Судя по тому, что противник активизировался на Витебском и Оршанском направлениях, размышлял Конев, судьба "котлов" под Белостоком и Минском решена. Тимошенко, конечно же, понимает всю сложность положения. Несколько часов назад в одной из просторных дач пригородного посёлка Гнездово, которую приспособили под штаб фронта, командующий войсками Западного фронта чётко и лаконично изложил задачу для 19-й армии:
- Соберите всё, что имеется под рукой, товарищ Конев, и отбросьте немедленно противника от Витебска. За Двину. С подходом армии организуйте устойчивую оборону в междуречье Западной Двины и Днепра. Вот здесь. - Тимошенко указал на карте полосу обороны, которую должна занять и в короткие сроки укрепить 19-я армия.
- У меня и дивизии-то нет, товарищ маршал, поэтому… Тимошенко поднял на командарма тяжёлый взгляд и сказал:
- Знаю. Одновременно подумайте, как лучше разгромить соединения Тридцать девятого корпуса немцев.
Приказ есть приказ. Спорить бессмысленно.
- Так точно, товарищ маршал, подумаю.
- И не только думайте, но и действуйте. Не теряйте времени. Ситуация на фронте меняется быстро. - И Тимошенко кивнул на запад, где не утихала ни на минуту канонада.
В приказе, полученном в штабе фронта, говорилось: "Развёртывание и сосредоточение соединений произвести в Яновичи, Добромысль, Турово, Малиновка не позднее 5 июля".
В Смоленске всю ночь полыхали пожары. Немецкие самолёты непрерывно бомбили железнодорожную станцию и другие объекты. Пожарные команды и бригады добровольцев тушили дома, заводские цеха, разбирали завалы, вытаскивали тела погибших - в основном детей и женщин.
На фронте дела складывались хуже некуда. Немцы, думал Конев, по всей вероятности, прервали оперативную паузу: "котлы" под Белостоком и Минском, возможно, уже ликвидированы, так что немецкие танки не сегодня завтра будут здесь.
19-й армии предстояло схватиться с XXXIX корпусом. Конев вспомнил очертания линии фронта, обозначенной на карте маршала синими и красными стрелками, и вдруг понял, что немцы, скорее всего, намереваются создать в треугольнике Витебск-Орша-Смоленск очередной "котёл". Вот в него-то и может угодить группировка армий резерва Ставки: 20-я, 21-я, 22-я и его 19-я.
После разговора с командующим фронтом он зашёл в оперативный отдел штаба Западного направления, где ему более подробно обрисовали картину на участке фронта, который передавался 19-й армии. Оборону под Витебском пока удерживал 26-й механизированный корпус. Но Конев знал, что, как только займут оборону его дивизии, корпус будет отведён в тыл, в резерв Ставки. Так что оставалось надеяться только на себя. В оперативном отделе его предупредили, что в пути необходимо соблюдать осторожность, немецкие самолёты патрулируют шоссе. И он подумал: шоссе в нашем ближнем тылу, а патрулирует его авиация противника… Многое было странным в этой войне, выходило за рамки той теории, которой они, от рядового бойца до генерала РККА, к тому времени владели, как им казалось, в совершенстве. Объяснение этому предстояло искать здесь, в полях под Витебском.
Теперь он смотрел в мутноватое окно своего ЗИСа, перебирал в мыслях номера дивизий, прикидывал, сколько времени понадобится для того, чтобы все 360 эшелонов с его 19-й армией смогли прибыть на место, разгрузиться и развернуться в боевой порядок. Пока прибыли 130…
- Воздух! - неожиданно прервал его мысли адъютант.
Водитель стал притормаживать, видимо, рассчитывая успеть развернуться и укрыться в лесу
В своих мемуарах И.С. Конев рассказал об этом эпизоде так: "На командном пункте фронта я пробыл примерно около часа, а затем выехал двумя машинами в Витебск. Я - впереди, на ЗИС-101, за мной - командующий артиллерией генерал Камера. Как только мы выехали из леса на шоссе Смоленск-Витебск, нас сразу атаковала пятёрка "хейнкелей". Они патрулировали шоссе. Я, шофёр Яковенко и адъютант Лобов едва успели выскочить в кювет, как вспыхнула и взорвалась машина. Все пожитки, походное обмундирование и снаряжение тут же сгорели. Видя, что самолёты противника делают второй заход, я сделал перебежку и залёг в кювете. Утро было замечательное, солнечное, раннее. Видимость изумительная. На зелёном фоне генеральские шевроны и красные лампасы были отчётливо видны. Самолёты сделали пике, пошли на новый заход…
Меня обдало комьями земли и оглушило. Я оказался между двумя воронками. Ранен я был легко, несколько мелких осколков попало в бедро. Адъютант Лобов был тяжело контужен, пришлось его тут же отправлять в госпиталь. Шофёр Яковенко, раненный в шею, остался в строю. Вот так началась моя служба на Западном фронте.
После обстрела, добыв полуторку, мы вместе с шофёром вернулись в штаб армии в Рудню, где я выслушал доклад начальника штаба Рубцова. Затем с группой офицеров и членом Военного совета Шеклановым снова выехал в Витебск, чтобы разобраться в обстановке и установить связь с генералом Е.А. Могилевчиком".
Генерал-майор Евдоким Андреевич Могилевчик командовал 69-м стрелковым корпусом. В него входили: 153-я стрелковая дивизия полковника Н.А. Гагена, 229-я стрелковая дивизия генерал-майора М.И. Козлова и 233-я стрелковая дивизия полковника Г.Ф. Котова. Дивизии окопались на участке фронта от Витебска до Орши. На тот период корпус подчинялся штабу 20-й армии генерал-лейтенанта П.А. Курочкина. Армия держала оборону от Могилёва до Витебска. Северным её соседом была 22-я армия, в которую входил 62-й стрелковый корпус, 174-я и 186-я стрелковые дивизии. Командовал 22-й армией генерал-лейтенант Ф.А. Ершаков. Она занимала оборону на участке от Витебска на север до Дриссы (ныне Верхнедвинск).
Корпуса и дивизии 19-й армии по решению Ставки должны были образовать второй эшелон обороны фронта на участке Невель-Витебск-Орша-Могилёв. В армию генерала Конева входили: 34-й стрелковый корпус (38-я, 129-я, 158-я, 171-я стрелковые дивизии из районов Черкассы, Белая Церковь); 25-й стрелковый корпус (127-я, 134-я, 162-я стрелковые дивизии и 394-й корпусной артиллерийский полк из районов Ржищев, Золотоноша, Лубня); 67-й стрелковый корпус (102-я, 132-я, 151-я стрелковые дивизии из района Корсуня) и 25-й механизированный корпус (50-я и 55-я танковые дивизии и 219-я мотодивизия из районов Тараща, Стеблев, Богуслав). Судьба этих дивизий сложится по-разному. Некоторые прославят в боях знамёна своих полков и имена командиров, получат звания гвардейских и дойдут до Победы. Другие будут разбиты и прекратят своё существование. Третьи, тоже разбитые, будут отведены во второй эшелон, пополнятся маршевыми ротами и батальонами и снова отправятся на передовую. Одна из них попадёт в окружение под Витебском уже через несколько недель, пять других - в октябре окажутся в гигантском "котле" под Вязьмой и разделят судьбу десятков других советских дивизий.
Ещё 25 июня армиям второго эшелона согласно директиве Ставки предписывалось:
"а) обрекогносцировать и приступить к подготовке оборонительного рубежа главной полосы обороны по линии Сущево, Невель, Витебск, Могилёв, Жлобин, Чернигов, р. Десна, р. Днепр до Кременчуга.
б) быть готовым по особому указанию Верховного командования к переходу в контрнаступление…"
19-ю общевойсковую армию на фронте называли казачьей. Поскольку Конев формировал её сам, то хорошо знал командиров корпусов, дивизий и полков. Рядовой состав в основном призывался из казачьих станиц. Годы спустя, после войны, уже будучи маршалом, Конев с благодарностью будет вспоминать свою 19-ю: "…казаки, прекрасный русский народ, мужественные воины…"
Итак, Конев, имея приказ комфронта контратаковать противника, со своим штабом срочно выехал в Витебск. Войска тем временем всё ещё находились в пути. Не так-то просто перебросить на расстояние даже в сто-двести вёрст такое количество живой силы, вооружения, снаряжения, техники, лошадей, боеприпасов и продовольствия.
За несколько дней до этого немецкий генерал-полковник Гот, командующий войсками 3-й танковой группы, поставил задачу: LVII моторизованному корпусу овладеть Полоцком, XXXIX - Витебском. В авангарде моторизованного корпуса, нацеленного на Витебск, шла 7-я танковая дивизия. Вторым эшелоном двигалась 20-я танковая дивизия.
Под Лепелем немцев остановили курсанты Лепельского артиллерийско-миномётного училища, Виленского пехотного училища, пограничники и артиллеристы 193-го противотанкового дивизиона. Бой длился почти сутки. В ночь на 3 июня курсанты взорвали мост через реку Уллу и отошли восточнее.
Три дня удерживала яростные атаки немецкой 20-й танковой дивизии 50-я стрелковая дивизия. Во время боя пропал без вести командир дивизии генерал-майор В.П. Евдокимов. Остатки дивизии отошли к Витебску. Немецкую 7-ю танковую дивизию западнее Бешенковичей остановила 153-я стрелковая дивизия. Гот в своих мемуарах потом вспоминал: "7-я танковая дивизия имела задачу внезапным ударом с ходу овладеть Витебском. Но сначала в районе Бешенковичи, а затем в районе севернее Дубровки она натолкнулась на сопротивление противника. По-видимому, южнее Витебска силы противника значительны, в связи с чем продвижение здесь приостановлено и может быть возобновлено лишь после обхода города с севера…"
В боестолкновение с противником вошли войска первого эшелона. 6 июля в контратаку пошли советские механизированные корпуса. 7-й из района Бешенковичей и 5-й из района Орши. Нацелены они были на Лепель. Одновременно в том же направлении авиаудар нанесли бомбардировочные и штурмовой полки. Началось танковое сражение. Исход его для наших танковых частей оказался трагичным. Немцы, уступавшие по количеству танков, но обладавшие хорошей манёвренностью, быстро поняли замысел нашего командования, выставили мощную противотанковую оборону, выбили танки и сразу же контратаковали. В результате: тяжёлые потери в людях и технике, целые дивизии оказались отрезанными от тылов. Конечная цель атаки - Лепель - так и осталась где-то за лесом, за полем, за рекой…
Противник, между тем, быстро провёл частичную перегруппировку и снова начал атаковать.
Конев с офицерами своего штаба продолжал путь по шоссе в сторону Витебска. Вскоре встречный поток беженцев и бегущих в тыл бойцов разбитых частей стал настолько плотным, что водитель заглушил мотор. Вода в радиаторе закипала от частых остановок и пережидания. "Движение наших машин в направлении Витебска, - как впоследствии вспоминал маршал, - совершенно исключалось. Шоссе было забито. Я решил с офицерами штаба навести на шоссе порядок, дал команду всех военных задержать, организовывать подразделения пехоты, отдельно собирать артиллеристов, танкистов и направлять всех обратно к Витебску. К моему удивлению, от Витебска в сторону Рудни двигались даже танки - несколько тяжёлых KB и несколько Т-26".
"К моему удивлению…" - это, конечно, слишком мягко сказано, не по-коневски. Хотя, возможно, годы смягчили крутой характер генерала и маршала Великой Отечественной войны, которого по твёрдости натуры и напористости в достижении поставленной цели часто сравнивают с Г.К. Жуковым. Их всегда ставят в один ряд. И по праву. Да и судьба их слишком часто, и в довольно сходных обстоятельствах, сводила вместе. Одного в народе называют Маршалом Победы. Другого - Солдатским Маршалом. И то и другое определения верны. И то и другое - имеют свою глубинную историю и своё нравственное обоснование. Спорить с этим, конечно же, можно сколько угодно, и спорщиков на сём поприще у нас предостаточно, но вот опрокинуть народное признание, народную любовь, в чём-то, может быть, завышенную, пожалуй что, невозможно. Миф всегда выше и прекраснее своего героя, исторической правды и тех обстоятельств, в которых герой действовал и прославился. Но именно в этом, не поддающемся логике, а порой и здравому смыслу, и кроется суть мифа как исторического жанра! Миф постепенно отделяется от телесной оболочки своего первоисточника и существует уже в ином измерении, в иной памяти. Эта память не оценивается ни достоинством медалей, ни качеством и величиной рубинов и алмазов в орденах, ни количеством названных именем героя мифа улиц, ни величиной материальных памятников в виде монументов. Миф не нуждается в документальном подтверждении. И потому неуязвим. Он абсолютен и совершенен в самом своём существовании. Потому что созидается самим народом на прочной нравственной основе. И нет постамента прочнее.
Конечно, это невольное попутное отступление в полной мере не относится к герою нашего повествования. Хотя легенды о Коневе уже живут. А они-то и служат основой будущего мифа.
Можно представить себе, какие чувства в душе всколыхнулись, когда командарм увидел толпы бегущих бойцов и командиров. И тут уж пистолет сам собой вылетел из генеральской кобуры.
"Особенно странно было видеть отступающие танки новых образцов. Три таких танка двигались на Рудню якобы на ремонт. Буквально угрожая оружием (просунув револьверы в люки механиков-водителей), мы остановили эти танки, кстати, они оказались исправными, и взяли их под контроль. Таким путём удалось к вечеру собрать около батальона пехоты, батарею 85-мм зенитных орудий и батарею 122-мм пушек армейской артиллерии".
Что ж, война есть война. На ней слабовольные бегут от тех, чья воля твёрже. Бегущие гибнут чаще, а потомки лишь многие годы спустя начинают находить нравственное оправдание их смерти. Долг и жалость начинают свой трудный спор, и второе зачастую становится первым…
Вскоре в штат стрелковых дивизий введут заградотряды, чтобы командирам и политработникам не останавливать бегущие войска, "просунув револьверы в люки механиков-водителей". И генералам незачем будет стоять на дорогах, ведущих в тыл, и, срывая голос, останавливать своих дрогнувших солдат. Заградотряды будут выполнять свою миссию жестокой необходимости более эффективно. Солдаты знали: командира с пистолетом в руке можно обежать стороной, а заградотряд, который перехватывал позади обороняющихся войск все дороги, перекрёстки и тропы, вряд ли обойдёшь. Правда, как свидетельствуют недавно рассекреченные документы, чаще всего заградотрядам придётся всё же драться на передовой, а не стрелять в своих, как это нам пытались внушить совсем недавно с экранов телевизоров прославленные наши режиссёры.
"Подойдя к Витебску с востока, мы увидели пожары в отдельных местах. К западу от Витебска никакого движения не обнаруживалось. По всем признакам Витебск не был немцами занят, а пожары возникли при отходе наших войск. Из здания обкома партии валил густой дым, не могло быть и речи о том, чтобы связаться по ВЧ со штабом Западного фронта и доложить обстановку. На центральной площади я увидел людей. Окликнул. Оказалось, что это остатки 37-й Горьковской стрелковой дивизии, которая была разбита в приграничном сражении. Уцелел в этой битве работник штаба майор Рожков с группой тыловиков. Он прибыл на грузовой машине в Витебск и, обнаружив, что войск в городе нет, сформировал из местных жителей-осоавиахимовцев роту и приказал ей занять мост через Западную Двину, а сам остался организовывать оборону в центре города.
Нужно отдать должное бесстрашному майору… Он всерьёз решил оборонять город и даже разведку организовал. Когда посланные мной офицеры к утру прибыли в Витебск, Рожков доложил, в частности, что к рассвету немцы подошли к Витебску и пытаются форсировать Западную Двину. Часть войск неприятеля - подвижные механизированные и танковые подразделения - по западной стороне реки проследовали к северо-западу.
К сожалению, удержать Витебск не удалось".
Обстановка складывалась таким образом, что судьба Витебска решалась не в городе. Хотя и город оставлять без боя было и бессмысленно, и стыдно. Очевидно, маршал, когда обдумывал свои мемуары, это прекрасно понимал. Но не мог он, в тот момент генерал без армии, вспоминая горькие дни 1941-го, просто написать: "…удержать Витебск не удалось".
Если верить памяти Конева, а не верить у нас нет никаких оснований, всю ночь с 9 на 10 июня он с офицерами штаба провёл на одном из холмов на восточной окраине города. Командарм надеялся, что вот-вот подойдут прибывшие части его армии. И тогда немцев, которые замешкались перед мостом через Западную Двину, можно будет контратаковать.
Радист постоянно выходил на связь. Новости были неутешительными. Основная часть войск армии всё ещё находилась в пути. Однако в район Лиозно прибыла 220-я мотострелковая дивизия. Командарм отдал приказ командиру дивизии форсированным маршем двигаться в направлении Витебска. И вот к полуночи в тылу послышался рокот танковых моторов. Конев увидел, как беспокойно закрутили головами автоматчики охраны. Беспокойство было понятным: не обошёл ли их противник, что-то подозрительно затих правый берег. Вскоре прибыл офицер связи и доложил:
- Товарищ командующий, прибыл танковый батальон и артполк двести двадцатой дивизии.
Командарм с офицерами штаба сразу же начал готовить прибывшие подразделения к атаке. Из города прибежал связной от майора Рожкова: сводная рота 37-й стрелковой дивизии и витебских добровольцев смята атакой противника, немцы заняли аэродром и приближаются к западной окраине Витебска. Майор Рожков не мог удержать авангарды 20-й танковой дивизии противника, но дело своё сделал: задержал немцев до подхода основных сил, дал время на то, чтобы развернуть боевые порядки.
В 1945-м в беседе с Борисом Полевым Конев снова вспомнил того небритого злого майора, окопавшегося со своей ротой у моста через Западную Двину.
- Потерял я тогда из виду того майора Рожкова. Простить себе не могу. Фамилию его запомнил, а имени и отчества не знаю. Узнавал потом, наводил справки. Нет, затерялись его следы. А жаль, очень жаль. Достойный офицер. А главное, в этой дивизии я когда-то полком командовал. Эх, какой был полк!..
Этот внезапно появившийся в Витебске майор Рожков, как собирательный образ русского офицера, который принял решение стоять до конца, должно быть, преследовал Конева все четыре года войны. Как будто сам капитан Тушин сошёл со страниц толстовского романа "Война и мир" и в Витебске вышел навстречу командующему 19-й армией генерал-лейтенанту Коневу, чтобы укрепить его дух.
И здесь уместно вновь обратиться к мемуарам маршала.
"Город и вся прилегающая местность были мне прекрасно видны. Начали подходить части 220-й дивизии. Я принял решение развернуть дивизию, включив в неё собранные на шоссе подразделения. <…> Головные части 220-й дивизии, танковый батальон (танки Т-26), а также артиллерийский полк расположились по шоссе, ведущему на Смоленск.