эскадра легла в дрейф и бросила якоря. Пётр выслал вперёд крейсера - разведать о шведском флоте. Через три дня поступило донесение: "Шведский флот укрылся в Карлскроне без признаков жизни".
- Слава Богу, прикусили язык, - рассмеялся Пётр и распорядился отпустить купеческий караван. Путь в Россию был расчищен.
14 августа 1716 года Пётр спустил штандарт командующего и с русской эскадрой ушёл к Штральзунду проверить транспортировку войск в Данию. Поход моряков соединённой эскадры, единственной за всю историю, был запечатлён в медали с изображением Петра, русским штандартом, английским, голландским, датским флагами и надписью: "Владычествует четырьмя. При Борнхольме".
Минул ещё месяц, датский король тянул время, и терпенье Петра истощилось. Близилась зима, бросать десятки тысяч войск на шведский берег было рискованно.
- Десанту не быть, понеже время позднее. Грузить войска на галеры и уходить в Росток, - приказал он Шереметеву.
Пётр после долгого странствования по Европе спешил домой. В его отсутствие, накануне зимы, в Ревеле жестокий шторм порушил часть кораблей. Узнав об этом с опозданием, он с тревогой писал Меншикову: "Храни Боже! Все наши дела ниспровергнутся, ежели флот истратится".
Фраза несомненно историческая. Пётр кладёт на чашу весов будущее державы и судьбу флота. Об этом не следует забывать нынешним правителям России.
Но прошедшая кампания на море не давала повода тревожиться. Шведы, казалось, притихли. Эскадра Апраксина смело действовала в сердцевине Балтики, успешно высадив десант на Гогланд, держала под контролем обстановку на морском театре.
Кампанию 1719 года Пётр встретил на море. До него дошли сведения, что в середине мая шведы собираются послать из Пиллау в Стокгольм караван купцов под охраной отряда кораблей капитан-командора Врангеля. Совет флагманов решил шведов "с бою взять". По настоянию Петра дело доверили капитану второго ранга Науму Сенявину. Со времён пленения шведского борта у Выборга царь пестовал Наума. До сих пор морских баталий под парусами не было. Капитанами на судах сплошь ходили иноземцы. И в этот раз четырьмя кораблями командовали они.
На рассвете, 14 мая эскадра вышла из Ревеля на поиск неприятеля. Брейд-вымпел флагман поднял на 50-пушечном корабле "Портсмут". В кильватер ему держался такой же корабль "Девоншир" под командой капитана 3-го ранга Конона Зотова. Замыкала колонну шнява "Наталия" лейтенанта Семёна Лопухина.
Ночи стояли светлые. Сенявин коротал их на шканцах, прихлёбывая крепкий чай. В полночь с марса раздался возглас:
- Вижу неприятеля на норд!
Сенявин разглядывал шведов в подзорную трубу. Он насчитал три боевых вымпела, шведы держались на северо-восток.
"Хуже не придумаешь, - размышлял Сенявин, - мы у них почти на корме и ветер крутой. Мы под ветром". По всем тактическим канонам он обязан был отказаться от атаки неприятеля. "Однако такого другого случая может и не быть".
- Поднять сигнал: "Прибавить парусов. Держать на шведа", - скомандовал флагман.
Рядом выросла встревоженная фигура первого лейтенанта-датчанина.
- Но, господин капитан, атака с подветра строжайше запрещена…
- Кем же? - ухмыльнулся Сенявин.
- Тактикой Госта и печальным опытом, - побледнев, ответил лейтенант. - Несколько лет назад мой соотечественник, храбрый капитан Хвитфельд, отважился подняться на линию шведов, но те перекрёстным огнём быстро потопили его. Со всем экипажем.
- Восхищаюсь вашим капитаном. Однако государь наш любит присказку "Пульки бояться, в солдаты не идти". К тому же на матросов своих надеюсь, выучка отменная. Канониры не подведут.
Сенявин оглянулся и нахмурился. В кильватер ему держались лишь корабль Зотова и шнява Лопухина. Остальные корабли заметно отстали.
Тем временем шведы приближались, и бой пришлось начать малыми силами.
С первых же минут канонады шведы старались, имея преимущество в ветре, взять "Портсмут" под перекрёстный огонь и выбить его из строя. Через два часа им удалось задуманное. Перебитые марса-реи "Портсмута", страшно закачавшись, полетели вниз…
Шведы ликовали. Лишившись основных парусов, русский флагман волей-неволей выйдет из строя и увалится под ветер.
- Лево руля! - скомандовал Сенявин.
Используя остаточную энергию, он направил свой корабль на прорезание линии строя шведов.
Медленно, но неотвратимо, развернув полностью пушки своего борта, "Портсмут" буквально втиснулся между шведами, навстречу ветру. Радость шведов сменилась ужасом. Их пушки не могли стрелять по русскому кораблю. А прямо на них смотрели чёрные жерла двадцати шести заряженных картечью пушек левого борта "Портсмута", точно по форштевню неприятельского фрегата. Канониры ждали команды. Фитили дымились.
- Пали!
Продольный залп, особенно картечью, страшен. Он сметает всё живое на верхней палубе, в клочья рвёт паруса, крушит рангоут. На фрегате, не дожидаясь второго залпа, спустили флаг. Бригантина последовала примеру старших. Флагман шведов "Командор" начал разворачиваться, пытаясь уйти. Дав по его корме два залпа ядрами, Сенявин послал вдогонку за кораблём Врангеля подоспевших наконец-то капитанов Деляпа и Шапизо. Настигнув 52-пушечный "Командор", они принудили его к сдаче. Деляп и Шапизо наперегонки, на шлюпках, устремились к борту "Командора", домогаясь первыми принять капитуляцию шведского флагмана. Наблюдая за ними в подзорную трубу, Сенявин невольно усмехнулся:
- Здесь-то вы не опоздаете приз заполучить.
Пороховой дым окончательно рассеялся. На всех трёх пленённых судах бывшего отряда капитан-командора Врангеля развевались флаги Святого Андрея Первозванного…
Тепло встретил Пётр победителей. Выслушав рапорт Сенявина, сказал:
- Молодец, творил не по букве, а по разумению. Добрый почин учинил русскому флоту капитан-командор, - и первым поздравил с новым званием. - Братца нынче ты обскакал, через ступеньку скакнул.
Так уж совпало, что повелением царя в один день начал строить "потешное" судно, прообраз подводной лодки, Ефим Никонов 13 января 1720 года, и вице-адмирал Пётр Алексеевич Романов подписал указ о введении Морского устава России - "О всём, что касается к доброму управлению в бытность флота на море". Отныне молодой российский флот обрёл свой первый статус жизни.
Не один год поздними вечерами, а иногда и по четырнадцать часов в сутки просиживал Пётр, сочиняя первый закон бытия и боевых действий своего детища. "И понеже сие дело необходимо, нужное есть государству, - писал в указе Пётр, - по оной присловице, что всякий потентат, который единое войско сухопутное имеет, одну руку имеет. А который флот имеет, обе руки имеет - того ради сей воинский Морской устав учинили, дабы всякий знал свою должность и неведением никто б не отговаривался…"
Чётко прописал в этом кодексе морской жизни все возможные случаи и определил действия в них всех, от матроса до адмирала: как в бою, так и в обыденной корабельной жизни.
Одну библейскую заповедь Пётр поставил во главу угла морской службы. Начал с генерал-адмирала, самого старшего флотского начальника, ибо рыба с головы тухнет.
"И понеже корень всему злу есть сребролюбие, того для всяк командующий Аншеф должен блюсти себя от лихоимства, и не точию блюсти, но и других ото онаго жестоко унимать и довольствовать определённым. Ибо многие интересы Государственные через сие зло потеряны бывают. И такой командир, который лакомство великое имеет, не много лучше изменника почтён быть может". Во так-то приравнял казнокрадство к измене отечеству.
Весной 1720 года определилась явно скрытая ранее политика Англии. Король Георг I подписал мир и заключил союз со Швецией. Следом, будто только и ждали этого, один за другим отделились от России и пошли на мировую со шведами "союзники", Пруссия и Дания.
В последний майский день у входа в Ревельскую бухту замаячили паруса англо-шведской эскадры, тридцать пять вымпелов под командой Норриса.
К борту английского флагмана подошла шлюпка с белым флагом. Русский офицер достал письмо адмирала Апраксина.
"Зачем пришли? Такое ваше приближение к оборонам здешних мест принадлежащим, не инако как за явный знак неприятства от нас принято быть может и мы принуждены будем в подлежащей осторожности того себя содержать".
Английский адмирал ответил не Апраксину, а на имя царя.
Но Апраксин возмутился:
- Не по адресу ответ. Письмо сие не распечатывать, вернуть Норрису.
Ответа Апраксин не дождался, ночью его разбудили:
- Над островом Нарген дым и огонь, неприятель снимается с якоря.
Спустя два часа паруса незваных гостей растаяли на западе в предрассветной дымке.
Норрис спешил к Стокгольму, там началась паника: русские казаки наводят ужас в окрестностях Умео…
Пётр вывел на Котлинский рейд пять новых, только что сошедших со стапелей весной 1720 года линкоров, провёл учения с ними, отработал артиллерийские стрельбы. После этого осмотрел укрепления на Котлине, остался доволен сделанным, оставил шаутбенахту Сиверсу краткий указ:
- Оборонять флот и сие место до последней силы и Живота - наиглавнейшее дело.
Норрис больше не показывался у наших берегов, а шведы получили ещё один предметный урок на море…
Выполняя приказ Петра выбить шведов с Аландских островов, командующий галерным флотом в составе 61 галеры, генерал М. Голицын в конце июля 1720 года направился к острову Дегре. Он искал неприятеля в шхерах. Обнаружив шведскую эскадру вице-адмирала Шеблата - линейный корабль, фрегаты, галеры, всего 14 вымпелов, Голицын 27 июля подошёл к Гренгаму, считая его место наиболее удобным для боя галер. Голицын помнил, как Пётр у Гангута не шёл напролом на неприятеля, имевшего превосходство в парусных судах, а завлекал его в западню.
Увидев русских, шведы, используя сильный ветер, снялись с якорей и атаковали их галерный флот. Голицын скомандовал отходить в шхеры.
Увлёкшись преследованием, шведская эскадра попала в узкости между островами и подводными каменистыми банками и потеряла преимущество манёвра парусных кораблей.
Прицельный огонь по парусам и такелажу фрегатов позволил настигнуть их и после кровопролитного боя взять на абордаж.
На четырёх взятых фрегатах - "Стор-Фениксе", "Венкере", "Кискине" и "Данск-Эрне" - шведы потеряли свыше ста человек убитыми, а в плен попало более четырёхсот.
Потери у Голицына были меньше, 82 убитых. Шведские артиллеристы на этот раз били метко, и многие галеры Голицына зияли пробоинами. Но русский флот на Балтике без потерь в кораблях победил и пленил неприятеля, а где-то неподалёку в это время крейсировала эскадра Норриса…
Пётр не без иронии писал Меншикову: "Правда, не малая виктория может причесться, а наипаче, что при очах аглицких, которые равно шведов обороняли, как их земли, так и флот".
И всё же, несмотря на поражение, шведы затягивали переговоры о мире. Весной 1721 года Георг I вновь направил на Балтику в помощь шведам эскадру Норриса. На рейде Борнхольма бросили якоря 25 линейных кораблей и 4 фрегата. Однако путь к Швеции был в наших руках. На её берега высадился 5-тысячный десант казаков и пехоты. Шведские войска отступали к Стокгольму, не принимая боя… Уполномоченный короля в Ништадте срочно запросил перемирия. Решительные действия русского десанта на побережье Швеции вынудили короля Фридриха 30 августа 1721 года заключить Ништадтский мирный договор.
Узнав об этом, Пётр немедленно отправился в столицу и на Троицкой площади при большом стечении народа сообщил о конце войны, "которая продолжалась 21 год, оную всесильный Бог прекратил и даровал нам со Швецией вечный мир".
Как бы подводя итог Северной войны, Пётр повелел выбить знаменитые слова:
"Конец сей войны таким миром получен не чем иным, токмо флотом; ибо землю никаким образом достигнуть было невозможно, ради положения места…"
Балтика наконец распахнула России окно в Европу, а Пётр обратил опять свой взор к морям южным. Азову пора ещё не приспела, а на Каспии морские пути вели к Персии и Индии.
В середине июля 1722 года Апраксин поднял кайзер-флаг, адмирал Пётр Михайлов возглавил авангард, флотилия из двухсот стругов и транспортов вышла в море. Частенько штормивший "седой" Каспий на этот раз встретил приветливо. На море установился полный штиль, солнце, небо без единого облачка, одни крикливые чайки кружились над зеркальной гладью. Размеренно поднимались и опускались вёсла, отдохнувшие за месяц гребцы навалились дружно. Лодки скользили бесшумно, не мешала волна, не свистел ветер.
К устью Терека, на Аграханский рейд, флотилия добралась без особых помех. Высаживали на берег войска. Напротив острова Чечень по традиции не забыли отметить пиршеством годовщину Гангута и Гренгама.