Дрюпин гремел и грохотал, спасал нас с помощью плоскогубцев, был деловит и настоящ.
А он ничего. Я думала, он ныть станет, а он собрался. Стоит поручить человеку дело, в котором он сведущ, как человек раскрывается с самой лучшей стороны. Дрюпин мастер. Безымянный, помню, был убийца. Неважно, что он никого не убил, все равно убийца, это по нему с закрытыми глазами видно. А я…
Я не знаю, кто я. Стрелять умею неплохо, но особой радости от этого не испытываю. И все. Пусто. Точно нет у меня никакой души, вместо нее пустота, серое пятно. Одуванчики еще. Они вдруг оказались вокруг, и запахло горячей травой, и я догадалась, что я снова оказалась внутри сна, и снова оказалась на тропке, только в этот раз она тянулась через одуванчиковое поле. Я пошагала по тропке и увидела кого-то, он переходил дорожку, и его длинное тело все тянулось и тянулось поперек, и от этого мне сделалось грустно, и я решила заблудиться и свернула в одуванчики. Но скоро я вернулась на тропку и в то же самое место, хотя я шагала строго вперед и никак не могла свернуть, потому что следила за дорогой по солнцу. Тогда я попробовала заблудиться еще, и еще, и все пробовала и пробовала, и каждый раз возвращалась на тропу. На ноги налипли шары из белого одуванчикового меха, по ботинкам стекал горький сок, от жары превращавшийся в каучук, а я упорно возвращалась к тропе, а тварь с длинным телом все так же ее переходила, мы вертелись вокруг одной невидимой оси, вокруг которой, наверное, вертелся и весь остальной мир.
Дрюпин разбудил меня и сказал, что понадобится помощь, одному ему не справиться, я сказала, что помогу. Тогда Дрюпин сунул мне книгу, велел вырывать из нее страницы, рвать их пополам и жевать.
– Что? – не поняла я.
– Жевать, – повторил Дрюпин. – Их надо жевать. Чем тщательнее, тем лучше.
– Зачем? – не поняла я.
– Это долго объяснять. Нужно много жеваной бумаги, чем больше, тем лучше.
– Хорошо.
Я открыла книгу, вырвала первую страницу. Приключения какого-то недовинченного Симплициссимуса, не знаю, уж кто такой, но бумага в книге оказалась хорошей, плотной, сделанной на века. На вкус слегка залежалой, пыльной, но ничего, терпимо.
Поначалу оказалось жевать бумагу не так уж и сложно – жуй да выплевывай. Однако странице на десятой челюсти начало сводить. Выяснилось, что бумага довольно упрямая штука, сминаться в комки она не очень хочет, не жвачка. Кроме того, мне стало не хватать слюны, жевать на сухую было невозможно вообще, а на бумагу слюна выделяться отказывалась наотрез. Поэтому мне приходилось сначала скапливать слюну и только потом откусывать бумагу.
Очень скоро я обнаружила, что в жевании книги "Симплициссимус" присутствует еще один серьезный недостаток. Качество бумаги у книги было на высоте, и мои зубы, не привыкшие к таким нагрузкам, начали подводить.
Первым делом снова закровили и заныли десны, жвачка, выплевываемая мною, приобрела розовый оттенок. Сами десны опухли, во рту держался устойчивый привкус железа, но я не останавливалась. Жевала. Я чувствовала, как расшатываются зубы, бумага становилась все плотнее и плотнее, а зубы все мягче и ненадежнее, и я выплевывала жеваную бумагу и собирала ее в ком. Дрюпин продолжал строить. Что-то вроде пушки. Труба большого диаметра, в которую вставлена труба диаметра меньшего, вместе эти трубы были длиной метров в пять. Сначала они лежали на полу, затем Дрюпин установил их на невысокие подставки, собранные из стульев и остатков дивана. Один конец этой длинной составной трубы Дрюпин упер в стену, противоположную двери, другой непосредственно в дверь, в место возле ручки.
Наверху на толстой трубе я заметила кран, снятый в ванной комнате, к крану крепился жестяной конус, вот и все. С помощью этого устройства Дрюпин собирался нас выручить. Я не стала с ним спорить, жевала себе. Дрюпин гений, в конце концов, может, это действительно поможет.
Неожиданно меня посетила неприятная мыслишка – а что, если Дрюпин затеял это только для того, чтобы отвлечь меня? Ну, чтобы я не впала в панику, не начала дурить, ну и вообще. Чтобы немного меня успокоить. Он будет конструировать машину спасения, а я, чтобы занять мозг, жую книгу про Симплициссимуса. Надо потом почитать, что ли.
Только вот…
Только вот зубы выпадают.
Первый зуб выпал, когда я расправилась с половиной этого Симплициссимуса. Передний верхний, он вывернулся с неприятным звуком и выскочил на пол. И это почему-то оказалось совсем не больно, точно зуб давно умер, а теперь просто-напросто вывинтился из своего гнезда.
Но я продолжила жевать и скоро выворотила клык, верхний правый. Тут боль уже прочувствовалась, клык сидел глубоко, за ним потянулся корень, в результате чего зуб повис, так что пришлось его отдирать. Я аккуратненько зуб откусила и спрятала в кармашек вместе с другим, незаметно спрятала, не хотелось мне, чтобы Дрюпин увидел, как я выковыриваю зубы, и так страшная.
Дрюпин тем временем вроде бы достроил свою адскую машину, во всяком случае, он перестал громыхать железом и пыхтеть носом, устроился на столе и стал думать.
Очнулся Клык.
Огляделся, сказал:
– Дрюпин, Дрюпин, стоило мне немного потерять сознание, как ты уже изобрел какое-то безобразие. Это что за труба, Дрюпин? Подземный телескоп, как я погляжу… С этим нужно осторожнее, с подземными телескопами, я-то знаю… Я однажды посмотрел в такой, а там ад, черти кого-то жарят… пригляделся, а это ты, Дрюпин, тебя черти жарят… на пальмовом масле… Дрюпин, убей себя, спаси Галактику…
Но Дрюпин не обратил на него внимания, Дрюпин направился в ванную и снова там загромыхал. А я взяла тайм-аут с жеванием, сидела и смотрела, поглаживая челюсть. Тупое у меня было состояние, раньше, когда мне говорили, что жевание разрушает мозг, я не верила, теперь в этом убедилась. Жевала час и уже ничего не соображала, то есть в голове у меня крутились какие-то шестерни, и лампы, и все вперемежку, и тропы. Вот закрываю глаза – и вижу тропы, лесные, светлые, солнечные, к ручьям и ягодным опушкам, к родникам, к голубым валунам, приносящим счастье, тропы, ведущие вдаль.
Дрюпин принялся вытаскивать ванну. Она оказалась не чугунной, а стальной, поэтому с ней справился даже Дрюпин.
– Помыться решил, замарашкин, – ухмыльнулся Клык. – Давай-давай, а то смердишь… Слушай, Дрюпин, ты так смердишь, что я раньше думал, ты дохлый. Честное слово. Я помню, как дохляки бродили… я, кажется, тоже дохлый был однажды, мне электричество в голову втыкали… Дрюпин, ты смотри, когда полезешь мыться, не забудь себя за ногу привязать, а то затонешь ведь, как "Титаник"… Давай, волочи ее…
Клык засмеялся. Мертвечески засмеялся, я вдруг поверила, что когда-то он тоже был мертв и его оживляли электрическими разрядами.
А Дрюпин был уперт, он волок и волок ванну и все-таки ее выдрал. После чего дотолкал ванну до своей трубы и расположил ее под толстой частью. Затем начал ломать мебель. Ту, что еще можно было сломать. Стулья, стол, комод, кровать. Книги стал рвать. У меня много книг скопилось, я их из библиотеки понатаскала, пробовала читать. А не получилось у меня читать, начну, читаю-читаю, а потом все, не могу. Интересно вроде, а не идет, спать хочется.
– А мне что делать? – спросила я.
Дрюпин поглядел на меня, поглядел на гору нажеванной бумаги.
– Все, – сказал он. – Хватит.
Он собрал всю эту бумагу и стал засовывать ее в пространство между стенками труб. Засовывал партию, затем утрамбовывал палкой, засовывал – утрамбовывал, тщательно, со знанием дела.
– Дрюпин, ты придурок, – вещал Клык. – Я тебя ненавижу, ты у меня котлеты украл, я помню… украл и сожрал за углом, гадина…
А я вытащила еще один зуб, на этот раз коренной. И снова едва не заплакала. Если уж зубы выпадают, то вряд ли можно рассчитывать на тихую старость.
Дрюпин между тем продолжал забивать в трубу жеваную бумагу, насколько я поняла, он собирался использовать ее в качестве сальника. Чтобы труба правильно скользила и не перекашивалась, все понятно, я бы никогда не додумалась – сальник из жеваной бумаги, определенно гений. Кулибин.
Кулибин-Кулибин, а зубы у меня сыплются только так, скоро стану как старушка.
– Что теперь? – спросила я и услышала, что мой голос несколько изменился, выпавшие зубы начали сказываться.
Дрюпин это, кажется, заметил, посмотрел на меня странно, но ничего не сказал. Он закончил с жеваными книгами и вернулся к книгам рваным. Продолжил их рвать и кидать в ванну. Я стала ему помогать, хотя книги мне, если честно, было жаль, они все были новые, недочитанные, прожившие свою жизнь наполовину в лучшем случае. По моей вине.
Клык тоже нам помогал, бормотал всякий бред, отвлекал нас от звука рвущейся бумаги.
– …И вот тогда они и пошли в этот город. Странствующий рыцарь, он прикидывался дурачком, а на самом деле был как ты, хитрый Дрюпин…
Постепенно ванна заполнялась горючим барахлом, и я начинала понимать, что собирается сделать Дрюпин. Кажется.
– …Тебя только, Дрюп, в рыцари не примут, у тебя ноги кривые… А нет, туда только с кривыми ногами и принимают… Но тебя и с кривыми не возьмут, недостоин…
– Кажется, готово, – Дрюпин осмотрел свое творение. – Можно испытать.
Он принес ведро с водой и вылил его в железный конус, соединенный с краном. К крану привязал проволоку. Все осмотрел, все проверил.
– И как оно работает? – поинтересовалась я.
– Просто. В теории это все очень просто. Это что-то вроде парового двигателя, – пояснил Дрюпин. – Тут вот…
– Я узнал тебя! – захрипел Клык. – Ты брат Черепанов! Мама, с детства мечтал…
– Короче, принцип тот же, – закончил Дрюпин. – Разогретый пар давит на поршень из прессованной кожи…
– Все взорвется к чертовой матери, – пообещал Клык. – Я в этом просто уверен! Пойдут клочки по закоулочкам… Дрюпин, ты меня порадовал!
– Может и взорваться, конечно, – согласился Дрюпин. – Но другого выхода я не вижу. Надо попробовать. На всякий случай мы спрячемся в туалете…
– Сами прячьтесь в туалете! – возмутился Клык. – Я лично не хочу. Я желаю встретить опасность лицом к лицу, как подобает мужчине. Пусть в сортире братья Черепановы прячутся, я нет!
Но мы не стали его слушать, взяли и отнесли, как он ни орал. Дрюпин разжег в ванной огонь. Бумага загорелась быстро, затем задымили дрова, Дрюпин с сожалением заметил, что не осталось никакого времени на наддув, он бы увеличил степень нагрева.
– В ад с турбонаддувом! – изрек из туалета Клык. – Дрюп, ты омерзителен, подойди, я огрею тебя костылем… Где мои костыли?
Клык пустился браниться по поводу исчезнувших костылей, которые, кстати, Дрюпин использовал в качестве кочерги, ворошил ими топливо для равномерного горения.
Огонь постепенно разгорался. Дрюпин добавлял в него бумагу, куски деревянной мебели, одежду, все одинаковыми порциями, чтобы не погасло. Ванная концентрировала тепло и направляла его вверх, к чугунной трубе, которая постепенно нагревалась.
– Нужен хотя бы час, – сказал Дрюпин. – Надо повысить температуру, надо выдержать. Нужно топливо… У тебя что-нибудь есть еще?
– Одежды мало у меня… То есть я все почти отдала…
– Киньте меня в костер, – заявил Клык. – Я хорошо горю, создам нужную температуру. А из Дрюпа можно сало вытопить, оно тоже хорошо. А Сиренька плохо гореть будет, она тощая…
Дрюпин оглядел комнату. Топлива на самом деле было немного.
– Ладно, хватит, наверное.
Дрюпин продолжил поддерживать огонь. От ванны распространялось тепло. Вентиляция не справлялась, и комната постепенно наполнялась дымом, я то и дело кашляла, а Клык пел. Пел самодельную песню, в которой повествовалось о нелегкой судьбе бобров Вологодской области, складную и смешную настолько, что я испугалась, что Клык сошел с ума. По-настоящему и бесповоротно.
Дрюпин разделся до штанов, кинул в огонь куртку и футболку и стал похож на кочегара. Ворочал, пыхтел, разгонял искры. Искры кружились под потолком, сбивались в стайки, покачивались и не таяли. Как живые. От этих искр Дрюпин казался волшебником, казалось, что он этими искрами как-то управляет, во всяком случае, они колыхались в такт дрюпинским движениям, что было красиво.
Время текло медленно, искры шевелились, и меня опять потянуло в сон, и, кажется, я опять отключилась, но тут Дрюпин затряс меня за плечо.
– Все готово, – сказал он. – Прячься.
Я укрылась в туалете. Клык лежал на полу и похрапывал, дышал громко, но равномерно. Дрюпин громыхнул еще чем-то и присоединился к нам.
– Сейчас, – сказал он, наматывая на палец проволоку. – Сейчас.
Он дернул.
В комнате зашипело и почти сразу завизжало, так громко, что у меня заложило уши. Стены затряслись, затем грохнуло, мощно, точно в комнате взорвалась граната. Дрюпин оттолкнул меня, схватился за ручку двери туалета и захлопнул ее. Грохнуло еще раз, в дверь лязгнул кусок железа, и тут же по полу потек горячий пар, и туалет наполнился им почти мгновенно.
У меня выпадают волосы, у меня выпала половина зубов, теперь меня еще сварят. Жизнь удалась.
Пар продолжал вытекать, с каждой секундой становилось все горячее и горячее, я чувствовала, как начинает вскипать кожа, а Дрюпин начал орать и бить ногами. Очнулся в очередной раз и Клык.
– Вот и все, – сказал он философским голосом. – Мы в пароварке.
Впрочем, длилось это недолго. Через несколько секунд пар остыл, дышать стало не больно, мы открыли глаза.
– Получилось? – спросила я.
– Посмотрим, – Дрюпин пожал плечами и откинул дверь.
Мы вернулись в комнату. Разгром принял окончательный и бесповоротный вид. Но мы, кажется, добились успеха. Дверь, в которую упиралась толкательная труба, оказалась выдавлена, все, как рассчитывал Дрюпин. Трубы оказались погнуты и разворочены. С потолка капала вода. Копоть. Грязь. Одним словом, разруха.
– Надо тащить этого клыкозавра в медотсек, – сказал Дрюпин. – Пока не поздно. Хотя мне кажется – уже поздно…
– Ничего не поздно, – подал голос Клык. – Я еще вас два раза переживу. Тащи меня, Дрюп, а то во сне тебе являться буду, не отвертишься.
Дневник 4
Здравствуй, дорогой дневник!
Сегодня опять не лучший день в моей жизни, это однозначно. Сегодня, в неизвестный день неизвестного года, со мной произошло много странного. Страшного. Так что у меня до сих пор дрожат руки, пальцы с трудом держат ручку, а сердце бьется, бьется.
День, исполненный ужасом.
День кошмара.
В этот день мы отправились на склад.
С утра, то есть как проснулись, даже без завтрака. У меня аппетита не было, у Дрюпина болели кишки, и он ограничился холодным чаем, Клыку я занесла поднос с макаронами. Клык поправлялся. Подозрительно быстро. Рана уже подсохла, швы вспучились, и Клык их задумчиво расковыривал, мне он обрадовался. Сказал, что вчера было весело и что надо бы что-нибудь подобное повторить, только пусть еще Дрюпин для смеха руку себе сломает. Так что с Клыком было все в порядке.
Клава вообще не показывалась. Дрюпин предложил, что она повесилась, я сказала, что это вряд ли – такие, как Клава, не могут повеситься. Ну, разве что от радости. Скорее всего, она просто стеснялась.
Дрюпин вооружился своими самодельными инструментами, я взяла заточенную титановую рейку, не знаю, где ее Дрюпин раздобыл, но оружие получилось весьма и весьма неплохое – я потренировалась на выдернутых волосах и весьма успешно их разрезала. На рукоять Дрюпин намотал разноцветную проволоку и умудрился сделать даже узор. Все-таки у него золотые руки. И голова отличная, в технические гении просто так не записывают.
– Как у нас со светом? – спросила я.
Дрюпин продемонстрировал изобретение – большой аккумулятор, к которому он прикрутил несколько светодиодных фар.
– Будет как днем. Вот еще кое-что…
Он сунул мне тяжелую короткую трубку с двумя торчащими штырями, видимо, шокер.
– Это разрядник, – пояснил Дрюпин. – Конечно, по настоящему мощную штуку сделать не получилось, но…
– Спасибо, – я сунула шокер в рюкзачок. – Пойдем, что ли?
Дрюпин кивнул, впрягся в аккумулятор, установленный на шарикоподшипники, и мы двинулись в сторону склада. Это далеко, час добираться. Вообще, комплекс огромный. Я всякий раз пытаюсь представить, как его выкопали, и не могу. Хотя сейчас всяких могучих машин много. А может, тут и раньше пещеры были, их просто взяли и приспособили.
Склад располагается на первом уровне, ниже столовой. Есть еще уровень нулевой, но он затоплен водой. Дрюпин думает собрать акваланг, но не знаю – лезть с самодельным аквалангом в затопленный уровень представлялось мне абсолютным риском, я бы туда и с заводским не полезла. К тому же вода там явно грязная, ничего не видно. И наверняка какая-нибудь дрянь обитает. Паразиты. Вопьется такой в ногу, потом раз-раз – и в глаз пролезет. Быстренько ослепнешь.
Склад мы, конечно, уже исследовали, меньшую его часть. На самом деле он огромен, мне кажется, что в нем несколько футбольных полей, во всяком случае, противоположную сторону мы не видели, я думаю, не добирались даже до середины. Раньше у нас не было портативного света, в те два раза, что мы выбирались на склад, в качестве освещения использовали факелы. Куда с факелами отправишься?
– Я думаю, мы найдем здесь много полезного, – рассуждал Дрюпин по пути. – Мне кажется, сюда эвакуировали технические коллекции. Частные, может, а может, из политехов. Ты видела, какие там машины?
– Четырехколесные.
– Четырехколесные! Это же коллекционные экземпляры! Там позолота, там кевлар, там красное дерево! Это не машины, это произведения искусства!
Дрюпин восхищался, я нет, я равнодушна к вещам. Красное дерево и слоновая кость не вызывают во мне трепета, я даже на оружии не люблю всей этой ерунды – гравировок, резьбы. Я за простоту. Все эти японские мечи, выкованные в медитации, в крови и в поту на протяжении трех лет, меня не впечатляют. Потому что я знаю, что банальный супербулат, отжатый в печах критического давления, рубит любой японский меч как тростник. Знаю, что любой искусственный алмаз гораздо чище и прочнее природного. И вообще, мне гораздо больше нравятся книжки без картинок.
– Мне кажется, тут что-то вроде сокровищницы, – продолжал Дрюпин. – Ван Холл, он обожает дорогие вещи. Я слышал, у него есть такие вот хранилища, в которые он собирает свои ценности – картины, статуи, скульптуры, музыкальные инструменты. Есть подземные библиотеки, есть хранилища старинных вещей, а здесь вот техника. Ван Холл любит технические штуки, я думаю, найдем что…
Мы добрались до лестницы и потащились вниз. Аккумулятор грохал по ступеням и то и дело поддавал Дрюпина в поясницу, Дрюпин с трудом удерживался. По лестничному пролету раздавалось гроханье, отчего мне казалось, что мы спускались в пасть чахоточного великана. Мне представлялось, что мы являли собой жалкое зрелище, с другой стороны, это полезно для души. Когда у тебя в руках два "теслака" с полными обоймами, когда на голове шлем с универсальным визором, когда на плечах броня, смонтированная с экзоскелетом, способным выдержать свалившегося на тебя слона, когда ты… Короче, ты чувствуешь себя властелином мира. А когда чувствуешь себя властелином мира, начинаешь этот мир несколько неправильно воспринимать. Так что угодить в ситуацию, когда у тебя из оружия всего лишь заточенная железяка, полезно.