* * *
Майн Риду становилось лучше, и 9 августа корреспондентке "Цинциннати Коммершиал" (мисс Лоре Рим) было позволено с ним увидеться и взять интервью. Интервью было напечатано 24 августа под названием "Плывущий по течению". Вот отрывки из этой публикации:
"Я испытывала горячее сочувствие к храброму человеку, страдающему в больнице святого Луки… Одной из целей моего пребывания в Нью-Йорке стало побывать в этой больнице. Ворота со звоном захлопнулись за мной, и я пошла к главному корпусу, признаюсь, не без некоторой робости. В ответ на просьбу "увидеться с капитаном Майн Ридом" меня провели через широкий коридор в обширную палату, в которой находилось большое количество коек. Койки казались слишком маленькими для практического использования. Потом еще один переход через короткий коридор, напоминавший аптечный шкаф, привел нас к отдельной палате писателя. Майн Рид лежал на кровати, такой же, как те, что я видела раньше; кровать стояла в центре палаты. Когда он повернул голову, приподнялся на локте и обратился ко мне, то напоминал бодрого английского сквайра средних лет.
Голова у него плотная и поросла в изобилии темно-каштановыми волосами, которые контрастируют с бледной кожей и мертвенной белизной скальпа. Лоб гладкий и красивый, закругленный и вызывающий почтение. Нос, нервный и презрительный, бросался бы в глаза, если бы не прекрасные глаза, которые не знают покоя; однако когда они устремлены на вас, то вызывают потрясающее впечатление доброты, которое подкрепляется самой очаровательной улыбкой, какую мне приходилось видеть. Руки, удивительно красивые и изящные, поддерживают очарование губ и глаз.
Мое перо не в силах передать дух беседы с капитаном Майн Ридом. Он в полной мере обладает искусством жестикуляции, выразительным голосом и гипнотическим влиянием, которые объясняют его успех в качестве лектора.
Мы разговаривали, из окна струился свежий воздух, насыщенный шорохом листвы и щебетанием ласточек. В это время послышались легкие шаги, в комнату вошла женщина и остановилась на пороге. Как она была хороша со своими золотыми волосами, перехваченными лазурной лентой и падающими мягкими волнами на лоб! На этом детском красивом лице выделялись голубые глаза; взгляд у них был спокойный и решительный. Мой взгляд с лица женщины перешел на ее фигуру, и меня поразило изящество ее осанки; мало кто из женщин может похвастать подобной фигурой. Хотя женщины могут танцевать и даже иногда ходить красиво, они не умеют стоять. Я заметила, что на женщине белое платье с голубой накидкой, подчеркивающее ее красоту.
– Моя жена, – сказал больной. Он объяснил, что я пришла, потому что читала его книги. Женщина улыбнулась и протянула руку. Улыбка ее была подобна солнечному лучу, пожатие мягкой прохладной руки необыкновенно приятно. Чистый музыкальный голос гармонировал с ее красотой, и мне трудно передать все впечатление от этой сцены".
Через несколько дней после этого интервью произошел серьезный рецидив болезни; и состояние Майн Рида стало еще более безнадежным, чем раньше. Снова все было приготовлено для погребения, разосланы телеграммы друзьям. Вызвали жену больного, ей было разрешено оставаться на ночь в больнице; врачи сказали ей, что любая минута может стать последней в жизни ее мужа. Три дня Майн Рид пролежал без сознания, с признаками приближающейся смерти. 11 числа примерно в восемь часов утра он пришел в себя. У его постели были врачи и две медсестры, когда он неожиданно приподнялся и сильным голосом воскликнул, указывая на сестер: "Прогоните этих дьяволиц, которые говорят священнику, что я умру! Я не умру. Принесите мне бифштекс".
Все были поражены, а бедный капеллан едва не спятил. Тут же принесли бифштекс, и пациент немного поел.
10 сентября Майн Рид настолько оправился, что его можно было перевезти из больницы в прежнюю квартиру на западе Двадцать четвертой улицы. Он был еще слаб, но мог немного ходить. Хотя физические силы его восстанавливались, страдания, которые он перенес во время болезни, вызвали у него тяжелую форму меланхолии. Все это было очень мучительно для его жены, которая ни днем, ни ночью не оставляла больного: он считал, что с ним произойдет нечто ужасное, если жена будет отсутствовать.
У Майн Рида появились странные капризы и желания. Одно из них – стремление ежедневно устанавливать, насколько прибыло у него сил и здоровья. Поэтому он настаивал на том, чтобы его ежедневно взвешивали. Как это ни нелепо, приходилось идти ему навстречу, и привычка ежедневно взвешиваться сохранилась у него и в последующие годы.
Забавный инцидент произошел в отеле "Пятое авеню", который расположен на той же Двадцать четвертой улице. Весы показали, что по сравнению с предыдущим днем Майн Рид прибавил три фунта. Мистер Олливант понимал, что это невозможно, и выразил сомнение в исправности весов. Это вызвало раздражение Майн Рида, которому нравилось думать, что он поправился на три фунта; но раздражение сменилось ужасом, когда он сунул руку в карман пальто и вынул пакет с разными металлическими инструментами, весящий ровно три фунта; эти инструменты писатель купил днем, сунул в карман и забыл об их существовании.
Происшествие настолько позабавило мистера Олливанта,что он не мог сдержать смеха; писатель серьезно обиделся, и прошло немало часов, прежде чем к нему вернулась жизнерадостность и он простил друга.
Душевное состояние Майн Рида не улучшалось, напротив, оно с каждым днем становилось хуже; был созван медицинский консилиум, и врачи высказались за возвращение больного на родину; к тому же благотворное воздействие на него могло оказать морское плавание.
Миссис Рид сказали, что если ее муж останется в Штатах, он кончит свои дни в психолечебнице.
Потребовался немалый такт и множество уговариваний, чтобы Майн Рид согласился вернуться на родину. Естественно, что в своем нынешнем состоянии он страшился вернуться в Англию или Ирландию.
Жена написала брату писателя в Ирландию, который тогда жил в их старинном доме, сообщила о тяжелом состоянии Майн Рида и о том, что они вскоре возвращаются домой.
Но для этого необходимы были средства; читатель поймет, что крах журнала Майн Рида и последовавшая за ним длительная серьезная болезнь оставили его без единого пенни, а работать он теперь был не в состоянии. В подобных обстоятельствах доктор Уотсон предложил написать письмо с изложением этих фактов, и мистер Олливант разослал его друзьям писателя в Нью-Йорке с целью получить нужную сумму.
В результате этих достойных похвалы усилий за короткое время было собрано шестьсот долларов. Вот имена джентльменов, которые так великодушно помогли Майн Риду в трудное время:
Ле Гран Локвуд
Кортленд де Филд и Ко
Джон У. Хеймерсли
Дадли Филд
Генерал-майор Джозеф Хукер
Джеймс У. Джерард
Роберт Боннер
У. Уоттс де Пейстер
Джеймс У. Бикмен
Уильям Каллен Брайант
Судья Чарлз П. Дейли
Л.Б. Стоун
Теодор Рузвельт
Деньги передали жене Майн Рида, поскольку теперь она ведала финансами и приняла на себя ответственность.
На пароходе "Сайберия", линии Кунард, была заказана каюта первого класса, потому что Майн Рид хотел плыть с капитаном Гаррисоном; и вот писатель с женой оказались на борту "Сайберии", направляющейся домой, в Англию.
Последний раз навестил Майн Рид страну, которая приняла его и ради которой он проливал кровь и заслужил воинскую славу.
Глава XXI
Рассказ миссис Элизабет Рид о плавании. Снова в Англии. Посещение Ирландии не приносит пользы. Отправляется в гидропатическую больницу в Англии. Возвращается в Лондон в поисках медицинской помощи. Хорошие результаты. Отрывок из письма. Возобновляет литературную работу. Волнующая политическая речь. Ораторское искусство. Получает приглашение исследовать Калифорнийский залив. Предложение П.Т.Барнума. Снова слег. Приготовления к похоронам. "Воскрешение". Калека на всю жизнь. Литературная работа. Переезжает в другую местность. Ежедневные прогулки в инвалидном кресле.
Пишущая эти строки никогда не забудет памятное плавание моего мужа и меня самой в октябре 1870 года и последующие события.
Чарлз Олливант и наш добрый друг Аргайл Уотсон из Нью-Йорка провожали нас до палубы парохода; доктор Уотсон передал моего мужа заботам корабельного врача "Спенса", рассказав ему о физическом и душевном состоянии Майн Рида и о том, что тот нуждается в постоянном присмотре.
Мы попрощались; наш друг Чарлз Олливант оставался в Нью-Йорке, и вскоре после прощального рукопожатия берега исчезли за нами.
Мистер Олливант так прочувствованно пишет об этом прощании:
"Отплытие состоялось 22 октября. Я хорошо помню наше прощание на палубе. Я тогда решил не возвращаться в Англию, а связать свое будущее с Америкой, которую полюбил, как и Майн Рид, а ему моя помощь в качестве секретаря больше не была нужна. Расставание было печальным, потому что я не знал, когда мы снова увидимся.
Я стоял на пристани и смотрел, как медленно исчезает вдали корабль, и горе мое казалось невыносимым. Я почувствовал себя очень одиноким".
Было что-то странное в том, что на борту корабля пассажирами в каютах были только мы с мужем и еще один человек. "Сайберия" пришла из Бостона и задержалась в прибытием в Нью-Йорк. Поэтому все ее пассажиры отплыли на кораблях, ушедших раньше.
По тому вниманию, с которым относились к нам с мужем, можно было подумать, что мы сняли весь корабль. Даже моему маленькому мексиканскому пуделю Тотти позволили сопровождать хозяйку, хотя на кораблях линии Кунадр существует правило, запрещающее перевозить собак. Нам отвели каюту на палубе, и по приказу капитана Гаррисона корабельный врач и первый помощник заняли каюты напротив нашей, потому что мой муж испытывал странные галлюцинации и не всегда отвечал за свои поступки.
Незнакомцу могло показаться патетическим зрелище хрупкой молодой женщины, на плечи которой легла вся ответственность за мужа в то время и позже.
После беспокойного плавания по бурному морю мы наконец прибыли к цели своего назначения – гавани Квинстаун. Однако погода была против нас, и нам пришлось плыть в Ливерпуль. Но и здесь море было таким неспокойным, что тендер не мог причалить к пароходу. После многочисленных усилий, поняв, что они ни к чему не приведут, первый помощник взял меня на руки и перепрыгнул на борт тендера. Ту же самую услугу другой моряк оказал моему мужу и еще одному пассажиру. Конечно, перенесли и Тотти.
На следующий день мы на пароходе отплыли из Ливерпуля в Белфаст.
Плавание принесло Майн Риду мало пользы; он был беспомощен, как ребенок, и даже не мог ходить один. И вот снова он ступил на берег родной земли, своего дома. Тот, кто приезжал сюда как герой войны, сейчас стал банкротом, лишенным средств и здоровья!
Старый дом, в котором родился Майн Рид, был цел, но как изменились его обитатели! Старые строения исчезали, и их место занимали современные здания.
Во время недолгого пребывания в Ирландии – беспокойный дух Майн Рида требовал постоянных перемен – мы жили в гостеприимном доме зятя моего мужа преподобного Т.Кроми из Армага. Здесь Майн Риду посоветовали испытать лечение в "Водной лечебнице" Смидли в Метлоке, Дербишир. И вот мы снова плывем по бурному морю. Майн Рид "смотрел, как холмы родной земли исчезают за волнами". Больше он никогда их не увидит.
В Ирландию мы прибыли в ноябре 1870 года, а уже следующий месяц застал нас в сумасшедшем доме Смидли – не могу никак по-другому назвать это заведение в Метлоке, Дербишир.
Никогда не забуду отчаяние, почти ужас, которые охватили меня и моего больного мужа при первом появлении в мрачный декабрьский день в водолечебнице Смидли. Казалось, у входа в лечебницу написано: "Оставь надежду всяк сюда входящий".
В отведенной нам комнате стояли две жесткие неудобные кровати; предполагалось, что на них мы будем спать. Два деревянных стула, диван, крытый черным, туалетный столик, умывальник и комод составляли всю мебель; очаг совершенно черный; это была скорее печь, огонь которой совершенно не виден. В комнате нет звонка, такое удобство считалось излишним.
Взгляд моего мужа упал на похоронную постель, и на лице его отразилось отчаяние. Я попыталась выглядеть бодрой.
После обеда в столовой мы прошли в соседнюю комнату и увидели лежащих на кушетках других больных, некоторые прижимали к животу подушки. Считалось, что это улучшает пищеварение. На стенах и дверях большими буквами были написаны различные тексты, вроде такого: "Слово "кризис" во время еды произносить не разрешается".
Майн Рид бросил отчаянный вопрошающий взгляд на больных.
– Это инквизиция, которая терзает наши тела и души, – прошептал кто-то ему на ухо.
Когда мы вернулись в свою комнату, нам объявили, что мою маленькую собачку нельзя держать в "заведении". Ее следует "выселить". Я попыталась сохранить мужество и позволила унести маленького Тотти, который с рождения со мной не разлучался. При виде моего отчаяния к мужу отчасти вернулась его прежняя храбрость; накинув пальто, он сказал мне:
– Пойдем, дорогая, мы вернем Тотти; я не позволю, чтобы со мной так обращались! – Мы побрели по снегу и с торжеством принесли Тотти назад. Женщина, которая обещала заботиться о собаке, рассказала, что та совсем отказалась от еды и питья; радость, которую выразила Тотти, увидев меня, была совсем человеческой.
На следующий день мы решили покинуть лечебницу Смидли; нам сказали, что водолечебница Мэтлок-хаус, расположенная выше по холму, гораздо приятней и цивилизованней. Там мы провели девять недель; обращались с нами очень любезно и оказывали всестороннюю помощь. Однако состояние Майн Рида не улучшалось. Он продолжал видеть галлюцинации. Ему казалось, что он не сможет даже подписаться, и мне приходилось вести всю его корреспонденцию.
Средства наши истощались, здоровье моего мужа не улучшалось, поэтому я уговорила мужа оставить Дербишир и уехать в Лондон, на встречу с доктором Расселом Рейнолдсом, с которым я хотела проконсультироваться о состоянии здоровья Майн Рида. Майн сказал мне, что "не смеет пускаться в путешествие", но я постаралась развеять его страхи, хотя всю дорогу в поезде до Лондола мне пришлось держать его за руку; он все время пытался открыть дверь вагона, настаивая на необходимости выпрыгнуть. Тем временем Тотти лаем выражал неодобрение поведением хозяина.
Доктор Рейнолдс посоветовал Майн Риду ежедневно понемногу работать, не поддаваясь галлюцинациям; он рекомендовал усиленное питание, чтобы подкрепить мозг; в результате этот мозг, до недавнего времени затуманенный, обрел былую силу, и Майн Рид с прежним огнем взялся за перо. Можно сказать, что он, подобно фениксу, "восстал из собственного пепла", судьба в очередной раз ему улыбнулась; и хотя периоды депрессии возобновлялись, в целом он постепенно выздоровел.
"Долгая болезнь, сделавшая меня беспомощным, как ребенок, в то же время не затронула силы моего ума, и теперь, с быстро восстанавливающимися физическими силами, я берусь за перо с новым рвением, потому что уже не надеялся, что мне это удастся", – писал Майн Рид Чарлзу Олливанту, который все еще был в Америке.
Написав несколько коротких очерков для журнала "Иллюстрированные путешествия" Касселя, писатель переработал "Перст судьбы" и "Уединенное жилище"; оба романа были напечатаны в двух томах лондонском издательством "Чепмен энд Холл". Второй из этих романов, как уже упоминалось, был написал Майн Ридом в Нью-Йорке.
В мае 1872 года Майн Рид закончил новый роман, который назвал "Смертельный выстрел". Этот роман был напечатан в "Пенни Иллюстрейтид Пейпер" и очень увеличил тираж журнала. Позже его в трех томах напечатало издательство "Чепмен энд Холл" в Лондоне и "Бидл энд Адамс" в Нью-Йорке. "Сан" таким образом отозвался о новой работе писателя и его восстановившейся работоспособности:
"В последние годы новый роман, принадлежащий удивительному перу капитана Майн Рида, стал редким удовольствием. Поэтому мы рады приветствовать волнующий "Смертельный выстрел", выпущенный в ортодоксальных трех томах; в этом произведении полностью сохранились прежняя энергия и живописная привлекательность, сделавшие имя писателя популярным во всем мире".
Затем "Уединенное жилище" было коренным образом переработано и стало гораздо больше по объему. В таком виде оно было напечатано в "Пенни Иллюстрейтид Пейпер" под названием "Адела".
В январе 1873 года Майн Рид съездил в Бостон, Линкольншир, чтобы выступить с речью и оказать политическую поддержку своему другу мистеру Ингрему, владельцу "Иллюстрейтид Лондон Ньюс". На зерновой бирже состоялся большой политический митинг, организованный либералами, на котором писатель произнес большую речь, с энтузиазмом встреченную аудиторией. По окончании речи один очень влиятельный человек схватил оратора за руку и воскликнул: "Капитан Рид, вы не человек, вы бог!" Можно добавить, что мистер Инграм был избран.
В противоположность большинству писателей, Майн Рид обладал редким ораторским даром; это доказывают те редкие случаи, когда он выступал публично. Он мог говорить часами, не утрачивая энергии, и любимой его темой была политика. Устная речь его текла так же гладко, как письменная. Он часто поражал слушателей своим красноречием и несокрушимой верой в преимущество республики над монархическими институтами. Иногда он с тем же пылом говорил о тори, и тогда "шерсть летела клочьями". Но он никогда никого не оскорблял, и, как правило, обе стороны слушали его с равным вниманием. Часто в самый разгар напряженного спора он менял тему, с такой легкостью переходя от возвышенного к смешному, что слушателям трудно было решить, насколько он серьезен. Если бы Майн Рид захотел, он стал бы таким же известным оратором, как и писателем.
В том же 1873 году Майн Рид написал новый роман "Сигнал бедствия"; роман должен был быть напечатан в "Чамберс Журнал".
Группа влиятельных людей, которая хотела, чтобы Майн Рид написал новую книгу, обратилась к нему в 1873 году с предложением поехать в Мексику и исследовать там Калифорнийский залив. Условия были очень щедрыми, но писатель ответил: "Этого недостаточно, чтобы соблазнить меня в виду теперешних перспектив".
Многие из тех, кто сейчас узнал об этом предложении, искренне пожалеют о том, что оно не было принято, потому что книга о такой далекой и почти неведомой земле, о ее обитателях, ее фауне и флоре, написанная наблюдательным и правдивым пером Майн Рида, стала бы настоящим откровением.
Примерно в это время писатель сообщал своему другу: "Я веду переговоры, которые, если будут удачными, окажут мне большую услугу и, возможно, дадут небольшой доход мне до конца жизни и моей дорогой жене после моей смерти. Я пытаюсь разобраться с правами на свои произведения". Это ему удалось, и в июне следующего года он перепродал права на большинство своих произведений.