Вдруг что-то мелькнуло, белая слепящая вспышка, прямо передо мной, перед глазами. И я увидела в этой вспышке прошлое, правда, то, которое случилось не со мной, кажется, счастливое, нет, просто наверняка счастливое, и будущее, тоже счастливое, которое, как я надеялась, станет моим. Облака. Ветер. Море. Точно, я увидела море. Золотой пляж в обе стороны, и остров, тонущий вдали, едва проступающий сквозь пелену утреннего воздуха, радужные ракушки под ногами, пласты капусты, выкинутой прибоем, и холмы за спиной, и затонувший корабль, с торчащей кормой, затянутой водорослями. Плавник, выброшенный на берег, выбеленный солнцем и выжженный солью. Скелеты рыб, но не мрачные, а напротив, какие-то озорные. Ветер, да, свежий. Песок мокрый и застревает между пальцами.
А высоко над горизонтом птицы. Черные чайки с острыми крыльями.
У меня имелось будущее.
Теперь я была абсолютно в этом уверена.
Видение растворилось, схлопнулось в маленькую сияющую точку, меньше игольного ушка, ослепительнее бриллианта.
В следующий миг я уже знала, что я не умру здесь, в вонючем коридоре, залитом теплой водой. Не здесь и не сейчас. И вообще. На меня накатило чувство абсолютной уверенности в себе, я выдохнула и увидела коридор. Во всех его мельчайших деталях, точно он был освещен ярким солнечным светом, точно здесь было много воздуха, и был он прозрачен и чист, и вода под ногами текла хрустальным потоком. Мир приобрел небывалую резкость, точно разлился над головой некий агент, сделавший прозрачным землю, и бетон, и воду, и все, что было там, над головой.
Это было странное чувство, я вдруг потрогала струны, плотно натянутые между небом и землей, услышала глухое гудение красного смещения, Глас Господа.
В следующий миг я оказалась рядом с анакондой. Одним коротким движением я вогнала заточенный штырь в ее правый глаз, другим с разворота распорола змеиное горло.
Жижа вспучилась толстыми змеиными извивами, коридор наполнился жизнью, которая скоро стала смертью. Меня обвили и стиснули тугие кольца, выдавили воздух, оторвали от пола и ударили в потолок, и поволокли по нему, головой, лицом по шершавому бетону, закручивая спиралями, стирая уши…
Змея сдохла.
Она перестала извиваться и замерла, свернувшись в плотный клубок, только черная кровь продолжала бить тонкими струйками, и звук. Похожий на плач.
Надо было успокоить сердце. Оно билось с такой скоростью, что удары сливались в однообразный шум. Я удивилась – как сосуды выдерживают такую скорость? Давление, наверное, поднялось… Не знаю даже, какое. Кожа болела. Она обрела неприятную чувствительность, впрочем, как и зрение, слух и реакция. И еще.
Появилось нечто… Трудно объяснить. Суперпредчувствие, что ли. Я знала, что мне надо делать в следующую секунду, и сами секунды стали послушны, я вертела ими как хотела, держала их в кулаке. И оставалась живой.
Надо было успокоиться. Потому что жить в таком состоянии оказалось крайне утомительно, кричать все время хотелось. И убивать. В руках продолжала играть злость, мне бы еще парочку анаконд, придушить голыми руками!
Но анаконды, кажется, кончились. Может, маленькие где остались. Вряд ли, в таких условиях не шибко размножишься. Плевать на них.
Плевать.
Плевать.
Я закричала.
Так, что в горле, кажется, лопнул сосуд и рот наполнился кровью. Это меня успокоило. Нет, точно успокоило. Сердце отпускало. И вот уже я дышала спокойно, хотя горло болело, и кровь хлынула уже из носа, и зубы раскрошились, причем передние в пыль. Это больше меня не волновало, я продолжила пробираться вперед, переступая через змеиное туловище, оскальзываясь на гладкой холодной коже.
Минуты через две коридор закончился тупиком. На стене краснел рычаг. Старомодный, железный, именно что краснел – был выкрашен яркой светящейся краской, я дернула за этот рычаг, над головой лязгнуло железо, и ко мне спустилась лестница. Проржавевшая и скользкая, я уцепилась за ступени и, не теряя времени, поползла вверх.
Поднялась метров на двадцать, наверное, выбралась в место, которое больше всего напоминало медицинский отсек – белые стены, много блестящих предметов, приборы, сложные, с многочисленными манипуляторами, походящие даже не на медицинское оборудование, а на роботов, многоруких и многоопытных. На старой базе медотсек был чем-то похож на этот, только оборудование здесь было намного сложнее, это отметила даже я, и больше его.
Головы. Змеиные, в квадратных банках. Пять штук. Как живые. Значит, я в этом подвале не первая. Понятно.
Здесь нашлись и полезные вещи – на стене в красном застекленном ящике висел хирургический набор – пила, колотушка для анестезии, ланцеты, скальпели, я выбрала топор. Короткий, с удобной ручкой, с острым как бритва лезвием. Хорошая вещь, такой в девятнадцатом веке корабельные хирурги рубили руки и ноги. Ну и мне пригодится. Я перехватила топор получше и двинулась дальше, рассчитывая обнаружить арсенал, склад взрывчатки, выход. На выход я надеялась не очень, скорее всего, выходы взорваны, но мало ли.
Медицинский отсек закончился коридором, разнообразием подземная архитектура не баловала.
Коридор на этот раз, правда, сухой и светлый.
Я ощутила усталость. То есть я ничего не успела толком ощутить, меня повело, я запнулась за стену, упала. Попыталась подняться, но это уже не получилось, пол тянул, гравитация давила, убивает не высота, убивает гравитация…
Я уснула еще на ногах.
А проснулась уже лежа лицом в пол. Кажется, я сломала еще один зуб. Он лежал рядом, сиротливо и одиноко, никому больше не нужный. Неожиданно для самой себя я этот зуб пожалела, взяла и спрятала в карман. Глупый поступок, но в такой обстановке начинаешь совершать глупости. Волосы же я собираю? Чего тогда зубами разбрасываться? Какой это по счету? Десятый, не меньше.
Сколько проспала, не знаю, может, пять часов, а может, пять минут, какое время в коридорах? Или пять дней. Эта неожиданная вспышка боевой ярости, во время которой я расправилась с анакондой, даром не прошла, хотя сейчас, отоспавшись, я чувствовала себя гораздо лучше.
Надо выбираться.
Поднялась на ноги, неожиданно бодро себя ощущая, за время сна восстановилась, но настроение не улучшилось, в голове оставались пустота и раздражение.
Решила пройти вперед еще немного, посмотреть. В выходах я уже сильно сомневалась, но на всякий случай, кто его знает? Мало ли что? Я ненавижу тайны, но иногда с ними приходится мириться.
Коридор выглядел вполне себе безопасно. Кое-где на стенах были нарисованы картинки, причем некоторые, как мне показалось, были нарисованы совсем маленькими детьми. Цветочки. Собака с большой квадратной головой. Слон. Дорога, пальма, солнышко, стены были разрисованы разноцветными мелками от пола почти до середины.
Буквы еще.
Сначала я пыталась складывать их в слова, затем эти попытки оставила, потому что слово получалось всегда одно: "мама".
Иногда на стенах встречалось и странное – настоящие маленькие картины, в основном природа. Мне особенно понравилась одна – море в самый разгар солнечного дня и над морем птицы, похожие на фиолетовых чаек. Похоже…
Не знаю почему, но от этих рисунков мне стало гораздо страшней, чем от анаконд в затопленных коридорах. Рисунки указывали лишь на одно – когда-то здесь жили дети.
А теперь они здесь не жили.
Теперь здесь водились змеи.
Это был жилой сектор. Небольшой совсем, всего пять боксов. Двери открытые, решила проверить.
Боксы здесь были больше, комнаты больше, мебель лучше. Настоящая мебель, дорогое дерево, кожа, ткань. Личных вещей почти никаких, несколько старых игрушек, пластмассовые поломанные машины, плюшевые звери, при прикосновении распадавшиеся в разноцветную пыль.
Пыли вообще оказалось много, она лежала на полу толстым ковром, серела на предметах, свисала со стен лохмами. Дышать в запыленных боксах было трудно, я оторвала от рубашки рукава и сделала из них респиратор, немного, но помогло.
От пыли тут же начали слезиться глаза, но два бокса я все-таки проверила.
Ничего, что заслуживало внимания. Игрушки, обувь, разношенная и непонятная, корзина. Предметы, по которым толком ничего сказать нельзя, они могли принадлежать кому угодно и когда угодно. То есть не кому угодно, детям – вряд ли взрослых интересовали игрушки и карандаши.
А вот четвертый бокс меня удивил. Конечно, после трех анаконд меня было сложно чем-то удивить, но все же…
Бокс оказался выжжен изнутри. Вся мебель, все стены, пол, пластик, металл, все. Причем огонь был настолько силен, что некоторые металлические вещи расплавились и лежали на полу лужицами. И даже стены кое-где утратили форму и стекли к полу. Странный пожар. На пожар не очень похоже, если честно, не видно места, где он начался, казалось, что в боксе просто поднялась температура и комната спеклась, я находилась точно в печке.
Неприятное ощущение.
Можно было покопаться в углях, однако находиться в этом помещении мне совсем не хотелось, хватит с меня сегодня смерти.
И я направилась в бокс по счету пятый.
Тут мне пришлось удивиться еще сильнее. Гораздо сильнее. Определенно, странное место, самое странное место здесь.
Здесь было светло. Каким-то чудом здесь сохранились все светильники, и все они горели. И мебель стояла на своих местах, стулья возле стола, кресло под канделябром. Диван. Я давно не видела такого дивана – настоящий, покрытый красивой попоной. Ковер. Вернее, половик, тоже красивый, вязанный из плетеных разноцветных веревок. Самодельная лампа, из хрусталя, полированной меди, дерева. Коллекция камней. Горшок с цветком, я в цветах не очень понимаю, но этот красивый и видно, что вот-вот расцветет.
Здесь когда-то жила девчонка, в этом можно было не сомневаться. По аккуратности, по какому-то уюту, по стенам даже. Стены бокса раскрашены, вернее, разрисованы. Одна стена, та, которая напротив входа, представляла собой картину, самую настоящую.
Горное ущелье, тенистое и солнечное одновременно, ущелье расступалось на переднем плане, в нем блестело озеро с красивой молочно-синей водой, на берегу озера росли удивительные – какие могут придумать только девчонки – цветы. Справа был берег, коса, состоящая из прозрачного изумрудного песка, по которому бродил черный до синевы конь. Вдалеке дом с черепичной крышей, с трубой, с белыми стенами, с изгородью, окруженной плющом.
А по озеру плыл дракон. Сначала мне показалось, что это лебедь – только странной пестрой расцветки и с раздерганными перьями, гадкий такой лебедь, угодивший в краску, а потом в ощип.
Дракон.
Я вдруг заметила, что картину пытались закрасить. Синей краской, зеленой краской, несколько раз. Картину с драконом закрашивали, а потом опять отмывали, а потом закрашивали, и так много раз.
Странно. Жили здесь долго и считали это место своим домом, явно.
Я задела подвеску на лампе, и вдруг, совершенно вдруг лампа ожила, внутри ее щелкнуло, и началась музыка. Запинатая, хрипловатая и непонятная, кажется, марш. Почему-то эта заикающаяся лампа произвела на меня скверное впечатление, мне захотелось ее заглушить, но я не знала как, поэтому я поступила просто – взяла и накрыла ее одеялом. Но и под одеялом она продолжала шевелиться и трещать. Можно было, конечно, сломать, но я постеснялась ломать чужие вещи.
Продолжила осмотр. Заглянула в шкаф и здесь тоже обнаружила интересное. Одежду. Нормальную человеческую одежду, а не эти уродливые комбинезоны с синими рубашками, от которых меня давно тошнит. Здесь были джинсы. И куртка. Свитера. Несколько штук, мне больше всего понравился красный. Я примерила.
Точно мой. Словно это я носила его всю жизнь, даже рукава были закатаны так, как нравится мне – широко. Ворот высокий, до подбородка, в таком свитере можно жить. Я бы жила в таком круглосуточно, и спала бы тоже в нем, отличный просто свитер. Жаль, что взять его с собой нельзя. Чужое. Сколько ни стирай, все равно будешь знать, что не твое.
Я вздохнула.
На стене висело зеркало, я посмотрела, не удержалась, зеркала вообще такие штуки, мимо которых трудно пройти, не заглянув.
Я выглядела примечательно. Даже очень, не думала, что могу так выглядеть. Дико. Яростно, что ли. Даже без "тесл".
Волосы слипшимися клочками торчали в разные стороны в бешеном беспорядке, а в некоторых местах их, кажется, вообще не осталось, проглядывала синюшная кожа черепа с красными потеками. Лицо расцарапано, причем многие царапины глубоки, после них наверняка останутся шрамы – еще бы, мордой о бетонную стену как следует повозили, такое даром не проходит. Заражения бы не случилось. Как вернусь, возьму у Дрюпина тормознухи, протру. Кто его знает, чем эти поганые змеи могут болеть?
Глаза – отдельная песня. Зрачки расширены, как разбежались от ужаса, так в нормальное состояние и не вернулись, отчего лицо приобрело мрачное вампирское выражение, гляну на Дрюпина, он и перепугается. Да он и так, наверное, перепугается.
Под глазами полопались сосуды и образовались такие тяжелые отвисшие мешочки, выглядит это по-упырски, я достала маленький ножик-мизинчик, хотела мешочки вскрыть, но потом передумала – лишняя инфекция ни к чему. Ничего, похожу так.
С ушами тоже проблемы. Ушей я едва не лишилась, расплющили их здорово, а правое и надорвали. Если начнет зарастать диким мясом, может в итоге получиться уродливо. Пусть, с ушами потом станем разбираться, главное, на месте, все-таки оставаться совсем без ушей неохота, привыкла я к ним. И потом, я все-таки собираюсь когда-нибудь обзавестись серьгами. Да, да, хочу серьги, браслет и много колец. Хочу нормальной жизни. Счастливой. Веселой.
Я улыбнулась. Наверное, лучше бы я этого не делала. Хотя…
Зубы выглядели страшно. Гораздо хуже, чем уши. Спереди сверху оказались выбиты два, еще два раскрошены, сломаны наискосок, многих вообще не осталось. Зубы стали зловещими, так я сказала себе. Угрожающими. Пожалуй, зубы я оставлю. От них все будут шарахаться, вот улыбнусь Дрюпину, посмотрю на него черными глазами и скажу: "Ах, мой милый Дрюпин, что-то бифштекса хочется. С кровью".
Еще парочка зубов раскачивается, выпадут при первой же возможности. Причем зубы эти уже жевательные, если они выпадут, придется заказывать у Дрюпина мясорубку, портативную, чтобы носить в кармане. Пригласят меня к английской королеве, подадут там какой-нибудь британский шницель или не знаю что, а я такую мясорубочку на стол поставлю и вперед. Королева заплачет и пожалует мне имение в заморских территориях, небольшую виллу у моря. И прослезится.
Я улыбнулась еще раз.
Снова себя я не узнала, впрочем, меня это расстроило не очень. Какая разница?
А красный свитер мне очень и очень, жаль расставаться. На самом деле, как для меня. Интересно, что там еще…
Я полезла в шкаф и потянула на себя нечто вязаное, зеленое, в черную полоску, думала, что пальто.
На пол упал альбом. В черной коже, показавшейся мне знакомой, приглядевшись, я обнаружила, что кожа змеиная. Кожа анаконды. Что за место такое чертово, вокруг одни анаконды, пакость какая, я поняла, я ненавижу змей. Они воняют.
Альбом тяжелый, пухлый, из-под обложки торчат уголки фотографий. Чужие фото. И снова интерес. Любопытство – не лучшее качество. Я взяла штырь, сместилась в сторону и осторожно откинула обложку – долгое общение с техническим гением планетарного уровня приводит к тому, что начинаешь быть осторожной. Откроешь альбом, а тебе в глаза нашатырь какой распылится или иглы отравленные, всего можно ожидать.
Альбом оказался безопасным, под обложкой ничего явно смертоносного не обнаружилось, только письма. В самодельных конвертах, с самодельными марками, без адреса. Сначала я думала, что это какие-то посторонние письма, и не хотела их читать, и вообще, я не привыкла читать чужие письма…
Это я зря сделала. То есть решила прочитать. Даже смотреть не стоило… Одним словом, когда я взяла первое письмо, я…
Письма коротенькие, на пару страничек каждое. Нет, зря, не надо было… Не надо было вообще сюда соваться…
Я спрятала письма в карман и взялась за альбом.
Некоторые фотографии выглядели очень необычно. Люди, изображенные на них, были лишены лиц, кто-то старательно выцарапал их. На других лица были густо замазаны чернилами. На третьих…
В самом конце альбома обнаружилась одна неизуродованная фотография.
Хотя сам снимок неудачный, сделанный явно автоспуском камеры, установленной то ли на камнях, то ли на перилах.
Мальчик и девочка.
Они сидели на небольшом изогнутом мостке над узкой извилистой речкой. Свесив ноги. Девочка показывала пальцем куда-то вверх. А мальчик как раз начал оборачиваться на камеру, и тут сработал затвор, лицо получилось размытым, похожим на серое пятно. Девочка сидела спиной, ее видно вообще не было.
Простая фотография. Ничего особенного. Но именно от этой фотографии меня пробрало каким-то просто неземным ужасом, точно там, за кадром, болтался повешенник.
Стало плохо. Опять. Захотелось немедленно отсюда убраться. Я бросила альбомчик и выбежала в коридор…
Снова заморгал свет. Почти сразу же задрожали стены, где-то далеко по коридору загрохотало, видимо, обрушивался потолок. Пол на секунду провалился, потом я врезалась в стену, я сгруппировалась и приземлилась на пол. В этот раз трясло долго, но не так сильно, мелкой неприятной дрожью, отовсюду, и снизу, и сверху, и с боков, доносился мощный неприятный звук – треск ломающегося железобетона. А потом вдруг стало трудно дышать, коридор точно наполнился горячей стекловатой, от которой немедленно зачесалась кожа. Я успела задержать дыхание и не пустить вату в легкие, поползла вдоль стены, стараясь выбраться из этого облака.
Пыль. Цемент, истертый в мельчайший порошок, смешанный с чем-то едким, то ли с газом, то ли с паром. Эта взвесь катилась по коридору, а я уползала от нее. В темноте.
Воздух заканчивался. Я уходила от этой палящей тучи, но, конечно, не ушла. Упала на живот, прижавшись лицом к рукаву.
Вдохнула…
В легкие ворвался огонь. Я выдохнула и стала корчиться, потому что это было больно, очень больно, точно внутри включились лампочки.
Вдохнула еще. Все. Темнота.
Очнулась я от зуда. Кожа зудела, я чесалась. Чесала руки, ноги, плечи, голову, чесала зверски, видимо, в той пыли все же была стекловата. Я была вся в крови от расчесов, ногти были сломаны и выворочены, и болели, боли было так много, что я ее уже не очень-то и чувствовала.
Зал со стулом. Красный свет. Сижу на стуле.
Каким-то образом я оказалась здесь. Не знаю как. Видимо, провалилась в… куда-то. В люк. Наткнулась на лестницу, сбежала по ней, скорей всего, так. Какая разница? Жива. Чешусь, без зубов, но жива.
Будущее есть.
Надо будет сюда вернуться, подумала я. Уговорить Дрюпина. Пусть пару дней поголодает, а потом ничего, в трубу просунется как-нибудь. А если уговариваться не будет, то я его немного вдохновлю, и он уговорится, никуда не денется. Он наверняка сможет здесь отыскать то, что не увидела я. Что-нибудь полезное. К тому же вдвоем веселее. Анаконд здесь нет, Дрюпину нечего бояться. Вместе мы тут отыщем что-нибудь, это точно, возьмем противогазы…
Что-то изменилось. В воздухе проснулось неуловимое движение, свет загорелся ярче, из темно-красного он перешел почти в оранжевый, вспыхнули другие лампы, возник ветерок, я ощутила его колыхание на лице.