В.В. Гришин пишет: "по слухам". Но вот свидетельство более определенное. Иван Васильевич Капитонов - при Брежневе он был секретарем ЦК КПСС и занимался партийными кадрами: "В середине октября 1982 года Брежнев позвал меня к себе. - Видишь это кресло? - спросил он, указывая на свое рабочее место. - Через месяц в нем будет сидеть Щербицкий. Все кадровые вопросы решай с учетом этого.
Semandropov
Вскоре на заседании Политбюро было принято решение о созыве пленума ЦК КПСС. Первым был поставлен вопрос об ускорении научно-технического прогресса. Вторым, закрытым - организационный вопрос". Но Брежнев внезапно умер, и "организационный вопрос" поставлен не был...
Также неясно было, изменилось ли положение Черненко. Вся Москва говорила, что после кончины Суслова он самовольно занял его кабинет. Он стал вмешиваться в идеологию, хоть и по второстепенным вопросам. Словом, густой туман опустился над Москвой, а реальных обстоятельств мы не ведаем и по сию пору. Тогда, как и сейчас, я полагаю (как многие мои товарищи), что Брежнев переиграл Андропова, дав ему огромное аппаратное поле в ЦК, но. оставив ли ему КГБ?...
Наконец, еще два весьма достоверных предположения. Явно какую-то роль тут сыграли Щелоков и его службы, всегда верные Брежневу. Во-вторых, вряд ли Федорчук был человеком Андропова, ибо его не выгнали бы так скоро с Лубянки после кончины Брежнева. Щелоков же после той кончины был просто раздавлен (и это при выдержке Андропова и его умении выжидать; значит, накипело). И напротив, стремительное возвышение В. Чеб-рикова после изгнания киевского выдвиженца наводит на мысль: сей днепропетровец так ли уж был верен своему великому земляку?
О совсем закрытом Чебрикове известна одна примечательная идеологическая подробность. В 1981 году, когда он был уже замом Андропова и членом ЦК, на экраны вышел фильм известных тогда кинорежиссеров вполне партийного направления А. Алова и В. Наумова "Тегеран-43" (о Тегеранской конференции и действиях там доблестных чекистов). Картину готовили на большой экран, даже пригласили баснословно дорогую кинозвезду Алена Делона на эпизодическую роль. Никакого успеха слащавый детективчик не имел, но в титрах фильма промелькнуло нечто интересное: "Консультант В. Чебриков".
И все. Но это дорогого стоит. Режиссеры по своим идейным позициям были не "русисты", а совсем наоборот, но именно им оказал свое содействие всемогущий зам Андропова. Все, что известно о нем, говорит о полном равнодушии к изящным искусствам. Или он делал это по подсказке шефа? Словом, "темна вода во облацех"...
Отметим попутно одно интересное обстоятельство: единственный из ныне живущих крупных деятелей той эпохи, кто не оставил никаких воспоминаний и не дал ни одного интервью в печати, это только Виктор Михайлович Чебриков. А ведь именно он стал шефом КГБ при Андропове, и вплоть до 1988 года. Он-то знает очень много. Но молчит почему-то.
Период с июня по октябрь 1982 года - исключительно темное место в советской политической истории: все вроде бы на своих местах в Политбюро, все тихо-спокойно, обычная словесная рутина в идеологии, потихоньку воюют в Афгане, ведутся с Западом многоречивые переговоры о разоружении, но что-то, что-то напряженное чувствовалось.
Сколько-нибудь реальные обстоятельства скрыты по сей день, поэтому пока нечего и гадать. Вот почему так смешно читать самоуверенное пустобрехство Соловьева и Клепиковой. Это так смешно, так напоминает плохой голливудский фильм, что нельзя не потешить читателя. Цитируем: "Рано утром 10 сентября министр внутренних дел, генерал армии Щелоков получил от Брежнева официальное разрешение на арест Андропова - "в интересах безопасности государства" - и отдал приказ генерал-лейтенанту Чурбанову немедленно выполнить распоряжение Генерального секретаря ЦК КПСС и председателя Президиума Верховного Совета СССР. Чурбанов отправил одновременно два наряда милиции -один на квартиру Андропова, другой - к его кабинету в ЦК. Оба милицейских наряда, естественно, натолкнулись на внутренние войска безопасности. Один, который направлялся на Старую площадь к зданию ЦК, был разоружен верными Андропову войсками еще по дороге. Второй оказался более проворным. По слухам, которые у нас нет возможности проверить, в доме № 26 по Кутузовскому проспекту, где поэтажно занимали квартиры
Semandropov
Щелоков, Брежнев и Андропов, в тот день слышалась перестрелка. По Москве поползли зловещие слухи об убитых и раненых".
На супругах-соавторах не только креста, но и стыда нет. Откуда им такой бред привиделся? Прошло десять лет "перестройки", но в нашей печати о тех "перестрелках" не упомянуто ни слова. Забудем же о беспардонных лгунах, но еще раз отметим - примерно на таком же уровне описывается деятельность Андропова и за рубежом, и, к сожалению, иногда у нас.
Как же обстояло на самом деле? Имелись ли трения между главами крупнейших правоохранительных ведомств? Да, имелись, и со времени дряхления Брежнева постепенно и неуклонно обострялись. Брежнев при всей осторожности и внешне полном повиновении Андропова, однако, в глубине души не доверял ему. Как известно, тот не ездил с ним на охоты, не участвовал в банных, винных и тем паче иных делах. Для Генсека глава Лубянки оставался "чужим". А позже к подозрениям прибавились, видимо, и доносы. Тогда же в противовес Андропову Брежнев начинает усиливать ведомство Щелокова.
... Немногие лица, проходившие через подъезды № 1 и № 1а ЦК КПСС на Старой площади (там на пятом этаже располагались кабинеты всех секретарей и стояла дополнительная охрана), молчаливо изумлялись, почему наряду с рослым, заматеревшим уже офицером КГБ напротив него стоял юноша в красных погонах рядового МВД? Теперь-то ясно: свидетель. Безоружный, узкоплечий, глупый, но свидетель. В случае чего его пришлось бы "мочить", а это. о, это очень опасно! Об этом мы, там бывавшие, осторожно перешептывались.
Кто только не написал мемуаров о последних годах правления Леонида Ильича! Но об отношениях темной пары Андропов - Щелоков дружно все помалкивают, как сговорились. Понятно, тайны спецслужб - дело для гласного обсуждения небезопасное. И только наивный кремлевский лекарь Чазов позволил себе кратко проговориться. После известия о самоубийстве Цвигуна, пишет он, "я позвонил Андропову и рассказал о случившемся. По его вопросам я понял, что это было для него такой же неожиданностью, как и для меня. Единственное, о чем он попросил, чтобы мы никого не информировали, особенно органы МВД (зная отношения в то время МВД и КГБ, мы не собирались этого делать), сказал, что срочно будет направлена следственная группа, с которой и надо нашим товарищам решать все формальные вопросы.
Как мне показалось, Брежнев, или в силу сниженной самокритики, или по каким-то другим причинам, более спокойно, чем Андропов, отнесся к этой трагедии. К этому времени это был уже глубокий старик, отметивший свое 75-летие, сентиментальный, мягкий в обращении с окружающими, в какой-то степени "добрый дедушка". Как и у многих стариков с выраженным атеросклерозом мозговых сосудов, у него обострилась страсть к наградам и подаркам".
Как бы то ни было, но после майского пленума ЦК КПСС на Лубянке появился ставленник Брежнева Фе-Дорчук, а нелюбимый Андроповым Щелоков устоял. Нет, рано хоронили Леонида Ильича! Каковы бы ни были "перетягивания каната" в Кремле в 1982-м году, но идеологией Андропов продолжал внимательно заниматься, вникая в Детали. И тут волей-неволей опять придется вернуться к не очень значительному на общем фоне "делу Се-манова".
В августе 1981 года органами КГБ был арестован историк-публицист А. Иванов, выпустивший в "самиздате" ряд сочинений, которые идеологическое начальство сочло вредными. В течение лета и зимы по делу Иванова таскали на допросы немало людей, большинство их я знал, это были обыкновенные русские интеллигенты, ни в коей мере не злодеи и не заговорщики. Меня упредили накануне, причем довольно необычно: по телефону в конце июля меня вызвал сам начальник "пятки" генерал Ф. Бобков и, уже при встрече, профессионально-благожелательно улыбаясь, просил меня вести себя "сдержаннее" и просмотреть "круг своих знакомых". Беседа была очень краткая и состояла из общих слов.
Semandropov
Я не придал ей особого значения, просто предупреждают: сиди-ка ты, парень, тихо... Я ошибся.
Это был обычный для той поры, "протокольный", так сказать, шаг органов политического сыска, которые "шили дело" любому гражданину. Полагалось вести "профилактику", то есть пытаться предупреждать возможные нарушения. Вот и меня Бобков "предупредил", хотя отлично знал, что ни с подозрительными иностранцами, ни с агентами влияния я не общаюсь. Но соответствующая "галочка" в моем деле была поставлена: его мы предупреждали.
За мной было устойчивое наружное наблюдение ("наружка", выражаются в "органах"), это так мало скрывалось, что даже я, человек слабо наблюдательный, не мог не заметить. Звонил я уже только из автомата, благо у Киевского вокзала, близ моего дома, их было множество, и по ним говорили беспрерывно, так что подслушивание там крайне затруднено.
Главное для меня - это спрятать документы, в особенности мои летописные записи. Здесь, в этом без шуток опасном деле, мне с готовностью помогли мой старый друг, известный литератор Марк Любомудров и мой ученик молодой историк Владимир Колобаев. Первый спрятал чемодан на даче под Ленинградом, второй - на даче под Москвой. Сделали мы это довольно ловко, ибо Лубянка очень интересовалась моими бумагами, но концов не нашла. Дом был "очищен", что очень важно для возможного подследственного.
Теперь, много лет спустя, с удовольствием выражаю признательность Любомудрову и Колобаеву за их мужество и добавлю - спасли они не мое личное добро, а материалы отечественной истории.
.26 марта 1982 года рано утром за мной приехали два приятных молодых человека и предъявили ордер на допрос. Я разбудил жену, шепнул ей на ухо, кому звонить, если я "задержусь", и мы сели в машину. Судя по маршруту, догадался - везут в Лефортово. Неплохо. Однако, после стольких лет, могу с полной откровенностью признать, что я был совершенно спокоен: все было давно продумано и оценено, все возможные решения приняты.
Меня проводили через несколько коридоров со стальными дверями, которые гулко захлопывались позади, один из сопровождавших шел спереди, другой сзади, в кабинете усадили на стульчик против света и т.п. - словом, все шло по учебным приемам, мне уже хорошо известным. Так устроил Господь, что, прослужив пять с половиной лет в главном юридическом журнале, побывав и в лагерях, и в тюрьмах, и наговорившись с людьми по обе стороны колючей проволоки, все (нехитрые, в общем-то) следственные приемы и ловушки я знал и их не боялся. Это несведущие люди не знают и боятся, поэтому девять десятых их "раскалываются" чуть ли не на первом допросе. Нельзя за такое осуждать людей, силы тут слишком неравны. Потом научатся.
Допрашивали меня в Лефортове два дня, устроили очную ставку с Ивановым. Я все вежливо отвергал, угроз обыска и записи на видеомагнитофон не боялся (во всяком случае, так утверждал). Признался в пустяках, что когда-то покупал (не брал, покупал!) у Иванова журнал "Вече", оговорив особо, что никому его не показывал, а уничтожил. (Это чтобы мне "распространение" не пришили; соврал, конечно, все десять номеров лежат у меня, как новенькие.) Главнейшего, чего они хотели, не добились: то есть хранившихся у меня ценнейших бумаг; обыск они не устроили, сообразили, что моя квартира "очищена", а зачем им лишние скандальные хлопоты? На том, подписав осторожный протокол, и расстались.
Несомненно, что "лубянские мудрецы" во главе с генералом от сыска Бобковым накопили изрядное количество бумаг о моей скромной персоне. Увы, в архивах их уже не сыскать, уничтожены. Есть тому достоверное свидетельство. 20 декабря 1991 года в архив КГБ в подмосковном городе Чехове прибыл тогдашний депутат Верховного совета В. Шейнис и другие "демократы". Они потребовали показать им дела на ряд лиц самого разного политического направления, в том числе и на меня (мы с Шейнисом учились вместе
Semandropov
на историческом факультете ЛГУ и находились в приятельских отношениях). В своих воспоминаниях Шейнис приводит имена поднадзорных КГБ лиц и количество томов, уничтоженных на каждого. Владимир Войнович (10 т.), Юлий Даниэль (7 т.), Юрий Левада (10 т.), Александр Зиновьев (35 т.), Борис Можаев (1 т.), Яков Этингер (1 т.), Сергей Семанов (11 т.). (В. Шейнис. Взлет и падение парламента. Т. I, M., 2005, стр. 624).
Впрочем, задача этой книги - воссоздание образа Юрия Андропова и его истинной роли, а вовсе не подробности жизни скромного русского литератора Сергея Семанова. Вот почему предоставим слово документу, совсем недавно извлеченному из тайных хранилищ Лубянки. Это уж во всяком случае "объективный" свидетель.
"Записка КГБ СССР в ЦК КПСС об антисоветской деятельности СН. Семанова 4 августа 1982 г. Секретно
Комитетом государственной безопасности СССР в 1981 году по признакам ч. 1 ст. 70 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда) было возбуждено уголовное дело в отношении Иванова A.M. (ЦК КПСС информирован). На предварительном следствии и в судебном заседании Иванов, признав себя виновным в систематическом изготовлении и распространении сочинений, содержащих клеветнические измышления, порочащие советский государственный л общественный строй, показал, что отдельные враждебные действия им совершены в результате подстрекательства со стороны члена КПСС Семанова С.Н. (-)
В ходе расследования уголовного дела на Иванова Семанов допрашивался в качестве свидетеля, однако вел себя неискренне, изворачивался, пытался уклониться от дачи правдивых показаний, но под давлением неопровержимых улик вынужден был признать, что действительно приобретал у Иванова за деньги указанный антисоветский сборник. Другие компрометирующие его факты... Семанов отрицал. В суд он не явился, заручившись справкой о болезни.
В связи с изложенным судебная коллегия по уголовным делам Мосгорсуда 24 июня 1982 года вынесла частное определение в отношении недостойного поведения Семанова и постановила направить это частное определение в Московское отделение Союза писателей РСФСР для принятия мер. О недопустимости антиобщественного поведения Семанов в июле 1981 года предупреждался также Комитетом государственной безопасности СССР. Ему было предложено прекратить провокационную обработку отдельных представителей творческой интеллигенции, которым он внушал идею якобы назревшей необходимости создания всякого рода "самочинных комитетов общественности" по борьбе с коррупцией и воровством. Сообщается в порядке информации.
Председатель Комитета В. Федорчук".
Действительно, частное определение по моему поводу было составлено скоро и направлено в Союз писателей Москвы. В основном там повторялся текст Федорчука (только подпись была, разумеется, судьи Л. Миронова), но в конце следовала приписка из нескольких энергичных фраз. Вот они: "Все выше приведенные обстоятельства свидетельствуют о недостойном поведении Семанова, кандидата исторических наук, члена СП и состоявшего в рядах КПСС, который не только некритически относился к антисоветской деятельности Иванова, с которым длительное время поддерживал тесные отношения, но и по существу своими разговорами и советами поощрял противоправную деятельность Иванова. Судебная коллегия находит, что факты недостойного поведения Семанова должны стать предметом обсуждения Московского отделения СП и его партийной организации".
"Дело" мое, естественно, тут же началось. Создалась комиссия, требовали объяснений, составляли анкеты. "Сверху" был дан указ: из партии и из Союза писателей исключить, и немедленно. Опять-таки опустим подробности этой весьма примечательной истории, рас-
Semandropov
скажем о ней как-нибудь в другой раз, но есть прямые данные, что Андропов за моим делом следил непосредственно. По-видимому, в его мрачной душе зрела идея создания процесса против "русистов" как врагов развития страны, реакционеров. А процесс должен быть серьезный, как в дни его молодости, и участвовать в нем должны люди более или менее известные.
Даже заняв новый для него пост секретаря ЦК по идеологии, Андропов не забывал скромного "русиста" Семанова, уже снятого со всех своих должностей. Тогдашний председатель комитета по печати Б.И. Стукалин вспоминал, как летом 1982 года его вызвал в ЦК Андропов. Выслушав доклад министра печати, Андропов вдруг заговорил про мою книгу о генерале Брусилове, вышедшую два года назад в серии "ЖЗЛ": книга антиисторична, опирается на ложные концепции. Автор с большой симпатией пишет о царе-ба-тюшке.
Далее Стукалин рассказывает: "Юрий Владимирович назвал поведение Семанова провокаторским, возбуждающим антисемитские настроения. Вот в чем, оказывается, была истинная причина столь негативной оценки книги!...
Он очень остро, даже болезненно реагировал на проявления антисемитизма (хотя для этого серьезных оснований, на мой взгляд, не было), но не слышал, чтобы даже в мягкой форме осуждал просионистские, деструктивные по своей сути настроения известных деятелей литературы, науки, искусства".
Примечательная сцена! Как видно, очень глубоко и сильно ненавидел Андропов молодых русских патриотов. И очень кстати вспомнил тут про пресловутый "антисемитизм", чем удивил даже многоопытного в наших идеологических делах Стукалина.
... Как- то в августе того же 82-го мне позвонила бывшая ученица, жена художника, рассказала, что была в компании с дочерью А. Яковлева, муж ее (второй) тоже был художником "прогрессивных" направлений. Так вот, молодая дама рассказывала со слов отца, что летом во время отпуска Андропов говорил с Яковлевым по поводу русофобской его статьи десятилетней давности: мол, недавно перечел и полностью согласен (в статье той изрядное место было отведено моей зловредной персоне).
Но вот что любопытно: через пару недель ученица осторожно встретилась со мной и добавила, что Яковлева с супругом им тут же вежливо, но твердо от дома отказали. Ну, что телефон мой был "на кнопке", это дважды два, дело в ином: ни один опер, даже в большом чине, не посмел бы сообщить дочери Яковлева о контактах ее отца с Андроповым и предостеречь от продолжения знакомства. Ясно, что об этом докладывали "самому". Как видно, даже в покойные минуты отдыха Андропова не покидали мрачные размышления о "русистах"...
И вот еще эпизод той поры, очень интересно характеризующий личность Андропова. Тут надо представить пожилую уже в ту пору даму - поэтессу Екатерину Шевелеву, пропагандистские ее стишки и очерки не стоят внимания, но в Союзе писателей эта подвижная дама почти открыто была человеком от КГБ, поддерживала личные отношения с Андроповым, с которым вроде бы зналась с молодых лет (они примерно ровесники). Она тут же проявила нежное внимание ко мне, сочувствовала (ну ясно, для лучшего сбора информации).
В моих заметках отмечено, что 9 сентября она по "вертушке", которая имелась в СП, позвонила Андропову, в кабинете присутствовали Стаднюк, Ионов (секретарь Союза по оргделам) и еще кто-то, все чуть не потеряли сознание от страха. Но поскольку разговор был прилюдный и никаких клятв ни с кого не брали, то он стал достоянием сравнительно широкого круга лиц.