Третьим упреком стало сравнение фильма Владимира Бортко с «Огнем и мечем» Ежи Гофмана. Дескать, у того все по-европейски, политкорректно, идеологически выверено и вообще красиво. Извините, я еще помню скандалы 90-х, которые сотрясали Киев перед съемками «Огнем и мечем». Националистическая пресса тогда даже требовала, чтобы Ступка не снимался у Гофмана и не позорил Украину. И тогда я писал статьи в защиту права Ступки как актера сниматься в «Огнем и мечем». Потом страсти улеглись. И гофмановское кино смотрят просто как развлекательный исторический блокбастер. Сравнивая «Огнем и мечем» с «Тарасом Бульбой», я бы заметил, что первое – это польский софт-дринк, а второе – настоящая казачья горилка. У Гофмана запорожцы – пьяные замарашки, восставшие непонятно по какой причине. А у Бортко они – герои, которые пришли мстить за поруганные поляками и отданные ими в аренду иудеям церкви. Чувствуете разницу?
Гофман вообще рассказывает о казачьих восстаниях на Украине исключительно как о польско-украинском конфликте, совершенно выбрасывая из него еще один не менее важный этнический компонент – еврейский. Бортко нашел в себе смелость нарушить это вековое табу в нашем искусстве. И нарушил он его очень корректно, тонко. Образ «жида Янкеля», которого Тарас спасает во время еврейского погрома и который отвечает ему за это благодарностью и тайно везет в Варшаву на казнь сына – один из самых удачных в фильме. От себя замечу, все это очень реалистично. На собственном опыте знаю, что евреи – один из самых благодарных народов на свете, помнящих даже небольшое добро, которое ты им сделаешь.
Увы, из истории не выбросишь ни слова, если это история, а не пропаганда. Были и православные церкви в аренде у евреев, были и еврейские погромы. Были и казаки, спасавшие евреев. И евреи, спасавшие казаков. Реального Богдана Хмельницкого, например, когда поляки отобрали у него хутор и покушались на его жизнь, спас его приятель – «жид», как тогда говорили, Яков Собиленко. Этот сюжет есть в одной из еврейских хроник, изданных в Венеции во времена Хмельнитчины. Будет он скоро и в моей новой книге о великом гетмане.
И, наконец, последним упреком Бортко стало, что он снял якобы старомодный фильм с отсталым монтажом и кинематографическими приемами прошлого века. Вот тут бы нам всем помолчать. И тем украинцам, что чувствуют себя русскими, и тем, что ощущают себя «антирусскими». Откуда такое количество выдающихся кинокритиков в стране, не снимающей кино? Если вы такие умные, передовые, знающие все голливудские тонкости, то берите камеру и снимайте! Пять лет официальная Украина собиралась запустить «Бульбу». Причем, даже с Депардье в главной роли. И где ОНО? Где кинематографический продукт, говоря словами Гоголя, «шириной с Черное море»?
От большинства режиссеров Владимира Бортко отличает то, что он действительно экранизирует того автора, по которому делает фильм, а не занимается вольными фокусами. «Собачье сердце» и «Мастер и Маргарита» у него действительно по Булгакову. И даже итальянца Микеле Плачидо в фильме об Афганистане он заставил сыграть советского майора так, как не сыграет его даже советский майор. Смотришь и веришь.
А кто хочет, чтобы запорожцы кувыркались, как Ума Турман в фильме «Убить Билла», пусть идет на Турман. Это совершенно разное кино. С разной идеологией. Бортко снимал не боевик (слава Богу, с этим нет дефицита, даже некоторый кризис перепроизводства наблюдается), а православный русский фильм, который раньше просто невозможно было снимать. В советские времена – по причинам цензурным. Потом, при Ельцине, из-за заполонившей все либеральной западнической дури (не западной, а именно «западнической»), а попросту говоря, духовного упадка. Теперь времена меняются. Пока едва заметно. Однако (вспомним Горбачева) «процесс пошел». Запорожская Сечь в «Тарасе Бульбе» Бортко – это не просто пиратская республика, а православный рыцарский орден. Пиратских республик в мире было много. Разбойничьих шаек на Украине хватало. Но они не стали Сечью, из которой выросло православное государство Богдана Хмельницкого. Казачьи советы, выборы нового атамана происходят в фильме на площади перед церковью. Она возвышается над всем. Это зримый образ той идеи, которую, как я понимаю, хотел донести режиссер.
Русь, о которой так часто говорят казаки – не только земля, но и духовное понятие. Это Святая Русь. Земное государство для нее только ковчег. Фильм пронизан православной мистикой. Главный вопрос в нем – спасение души.
Тарас Бульба наказывает Андрия не за то, что он полюбил полячку, а за измену. Слова Андрия из повести буквально перенесены на экран: «А что мне отец, товарищи и отчизна! Кто сказал, что моя отчизна Украйна? Кто дал мне ее в отчизну? Отчизна есть то, чего ищет душа наша. Отчизна моя – ты! И все, что ни есть, продам, отдам, погублю за такую отчизну!». Дочь польского воеводы – не просто символ западного соблазна. Это еще и дьявольское наваждение. Она действительно прекрасна. Но несет казаку погибель. И не только физическую, но и духовную – погибель души. Замечательна сцена, где Андрий, в исполнении Петренко, в польских гусарских латах превращается в механическую машину для рубки казачьих голов. Он летит через ряды своих вчерашних побратимов, как ангел тьмы, снося все на своем пути. В нем уже нет ничего человеческого. И хотя он красив, молод, силен, его не жалко. Когда старый Тарас всаживает в него пулю, оставившую аккуратную дырочку в доспехе, из которой вытекает кровь, ты испытываешь не сочувствие, а удовлетворение. Зло наказано.
«Тарас Бульба» – не просто историческая повесть, но притча. Такого полковника никогда не существовало. Описанное Гоголем восстание впитало в себя элементы самых разных казачьих войн против Польши. Но гоголевский сюжет – это сгущенное молоко. В нем, как в фокусе, собралось 300 лет истории Украины – южного пограничья Руси. Вызывающая такое раздражение у шароварных националистов финальная речь Бульбы («Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымается из Русской земли свой царь») – не выдумка, а квинтэссенция того политического курса, к которому пришел Богдан Хмельницкий перед Переяславской Радой. Богдан, кстати, был одним из прототипов гоголевского героя. Даже сыновей у него было двое, как у Бульбы, причем, один из них – Юрко – сыграл в истории роль Андрия.
Запорожцы понимали, что без царя они просто погибнут. Недавно я листал запротоколированный разговор Богдана Хмельницкого с московским посланником Сухановым. Его можно найти в изданном в 1954 году трехтомном сборнике документов «Воссоединение Украины с Россией» (том 2, с. 180–193). Там гетман просто молит царя прийти казакам на помощь: «Гетман же говорил: одно ты то скажи его царскому величеству – я и себя отдаю ему, государю, и всю землю рускую». Гетман умоляет царя расторгнуть мир с Польшей. Иначе – гибель. То, что в документах выливалось в долгие дипломатические переговоры, в гоголевской повести вместилось в короткий бульбовский монолог, где вся надежда только на православного царя.
Ну а кого он доводит до истерики, примите мои сочувствия.
11 апреля 2009 г., газета «Сегодня»
Украина: треугольник
межцивилизационных противостояний
Выступление на IX Международных Лихачевских научных чтениях в Санкт-Петербурге 15 мая 2009 года.
Тема наших научных чтений – «Диалог культур и партнерство цивилизаций». Но я хотел бы обратить внимание на тот аспект диалога, который часто забывают, когда мы говорим о культуре. Диалог может вестись не просто на повышенных тонах, но с саблей в руке и состоять в обмене угрозами и воинскими кличами. При слове «культура» нам чаще всего представляется университет, профессор с чеховской бородкой, писатель, выводящий буквы гусиным пером на листе бумаги, или режиссер, репетирующий новую пьесу. Но это только высшая точка культурного процесса. В толще этой пирамиды кипят страсти, совершаются преступления и течет настоящая, а не бутафорская кровь.
Перед тем, как сесть за письменный стол, писатель мог быть мобилизованным доктором, чудом избежавшим расстрела, как это случилось с киевлянином Михаилом Булгаковым. А известный режиссер – военнослужащим петлюровской армии. Такой факт был, к примеру, в биографии Александра Довженко, что не афишировалось в советскую эпоху. Кстати, если бы оба эти деятеля культуры (и оба уроженцы Украины) встретились в 1919 году на поле боя, то были бы вынуждены непременно убить друг друга, так как находились в противоборствующих политических лагерях, выяснявших взаимоотношения силой оружия.
В этом смысле Украина является уникальной страной. Уникальность ее состоит не в тех политических мифах об украинцах как потомках Трипольской цивилизации или Киевской Руси как исключительно «древнеукраинском государстве», которые настойчиво внедряет в массовое сознание нынешняя киевская власть. Это, в конце концов, всего лишь запоздалый почти на сто лет местный вариант общеевропейского националистического мифотворчества, противостоявшего великим имперским мифам Австрии, Германии и России. Уникальность Украины заключается в другом. В том, что эта страна возникла на стыке трех цивилизаций – русской православной, западноевропейской католической и восточной, мусульманской. И в том, что как военные репортеры с поля боя, так и деятели культуры приносили и приносят с этой территории межцивилизационных битв шедевры, обогащающие мировую культуру. Гоголевский «Тарас Бульба», изданный в Петербурге в 1835 году, и роман «Огнем и мечем» польского писателя Генрика Сенкевича, вышедший впервые в варшавской газете «Слово» в 1882-м, оба являются только культурной фиксацией этого противостояния. Характерно, что снятые недавно по этим произведениям фильмы вновь вызвали идеологический конфликт в Украине. Прорусский лагерь украинских критиков воспринимает фильм польского режиссера Ежи Гофмана как проявление западной пропаганды. В противовес ему «Тарасу Бульбе» Владимира Бортко пытаются навесить ярлык российского пропагандистского «трэш-фильма».
В этом смысле Украина является уникальной страной. Уникальность ее состоит не в тех политических мифах об украинцах как потомках Трипольской цивилизации или Киевской Руси как исключительно «древнеукраинском государстве», которые настойчиво внедряет в массовое сознание нынешняя киевская власть. Это, в конце концов, всего лишь запоздалый почти на сто лет местный вариант общеевропейского националистического мифотворчества, противостоявшего великим имперским мифам Австрии, Германии и России. Уникальность Украины заключается в другом. В том, что эта страна возникла на стыке трех цивилизаций – русской православной, западноевропейской католической и восточной, мусульманской. И в том, что как военные репортеры с поля боя, так и деятели культуры приносили и приносят с этой территории межцивилизационных битв шедевры, обогащающие мировую культуру. Гоголевский «Тарас Бульба», изданный в Петербурге в 1835 году, и роман «Огнем и мечем» польского писателя Генрика Сенкевича, вышедший впервые в варшавской газете «Слово» в 1882-м, оба являются только культурной фиксацией этого противостояния. Характерно, что снятые недавно по этим произведениям фильмы вновь вызвали идеологический конфликт в Украине. Прорусский лагерь украинских критиков воспринимает фильм польского режиссера Ежи Гофмана как проявление западной пропаганды. В противовес ему «Тарасу Бульбе» Владимира Бортко пытаются навесить ярлык российского пропагандистского «трэш-фильма».
Сами же украинцы, потерпев поражение в создании собственного монументального кино, примером чего явился полный провал «Мазепы» Юрия Ильенко, сняли вполне конвертируемый сериал на восточную тему – об украинке, попавшей в турецкий плен и ставшей султаншей. Этот сериал «Роксолана» о сексуальном контакте православной и мусульманской цивилизаций был почти одновременно закуплен и в России, и в Турции.
Если вы откроете современные украинские учебники, изданные после 1991 года, то обнаружите там множество фантастических историй. О стране с придуманным задним числом названием Киевская Русь. О «государстве» Украина, якобы потерявшем после Переяславской рады независимость. И о русском царе Александре II, будто бы запретившем «украiнську мову». Но вы не найдете там внятного ответа на вопрос: когда и почему появилась Украина? Между тем, давно пора его задать. Ведь страна есть, а биографии достоверной у нее не имеется. Только легенда – как у разведчика-нелегала.
Начнем с самого старого мифа, гласящего, что Украина – единственная наследница Киевской Руси. Профессиональные историки знают, что термин Киевская Русь – абсолютно книжный. Такой же условный, как Византия. Он утвердился только в начале XIX века после Карамзина. По словам нынешнего киевского историка Алексея Толочко, «государство под названием Киевская Русь на самом деле никогда не существовало. Современники называли страну, в которой жили, «Русская земля» или просто «Русь». Мне тоже кажется, что лучше было бы называть эту распавшуюся в XIII столетии средневековую державу так, как она сама себя именовала. Это было бы корректнее и для науки, и для здравого смысла. Тем более что истоки ее не в Киеве, а в Ладоге поблизости от нынешнего Петербурга. Там высадились первые десанты этой «руси» – шведских викингов, которых местное финское население называло «руотси».
Теперь давайте возьмем карту современной Украины и наложим ее на карту Руси в период ее высшего расцвета. И окажется, что они пересекаются только узенькой полосочкой! Большая часть древнерусских земель находится ныне на территории России и Белоруссии. А подавляющая часть Украины – это вообще не Русь, а Половецкая земля – Дикое Поле, куда ходил в «степь незнаемую» на кочевников новгород-северский князь из поэмы «Слово о полку Игореве».
Как известно, князь свой поход провалил, а сына с горя женил на дочери хана Кончака, к которому попал в плен. Следовательно, внуки Игоря уже были полуазиатами. Ведь половцы – типичные монголоиды. Достаточно посмотреть на их надгробные изваяния в музее. А некоторые древнерусские города в результате наступления половцев просто запустели. Славяне из них разбегались на север. А высвободившуюся территорию заселяли степняки. Просто полезно читать летописи. Хотя бы запись «Повести временных лет» о 1159 годе освежить в памяти. Тогда поговорили между собой киевский князь Изяслав и черниговский – Святослав. Святослав на упрек собрата в жадности ответил, что он – человек смирный и готов удовлетвориться всего лишь Черниговом с семью другими городками, да и то пустыми – по его словам, «живут в них псари да половцы».
Может, он слегка и преувеличивал по извечной русской привычке драматизировать. Но из его слов следует, что половцы активно переселялись на пограничье Руси. С княжескими псарями им как-то нужно было общаться. Значит, осваивали местный славянский диалект, переходили потихоньку в христианство. Как раз благодаря половцам будущие украинские красавицы и обзавелись воспетыми в песнях «карими очами и черными бровями», сохранив исконное белое личико.
Среди населения Древней Руси процент блондинов – типичных европеоидов – был намного выше, чем среди современных украинцев. Сейчас об этом в шутку говорят: «Татарин погулял». Но дело не только в татарине. Процесс смешения с монголоидными степняками начался задолго до монголо-татарского нашествия. Можно с уверенностью сказать: значительная часть нынешних украинцев – это результат славяно-тюркского смешения. Даже кобза – музыкальный инструмент якобы типично украинский – имеет половецкое происхождение. Он назывался по-тюркски «кобыз». Его прототипы десятками попадаются в захоронениях кочевников домонгольской эпохи в южной Украине. Бренькали на них свои думы половцы за 500 лет до украинских кобзарей.
На западе, начиная со времен киевских князей, наступление на Русь вела католическая Европа. В конце концов, это вылилось в возникновение особого греко-католического региона нынешней Украины – Галиции – православного по обряду и католического по догматам и сути. Это сейчас Львов – «колыбель национализма» и «украинский Пьемонт». А еще в XVI веке он был последней твердыней православия на землях Западной Руси и оплотом русского духа. Когда в 1596 году после Брестской унии изменившие вере православные епископы почти в полном составе перекинулись к римскому папе, единственными, кто остался верен православию, были Львовская и Перемышльская епархии. Греко-католиками русские львовяне стали только в конце XVII столетия, уже после Хмельнитчины, когда епископ Иосиф Шумлянский, бывший польский кавалерист, пробравшийся к вершинам церковной иерархии, по желанию польских властей тайком от своей паствы перешел в униатство.
Почти до самой Первой мировой войны большинство галичан даже не подозревали, что являются «украинцами». Как и во времена Древней Руси, местное население называлось «русинами» и считало себя частью русского народа, оторванного от единого целого. Сыном русина именовал себя даже Иван Франко, которого ныне считают классиком украинской литературы. В 1904 году по заказу редакции Энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона он написал для этого многотомного издания статью «Южнорусская литература» – о том, что сегодня мы задним числом называем литературой украинской. Франко знал русский язык, хоть и жил во Львове, как знали его многие образованные львовяне. Писать по-русски ему понравилось. Тем более что он получил солидный гонорар. В одном из писем петербургскому профессору Венгерову, входившему в редакцию Брокгауза и Эфрона, Франко спрашивал, нельзя ли ему еще что-то написать на русском языке для петербургских изданий?
Чтобы окончательно отбить историческую память у населения Галиции, правительство Австро-Венгрии, получившее эту провинцию в конце XVIII века после очередного раздела Речи Посполитой, решило гнуть особую линию. Австрийцы популярно объяснили русинам, что они должны либо объявить себя особой национальностью, либо готовиться к крупным неприятностям. Что это за неприятности, стало окончательно ясно, когда началась Первая мировая война. Тех из галичан, кто упорно твердил, что он – русский, правительство Франца-Иосифа отправляло в концлагерь Талергоф на перевоспитание. Тем не менее, многие галичане остались москвофилами, а в промежутке между Первой и Второй мировыми войнами во Львове вышло несколько выпусков «Талергофского альманаха», где собраны воспоминания узников этого концлагеря, созданного задолго до Майданека и Заксенхаузена.
Перевоспитывать австрийцы пытались и уроженцев той части Украины, что входила в Российскую империю, – служивших в царской армии и попадавших в плен. Но процесс «украинизации» малороссов шел туго. Даже начальник австрийской разведки Макс Ронге был вынужден признать в мемуарах: «Были, правда, и такие русские украинцы, которые мечтали об освобождении и присоединении к центральным державам, но это были единицы, не имевшие никакого влияния на общую массу. Среди пленных украинской национальности их пропаганда не могла добиться успеха. Эти пленные интересовались социалистическими идеалами, но ни в коей мере не национальными».