"В тысяча восемьсот девяносто восьмом году в часовой башне Бутырской тюрьмы были заключены русские революционеры и среди них инженер, друг Ленина - Глеб Максимилианович Кржижановский…"
В зале тихо - но это уже совсем другая тишина. И вдруг все собравшиеся, не сговариваясь, поют "Варшавянку". Поют негромко и так значительно, что у меня словно электрический ток по телу. Я участвую в чем-то хорошем, и соединение с залом произошло. Песня допета. Снова тишина… И потом короткое, настойчивое:
- Еще!
Тола рассказывает о песне "Смело, товарищи, в ногу", об ее авторе - любимом ученике великого русского ученого Менделеева - Леониде Радине. И снова мы все вместе поем…
Теперь я объявляю антракт - четверть восьмого, и… артисты приехали, в том числе моя мама.
Домой возвращаемся втроем - мама, Тола и я. Настроение у всех хорошее.
Вдруг Тола берет меня за руку:
- А Наташа подходящий человек, правда, Анна Михайловна? Ошибки свои признает и… исправить может на ходу.
- Находчивая, - смеется мама.
- В общем, если все будет хорошо, я вам, Анна Михайловна, года через два скажу что-то важное. Хорошо?
Тола странно на меня смотрит, смущается, берет кепку и исчезает.
- Мама, что он тебе через два года скажет, а? - спрашиваю я.
Этого я так и не узнала: Тола погиб смертью храбрых в первых боях за Октябрьскую революцию.
Поэт Я. Шведов вспоминает биографию песни "Орленок":
"…Когда работал над песней, я вспомнил старших товарищей по комсомолу. Многие из них были рядовыми, но какими-то из орлиного племени!
"Орленок, орленок, мой верный товарищ, Ты видишь, что я уцелел… Лети на станицу, родимой расскажешь, Как сына вели на расстрел".
…Я вспомнил Анатолия Попова. В те годы в комсомольских кругах про него ходили легенды.
И многие из нас мечтали быть похожими на Анатолия Попова.
Какой же героический подвиг совершил этот юноша?
В октябре 1917 года, во время уличных боев в Москве, братья Поповы вели разведку в стане врагов. И как-то в хмурый денек Анатолий Попов проник в Кремль, в штаб юнкеров - белогвардейцев. Враги захватили мужественного юношу и приговорили к расстрелу. Но в это время в Кремль ворвались красногвардейские и рабочие отряды. Они и спасли юношу. А вскоре Анатолий Попов уехал на фронт, он был комиссаром полка.
Рассказывали, что во время вынужденного отступления юноша-комиссар остался один около моста прикрывать огнем пулемета бойцов своего полка. До последней пули в ленте сражался с врагами комиссар-комсомолец Анатолий Попов.
Долго искал и не нашел могилы своего старшего сына его отец - писатель-коммунист Александр Серафимович.
Узнав о большом отцовском горе, Владимир Ильич Ленин и Надежда Константиновна Крупская прислали ему телеграмму. Они разделяли печаль о гибели старшего сына Александра Серафимовича" .
Начало пути
Весна 1918-го была удивительной. Наверное, люди никогда не пели столько, сколько в ту весну, наверно, никогда не испытывали такой радоети от пения хором. Эти удивительные хоры возникали как-то сами собой. Запоют два-три человека на одной стороне тротуара, к ним присоединяются другие, а вот песню подхватили и те, что идут по мостовой, и уже поет вся улица!
"Мы наш, мы новый мир построим,
Кто был ничем, тот станет всем…"
Раньше меня, бывало, не вытащишь на улицу из студии, не оторвешь от рояля, а теперь только проснусь и… на улицу! Так хочется шагать по весенней мостовой в ногу с теми, кто поет и радуется, смотреть на первые ярко-зеленые листья деревьев, на красные флаги, с которыми играет весенний ветер.
"Вся власть Советам!" "Искусство - трудящимся!"
Как новы тогда были эти слова!
Помню, как к нам пришел, нет, вбежал Митрофан Ефимович Пятницкий. Его красивые вьющиеся волосы были растрепаны, усы, бородка, глаза - все говорило о волнении, которое он не может сдержать. Помню, он даже не дошел до комнаты - сел на первый попавшийся стул в передней и рассказал, как он выступал в кремлевском клубе со своим хором, как на этот концерт пришли Владимир Ильич Ленин и Надежда Константиновна, как потом его пригласили в Кремль к Владимиру Ильичу, как просто и приветливо принял его Ленин - обещал полную поддержку "хорошему, нужному делу", пожелал дальнейших успехов.
Мы с мамой горячо обнимали Митрофана Ефимовича, понимали, каким счастливым он себя чувствует. Когда-то наш папа мечтал вместе с Пятницким "открыть двери концертных залов" талантливым певцам и музыкантам из народа, возмущался теми, кто презрительно называл хор Пятницкого "поющими мужичками". И вот теперь Митрофан Ефимович дожил до других времен, совсем иного отношения к искусству народа. Как больно, что папа со столькими интереснейшими неосуществленными планами своими уже умер…
Пятницкий так же внезапно исчез, как появился, а у меня родилось такое желание работать, быть нужной другим людям, что я уже не давала маме покоя, и в конце концов она смирилась:
- Когда ты что-то задумала, тебя трудно переспорить. Ну что ж! Пока не наладились занятия в гимназии, поработай, попытай счастья. Пойди в театрально-музыкальную секцию к Керженцеву. О нем говорят как о хорошем человеке. Многие интеллигентные люди саботируют сейчас работу в Советах. Может быть, тебя на небольшую должность и возьмут - люди сейчас очень нужны. А для нас, конечно, всякий твой заработок - тоже подмога.
На следующее утро первым делом попросила маму записать мне адрес этой секции и, непрерывно повторяя "Кузнецкий переулок, дом один", вышла из дому. Примут меня на работу или нет?
Я вышла на Красную Пресню, пошла вниз, к Зоологическому саду. Мне хотелось приготовить себя ко всем неожиданностям, чтобы в случае отказа не зареветь, и я снова начала загадывать. Значит, так: если сейчас пройдет трамвай № 25, мне дадут работу на вешалке или посыльной, если № 22, хорошо, как нельзя лучше, если № 1, вернусь домой ни с чем, если № 16, буду артистов на концерты по телефону обзванивать. Хорошо бы… Мимо меня с грохотом промчался трамвай № 22, весело подмигнул мне сразу двумя своими одинаковыми цифрами. Я решила больше ничего не загадывать.
Солнце приветливо светило, старая китаянка на углу продавала пестрые бумажные шарики на резинке, и я дошла, ни о чем не думая. Заволновалась снова, когда увидела надпись: "Театрально-музыкальная секция". В прихожей висело зеркало. Посмотрела на себя и покраснела: волосы в две косы - могут не поверить, что я взрослая. Но сейчас менять что-нибудь в прическе было уже поздно.
В театрально-музыкальной секции было удивительно тихо. Напротив зеркала, около жестяного чайника, сидела курьер Вера Ивановна. На мое "здравствуйте" она ответила приветливо. В первой комнате, за столом, высокая женщина в пенсне, с черными волосами - секретарь 3. С. Герасимова (об этом было написано на дощечке над ее головой).
- Вам кого нужно? - спросила она.
- Я насчет работы.
Она показала на закрытую дверь с надписью: "Заведующий театрально-музыкальной секцией МСР и КД", и я вошла.
За столом сидел Платон Михайлович Керженцев. Он что-то писал, но, услышав, что в дверь вошли, сейчас же поднял голову:
- Здравствуйте, садитесь. Что скажете?
У него было немного волос, но они были золотистые, вьющиеся, как венчик вокруг головы. Я подумала, что они похожи на пушистый одуванчик, от этого мне стало менее страшно, и просьба о работе была изложена. Меня поразила простота и приветливость Платона Михайловича. Как просят работу, я знала только по литературным произведениям. Думала, будет тяжкий разговор, а Платон Михайлович держался как равный, без малейшего высокомерия, с полуслова схватывая все, что говорил и не договаривал собеседник. Его веселый, живой ум, быстрота решений просто потрясли меня в тот момент.
- У нас должен быть детский отдел, а работника там пока ни одного нет. Попробуйте вы поработать.
Помню, от радости я подпрыгнула на месте, шарик на резинке выскочил из моего кармана, я страшно смутилась, запихнула его обратно и спросила заикаясь:
- А что… мне надо будет… делать?
- А это мы вас спросим, что вы будете делать, - сказал Платон Михайлович и протянул руку в знак того, что мне пора уходить.
Наверно, у меня была очень глупая улыбка. Я никак не могла подтянуть углы губ на середину лица - они сами ползли далеко к ушам. Вышла, закрыла дверь. От переполнившего меня восторга хотелось всем рассказывать, петь о встрече с Платоном Михайловичем! Словно поняв мое состояние, ко мне подошли Вера Ивановна и Зинаида Сергеевна Герасимова.
- Как вас зовут?
- Наташа… Наталия Ильинична, - в первый раз в жизни назвала я себя по имени и отчеству.
- Работать у нас будете?
- Да, завтра приду к вам в девять часов утра на работу. Только он сказал - это мы вас спросим, что вы будете делать…
Видя мое смущение, Зинаида Сергеевна пояснила:
- У Платона Михайловича такой принцип - предоставляет новому работнику полную инициативу, пока надеется, что работник доверие оправдает.
Хорошо отнеслись ко мне старшие товарищи в Темусеке! Я вернулась домой именинницей.
Следующий день - день начала работы - навсегда остался в памяти. Помню почти физическую радость от соприкосновения подошвы с каменной ступенькой у входа в Темусек. Было очень рано, Вера Ивановна еще спала на сундуке. Она нисколько не рассердилась, что я разбудила ее "ни свет ни заря". Хороший она была человек! Добрая, умная. Член партии с 1903 года. Говорила правду в глаза всем без исключения. Жизнь у нее была суровая и внешность тоже - худая, курила, как мужчина, зря не улыбалась.
В необходимость детского отдела Вера Ивановна уверовала сразу, но так как лишних столов в Темусеке не было, а, как известно, без стола никакой отдел возникнуть не может, Вера Ивановна пошла во двор и притащила оттуда кем-то выброшенный кухонный стол. Потом она покрыла его листом бумаги, а мне дала картон и тушь, чтобы написать "Детский отдел". Когда пришли другие сотрудники, я уже си дела под этой надписью за столом, на котором было все, что полагается, - чернильница, ручка, белая бумага. Как белый лист, который лежал передо мной, была тогда и вся эта работа. Возможности безграничные, а как, с чего начать? Дети и театр - белое пятно на карте искусства, пути, еще никем не изведанные.
На колесе счастья
Видели вы когда-нибудь "колесо счастья" на народных праздниках? Оно так весело блестит разноцветными электрическими огоньками и все время кружится высоко-высоко. С первых дней моей работы в Детском отделе театрально-музыкальной секции я почувствовала себя самой счастливой, словно ухватилась за это колесо и сладостно быстро закружилась вместе с ним. Держаться приходилось крепко, на ходу менять руку, но не падать же вниз - удержаться во что бы то ни стало! Было ли трудно? Очень. Но отец говорил: "Трудности для того и созданы, чтобы их преодолевать. Крепить волю, когда твердо знаешь, чего хочешь, что может быть интересней этого?!"
"Искусство - детям трудящихся". Это ли не самое важное сейчас, когда в школах нет занятий, когда дети предоставлены сами себе?!
Спектакли и концерты, которые я в несметном количестве могла видеть и слышать в детстве, научили меня значительно большему, чем все гимназические учителя, а дети рабочих - они тогда и понятия не имели, что такое театр.
Первый спектакль, который я организовала для них в Грузинском народном доме 7 июня 1918 года, забыть не могу. Пьесу "Бум и Юла" Н. Шкляра по моей просьбе поставила все та же замечательная артистка Художественного театра С. В. Халютина. Играли грибоедовцы-студийцы. Среди них были М. Кедров, М.Титова, С. Азанчевский, В.Орлова, Н.Оленина…
Репетировали днем и вечером больше месяца, горячо и серьезно, спектакль получился интересный, хотя сюжет сказки и был несложен. Мальчик Бум и девочка Юла ходят по дворам в поисках подаяния. Бум играет на скрипке. Юла танцует. Но в сказке все возможно, и они попадают во дворец короля.
Произвол и глупость царят в роскошном дворце, там очень скучно. Бум и Юла внесли во дворец струю жизнерадостности, за это их вкусно кормят, роскошно одевают. Но пусть маленькие музыканты изголодались и исхолодались - они не променяют приволья лесов и лугов на золотую клетку. Бум и Юла убегают из дворца, а вслед за ними убегает и принцесса Золотой колокольчик…
Этот первый спектакль смотрели только двести - двести пятьдесят ребят. Они прежде понятия не имели, что такое театр, и шли неохотно. В большом зале дети чувствовали себя неловко, сидели вразброд, "кучками". Они даже не знали, куда нужно глядеть, и когда открылся занавес, гул в зале некоторое время продолжался. К концу первого акта удовольствие начало пересиливать удивление, но и хлопали дети на этом спектакле непривычными ладонями. У нас тоже многое еще было "не дотянуто" - и декорации и костюмы. Об оркестре и не мечтали: рояль и скрипка.
Но как хорошо, что этот спектакль помог нам открыть первую страницу новой книги "взаимопонимания".
В третьем акте тишина сменилась смехом, а возгласы одобрения подтверждали, какой силой обладает та радость, которую принесет детям театр. Искренность и молодой задор артистов Грибоедовской студии по-настоящему заразили маленьких зрителей.
После окончания спектакля дети долго, как завороженные, ходили вокруг Грузинского народного дома, подбегали к разгримировавшимся артистам, с сияющими глазами спрашивали:
"Когда будет еще?!"
Через несколько дней спектакль был повторен там же. Зрители первого спектакля вели за руку младших братьев и сестер, друзей и подруг. Но и на четвертом и на пятом спектаклях, уже в переполненном зрительном зале, мы узнавали многих из его первых посетителей. Они знали наперед все, что произойдет на сцене, но реагировали с восторгом первого восприятия.
Москва разделена на одиннадцать районов. Ходить в центр дети не могут. Разруха. Нет транспорта, обуви. Для начала я должна устраивать хоть по одному утреннику для детей в каждом районе каждое воскресенье. У взрослых сейчас после каждого собрания на фабриках и заводах концерты. Репертуар для взрослых у каждого артиста есть. Конечно, рабочие их прежде не видели, не слышали - это чудесно, что знаменитые артисты выступают теперь для рабочих, но Детскому отделу куда труднее. Для детей прежде совсем никаких концертов не было. Надо уговорить артистов учить совсем новый репертуар.
- Это еще что за агитатор выискался? - ворчит на меня пожилая артистка из Малого театра.
- Не донимайте нас речами, деточка, они нам и так надоели, - берет меня за подбородок артист в бобровой шубе. Но некоторые обещают "подумать", спрашивают:
- А что бы вы хотели, чтобы мы для детей выучили?
Да, надо самой им что-то предлагать.
Ночами отбираю ноты и книги, которые пригодятся для детских концертов. К счастью, библиотека1 у нас дома большая, хорошая - на нее деньги тратились в первую очередь. Чайковский "Ласточка", "Кукушка", "Мой Лизочек" - проигрываю на рояле, откладываю - пойдет. Гречанинов "Про теленочка", "Подснежник", "Ай-дуду"… Русские народные сказки, Андерсен…
Днем со связкой отобранного хожу к артистам, которых мечтаю сблизить с детской аудиторией. Заметила: когда говоришь с людьми поодиночке, их легче уговорить. Много позже я поняла, какая трудная и необходимая наука "человековедение" и как без нее ни организатором, ни режиссером не станешь…
Но перелистаем страницы назад.
Первой знаменитой певицей, которая приняла меня радушно, была Надежда Андреевна Обухова. Когда я робко вошла в переднюю ее большой квартиры, меня сразу провели в ее комнату, где было много зелени, диваны, портреты в овальных рамах. Рояль приветливо распахнул крышку - верно, Надежда Андреевна незадолго до моего прихода пела.
Было утро, и Обухова вышла ко мне в синем халате, косы вокруг головы, улыбнулась мне всем своим румяным русским лицом, усадила в кресло:
- Выступать для детей? Это же очень интересно! Вот только понравлюсь ли я им? Я прежде для детей никогда не пела, своих у меня нет. Вы сами-то меня слышали?
Слышала ли я Обухову! Я и сейчас всем сердцем помню ее чарующе-глубокий, такой благородный голос, редчайшее меццо-сопрано, удивительное умение заставить полюбить всех тех, кого она пела-играла…
Встреча с Надеждой Андреевной была чудесным взлетом на колесе счастья. Она сказала, что с интересом поработала бы с композитором Гречаниновым над его детскими вещами, и дала его адрес.
К Гречанинову пошла прямо от Обуховой. Там приоткрыли дверь, не снимая цепочки, и, сказав: "Нет дома", снова захлопнули ее. Несколько раз ходила туда, прежде чем попала в переднюю и увидела высокие потолки, очень прямые стулья, пол, который блестел, как каток.
- Не наследите, - строго сказала мне женщина в фартуке, и я замерла около входной двери. Ко мне вышла черная, со злыми глазами жена Гречанинова. Была она в халате, вышитом райскими птицами, и когда я объяснила ей, зачем пришла, посмотрела на меня, как на козявку.
- Мой муж еще спит, - начала было она, но вдруг звонок телефона и (о счастье!): "Здравствуйте, Надежда Андреевна".
И как Обухова почувствовала, что дела мои плохи?!
Меня вводят в большую, чванливую своей чистотой и точным порядком комнату. Через несколько минут появляется Гречанинов. Он в хорошем костюме, без воротничка, бородка и волосы темно-русые, невысокий и такой же прямой, как спинки его стульев.
- Ну-с, объясните, почему вы так настойчиво меня добиваетесь, - говорит он еще с порога своей комнаты.
- Я насчет детских концертов…
- Видимо, это дело поручили вам, так как вы сами еще не вышли из детского возраста.
На эту фразу-колючку надо ответить резко или навсегда уйти из этого дома? Но какой же из меня выйдет организатор, если не научусь подчинять себя и свои взрывы делу? Пауза задержалась. Подхожу к нему ближе, и вдруг… мне делается его жалко: оказывается, у него только один глаз.
- Я знаю и люблю вашу музыку: "Острою секирой ранена береза", "Медведь обед давал", - говорю ласковым голосом.
Он, видимо, ждал от меня в ответ других интонаций…
Через некоторое время он уже за роялем, поем дуэтом:
"Тень-тень-потетень,
Выше города плетень,
Сели звери на плетень,
Похвалялися весь день"…
Дуэт у нас получился: я пою нижний голос, он - верхний. Голоса у нас одинаково противные, а музыка веселая, и на рояле он играет замечательно. Гречанинов вдруг закрывает ноты, идет к телефону, потом возвращается ко мне и заявляет довольным тоном:
- Договорился с известной певицей Анной Эль-Тур. Неплохой состав для детского концерта подобрался: певицы Обухова и Эль-Тур, у рояля композитор Гречанинов.